Шапочные веселушники
***
Валиус славно придумал: взять на свадьбу меня. Мое имя Минерва, я гость в этом человеческом мире. Я голубых кровей леди-крыса, потомок древнего рода первых крыс-альбиносов линии Вистар. Хозяин верит в мой интеллект и очевидно рад, что сегодня у меня есть великолепный шанс проявить себя.
День выдался отличный. Ни холодно, ни жарко, ни сухо, ни мокро. Никак. Одним словом, отличная погода. Веселушники пестрили нарядами, дети возились, играя то в переглядки, то в догонялки, насколько позволяли родители. Скрипели шариками. Орали. В меру.
Тут гостей окликнул шут. Сюда, говорит, внимание, будет вам испытание. Ряжен, как положено, рот намалёван, бубенцы звенят — каноничный такой, гороховый..
И вот они входят в залу. Ну и лица. Особенно у этих тёть, чьи ноги острыми палками заканчиваются. Такая любого из нас, неловко ступив, в канапе превратит, но голосить будет, завидев нашего, оцепенеешь. Не нравится им и тут. Стены кирпичные, хлам под ногами — убранство не праздничное. Красив только вагончик. В далекие галереи уйдет он по железной дороге — и это еще одна блестящая придумка. Сидят в нем человеки, разодетые в зверей и зазывают малышей.
Как ожидалось, оголтелая толпа карапузов с порога влетела по нарядным ступенькам. Они набились туда сразу все. Смяли ногами коврики, устилавшие сидения, стали дергать развешенные по окнам колокольчики, цветы, погремушки…
В эту же минуту Хозяину пришло сообщение. Он вышел на улицу, надел очки, протерев их рукавом и прочел.
Лилей: Привет, Валентин! У тебя все хорошо? К тебе едет помощница, зовут Ника, будет через час. Она будет на желтой машине и позвонит тебе. Обнимаю, твоя сестра.
Он закусил губу. Теперь всея затея провалится… Лилька, наверное, почувствовала, что у нас на этих людей свои планы...
Тут дверь здания распахнулась и из неё вывалилась порядком помятая нетрезвая тётя, которой криком разорвало рот: “ДЕТЕЙ УКРААААЛИ!!!!”
***
Тремя днями ранее Сергей Донецкий в гостях у Валиуса играл роль навязчивого собеседника, а тот переводил с санскрита древний труд. Голова у этого малого — компьютер. Но с детства ему не везло. При такой-то мамаше.
Он старался быть лучшим во всем. Никогда не соревновался, пока не убедится в своем превосходстве: настольный теннис, шахматы, баскетбол. По утрам мы бросали мяч в кольцо, и он не уходил с поля, пока не выбивал тридцать три очка стоя в дальней точке поля. В те годы дети один за одним отказывались играть с ним, ведь он всегда побеждал! Всегда, и это могло казаться дьявольским везением. Но нет. Он создавал себя.
Я искал истоки этой жажды совершенства и вскоре попал к нему домой. Мы припозднились, и мать открыв дверь, вместо приветствия, как следует, приложила чадо о косяк головой. Тётка тогда назвала меня “громоотводом”. Не представляю, что ожидало бы его, останься я на улице..
У Валь-Валича сестра, Лиля… Все думали — младшая и потому любимая у матери… Но я один знал: все её шалости “прикрывал” он, оберегал, словно тайный ангел.
Однажды малышка с друзьями привела в дом щенка. Они резвились, прыгали и хлипкие доски пола подвели: внезапно опрокинулся буфет. Бесценная коллекция посуды разметалась в стеклянные брызги. Никто не пострадал. Ребятня разбежалась, да и что с них взять, с четырехлеток, а Валич остался. Вечером ждала расправа. Его избивали дверцей шкафа. Стеклянные осколки, гвозди и неистовая ярость калечили душу…
По сей день бесконечный всепоглощающий страх кроется за той гонкой. Въевшийся в душу, будто сырость и кислород в свалку железных опилок, превращающие их в оксид, Материал, из которого создана эта личность — совершенно новый, доселе неведомый.
И вот я учу его жить… За окном дождь и понурая тоска. Я не отличаюсь большой фантазией и грежу, как найдет он свое счастье в семье. Я отчаянно уверен, семья — это панацея. Пусть бы женился, наизобретал детей, водил их в зоопарк и кино. Иначе злой гений однажды выйдет из-под контроля и погубит эту величайшую личность.
Вещаю, а он, кажется, не слушает:
— Человек запрограммирован на поиск счастья, где твои инстинкты, Валич? Чем бы мы не занимались: работой, спортом, приготовлением еды; думаем мы или спим... МЫ. Ищем. Счастье. — Я на минуту застыл. Пальцы Валича, выбивали чечётку на клавиатуре. Звук выходил похожим на шум дождя, который вторил ему за окном. “Завидная концентрация”, — оценил я и продолжил: — А подгоняют нас ...страдания. О, это тема для диссертации: "Страдание — есть стимул к поиску счастья!"
— Страдания, стимул... Ты имеешь в виду "Stimulus"? Палку для погонщика осла? Я не осёл, Сережа. И я счастлив.
Валич нежно "перебирал" кнопки клавиатуры, как будто те рождали музыку, стремительный вальс. Я вздохнул:
— А мне вот для самодостаточности необходим хотя бы один человек… — Впрочем, весомых аргументов в пользу женитьбы я подобрать так и не смог.
— Самодостаточность на то и “само-” для неё никто не нужен. На приготовление еды я трачу ровно семь минут: залить воду — утопить в ней макароны — натереть сыр. Ты думаешь, я обреку человека на трату ЕГО времени? ...И потом… Чужая возня на моей кухне, я не вынесу...
Внезапно, как это часто бывало, он смутил меня:
— Я хочу поставить эксперимент. — Он довольно развалился в кресле и закинул скрещенные руки за голову.
— Если на людях, то вынужден предупредить: тебя посадят.. — Жучок в районе моего желудка, ожил и заёрзал.
— Ты как будто не видишь, что люди играют в любовь. Я хочу раскрыть тебе глаза, — он продолжал:
— Нет такого чувства! Все врут друг другу, боясь остаться в одиночестве. Представь, два неполноценных человека, скажем так, одноногих, просто получают костыли в виде друг друга..
Жук тревоги разрастался и грозил жвалами и щупикам, будто дела мои — сущая дрянь.
— И что ты надумал?
— Неделю назал моя сестра Лиля получила хорошее предложение. Нужно поставить свадебное представление. Волшебство, так сказать. Как рождственское, только для жениха, невесты и сотни гостей.
— Но она же сейчас в больнице?
— Да, и она попросила меня сделать это. Но я отказался. Не вижу смысла в подобных событиях. Но теперь я понял, что в спорах с тобой без наглядного примера не обойтись. Хотят волшебство? Они его получат. Но мы раскроем их настоящие желания. Поставим в такие ситуации, где они не смогут врать даже себе.
— Ну-ну зачем тебе это? — Я сопротивлялся. Вяло так. Без энтузиазма. Чахлые попытки дрыгаться. Знаю же, теория готова и спорить бесполезно…
— Тем интереснее, что у нас всего три дня! — В глазах Валича черти плясали зумбу. — Ты же со мной?
***
У главной проходной бывшей бумажной мануфактуры, где и происходило событие, припарковался желтый Фольксваген жук. Девушка, сидящая в нём, оглядела себя в зеркало, поправила помаду и, только хотела выйти, как в окно затарабанили.
— Извините, — в приоткрытую щель окна возбужденно заголосила Дама в розовом, — от вас можно позвонить?
— Простите?
— У нас тут… видите ли, свадьба. Только сие не свадьба, а черт знает что такое.
— А ну-ка, присядьте, пожалуйста, — Ника приоткрыла пассажирскую дверь. Дама-жердь с наслаждением бухнулась рядом.
— Ой, что там творится! Детей похитили! Говорят, сценарий такой! — Дама начала срываться на плачь.
— Погодите, о чем вы?
Но Жердь не успокаивалась и все качала головой.
— Как она там? А вдруг приступ опять, а меня рядом нет...
— Да не голосите вы, барышня! — От той бессовестно разило. — Давайте по порядку! Кто и чем там болен?
— Да не дай Бог! Что вы! У них дочь моя, ну… я просто боюсь, вдруг случится непоправимое.
— Так, значит, здорова. Почему же вы её так опекаете?
— Одна она у меня... Выстрадана. Роды поздние, тяжелые… — Ника испугалась, что придется сейчас выслушивать долгую историю трагической судьбы, и как можно мягче оборвала её:
— Вы “Рапунцель” смотрели? — Женщина с минуту глядела в глаза Ники, её зрачки мелко двигались, как будто та читала новые мысли с листа бумаги. И тут обе расхохотались.
Напряжение спало, и Ника решила вернуться к разговору:
— Ну а теперь мне нужны подробности!
***
Побежал по стене человек.
Друг так устроил, со ступеньками. Стоит лишь наступить малявке Карлосу или Карлию, как назвали его орущие тётьки, и они по одной загораются.
Ростом он в полчеловека. И где таких берут, непонятно. Раньше я не видела никого такого, кроме детенышей. Но этот... Вроде морда взрослая, а все туда же — не растет никак. Одет, как тот шут малеванный, только в черное. И рот наоборот: кончиками вниз.
Говорил, как пел, только без музыки. Ритм такой, как у Хозяина, когда тот бодлеру читает. Стихи, называется. Он сеял раздор, вынуждал делать недовольные выпады, за что какой-нибудь людишка получал цветок раффлезии. И этому цветок, и той! Все уже их облапили. Ох и не завидую же я тому, кому он попадает в руки. Вонь... не отмыться.
Заговорил он по-бодлеровски, значит, и гостишки усы навострили, слушают. Освободят, говорит, детей, не паникуйте. Но только если среди вас не будет ни одного лжеца! То есть, передает он, победить должны ВСЕ! Так и сказал, я правильно услышала.
А так бывает, разве, говорю я вам?! Хозяин не любит, когда его обставляют. Поэтому, конечно, лучше бы и тут он один победил. А он все больше к стене жмется и не играет. Только меня иногда гладит. Странный он, глазами людишек, конечно. А по мне — самый лучший!
Говорят, в этом месте по ночам пляшут люди. Он просто огромен! Мне кажется, в таком вполне может поместиться спальня для строительных кранов. Если их разместить близко один к другому, как солдатиков, спящих стоя, их можно поместить сюда целый полк!
Прямо посреди зала — огромная сцена-сфера, в центре которой, закрытый в стеклянной капсуле, пульт управления волшебством, который сегодня во власти Друга. Она стоит на огромном крутящемся блине. Сегодня на сцене великаний оркестр. Каждый из музыкантов в синем мундире, как у Щелкунчика и ростом со спящий строительный кран. Где берут таких, удивляюсь я во второй раз!? Признаться, трудно представить, как можно устоять на такой центрифуге. Донецкому, повезло еще меньше — его рубка, по задумке архитектора, оказалась в самом сердце круга.
***
Дон сидел у диджейского пульта, внимательно следя за знаками Валентина.
Внезапно дверь распахнулась.
— Че за ерунда!!!
На пороге стояла черная девица, руки которой воняли покойником.
— А тебе идет этот запах!
Девчонка-подросток, играла в жизни роль демонической женщины. Волосы выкрашены в синий, глаза подведены черным. И все на ней черное: чулки сеткой, пристёгнутые пряди среди синего леса волос, корсет. Ногти. Только губы, как приклеенные, горели красным. Фурия воткнула ногти в его серый вязаный свитер, почти процарапав кожу. Ох и вонь...
— Ты в своем уме? Заслужила "комплимент" от Януса? Схватила цветочек? Врешь себе больше всех, значит. И рычать надо только на саму себя!
— Че за спектакль там творится!?
— Сядь, успокойся. Выпьешь?
— Да.
— У меня мятный чай. — Проследив за реакцией, Донецкий рассмеялся уже теплее.
— Извини, разведенной водки нет.
— Да что ты обо мне думаешь! Давай сюда свою мяту. Говорят, успокаивает.
— Нет. Сначала руки помой. Вот, возьми. — Он протянул спиртовую салфетку.
— Хорошо хоть не ацетон… Ты что, колешься?
— Отмыванием гадких утят занимаюсь. Ну и контакты протираю.
— Мое имя Эмма.
Тут Дон получил знак от Валентина и включил аудиосуфлер, надиктовывающий тексты актерам. Сверху он увидел, как к товарищу подошел рыжий мальчишка.
***
— Вот что, — возмущенная Ника решила явиться к торжеству без предупреждения. — Возвращайтесь к гостям, а я через пару минут присоединюсь!
Надо срочно что-то решать, иначе Лилька меня убьет.
— Главное, не волнуйтесь, я уверена, дети в безопасности. Не совсем же маньяк этот Валентин...
Собравшись с мыслями, спустя несколько минут, она вошла в здание. По ту сторону её встретила кромешная тьма. “Где-то должна быть вторая дверь”, — догадалась режиссерша и наощупь двинулась вперед, вытянув руки.
Из глубины помещения явственно слышались музыка и голоса. Через пару шагов девушка наткнулась на стену. На ощупь та была кирпичная, абсолютно сухая и пыльная. Пройдя по пять шагов в обе стороны, и не найдя входа, она решила двинуться вдоль неё, на удачу. Вспомнив, что в мобильнике есть фонарик, нашарила его в сумке. Связи с оператором не было совсем. “Ну и бункер”, — подумала она и прислушалась. Звуки то приближались, то затихали. Отчаяние захватило девушку, батарея телефона разряжалась, издавая писк.
Коридор пошёл под уклон, и закончился выходом на лестницу. Девушка в замешательстве остановилась на пороге. “Давай, чего ты боишься?" Но все же, войти на маленькую лестничную площадку не решалась. Звук, доносившийся из-за стены по временам, напоминал, что рядом есть люди, а лестница может еще больше отдалить её от привычного мира. Спохватилась вдруг, что давно не слышала писка батареи. “Что если фонарь отрубится?” Однако, дисплей указывал на спасительные четырнадцать процентов.
Ника перешагнула порог и ступила на скрипучую деревянную поверхность.
***
Пробираться сквозь темноту было не легко, но не хотелось включать фонарик. А лучше, чтоб вообще чтобы никто не видел, что мы уходим. Без “виновников торжества” тут станет все еще печальнее.
— Идем сюда! — Мужчина тащил за руку нареченную, осторожно выбирая дорогу. — Давай в тоннель! Куда-то он же должен нас вывести.
— Я боюсь, что бабушка Роза увидит, что мы пропали и поднимет крик.
— Ничего, она все поймет. — Ногами он нащупал рельсы и осторожно повел жену по ним.
— Бабушка? Это ты? — В темноте тоннеля стало ясно — мы не одни покидали этот террариум. — А вы куда?
— Ну-ну-ну, раскудахтался. Думаешь, тебе одному скучно стало? Надеюсь, никто нас не хватится.
— И куда же вы собрались?
— Опять! Ну что за невоспитанный мальчишка! К детям! С ними, пожалуй.
Когда они сделали еще пару десятков шагов и решились осветить путь, в тоннеле загорелся, один за одним, еще десяток мобильных светлячков.
— Оооо, похоже на массовый исход, — Роза сложила веер, и убрала в футляр, который в свою очередь втиснула в микроскопическую сумочку на длинной цепочке. — Господа, похоже, там некому будет веселиться без нас!
— У нас будет свой праздник! — Грузный дядька, отец невесты, улыбнулся навстречу идущим.
— Папа?!
— Все в сборе? Тогда вперед! Будем искать выход.
— А позвонить нельзя? — Спросил кто-то из беглецов.
— Да здесь, как в подводной лодке! Мы остались без связи.
— Чудесно, а кто тут с нами еще?
***
Одержимая суеверным страхом Ника оглядела углы. Никого. Она спустилась на два пролета и оказалась в разветвленной сети коридоров. Куда идти?
— Эй, есть тут кто-нибудь? — Тишина.
Девушка выбрала просторный холл. Под самым потолком она заметила узкие полоски света, обрадовалась и погасила фонарик. Батарею необходимо беречь спасительные четырнадцать процентов. В огромном пространстве было тесно: кругом высились груды хлама. Когда глаза привыкли, она обнаружила среди них печатные станки, кое-где накрытые чехлами. Она потянула за угол ткани и сорвала один из них. Воспоминания хлынули в решето сознания из далеких хранилищ памяти.
В детстве Ника жила в маленьком городе, но в несоразмерно большем мире грез, сказок, идей. Легко было подхватить ниточку и свить из нее историю. Обычно это был яркий образ, который кружил в её голове ночами, обрастал метафорами, вывязывался в целые кружева сюжетов. Девочка ничего не выдумывала. Она подбирала строчку за строчкой, складывала паззлы. Рассказы будто уже существовали, просто нужно было нанизать образы на слова. Она помогала выйти им, запертым в некой пустой комнате-мастерской, освобождала, ведь каждая история должна быть рассказана…
Девушка смахнула чехол с кипы газет. Листы были как новенькие, отрезанные вот этим станком…
Слезы капали на заголовок: “Вероника Попова. 10 класс, Школа-гимназия №3. Когда я была гусеницей.” Эта зарисовка о боли, через которую проходит насекомое, прежде чем стать бабочкой. Девушка помнила, как чувствовала все эти превращения, прежде чем изложить их на бумаге. В каких муках рождалось произведение… Похоже, тогда её тело решило больше никогда не провожать истории в мир. И она перестала писать. А может, образы сами отпустили её... Но в этом была своя награда. Не чувствовать чужую боль. Не сопереживать ей. Упроститься. Остаться гусеницей. Вот это “гениальное “ решение. Предать предназначение. Уйти по легкому пути. Провести жизнь в поиске денежных проектов. Деньги — вот единственная награда, подкуп самого себя. Чтобы не сострадать…
***
Вновь рожденная лежала на необъятной стопке бумаг, пропитанной типографской краской, чувствовала каждой своей клеточкой аромат, остановивший время. Теперь маленькая и взрослая Ника — существовали вместе, неделимо. В одном времени и пространстве. Аромат окутывал её, дробился на множество нот и разлетался в образах — вот это осенняя листва, октябрьская, еще не покрытая снегом, но уже впитавшая все естественные процессы разложения: запах земли, грибниц; смирения… А вот тут — шлейф той самой булки, которую разорвали, едва она вышла из печи… Там вкус меловой стены, с которым причудливым образом соединились первые воспоминания о бабушке... И все вместе это была газетная бумага, не только ведущая живыми историями, но и дававшая пищу огню, во время далеких странствий…
— Эээй, тут есть кто-нибудь? — Услышала девушка, и очень неохотно вернулась в реальность. Как будто после долгого сна, поднялась и осмотрелась. Флер волшебства погас.
— Идите сюда, я тут! — Она проверила телефон, который выдавал все те же четырнадцать процентов. В пятно света вошла дама-жердь. — Ах, это вы!
Тётя, представилась:
— Я Василиса. Вы знаете, как попасть обратно?
***
Василиса, а по виду Василиск, шла, загребая пыль ножищами. Она первой услышала стук. Кто-то яростно колотил в деревянную поверхность.
Женщины свернули в коридор, откуда, как им казалось, слышался звук. Тут, на радость, зажглись тусклые коридорные лампы и перед ними предстала картина. Рыжий мальчик, прислонившись к двери, около которой была навалена груда хлама, пытался удержать швабру, которая блокировала ручку.
— Кто твой пленник? — улыбнулась Ника.
— Не скажу, проходите дальше.
Василиск направил свой опасный взгляд в яркое солнце лица:
— Отвечай, кто там!
— Наш главный кукловод! Мы с сестрой решили его закрыть, а то что он нам праздник портит?
— А давай мы сами у него спросим? — Ника протянула руку к швабре.
— Стойте! Он очень опасен!
— А может, и вооружен? — Дамы раскидывали в стороны хлам, раздвигали мебель, наскоро стащенную сюда подростком. Дверь открылась, на пороге стоял Валентин. Он молча перешагнул через препятстви и пошел прочь.
— Стойте, Валентин! — Его шаги все дальше удалялись за поворотом. Ника крикнула громче: — Помогите нам выйти отсюда! Пожалуйста, помедленнее! — Он не останавливался. Он рассчитывал, что мальчишка сойдёт за проводника, но тот удрал, когда девицы освобождали пленника. Они оглянулись по сторонам и помчались вслед за единственным, кто мог вывести из этих катакомб.
— Валентин, пожалуйста, мы без вас не выйдем! Мы уже тут все обошли! — Ника задыхалась и, наконец, схватила его за рукав. Он остановился. Лицо, полностью лишено выражения, а в глазах дикий страх. Это так не сочеталось, что Ника рассмеялась.
— Ну вы и ходите! Вы знаете о том, что в черте города запрещено двигаться со скоростью больше шестидесяти километров в час? — С придыханием после каждого слова, говорила она. — Валентин вырвал рукав из руки барышни и пошел помедленнее, изо всех сил делая вид, что вокруг никого нет. — За что он с вами так? — Мужчина едва заметно дернул головой и ничего не сказал.
Еще некоторое время все шли молча, дамы едва поспевали за Валентином. Шествие затянулось. Тут из-за угла вынырнул мальчишка:
— Здрасте! А куда идти? Я тут все по кругу обежал и всегда выхожу из разных дверей! — Валентин блеснул на него взглядом и сделал знак, дескать, следовать надо за ним. Мальчишка обогнал его и, сохраняя скорость, развернулся и побежал спиной вперед, лицом к лицу с Валентином. — Вы на меня не сердитесь? Не злитесь, пожалуйста, я всегда такой ...непредсказуемый. Иногда и сам не знаю, что буду делать через минуту! — Своей болтовней он все более напоминал Вождя краснокожих. Тут он споткнулся и рухнул. Однако, набить шишку о каменный выступ не успел — перед самой “стыковкой” Валентин его схватил за рубашку .
— Да уж, верю тебе.
— Да говорю же! Тут нет выхода. Вот смотрите! — Мальчишка, что есть сил рванул вперед, а когда скрылся из виду, внезапно вылетел из правой галереи, чем изрядно испугал Василиска. Женщина икнула. — Это еще не все! Глядите! — Он снова рванул вперед — и выскочил из галереи слева.
***
Тоннель, казалось, никогда не закончится. Идти по игрушечным рельсам было не удобно, особенно женщинам, которые по случаю надели высокие каблуки. Мужчинам пришлось не легко: никто из них не привык носить дам на руках. Когда они дошли до освещенной шахты, все были уже изрядно потрепаны и успели переругаться.
— Тетя Роза, смотрите, мы пришли!
В нише за прозрачным стеклом играли дети. Все двинулись туда, однако, самые зоркие приостановились и в недоумении стали оглядываться друг на друга. Что-то было пугающим в этой картине. Дети были истощены, некоторые даже сидели в инвалидных колясках, они совершенно не улыбались и двигали серые допотопные игрушки с отрешенным видом.
***
— А ну-ка давай еще! — Валентин чертил и чертил план, делал рассчеты прямо на пыльном полу осколком кирпича.
— Агаа! — Мальчишка рванул вновь, наверное, уже в тридцатый раз. Уши, казалось, сильнее краснеть уже не могут. Взмок и Валентин, но этот, видимо от эмоциональных переживаний.
После очередного мальчишкиного забега он снял пиджак и привалился к стене.
— Это… Невозможно физически.
Ника робко повела плечами и произнесла:
— Вы знаете, тут и со временем творится неладное… — Все вытаращились на неё. — Вот! — Она вытянула перед собой руку и продемонстрировала всем экран мобильника. Все недоуменно посмотрели сначала на него, потом на неё. — Уже который час тут 15:15.
— У тебя просто телефон испорчен! — Недовольно буркнула Василиса.
— Да нет же! Батарея! Она на четырнадцати процентах разрядки, как и была, когда я вошла сюда!
— А знаете, — обратился мальчишка к Валентину. Лоб его был в мелких капельках, как оконное стекло зимой, — я уже несколько раз лазил в окошко под потолком там, где Вас запер и звонил отцу. А потом еще , когда бегал тут, до того как встретил вас, нашел сеть и снова позвонил. Так вы знаете, что он мне сказал?! “Хватит баловаться! Ты звонишь мне каждую секунду!"
***
Хорошо, что освещение было настолько вялым, что можно было скрыть эмоции. “Особенно интересно, что думает сейчас этот индюк,” — думала она. А Индюк вовсе даже не думал. Он скорее недоумевал. Но на лице это никак не отражалось.
Тут свет погас вовсе. Василиска вскрикнула и схватила за руку Валентина. Он рефлекторно отдернул её.
— Да что вы в самом деле, как будто я из лепрозория! А ну возьмите меня! — Она тряхнула в воздухе рукой. — А то так немудрено потеряться! И вы тоже! — последнее обращено было в сторону остальных. Валентин не отреагировал. Она нащупала мозолистую, горячую, в цыпках, руку маленького бандита и протянула свою туда, где в темноте должна была стоять Ника.
Но в руках девушки уже была ладошка Рыжика и нежная, не мужская, ладонь Валентина. Тот ощутил прилив тепла и снова хотел было высвободиться, но Ника не дала.
— И что мы тут, как бычий цепень, срослись. Что делать-то? — Грубо, скрывая досаду и страх, рявкнула Василиса. — Как будто в ответ, Валентин потащил всех вперед.
— Осторожно! — Его приятный голос отражался от стен. Ника почувствовала себя намного уверенней. Все как будто забыли о мистификации с пространством и временем и продолжали идти, доверившись проводнику.
— Где наши дети, Валентин!? — Дама-жердь совсем уже отрезвела, но от избытка эмоций, немного осипла. Она это сказала нарочито громко, вероятно, чтобы разогнать страх, но это вызвало лишь неприятные мурашки. Ника сильнее сжала руку мужчины. Валентин не отвечал. Василиса затараторила:
— Говорите же! Зачем вы с нами так жестоко! Ух, выйдем, я кланусь, упеку вас! Это ж надо!!! — Её "собеседник" молчал.
Нике была крайне не приятна ее грубость, громкий голос, который будил потусторонние страхи в этом странном месте. Захотелось укрыть голову и плечи чем-нибудь теплым, чтобы не было так зябко от происходящего.
— Правда, Валентин, она мать, она волнуется.
В повисшей тишине Ника услышала, как мужчина едва слышно усмехнулся. Но рука… Она вспыхнула и мгновенно остыла. Другой своей ладонью она чувствовала ровное спокойствие маленького мужчины и она снова ощутила защищенность. Они подошли к развилке. Пол вдруг стал скрипучим и деревянным.
— Тут должна быть лестница! — Вспомнила свой путь девушка. — Идемте! — Шаг за шагом они стали подниматься.
Женщины старались ступать осторожно, потому как она омерзительно скрипела. Валентин тянул их вверх, но уже вся троица сопротивлялась. По коже струились капли ледяного пота. Когда, наконец, все добрались до верха, мальчик взмолился:
— Не держите меня так крепко, пожалуйста! У меня пальцы похолодели уже. — Василиска спохватившись, немедленно ослабила хватку и извинилась тихо-тихо...
Где-то совсем близко послышались голоса. Все в едином порыве устремились туда, некоторое время заглушали свой ориентир топотом. Тут Валентин резко встал и сжал Нике руку, призывая остановиться. Холодный пот пробил всех! Они услышали душеразрывающие рыдания и плач! Крик настолько был громок и лединил душу, что секунды три никто не мог двинуться. Ноги Василиска стали деревянными и вся компания не могла оторвать ее с места.
***
Секунды, часы, недели, они бежали прочь, единой цепью, пока не наткнулись на стену. Ужас сковал горло Нике, она все дышала и дышала. Пытаясь разбить этот ком, закашлялась и снова задышала. Наконец, она поняла, что вокруг полная тишина, и все стоят, обнимая Валентина. Постепенно органы чувств пришли в норму, она как следует вдохнула и расцепила руки. Никто не решался заговорить. Только мальчишка начал свою возню.
— Можно, можно, пожалуйста, я залезу туда? — шептал он, — все теперь заметили высоко над головами окно. — Я уже поднимался на такое же по трубам. — Василиса выпустила его. — Только вот ни за что не уходите без меня!!! — Он быстро, как мартышка, вскарабкался вверх по липким, в испарине, трубам и вернулся назад.
— Бесполезно. Туда не пролезу даже я и связь слабая, и высота огромная, и стена гладкая.
— Ника оглянулась на Валентина, но его нигде не оказалось.
Страх снова подступил к горлу, это даже было похоже на панику, тело Ники било мелкой дрожью. Вдруг по помещению разнесся писк. Он был такой громкий, что сердце на миг остановилось. Это был звук разряжающейся батареи. Трясущейся рукой Ника достала телефон.
— Тринадцать процентов!
— А время? — Спросил, внезапно вернувшийся Валентин.
— Пятнадцать-шестнадцать! — замирая, произнесла Ника.
— Отлично. Осталось понять, когда время идет, а когда стоит. Сейчас изменится что-то через минуту?
Трое склонились над экраном. Валентин молча собирал хлам в одну кучу.
— Пятьдесят шесть, пятьдесят семь, — мальчишка не вынес тишины, — пятьдесят восемь. Пятьдесят восемь. Пятьдесят девять, пятьдесят девять, пятьдесят девять.
— Ты что, не замечаешь, что повторяешься? — но тот продолжал шептать одними губами. Еще через десять, и двадцать, и тридцать, все трое подняли голову и Василиса прохрипела:
— Ничего не происходит… — Валентин замер в раздумьях, как будто искал, что сказать и, так и не найдя,чиркнул спичкой. Пламя взвилось вверх.
— Что вы делаете? Потушите сейчас же!?
— От злых духов обороняюсь.
— Ой, зря вы шутите, Валентин, — дылда негодовала…
— Хочу вызвать духа-защитника Пинчи-Пинчи. Мелкий, ты под бубен плясать умеешь?
— Не шутите так, пожалуйста, — взмолился мальчик. — ...Нашим леди и так не по себе. — Последние обернулись на него. Мальчишка в секунду преобразился из потерянного ребенка в уверенного мужчину.
— Я действительно вызываю.. Только не того, о ком вы подумали. А пожарников. Вон видите? Под потолком извещатель. Кто-то же должен среагировать на огонь?
— А пока рассаживайтесь поудобнее. Вам необходимо согреться, — он кивнул дрожащей Нике.
— И все-таки, Валентин, Вы можете рассказать, где дети? — Василиска осторожно подбирала слова.
— Да что вы заладили: дети — дети! Кстати, вы одна тут истерите. Все восприняли почти как должное, доверились сценарию. Как вы живете с таким недоверием к миру? Неужели я похож на маньяка?
— Нууу, вообще-то немного да. — Дама не могла долго подбирать слов. Ника опустила голову. Не смотря на сегодняшние приключения, усталось переключила защитные механизмы и вдруг стало очень весело.
— Кто-то пустил слух, что их отвезли в игровую комнату или парк развлечений на соседней территории.
— Тут правда есть парк! Мы с сестрой там бываем. Она думает, что меня приводит, как маленького, а на самом деле ей самой хочется детства, она из него еще не выпала, хотя ей уже двадцать три.
— Эй, ты о той леди-смерть, что с синими волосами? — Валентин улыбнулся одними глазами.
— Ха. Ха. Смешно. Так вот, тут и аэро труба, полетать можно, и лазертаг, пострелять! А знаете, кто слух пустил? Эммка! Она видела, как взрослые нервничать начали, вот она и взяла на себя спасательную операцию. Меня к вам отправила, а сама пошла к вашему Электронику. Хотя нет, вы больше похожи на Электроника.
— На того Электроника, которого я знаю? Ты больше всех похож. Рыжий Сережа Сыроежкин. — он потрепал мальчишку по голове. — А ты почему с ними не уехал?
— Вот еще, с маленькими? Если бы я сел в тот трамвай, Эммка меня бы обсмеяла. И потом еще бы год вспоминала об этом.
— Такой маленький, а уже учишься врать. Хочешь быть как все они?
— Кто они?
— Взрослые. Я еще не встречал ни одного честного человека. Лучше бы тебе совсем не расти. По крайней мере я, в твоем возрасте был умнее всех. Наверное, и ты сейчас умнее нас. Я тогда столько знал о жизни! Я был мудр! И потом, взрослея, стал забывать то, что знал о чем мечтал.
— И вы стали, как все?
— Наоборот, я до сих пор сопротивляюсь. Но у меня плохо получается. — Валентин улыбнулся Нике. В ее глазах блестели слёзы.
— Никто не идет. Проверьте мобильник. — Ника открыла сумочку, включила экран:
— 13 процентов. 15:16.
— Раздевайтесь, дамы.
— Что?
— Что?
— Мы будем устраивать побег из крепости Иф.— Валентин собрал несколько железяк и полез по трубе к окну.
***
Проворно и очень методично он выставил раму, сделав оконный проем почти вдвое шире, закончив, спустился вниз.
— Леди, почему вы все ещё одеты? — Василиска показала зубы, ни сколько не улыбнувшись глазами. — Вот с вас и начнем. Давайте сюда свои колготки. Ну что вы на меня смотрите? На меня ваши чары не подействуют. Скорей-скорей, делайте, как я говорю! А от вас, сударыня, мне еще нужен пиджак.
— Цирк да и только. Он что, серьёзно? Дюма обчитался? — Нехотя, Василиса рассталась с частью женского гардероба.
— А я ему верю! Ника посмотрела, как цепкие пальцы, казавшиеся вообще не приспособленными к труду, вьют веревку из двух пар колгот. Сыроежкин шарил в углах и откуда-то притащил плотный электрическй шнур.
— Отлично, головастик! — Малый смутился.
Через несколько минут Узник Иф прокричал сверху: "Готово!"
— Василиса, начнем с Вас! — Она покосилась на спущенные вниз импровизированные “качели”, похожие на “лианы”, на которых летал по залу Белый Маг.
— И. Иии.. Что я должна делать?
— Уверенней! Садитесь! — Василиса сильно сомневалась. Ника не выдержала и села первой. Один конец “веревки” из плетного провода был крепко привязан к железному перекрытию под потолком, а второй перекинут через соседнюю балку. Механизм был прост, но слишком опасен. Тканевая часть выглядела хлипко.
— Когда будете наверху, хватайтесь за тот крюк и немедленно вставайте на подоконник! — Не успела Ника ответить, как внутри ёкнуло и она оказалась наверху. “Ух” — только и успела подумать она. Так же быстро, мимо нее в воздухе пронесся Валентин, схватившийся за свободный край. Он играл роль противовеса. Глядя вниз, она вдруг поняла, что до пола метров пять. Её снова замутило, она крепче вцепилась в крюк. Какой будет вторая часть спасения, она и думать не хотела: внешняя сторона здания была абсолютно гладкой и до поверхности земли было в полтора раза выше.
— Ну как ощущения, Ника?
— Это быстрее даже, чем скоростной лифт в Останкино! Василиса, я рекомендую! — Рядом с открытым воздухом улицы стало спокойнее, а после “взлета” — окончательно пропали все суеверные страхи.
— Мне тоже понравилось! — Рассмеялся он. — Василиса, ваша очередь! — Валентин снова поднялся по трубе и перекинул свободный конец через балку потолочного перекрытия. Василиса неуклюже уселась, натягивая подол короткого розового платья как можно ближе к коленям.— Готовы? — И не успев получить ответа, прыгнул вниз. Пролетев треть пути, они остановились.
— Аааааа, — заорала Василиса, она стала вдвое бледнее, а платье на этом фоне ещё ярче. Мальчишка сообразил моментально, вскарабкался вверх по трубе и … повис над Валентином. Василиса отказывалась двигаться. Она только дергалась, судорожно вцепившись в колготки.
***
Дети были в серых бесформенных одеждах, сшитых лет сорок назад в Советском Союзе: сандалики на деревянной подошве, выцветшие платья, короткие штанишки…
Они были явно голодны, но не требовали есть. Как будто многие годы они боролись с постоянным недоеданием и успели смириться. Огромные глаза, впалые щеки…
Трудно было опознать в них кого-либо…
— Это.. Это не наши дети!
— Это же… — Никто не решался озвучить догадку, на столько она была невероятной.
Наконец, порядком разнервничавшийся толстяк, прилипший обеими руками и лицом к стеклу, вдруг произнес:
— А у него мой костюмчик! Позвольте мне с ним поговорить…
Внезапно, стекло стало подвижным и превратилось в пластичную субстанцию. Мужчина оказался по тут сторону. Он подбежал к мальчику, начал его трясти, прижал к себе, подкинул в воздух. Однако, ребенок не радовался. Внезапно он начал неистово колотить помощника мэра по всем местам. Больше всего досталось лицу, которое сотрясалось, как холодец под ударами детской лопатки и кулачков. Мальчик кричал. Похоже было, что он очень обижен. Монолог был долог. Мужчина, гнувшийся под тяжестью слов упал, обхватив голову руками, заплакал. Плакали теперь они оба, в голос, разрывая рты, с потоками слез, от чего забеспокоились другие дети и тожестали кричать. Это была лавина слёз, нестерпимое горе, от которого сжималось внутри…
— Это же мы… Мы сами! — Кричала тетя Роза, размазывая макияж по морщинистому лицу. Особенно страшно было смотреть на неё: искусственная маска, профессионально наложенная гримёром с утра, поплыла. Карикатурная гримаса боли и ужаса.
Постепенно внутрь попали все взрослые. Они переживали общее горе. Претензии, бросаемые малышами, были убийственны. Каждое слово било наотмашь, топтало и заставляло людей учиться чувствовать вновь.
Тетя Роза, сняв шляпу, навалилась на стекло, колотила в него кулаками, но не могла попасть и даже протянуть руку той маленькой девочке в голубом платье с маками, которая играла в классики прямо перед ней. Вот маленькая леди улыбнулась и сама протянула руки. Наконец, и они воссоединились…
Потрясенные увиденным, Муж и Жена стояли рядом и не осмеливались взглянуть друг на друга. Тут оба почувствовали, как едва слышное пение, как легкое дыхание, коснулось их. Они обернулись. Девочка и мальчик лет шести смотрели на них и улыбались.
— Привет, — осмелилась заговорить Жена, она улыбнулась, до того малыши были прекрасными.
— Привет! — Разнесся звон колокольчиков, отражаясь от стен галереи.
— А вы кто?
— А мы те, кто может и не родиться…
***
— Василиса. Будьте покойны. ...Все когда-нибудь будем покойны, бормотал Валентин. — А ну-ка, брысь, — крикнул он мальчишке.
— Неа, я не могу! — Все трое висели между полом и потолком. Ника отчаяно вдыхала свежий воздух, чтобы не рухнуть вниз, потеряв сознание.
— Я сейчас буду делать осторожные рывки вниз, а вы, Ника, возьмите часть веревки перед той балкой и на счет три осторожно потяните вверх, хорошо? — Нижняя губа девушки тряслась и она кивнула, нельзя было показывать панику Василисе, которая и без того была полужива от страха.
— Иииии — три! — “Лиана” на полметра продвинулась, — еще раз! Иииии — три! — еще полметра. И тут хруст! Все зажмурились. Ничего не произошло. Василиса начала тихонько подвывать.
— А ну-ка без паники! Валентин строго начал отдавать приказания:
— И — три. И — три. И — три. — Сам он и малец продвигались все ниже и ниже, а комок страха в розовом платье — все выше. И вот уже она зависла перед самым окном.
— Хватайтесь за крюк!
— Не могу!
— Парень! Полезай вверх!
— Ноо…
— Без рассуждений! Вверх! Перехвати руки — по балке — на подоконник! Отлично! Привяжи там себя, воробей. — Мальчик развел руками. — Я пошутил.
— Ника, еще раз! И — три! Теперь все отошли от Василисы! Хватай крююююк! — Он гаркнул так, что тело женщины само среагировало на команду,переборов страх. И вот, все трое уже наверху.
***
— Никому не выглядывать в окна! Это сюрприз!
— Ой, только не говорите так! — И конечно, все сразу же выглянули. От стены до соседнего здания был перетянут баннер. Трое переглянулись, боясь выдвигать версии вслух. Но у Валентина уже был план. Внезапно, противоположный конец рекламной “растяжки” открепился и начал падать. До того времени, как веревка коснулась земли, все увидели бегущую по ней белую крысу с отрубленным хвостом. Она прыгнула в окно и... заставила Василису ожить — та завизжала так, что все четверо (а может, и пятеро), на время лишились слуха.
— Знакомьтесь, Минерва! И хорошо, что мы вас привязали к крюку! — Последнее было обращено к розовой женщине. Ника улыбнулась, закончив про себя фразу: “А то лететь бы Василиску, не имеющей крыльев, а по роду должной”... А в слух сказала:
Валентин усмехнулся, будто прочел мои мысли.
— Итак, леди! Вниз?
— Я готов! — Пискнул Рыжий.
— И я! — Сказала Ника.
— Да пошли вы! Как хотите, я этого не повторю… Ну пожалуйста, придумайте другой способ… Прошу вас. И все-таки, где моя дочь сейчас?
— О, женщины! Вашей дочери сейчас намного веселей, чем вам, поверьте, — Валентин улыбнулся. Такой хорошей улыбкой… Теплой. Приятной. Неужели, это он?
— Вам мальчишка уже ответил. С момента, как вы говорите “похищения” еще не прошло и трех часов. Кстати, как там время?
— Батарея села…. — Ника рассеяно смотрела на темный экран.
— А на моем 15:29!
— Вот видите, два часа. Сейчас, наверное, с ними фильм снимают.
Женщина просияла.
— Но вниз я не полезу! — Отрезала она.
— Куда же вы? — Всполошилась вдруг, увидев, что мужчина в следующую секунду вышел в окно.
— Полезу один, а вы как хотите. — Он осторожно ступал по кирпичным выступам и тут все заметили, что рядом еще одно окно, в которое он в следующий момент нырнул целиком. Рама была шире, но все равно и её пришлось выломать. Он выглянул вниз. Свистнул. И спустил уже известную всем импровизированную веревку. Минерва подхватила кончик внизу и привязала к баннеру. Но это они уже поняли после, когда увидели, как по стене поднимается эта крысиная адмиралша на собственном узле. Невероятно гордая. Прищурив взгляд она смотрела по сторонам и наслаждалась собственным триумфом. Наверное, в крысиной голове она сейчас поднималась на государственном флаге и ей, должно быть салютовали. И это было бы кстати! Валентин закрепил баннер изнутри, так что два окна теперь связывал прочнейший двойной “поручень”. Леди Василиса с наслаждением скинула с ног каблуки, проследила за ними, крикнула сочное "Аминь", и выбралась из окна. Девушки и ребенок протискивались между зданием и туго натянутым баннером, нащупывая те же выступы, по которым шел Валентин. Через минуту они оказались внутри зала, где уже заканчивалось действо, задуманное Валентином и воплощенное Доном…
***
Воспарившие духом Взрослые, очищенные, словно умытые, шли по тоннелю. Постепенно он их вывел к главному залу, из которого все так рьяно бежали. Оказалось, пришли они туда с другой стороны. Перед ними было такое же стекло, разграничивающее пространство…
За стеклом веселились люди: кричали, смеялись, играли, плясали под звуки оркестра. Во всем облике их было искрящееся счастье, которое било ключом, освещая все вокруг. Это была единая семья. Счастье наполняло, сияло в каждом, и отражалось во взглядах, будто каждый из них открыл источник истины внутри себя. И это снова были они, обновленные, иные. По эту сторону постепенно не осталось никого.
А по вспыхивающим ступеням на стене в толпу Взрослых спускались пятеро запоздавших гостей...
КОНЕЦ