Степной волчонок

"Спешу уведомить Вас, кирос Михаил, и Священный синод, что в десятый день сентября месяца белый жеребёнок указал на имя нового Великого хана. На цветную кошму сел Старший хан Востока Субудей…"

Из письма главы миссии ордена Святого Франциска епископа Джованни де Плано-Карпини патриарху Римскому и Константинопольскому Михаилу Керулларию. Столица Тюркютского каганата, год 1240 от Рождества Христова.

Багровое ото сна солнце выглянуло из-под тонкого одеяльца горизонта. Моргнув, осветило нитки ковыля и притихло, испугавшись бесконечной равнины. Словно задумалось — вдруг не осилит охватить степное приволье? Но набравшись смелости, вспыхнуло и принялось нежно ласкать тонкими лучиками остывший за ночь блёклый земной покров. Заверещали обрадовано кузнечики, раздался радостный птичий вскрик, ликующе запиликали цикады. Торжествующе ухнул филин, довольный новым днём. Неслухи-звёздочки рассыпали на прощание слезинки росы и важно стаяли в пунцовом небе. А ковыль расправил свои золотистые реснички и восторженно захлопал, радуясь солнцу… И вдруг пригнулся, смятый копытами коня спешащего куда-то всадника.

Джэбэ мчался, не обращая внимания ни на недовольство ковыля, ни на птиц, вспархивающих из-под копыт и гневно спешивших кинуться на потревожившего гнёзда человека. Каждая минута дорога! Неподалёку объявилась стая помесёнышей собаки и волка — такие легко пьянеют от крови и запросто учинять резню в стаде. А пастухов слишком мало. Сами не справятся. Поэтому гонцом в стойбище послали пусть и самого молодого — и шестнадцати ещё нет — зато лучшего наездника… Вот только ночью прошёл дождь. Прошёл неширокой полосой, захватил лишь дальние пастбища на другой стороне реки. Вода всё равно поднялась, а ждать, пока река спадёт, или ехать до дальних бродов не было времени. Пришлось сначала переправляться, держась за седло коня, а потом, перемазавшись в глине, помогать животному выбраться на берег. А дальше гнать конякак можно быстрее.

Стойбище встретило Джэбэ твёрдой землёй и пряными запахами летней травы, уже несколько дней не видевшей влаги. Парень спрыгнул на землю, сунул повод коня одному из мальчишек и поспешил к старейшине. Впрочем, искать главу рода не пришлось: Дорчже-дарга всегда вставал одним из первых. К тому же просто так гонца не посылают. Поэтому едва увидев мчащегося всадника, мужчина заторопился навстречу. Выслушав рассказ парня, старейшина тут же начал отдавать команды мужчинам и женщинам, собирая помощь пастухам и распределяя, кто отправится сейчас, а кто сменит родичей ночью. Джэбэ получил приказ отдыхать. Его черёд придёт тоже ночью: пусть он лучший наездник в роду, даже для него спешный путь оказался нелёгким. Почтительно кивнув в знак согласия, парень отправился чистить и кормить коня.

Глина облепила и всадника, и коня с ног до головы, потому возиться пришлось долго. Джэбэ как раз закончил и собрался вымыться сам и почистить халат, как из-за спины раздался звонкий девичий голос:

— Вот это да! Везде сухо, а он нашёл, где в грязь макнуться!

Обернувшись, парень мысленно вздохнул: Навчин! Вот уж принесла нелёгкая! Первая красавица рода, от парней отбоя нет, даже взрослые мужчины из соседних стойбищ на девушку поглядывали, хотя той и пятнадцати нет. Но вот прицепилась она — к Джэбэ. И поддеть старается при каждом удобном случае. Видимо, потому, что парень единственный оставался внешне равнодушен к её чарам. Хотя сам тоже не раз мечтал красавицу обнять, а, может даже и поцеловать… От таких видений сразу начинало бешено стучать сердце — вот только признаться в этом он никогда бы не решился. Поэтому всегда отвечал, едва с ним заговорят про Навчин: девушка она симпатичная, и в другое время он, может, за ней бы приударил. Как-никак ему шестнадцать, пора и семьёй обзаводиться… Только вот другое призвание его ждёт. Уже сейчас Джэбэ лучше всех держится в седле, из лука стреляет не хуже опытного воина. Поэтому не хочет, как отец и старшие братья, всю жизнь провести на пастбищах и торгуя с соседями. Не хочет и как брат Навчин идти в набежники, что время от времени тревожат границы Древлянского княжества… Или нанимаются к тамошним боярам, пощипать соседа и прикрыть державу Киевского князя от таких же вольных степных ватаг.

Навчин тем временем старалась. Язвительно прошлась и по внешнему виду, и по тому, как он плохо относится к коню — это по каким буеракам надо гонять животное, чтобы так измазаться?

— Или ты, наконец-то, решил, — продолжила девушка, — как остальные стать? Из светленького… Ой!

Проходящая мимо женщина отвесила Навчин здоровенный подзатыльник, обругала, мол, если делать нечего, занятие девке она найдёт. И приказала идти за собой. Джэбэ только усмехнулся: если уж собираешься сказать что-то нехорошее, следи вокруг. Да, Джэбэ и правда на остальных непохож: кожа очень светлая, русый — в мать-древлянку пошёл. В Приграничье такие браки обычное дело. Мама лучшая во всём аймаке[1] ведунья и знахарка была. А когда шесть лет назад какой-то шаман наслал на стойбища моровую язву, не жалея себя с болезнью сражалась. И одолела хворь… Только надорвалась тогда, сгорела. И года потом не протянула. Но соседи добро помнят, и за хулу Навчин влетит изрядно. Так ей и надо!

Спать в родительскую юрту Джэбэ пошёл не сразу — сперва решил заглянуть к деду Бяслагу. Бяслаг встретил внука на пороге юрты: старик сидел и готовил из чурбачков заготовки для стрел. У других мастеров такой работой занимаются помощники, но бывший ханский нукер всегда делал всё сам, от начала и до конца. И приезжали за стрелами с его клеймом издалека, а платили вдвое против обычной цены. Завидев парня, старик с кряхтением разогнулся, приглашающе махнул рукой и пошёл в юрту. Джэбэ понимающе кивнул: опять дед сидел на земле, подложив лишь тонкую кошму. Значит, вечером заноет старая рана на ноге, бабушка Ургамал примется делать притирания и ругаться, что старый совсем себя не бережёт. Но это будет вечером. А сейчас бабушка достанет пиалы из тонкого фарфора, которые дед привёз из похода на Чосон, медный чайник чеканки мастеров из Рифейских гор — его Бяслаг сторговал, когда ездил в охране посла в Древлянье… Будут разливать душистый чай, дед — вспоминать, как он служил в ханских нукерах: старик успел повоевать и с древлянами на западе, и с шорцами на севере, и со спесивыми ханьцами на востоке. А ещё Бяслаг станет делиться с любимым внуком свежими новостями и сплетнями от заезжих торговцев, а бабушка — ворчать, что старик опять забивает молодому парню голову всякой ерундой.

— Особый год, — начал старик, едва пиалы наполнились горячим напитком. — Вот попомните, этот год изменит многое.

— Ты это и четыре года назад говорил, — отмахнулась Ургамал, — когда на цветную кошму сел Мудрейший.

— Э-э-э, то был хороший год.

Джэбэ закивал: что тот год был хорошим, говорили все взрослые. Великим ханом стал Субудей, которого наградили титулом Мудрейшего, ещё когда он был простым тысячником. А у парня с этим ханом были связаны и свои надежды: поговаривали, что новый правитель Степи отменил наказ своего предшественника набирать учениками только юношей из богатых родов. И под ханскую руку будут теперь, как и раньше, звать всех достойных. Школа знаний Джэбэ не интересовала, а вот воинская Академия… Глядишь, и он станет нукером, как дед Бяслаг. Который также уехал полвека назад из родного стойбища в столицу аймака учиться на воина. Тем временем старик продолжал.

— Сами подумайте. Мы что у древлян-то торгуем обычно?

— Ну… — задумался Джэбэ. — Дерево. Лён. Зерно ещё, если своего мало.

— Во! Вот только зерно-то уродилось в этом году хорошо. А всё везут и везут. Мне говорили всех, кого можно позвали, телега за телегой едет. И не конями да кожей с коврами платим, как обычно. Говорят, из казны Великого хана. Золотом, пряностями да шёлком из Чосона и Солнечных островов.

— Да ну? И что с того? — удивился парень.

— А то, что торговать-то со степью древлянам только через этих, с крестом, можно.

— Х-х-х, — усмехнулся Джэбэ. — А то мы без этого не торгуем. Да через Приграничье почти все мимо стражи и княжьих тиунов возят. Старшие караванов потому всегда под кем-то из древлянских бояр ходят.

— Не так много, — покачал головой старик. — Было дело, я тогда младше тебя был — также оплошали. Потом лет десять только от чосонцев зерно и возили. Всё это время старейшины с тамошними соседями поссориться боялись, даже в набег туда не сходить было.

— Деда, если знают, чем дело кончится — зачем снова-то?

— О! — старик поднял вверх руку с вытянутым указательным пальцем. — Тут, говорят, приказ самого Великого! Он зря не укажет. Вот только что задумал Мудрейший, нам никогда не угадать. А ещё, — дед подмигнул внуку, — слух был. Мол, Старшие ханы решили войско увеличить. Не потому ли и запасы набирают? Значит, ты можешь…

— Хватит тебе, — замахала Ургамал. — И так парню голову воинским делом задурил, а теперь ещё и ерунду всякую рассказываешь. Ты бы, жеребёнок мой, о другом лучше думал. Вон как на тебя Навчин смотрит. Если этой осенью посватаешь, смело можешь свою юрту ставить.

Парень тяжко вздохнул: опять бабушка Ургамал за своё. Спорить с ней себе дороже, проще согласиться. А он точно знает: его судьба — не растить бороду крестьянина-арата, а носить усы и косу воина. Да и не согласится Навчин никогда. Тем временем бабушка как всегда будто прочитала мысли внука.

— Ну-ну, — улыбнулась женщина. — Опять размечтался о воинской славе. А если вдруг Навчин сама тебе скажет, что любит?

— Никогда так не случится! — замотал головой парень. — Но если всё же… Конечно я останусь! — и покраснел.

— Вот и договорились, — улыбнулась бабушка. — Только помни наш уговор.

Вечером Джэбэ вместе с остальными отправился на дальние пастбища, разговор с дедом подзабылся, смешался с десятками таких же… А через несколько дней вдруг снова вспыхнул в памяти, словно первый луч рассветного солнца. В стойбище в сопровождении двух нукеров приехал гонец с пайцзой одного из Старших ханов! Поглядеть на гостей высыпали все, кто в это время был в селении — и было на что посмотреть. Халаты и шаровары нукеров — не обычных бурых и коричневых, а ярких красных и оранжевых цветов, конические шапки на отворотах украшены лисьим мехом, а сверху — волчьими хвостами. Сёдла ярко блестели стальными клёпками, а на конях лежали цветные попоны. И самое важное: гонец принёс весть, что с этого года повелением Великого хана, да славится его имя в веках, в воинские Академии и в Школы знаний может поступить любой желающий. Если выдержит экзамен. И испытания для будущих воинов из здешнего аймака будут в стойбище, где родился Джэбэ! После речи гонца лица взрослых загорелись: принимать гостей, конечно затратно, зато тогда и осенняя ярмарка будет на их землях. Джэбэ этого не заметил. В голову парня, словно хмель от перебродившего кумыса, ударили слова ханского посланника. Все мысли занимало одно: что ему теперь прибыль с торга, доля от семейного дохода, если он сможет уехать в столицу аймака? Стать ханским нукером?.. А потом, когда-нибудь, даже воином из бунчука[2]--[endif] самого правителя Западной Степи!..

Сами испытания Джэбэ не запомнил. В памяти осталась лишь какая-то мешанина из борьбы на поясах, стрельбы из лука и бешеной скачки, когда он в самое последнее мгновение опередил своего главного соперника на целый лошадиный корпус… И восхищённый взгляд Навчин, которая стояла вместе с остальными возле стойбища, где завершалась скачка. «Пришёл в себя» парень, лишь когда судивший экзамен гонец выкрикнул его имя в числе тех, кто отправится вместе с ним в столицу аймака. Если, конечно, захочет да будет на то воля отца семейства и главы рода… Впрочем, последнее было лишь данью традициям. Глупцов, готовых отказаться от чести и выгоды послать хотя бы одного сородовича в нукеры, не было. И теперь от воинской славы парня отделяло только короткое: «Да!» — которое он произнесёт завтра на в ответ вопрос, хочет ли служить хану.

Весь вечер Джэбэ не мог уснуть. Всего один день остался… Наконец, ворочаться в своей постели надоело. Парень натянул халат и вышел на улицу. Может, свежий воздух нагонит сон? Солнце уже спряталось за горизонт, но последними лучами ещё цеплялось за край неба. Золотисто-зелёная днём, теперь степь стала темно-зелёной. Уже понеслись первые трели ночной музыки: пересвисты сусликов, трещание кузнечиков, крики проснувшихся с закатом ночных птиц. Парень лёг на землю, закрыл глаза, зарылся лицом в траву и словно начал растворяться в окружающем безбрежном безграничье.

Джэбэ заметил, что кто-то подошёл, только когда человек лёг рядом. Вдруг парень почувствовал, как его обнимают тонкие девичьи руки, переворачивают, а губы обжигает раскалённый холод поцелуя. Джэбэ вздрогнул, судорожно вздохнул… Кто это? Что случилось?! Руки узнали раньше хозяина. Навчин! Как? Почему? Но руки и губы опять решили за него: за первым поцелуем последовал второй, потом третий. Вдруг на губах стало солоно. Джэбэ провёл рукой по лицу девушки, стирая непонятно отчего полившиеся слёзы. И спросил:

— Ты… ты чего?

— Не надо! Не уезжай!

Жаркий шёпот красавицы раздался в ушах грохотом.

— Прошу. Останься. Останься со мной!

Джэбэ ответил не сразу. Он не знал, сколько они лежали вот так обнявшись, ощущая, что кроме них во Вселенной больше никого не существует. И лишь когда девушка открыла рот, чтобы спросить ещё раз, Джэбэ произнёс:

— Ты просишь меня остаться здесь. С тобой?

— Да! Потому что… я прошу… со мной…

И пусть «люблю» так и не прозвучало — обоим всё было понятно и без слов.

— Я… я…

Парень запнулся, не зная, что сказать.

— Нет-нет, не говори ничего сейчас. Ты лучше скажи завтра. Скажешь? Скажешь правильно?

Джэбэ кивнул. Девушка в ответ улыбнулась. Сначала несмело, потом счастливо. И радостная вскочила и убежала прочь, пока дома не хватились, куда это она делась. А парень так и остался лежать на траве, бездумно глядя в набухающее чернотой небо. И думая… завтрашний день, такой ясный — вдруг заволокло туманом. Он скажет «да». Вот только как именно оно должно прозвучать?..

Через неделю, когда молодёжь должна была уезжать, проводить будущего воина пришло всё родное стойбище. Джэбэ купался в непривычной славе, во внимании старейшин… Ведь нынче парень ­— не просто один из недорослей, который ещё не обзавёлся семьёй. В аймаке по нему, нукеру самого хана, будут судить о всём роде. Поэтому про ночной разговор парень постарался забыть… Хотя заноза в душе всё равно осталась. Но он ведь честно пытался объяснить Навчин, почему он должен ехать. Девушка отказалась перемолвиться с ним хоть словом. Да и бабушка последние дни бросала на него укоризненные взгляды. Зато дед решение парня поддержал. Не зря на следующее же утро позвал внука в свою юрту и сказал:

— Молодец. И не слушай ты этих женщин. А теперь на, держи, — старик полез за пазуху халата, достал оттуда стальное колечко с простенькой серебряной чеканкой и надел Джэбэ на палец. — Давным-давно этот талисман подарил мне один старый нукер и сказал: когда-то его носил великий воин, и с тех пор кольцо приносит удачу тем, кто ищет славы не в золоте, а в булате. Мне завещали передать его следующему воину. Я долго искал и ждал, — в глазах старика вдруг выступили слёзы, и он крепко обнял внука. — Хвала Отцу Степи — дождался. Пусть кольцо принесёт тебе удачу, как когда-то мне.

Раздалась громкая команда. Ханские нукеры и молодёжь лихо вспрыгнули на коней, выстроились в походный порядок. Джэбэ последний раз оглядел своё стойбище — и вместе с остальными всадниками растворился в лихой скачке, словно ветер полетел над метёлками ковыля навстречу великой судьбе. Парень не заметил, что провожать его так и не пришла стройная черноволосая красавица, которая всего через три недели должна была отпраздновать пятнадцатое лето и подарить пояс невесты тому, о ком мечтала…

[1] Аймак — в тюркских, монгольских и отчасти тунгусо-маньчжурских языках первоначально родоплеменное подразделение (род, племя и даже народ); в феодальную эпоху крупное владение, удел, иногда ханство

[2] Бунчук — древко с привязанным хвостом коня либо яка, служившее знаком власти. Иногда так называли и подразделение личных гвардейцев хана

*****

Исторический комментарий.

В нашей истории Субудей (Субэдэй) — виднейший монгольский полководец и блестящий политик, ближайший соратник Чингисхана. Но титул верховного правителя степной империи никогда не носил.

Тюркютский каганат в нашей истории окончательно пал в VIII веке нашей эры под ударами китайцев.

В нашей истории Киевская Русь объединилась под властью Рюриковичей. Древлянские князья долгое время оставались их главными соперниками, но к концу X века потерпели окончательно поражение.