Общая теория относительности Виктора

...лишь у тех, кто зонты производит, есть

в этом климате шансы захвата трона.

Иосиф Бродский.

Самым ярким пятном в жизни Виктора была вечеринка по случаю окончания университета, когда совершенно незнакомую ему девушку вырвало прямо на его новую рубашку. Конечно, назвать этот момент самым счастливым в жизни он не мог. Как ни крути, приятного в нем было мало. Однако, продолжая размышлять о нем на протяжении последующих восьми лет, он постепенно пришел к выводу, что что-то такое в нем все-таки было.

Нечто эдакое.

По крайней мере, он был запоминающимся.

В остальном, если бы у него была привычка в конце дня садиться на диван, брать блокнот и записывать в него по пунктам все произошедшие события, то это занимало бы у него максимум пять минут, из которых три минуты уходили бы на каллиграфический почерк. Чтобы сэкономить время, он мог бы даже подкладывать под страницу копирку и, таким образом, мог бы смело пропускать следующий вечер, поскольку завтрашний день загодя являлся точным отражением только что миновавшего. Только дело было в том, что время экономить ему было совершенно некуда и к тому же…

Да, точно. Привычки записывать у Виктора тоже не было. Подобная привычка, будь она у него, могла бы даже привести его к депрессии, психозу и употреблению тяжелых наркотиков. Впрочем, все было бы веселее, чем его нынешняя жизнь.

Виктор вставал за минуту до звонка будильника, каждый день. Неплохое качество для морского пехотинца и очень раздражающее для обычного человека. Как он ни старался, ему не удавалось проспать ни одной лишней минуты. Словно по мановению волшебной палочки, он открывал глаза, брал с тумбочки телефон и — оп! Часы неизменно показывали одно и то же: 5:59. Тогда он отключал звонок, глубоко вздыхал и некоторое время смотрел на заставку, пока экран не гас. И только после этого он собирал себя по частям, как игрушку Лего, вставал и шел в душ.

Так начинался Обычный День из Жизни Виктора.

Шагая утром на работу в толпе белых рубашек, черных пальто и лакированных ботинок, Виктор представлял себе окружающий мир внутренностью огромного аквариума. Город вокруг — кирпичные особняки, проезжающие автобусы и трамваи, рекламные афиши, фонари и витрины — правдоподобные декорации для перемещающихся между ними людей. Он поднимал голову, смотрел в небо, ясное или затянутое облаками, и представлял силуэты загадочных гигантов, которые смотрели на город сверху. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что является микроскопической частицей городского планктона и его жизнь служит фоном для других великих и знаменательных событий. Еще он понимал, что эта самая его жизнь настолько незначительна, что ему не суждено не то что поучаствовать в подобных событиях, но даже и понять, в чем они заключаются.

В какой-то мере Виктора это даже устраивало.

Ему нравилось ощущение незаметности, полного душевного штиля. Если в его жизни какая-то микроскопическая шестеренка меняла ход, он так нервничал, что вечером долго не мог заснуть.

Виктор работал в отделе благоустройства города. Этот отдел принимал решения о сносе старых домов и новой застройке. То есть сам Виктор, разумеется, никаких решений не принимал. Он даже не доводил их до сведения заинтересованных лиц, он просто вносил в базу адреса, телефоны, имена... С этой работой было связано одно из редких развлечений в его жизни. Так как он имел доступ ко всякого рода сведениям, он выписывал для себя номера телефонов в домах, предназначенных на снос, и даты выезда жильцов. Вечером, сделав себе чашку чаю, он усаживался в кресло возле своего телефонного аппарата и принимался изо всех сил представлять себе очередной старый дом, но не таким, какой он был сейчас, а полным жизни, человеческого гомона. Потом он населял его некими условными людьми и выбирал из них одного, который при определенном стечении обстоятельств мог бы стать его приятелем. И затем он набирал номер и ждал. Где-то на другом конце города звонил, надрываясь, бесполезный телефон. Когда время ожидания заканчивалось, Виктор клал трубку, вполне удовлетворенный. Все бывает, говорил он себе. Просто не успели подойти, а может быть, принимают ванну, а может быть, ушли в кино. Перезвоню попозже.

Конечно, он никогда не перезванивал по тому номеру, потому что знал, что телефонная компания отключает его в течение пары дней после выезда хозяев. Это его не очень расстраивало: фонд старых домов в городе был достаточно велик, и, когда ему снова хотелось кому-нибудь позвонить, у него всегда был новый номерок про запас.

Иногда ему случалось думать об этих отключенных телефонах: ведь куда-то же должны были деваться эти никому не нужные номера? Аппараты отключали, но последовательность цифр перемещалась в некое иное измерение, в черную дыру для всех стертых с лица земли вещей. Каждую минуту город уничтожает уйму всего, думал он, так что призраков точно намного больше, чем живущих.

Наверняка, и призракам тоже надо звонить по телефону.

Но эти телефонные вечера случались в жизни Виктора редко, не чаще, чем праздничные дни в календаре. Обычно после работы он возвращался домой на метро, выходил за пару остановок до своей и шел пешком, чтобы по пути зайти в небольшое кафе и поужинать буррито или клаб-сэндвичем. Каждый день, кроме пятницы. По пятницам в кафе играл живой джаз и можно было потанцевать. Виктор не хотел рисковать — какая-нибудь женщина могла бы его пригласить, а его прошибал пот от одной только мысли об этом. Нет, в пятницу он заказывал пиццу на дом. Пицца и фильм, можно не волноваться, что засиделся допоздна, ведь завтра выходной и не надо ставить будильник, а значит он не проснется в 5:59.

Так один совершенно обычный день Виктора следовал за другим, точно таким же совершенно обычным. Конечно, ему неоткуда было знать о том, что прямо с рождения его спокойное существование неотвратимо движется к самому необыкновенному событию, какое дано пережить человеку, в точности как машинист поезда, которого не предупредили о ремонте путей, и он, насвистывая незатейливую песенку, движется к скрежету, визгу и вихрю из огня, перекрученных вагонов и оторванных человеческих конечностей.

Тем утром Виктор проснулся от ужасного ощущения, как будто ему насквозь просверлили голову. Оно все длилось и длилось даже после того, как он оторвал голову от подушки и поменял положение в пространстве на вертикальное. Всего его пять чувств перепутались, и лишь спустя минуту он осознал, что голову ему разрывает не боль, а звук. Мерзкий трезвон. Откуда же он идет? Домофон? Телефон? Микроволновка? Не выключенный с вечера телевизор? Мысли Виктора хаотично метались от одного технического аппарата к другому, пока, наконец, он не заметил мигающий экран сотового телефона.

Все-таки, это телефон… Но мелодия звонка у него была совершенно другая. Возможно, слетели настройки…

Нет. Вот оно. Виктор ошарашенно смотрел на экран, где высвечивались две опции: "отключить" и "отложить". У него сработал будильник.

Конечно, все остальные жители города не нашли бы в этом утреннем факте абсолютно ничего необычного. Более того, они были бы удивлены, если бы этого не произошло. Однако Виктор с его внутренним чувством времени был исключением из правил. Пусть он и ставил каждый вечер будильник, чтобы не сбить тонкие настойки миропорядка, но он уже давно, очень давно не слышал его звонка.

Телефон показывал невероятное время: 6:07. То есть, сказал он вслух, я не просто не проснулся, как обычно, в 5:59. Я проспал на целых семь минут, и меня не разбудил даже звонок, который играл целых восемь минут, прежде чем я его выключил.

В квартире стояла тишина, только на кухне капала вода, глухо ударяясь об раковину. Виктор сидел на краю кровати и ощущал, что жизнь пошла наперекосяк. Он не знал где, но налаженная система его взаимоотношений с миром дала сбой сегодня в 5:59 утра. Предчувствие того, что это только начало, навалилось на него с такой силой, что он не мог заставить себя встать. Есть такая служба, которая занимается срочной починкой жизненного уклада? И если есть, какой у них номер телефона?

Все-таки, он встал и принялся выполнять все обычные утренние ритуалы, стараясь делать их еще более тщательно и скрупулезно, чем обычно. Что бы человек не придумал по поводу путешествий в будущее, сколько бы не строил увлекательных научных теорий об относительности времени и пространства, сколько бы сложных графиков не рисовал, — никому еще не удавалось взаправду обмануть временную прямую. А она очень проста: прошлое &№8594; настоящее &№8594; будущее.

Только в таком порядке. И больше никак.

Поэтому какое бы настораживающее событие не произошло в его прошлом, Виктору пришлось покинуть настоящее и двинуться навстречу сомнительному будущему.

На пол-дороге к станции метро пошел дождь. Да такой сильный, что за пару минут он промочил Виктора до нитки. Можно было бы попробовать вернуться домой и переодеться. Но Виктору уже было ясно: никакие ухищрения не отменят того, что должно произойти. И хотя подобный настрой был совсем не в его характере, он двинулся дальше, сам дивясь свой решительности. Как оказалось, все двадцать семь лет в нем было живо это ожидание чего-то… необыкновенного что ли. Все то время, пока он считал себя высохшим, как пустыня, в неисследованных глубинах его души бил родник, и сейчас он прорывался на поверхность… Перед спуском в метро Виктору бросился в глаза новый рекламный щит: на фоне огненного осеннего леса бирюзовые фонтаны воды и пара извергались прямо в небо. Внизу бежала красная строка рекламы:

ТУР-КОМПАНИЯ ИНФИНИТИ. ДОЛИНА ГЕЙЗЕРОВ ХАУКАДАЛУР ИСЛАНДИЯ. ЭНЕРГИЯ ПЛАНЕТЫ.

В самом низу лестницы, когда он был уже почти в туннеле, последние догнавшие его брызги дождя показались ему обжигающе-горячими, но он постарался не задумываться об этом.

Эскалатор выплюнул его прямо в бурлящую на перроне толпу. Кто-то зевает, кто-то с отсутствующим видом уткнулся в утреннюю газету, кто-то с безразличием самоубийцы стоит у самого края, на пол корпуса повиснув над рельсами. Из темноты доносится скрежет и лязг. Виктор поднял глаза и увидел на противоположной стене огромный постер: на нем великолепная чернокожая женщина в бальном платье с кружевным шлейфом стояла посреди зала. Белые колонны устремлялись ввысь и постепенно переходили в изумрудную пышную листву тропического леса. На картинке шел дождь, и его капли сверкали на коже красавицы, скатывались по ее обнаженным рукам, ударялись об пол зала, создавали радужные пузыри.... Прямо посередине, через все изображение шла надпись: 344 СЕЗОН ГРАНД-ОПЕРА ОТКРЫТИЕ ПРИМАДОННА ЭЛИНА ВИТТИ ТОСКА. Тоска? Что это еще такое, успел подумать Виктор, но тут подошел долгожданный поезд, и его засосало внутрь, прямо как космонавта в межзвездный вакуум.

Обычно он был слишком медлительным и робким, чтобы успевать занять сидячее место. Он бы и сейчас его не занял, но ему, можно сказать, повезло: какая-то толстуха с грудой огромных пакетов неопрятного вида , протискиваясь мимо него, с такой силой пихнула Виктора своими телесами, что он отлетел назад и приземлился точнехонько на сидение. Другие счастливчики тут же стиснули его с обеих сторон, а те, кому повезло меньше, навалились спереди, с ненавистью вцепившись в поручни над головой. Вот это утро! — подумал Виктор и тихонько перевел дух. Он сидел, зажатый, как соленый огурец в банке, а поезд уносился в самую темнейшую тьму, которая только была в этом городе.

В тесном вагоне, который глубоко под землей несется от точки А до точки Б, время искривляется, сжимается до тех пор, пока эта маленькая вселенная не достигает своей точки большого сжатия. Секунды превращаются в километры, квадрат — в круг, пассажиры — в свои блеклые отражения на стекле. Виктор чувствовал, как пот буквально струится под одеждой, его продолжало сдавливать со всех сторон, и дело было уже не в окружающих людях— он словно превратился в глиняную форму, оболочку, в которую приготовились залить расплавленную бронзу, дабы потом получить статую. Его взгляд метался по вагону, пытаясь хоть за что-то уцепиться...и вдруг...яркое пятно! Альпийский ярко-зеленый луг. Голубые горы на фоне. И десятки белоснежных кудрявых таких овечек, просто загляденье.

СЛИВКИ АУРОРА ОТ САМОГО СЕРДЦА ПРИРОДЫ.

На мгновение Виктор ослеп. Глаза ему чуть не выжег ослепительный солнечный свет, такой был, наверное, на рассвете мироздания. Солнце отражалось от снежных склонов Бернских Альп и зажигало радугу в каждой крохотной росинке на траве. Россыпи бриллиантов! А воздух... запах прямо как в магазине натуральной косметики, мимо которого Виктор проходил по дороге на работу. Только еще лучше, и к нему примешивается резкий запах земли, молока и овечих лепешек. Точно... Он посмотрел себе под ноги — ну конечно! Стоило сделать один-единственный шаг, и он уже вляпался. Неудивительно, что на рекламной картинке их не видно, излишняя реалистичность вредит бизнесу. Но какая красота! Какой простор, какая свобода!... Виктор вытер ботинок о траву. Сделал шаг в сторону. Присел, выпрямился. Зачем-то расставил руки и помахал ими, как курица крыльями. Нет. Все взаправду. Все настоящее. И холодок тоже настоящий, какой бывает осенним ясным утром. В своей промокшей одежде он даже испугался подхватить простуду. Вытерев слезящиеся глаза, он обнаружил вдалеке маленький человеческий силуэт. На картинке его было практически незаметно, он скрывался за легкой дымкой тумана позади овечьего стада. Теперь он быстро приближался, и вскоре из туманного призрака превратился во вполне реального, но все такого же маленького человечка в брюках с отвисшими коленями, резиновых сапогах на меху и куртке-толстовке. Он был явно немолод, обветренное лицо его было сплошь в морщинах, пролегавших во всех возможных направлениях, но глаза были синие и яркие, как экран смерти при критической системной ошибке. Виктора охватило приятное предчувствие того, что этот человек очень добр, и дальнейшие события показали, что он не ошибался.

Herr, m&№246;chten Sie Milch? Milch probieren? Das ist frisches Morgenmilch! So ist es gut, gut, Herr! сказал фермер, ласково улыбаясь и протягивая в обеих руках самый настоящий глиняный кувшин с круглыми боками и ручками и удобнейшим горлышком. Виктор тоже улыбнулся как можно искренней и взял кувшин. Он, правда, не понял ни слова, но ведь и без слов понятно — этот добрый человек, видимо, местный пастух, решил его угостить. Никто никогда его не угощал, да еще и с такой радостью на лице. Стенки кувшина были ледяные, и молоко, которое оказалось внутри, тоже было ледяным и на вкус как... Виктор не знал как что, но это без сомнения было самым вкусным, что ему доводилось пробовать в жизни.

Все это было настолько прекрасным, что постепенно начинало казаться немного искусственным, как будто в рекламе, где правдоподобное было до того правдоподобным, что наводило на мысль о неправдоподобии. Но вкус ледяного овечьего молока, в котором плавали травинки, сохранился у него во рту до самого вечера, а душу грела улыбка того доброго человечка. Что такое с Виктором? — переговаривались его коллеги на обеденном перерыве. Вы видели его сегодня? Видели, что он...как бы это сказать... Он улыбается?...

Эту свою смутную улыбку, поселившуюся в уголке губ, сам Виктор не замечал. Поэтому ему было невдомек, что она сделала его весьма симпатичным парнем, не красавцем, конечно, но милым — таким приятным парнем без претензий. И эта же улыбка стала виновницей небольшой аварии, которая произошла с ним на улице возле станции метро — он на полной скорости прямо на запрещающий сигнал светофора столкнулся взглядами с некой девушкой под красным зонтом. Пусть это длилось всего пару секунд, для Виктора это стало невероятным потрясением, ведь он никогда в жизни не смотрел другому человеку, тем более противоположного пола, прямо в глаза. Он рванулся прочь и моментально вспотел, ноги дрожали, желудок свело. Дома на диване, немного поуспокоившись, он пытался вспомнить, как она выглядела и что выражали ее глаза, но так и не смог. В памяти у него застрял только красный зонт и светлый ореол волос вокруг лица, а само лицо так и осталось размытым, будто от осеннего дождя пятном...

С того дня жизнь Виктора изменилась раз и навсегда. Нет, не каждый день ему удавалось совершить волшебное путешествие, подобное тому, что он пережил в первый раз в метро. Нужно было сочетание особых условий в особой последовательности. Что-то зависело от него, что-то — исключительно от случайности. В тот вечер, когда он сидел на диване и обдумывал произошедшее, Виктор решил, что не будет слишком много об этом размышлять. Он попросту боялся, что нежданное чудо исчезнет, если подвергать его пристальному разбору. Все именно так все заведено в природе: самые интересные и прекрасные моменты мимолетны. Стрекоза, присевшая на поверхность пруда, кошка, вылизывающая лапу, — стоит только задержаться на них взглядом, как они тут же принимают статичную позу или просто уходят. Нет, для такого нужно боковое зрение, тайные мысли, спрятанные в уголок, и я не думаю о белом медведе не думаю о белом медведе не думаю о белом медведе. Непременным условием для перемещения был дождь. Если к моменту пробуждения Виктора дождь уже шел, можно было смело проделывать все прочие дополнительные ритуалы — в пяти случаях из десяти все получалось, как надо. Где-то в параллельной вселенной переводились стрелки, поворачивались ключи в замочных скважинах, набирались секретные коды.

Ииии раз -

Он просыпается и отключает будильник, часы на котором показывают 6:07

Ииии два -

Под дробный стук капель он встает, быстро и четко умывается, расчесывается, одевается, пьет кофе и ест тост с маслом и сыром, чистит зубы, одевает ботинки и плащ и выходит, бросив взгляд на свернутый зонт, лежащий на полке обувного шкафчика

Ииии три -

Дождь с силой ударяется о мостовую, хлещет беззащитные головы и спины забывчивых горожан без зонтов, и Виктора, само собой, тоже

Ииии четыре -

Ииии пять -

Ииии...так далее. У него там много пунктов, и он по-очереди мысленно вычеркивает их.

И ему обязательно встречается она. Каждый раз он надеется, что этого не произойдет, но Вселенную не обманешь. То тут, то там, в утреннем полумраке мелькает ее красный зонт. Если в прошлый раз Виктор встретил ее возле букиниста, то в следующий он пробегает мимо, глядя в другую сторону, но не тут-то было: она оказывается именно там, на другой стороне дороги стоит на светофоре в мокрой толпе. Включается зеленый человечек, и Виктор суетливо бежит мимо, погружается в море локтей, противно пахнущих влажных пальто и зонтов любого цвета, но только не красного. А иногда он сталкивается с ней взглядами, прямо как в первый раз, например, на середине зебры, или в стеклянном лифте наземного перехода, или еще как-то раз в очереди за кофе в старбаксе. Она взяла латте с корицей. И в тот день, хотя он не задумывался об истинной причине этого выбора, он провел несколько чудесных часов в рекламной афише японского кошачьего кафе, которую увидел на обороте журнала у соседа в метро. Там, среди разноцветных кошек, шумных черноволосых детей и низеньких диванов он выпил три чашки латте с корицей и закусил охлажденным ватаби моти, а потом пошел на работу.

Иногда его охватывал соблазн перестать бежать, поймать взглядом ее взгляд, узнать, как пахнут ее намокшие рыжие кудри. Он и сам не знал, чего он хочет больше: встречать ее на каждом перекрестке или сохранить ее образ где-то в укромном уголке своей памяти, заключить в серебряную рамочку и любоваться безо всех этих треволнений, с которыми связано проживание в реальном мире. Где найти алгоритм для знакомства с человеком на улице? С чего следует начинать? Просто заговорить с ней? И что сказать? А что если она ничего ему не ответит? Или еще хуже — что если она ответит что-нибудь?.. Для Виктора это было непосильной ношей. К тому же, бездействие, в отличие от действия, таило в себе куда больше перспектив. В очередной раз проходя мимо девушки под красным зонтом, он мог подумать: ну, это не последний раз. Еще будет дождь, и мы еще столкнемся на улице. Вот тогда-то и....

Дальше этого "и" размышления Виктора никогда не заходили. Дальше все тонуло в успокаивающей дымке миллионов вероятностей. Виктор понял, что он открыл великий закон человеческого бытия: все полагают, что твое будущее запускается после каждого совершеного поступка, как машина заводится от поворота ключа. Но они глубоко заблуждаются: поступок убивает будущее. Оно существует лишь пока ты не определился с выбором.

Согласно общей теории относительности в мире все относительно. Относительно Виктора время-пространство потеряло свою абсолютную ценность. Сколько бы времени он не провел в мире на фотографии, в реальном мире стрелка успевала сдвинуться лишь на минуту. В его сутках могло быть и 25 часов, и 30, а однажды он провел три дня в медитации в буддийском храме в долине Катманду. Если бы мир вдруг узнал об удивительном даре Виктора, а он бы чудесным образом избавился от косноязычия и робости, то у него могли бы взять примерно такое интервью:

...

— Виктор, вы можете попасть в совершенно любую понравившуюся вам картинку?

— Любую, да, но она должна мне встретиться на отрезке пути от дома до работы. Я называю их картинки-мигранты. Это любая картинка, которая принадлежит городскому пейзажу или которая путешествует с людьми: фотография в журнале, маленький снимок в кошельке...

-Какого рода фотографии вас обычно привлекают?

— Обыкновенно все же рекламные афиши — они яркие, бросающиеся в глаза. Я считаю, сейчас умеют делать очень хорошую визуальную рекламу. Очень богатый выбор для перемещения дает социальная реклама. Она сделана с юмором, и для нее иногда придумывают такие необычные декорации, каких вовсе в нашем мире не бывает, поэтому туда интересно заходить.

-А если не рекламная афиша, то что это может быть?...

— Я уже говорил. Я как-то экспериментировал с моими перемещениями, чтобы выяснить, куда именно я могу попасть. Оказалось, в любое изображение, которое я могу достаточно хорошо рассмотреть. Даже в маленький снимок, как на документ, который люди обычно носят с собой в кармашке кошелька. Это особенно интересно, потому что ведь на таких снимках видно только лицо, ну а я, перемещаясь, могу видеть и все то, что осталось за кадром — салон, где была сделана фотография, самого фотографа... Кстати, с этим последним явлением связано одно мое путешествие, если вам интересно...

— Разумеется, мы сгораем от любопытства. Пожалуйста, расскажите.

— Ну вот я однажды побывал в прошлом. Одна теплая июньская ночь 1889 года в Провансе. Картину я увидел, как обычно, в метро. Это была "Звездная ночь" Винсента ван Гога, реклама компании SkyDrive, облачное хранение данных в Интернете. Понятия не имею, что это такое и почему они выбрали для своей рекламы эту картину, но я решил переместиться туда. Это было самое прекрасное место из всех, где я побывал и по сей день. На самом деле. Я, конечно, видел эту картину и раньше, кто же ее не видел. Но, по правде говоря, я не очень увлекаюсь искусством, тем более таким, я имею в виду классическим, и даже имя художника я вспомнил не сразу. Ну то есть я и его, конечно, знал, ван Гог, это у всех на слуху. Но я как-то не мог сразу связать "Звездную ночь" и ван Гога. Теперь-то я уже не забуду. Я был словно вне пространства и времени. В ту ночь я понял, что искусству дано преображать наш мир так, как не снилось ни науке, ни экономике. Так...где это я? А, да. Я рассказал об этом путешествии, потому что я видел не только саму ночь, но и художника.

— Вы встретились с ван Гогом?!

— Именно. Поэтому я и не забуду теперь его имени. Мы провели за разговором целую ночь, пока он рисовал. И знаете, что самое необычное?

— Самое необычное? После всего, о чем вы уже рассказали? Нет, даже представить не могу.

— Самое необычное во всем этом было то, что я переместился в ночь 1889 года в Сен-Реми, где Винсент писал свою картину. То есть я был именно там, в прошлом, за закрытой дверью времени. Но я был как бы и не там, а в самой картине, в том, как Винсент нарисовал эту ночь. Все эти золотые огни, светящиеся завихрения, кипарис высотой с небоскреб.... И еще я видел его, самого Винсента, таким, каким он сам видел себя. Понимаете? То есть это был полностью его мир. Объективной реальности ему было мало, и она была слишком уродливой, так что он повсюду творил свою. Поэтому он и рисовал столько картин. По одной в день, иногда даже и больше. Все эти подсолнухи в разных вариациях... Просто пока он рисовал, он видел мир по-другому, а когда клал кисточку, уродство снова возвращалось. Мы с ним похожи, мне кажется. Мне этот мир тоже кажется уродливым. Но в отличие от Винсента я не умею творить сам, я только использую чужие творения.

— Расскажите о самом запомнившемся вам перемещении. Или это и было оно?

— Не знаю...нет, пожалуй. Это было самое красивое перемещение, но не самое запомнившееся. Это странно, но самые яркие эмоции я испытал именно от того перемещения, от которого этого совсем не ждал. Я был в будущем. На концерте Ника Кейва и его группы The Bad Seeds.

— Как понять, вы были в будущем?

— В прямом смысле слова. Увидев "Звездную ночь", я попал в прошлое, а через афишу про концерт Ника Кейва — прямиком в будущее. Ведь афиша только сообщала о концерте, который должен был состояться через пять месяцев. И тем не менее, я был там раньше всех тех, кто купил на него билеты.

— Вы любите музыку? Ник Кейв ваш любимый исполнитель?

— Я не то, что можно назвать меломаном. Музыку я люблю, но ничего определенного, так, что под руку подвернется, но, конечно, ничего вульгарного или примитивного. Я не выделяю какого-то исполнителя. А о Нике Кейве вообще до этой афиши не слышал. Кто это такой? Почему его группу указывают отдельно? Так ведь вроде обычно не делают. Меня это зацепило. И еще его лицо на афише. Черные волосы, черные глаза, белая кожа, рубашка такая, как у аристократа... Он, знаете ли, совсем не красавец. Похож на ворона с этим своим носом. Но вот именно эта некрасивость и зацепила, понимаете, словно в ней-то и была его сила... Там на фоне, за его фигурой, был рояль, выплывающий из тьмы... И я опомниться не успел, как меня затянуло.

— Это концерт впечатлил вас или сам Ник Кейв?

— Вообще-то это было одно и тоже. Он был и певец, и этот рояль, и зал, и каждый зритель в зале. Он не просто заглядывал в душу. Он и был душой.

— А вам не хотелось после повторить это? Купить билет и пойти на настоящий его концерт?

— Нет. Для меня это было уже прошлое.

— Какой ваш любимый цвет?

— Красный.

— Какая ваша любимая вещь?

— Зонт.

...

Виктор был ходячим доказательством теории относительности. Он все так же двигался по временной прямой от прошлого к будущему, но для него эта прямая уже не была величиной абсолютной: он перемещался по ней, игнорируя общий порядок вещей. Он был как двадцать пятый кадр, лишний винтик в системе. Пока Вселенная обдумывала решение проблемы, Виктор решил ее сам, также изящно, как и создал, и все в том же полном неведении по поводу самой проблемы.

Виктор и дождь шли рядом. За все время они очень привыкли друг к другу. Сегодня дождь был чуть холоднее, чем обычно, Виктор — чуть рассеяннее. И именно из-за этой рассеянности все и случилось. Ему пришлось ждать у киоска с газетами, пока продавец принимал товар и пытался уберечь бумажные кипы от воды. Он стоял под навесом, и мысли его витали далеко. Так далеко, что он не сразу осознал, что он видит отражение красного зонта в луже у себя под ногами.

Он вздрогнул и вскинул голову. Она была рядом с ним, совсем рядом. Под своим красным зонтом. Он увидел, как шевельнулись ее губы, но не услышал, что она сказала: он уже отвернулся и уходил прочь. Поскальзываясь на ступеньках, спустился в метро и остановился у турникетов. Под холодными каплями дождя его лицо горело. Никогда, думал Виктор в отчаянии. Никогда...никогда...здесь, я бессмысленное жалкое существо, трусливый дурак... Где же мое место...где...мое...место...

Он обтер лицо рукавом и шагнул на эскалатор. Ехать надо было долго, станция находилась глубоко под землей. Конечно, все рекламные афиши на стенах он знал наизусть, поэтому любую новую заметил бы сразу же. Но эту — тем более.

Она висела на том месте, где еще вчера была реклама суши-бара. Лаконичная и простая фотография: туманная улица, призраки домов и деревьев, в стиле китайской живописи. И всего два цветных пятна: желтое такси у обочины дороги и около него женщина, чье лицо скрыто красным зонтом. НЕ ТОРОПИТЕСЬ ЖИТЬ ЗОНТЫ CONSTELLATION.

Зонт сопротивлялся, и ей удалось закрыть его только на эскалаторе. Наверное, надо отнести в ремонт, подумала она. Спица сломалась, а может быть дело в том, что она слишком разволновалась из-за этого парня на улице. Но в конце концов, продолжать так, как раньше, было просто глупостью. Ведь они обязательно сталкивались несколько раз в неделю! Она думала о нем. Что в этом странного? Конечно, она о нем думала! Подруги на работе подшучивали над ней, каждое утро спрашивали: ну что, он еще не пробовал с тобой познакомиться? Да если бы... Она решила, что он стесняется. Это было бы так мило. Сейчас и не встретишь стеснительных молодых людей. Она решила, что риск того стоит. Она решила заговорить первой. Она продумала, что и как скажет. Она подошла и сказала: привет...

Мимо нее проплыла реклама зонтов. Серый мглистый город и, как напоминание о радостях жизни, — на переднем плане обнимающаяся пара под красным зонтом. Юноша был очень симпатичный, такой немного похожий на портреты Оскара Уайльда... А еще... Ну да. Это совершенно точно был ее уличный незнакомец.

Эскалатор все ехал вниз, а она думала: тогда все понятно. Такой милый, все время избегал меня. Он актер, и восторженные почитательницы ему давно надоели. Чего и следовало ожидать. Просто забудь.

Потом она подумала, что, возможно, стоит просто купить новый зонт. Возможно, от фирмы Constellation.