Записки от Бога
Описываемая в рассказе Церковь
является вымышленной и не имеет
никакого отношения к реально
существующей. Все совпадения
являются ненамеренными.
ЗАПИСКИ ОТ БОГА
Глава 1
Сегодня важный день. Мне поручили сочинить оду, которая может перевернуть всё моё существование. Разделить его на до и после, потому что на кону моя жизнь.
Я встал на час раньше, принял душ, погладил штаны и рубашку. Перед выходом кинул пиджак на спинку кресла и стал перед иконами. На спичке пшикнул огонь и неохотно перетёк на свечу, зажатую в руке.
Впервые за долгое время я не чувствовал растерянности ребёнка, которого бабушка подвела к стойке с игрушками и спросила, какую он хочет. Сегодня я знал, чего хочу. Волнение не давало сосредоточиться, поэтому я закрыл глаза. "Дай Бог, чтобы ода им понравилась!" — было моей сегодняшней молитвой.
На часах — восемь. Схватив пиджак, я выбежал из дома.
За ночь город преобразился. Улицы утопали в цветах, тёплый ветер колыхал пёстрые вывески и плакаты, картонные ангелы сложили руки в молитве, печать тихой радости застыла на их лицах. А в центре приготовлений она, Матерь Церковь, чей шпиль можно увидеть из любой точки города. Сбоку, взметнувшись к самому небу, застыла стена воды. Словно океанская волна, готовая накрыть и смести всё на своём пути, она почтенно склонила голову перед святыней.
К празднику всё готово.
Кроме оды.
-Рэйв! Закончил оду? — заглянул ко мне начальник отдела.
-Ещё немного доработать...
Он взял мои записи, быстро проглядел, хмурясь, а затем, кинул на стол.
-Это не то! Мне нужно величие Церкви, непогрешимость её служителей, благословенный народ, живущий по заповедям, грядущее Царствие Небесное! А это что? Какие-то цветочки и бабочки! Откуда столько сентиментальности? Это никому не интересно. Переделай! Либо к двум часам ода лежит на моём столе, либо — за дверь!
Он ушёл к себе в кабинет.
Я замер на месте. Увольнение означало не что иное, как изгнание за стену, ограждавшую город. Туда, где живут отбросы общества, мечтающие попасть в наш Рай. Церковь следит за ними, и порой — очень редко — позволяет некоторым переселиться.
Нас с самого детства пугали, что за стеной живут дикари, которые не верят в силу и святость Церкви. Попасть за стену — несмываемый позор. Оттуда никогда не возвращаются. Поэтому нужно строго соблюдать иерархию: сначала подчиняться родителям, затем учителям, начальникам, и в конечном итоге — самой Церкви. Неповиновение карается изгнанием.
Пытаясь подавить волнение, я встал сделать кофе. Когда вернулся, на столе уже лежала записка, в которой всё правильно, ожидаемо и очевидно. Всегда знаешь наперёд, что в них написано, словно Бог мыслит штампами. Открыл. "Будет лучше, если ты выполнишь указ начальника". Кто бы сомневался. Скомкав лист, выбросил его в корзину. Кощунственное отношение к Слову Божьему, но никто этого не видел.
До обеда пытался переделать оду. Испортил кипу листов, мусорная корзина скрылась под горой скомканной бумаги. Выходило вяло, сухо и натянуто.
Матерь Церковь. Мать, отбирающая детей. Она забрала когда-то и мою сестру. Теперь Бекка где-то там, на одном из этажей, молилась и служила Богу. Я её больше никогда не увижу. И какая тогда разница: оказаться за стеной города, или за стеной Церкви — всё равно о тебе больше не услышат?
-Эй, трудяга! Идёшь на обед? — позвал один из сослуживцев.
Оставив всё как есть, я пошёл в столовую. К нам присоединились несколько женщин коллег из соседних отделов. От безостановочного щебетания у меня начала болеть голова.
Сев за стол, я расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Вспомнил детское ощущение свободы, интересного и многообразного мира, который хочется познать. И сразу же строгое лицо матери: не бегай, веди себя скромно, не задавай глупых вопросов, слушай, что говорят в Церкви. Тогда я слушал маму и Церковь, теперь я вынужден слушать начальника и Церковь. Ничего не изменилось, стало только сложнее дышать. "Бог хочет, чтобы ты слушался старших, слушался Церковь, тогда Он благословит тебя, и ты будешь счастлив" — говорила мама. "Я слушаюсь, мам, но всё ещё глубоко несчастен".
-Я вспоминаю, как попала на эту работу, — тараторила одна из женщин, умудряясь при этом запихивать в рот жареную картошку. -Всегда мечтала писать статьи, но меня никуда не брали. И вот, как-то собиралась пойти к парикмахеру, и тут приходит записка "Иди в отдел кадров литературного отдела". Я, понятное дело, бросила всё, отменила стрижку, и сломя голову понеслась сюда. Прихожу, а тут целый коридор соискателей. Я отчаялась, но всё же выстояла очередь и прошла собеседование. На следующий день мне позвонили и сообщили, что я принята! Вы представляете! Из всей толпы выбрали именно меня!
-Здорово, — подтвердили остальные.
Я фыркнул, закатив глаза. И тут же поспешно закашлялся, притворяясь, что подавился котлетой.
-А я собираю все записки. Они хранятся у меня по датам в коробке из-под конфет, — с гордостью сказал сослуживец, и я вспомнил, как пару часов назад расправился со своей.
Когда я вернулся в офис, там уже убрали — гора использованной бумаги исчезла. Я подошёл к корзине и заметил, что между прутьев застрял один листок. Аккуратно вытащив его, раскрыл. "Будет лучше, если ты выполнишь указ начальника". Я раздражённо сжал челюсти. Как будто у меня есть выбор! "Будет лучше". Открытая насмешка в виде пожелания, которая не предоставляет права выбирать.
Я подошёл к окну и выглянул наружу. От Церкви, словно рябь по воде, разбегались полукруглые аллеи и улицы. Вдалеке виднелась высокая каменная стена, она огибала весь город и отделяла Рай от мира безбожников. Тишина и покой, как всегда.
Я вернулся к столу, сел, снова развернул записку. Интересно, кто-нибудь хоть раз делал не то что в ней написано? Осмеливался пойти против Слова Божия? Я посидел в задумчивости некоторое время, потом взял лист и начал писать. Писал я долго, перечёркивал, исправлял, передумывал.
Через несколько часов передо мной лежали две стопки листов. В одной изначальный вариант, в другой — исправленный. Намеченное время сдачи давно прошло. Я видел через стеклянные стены, как занятой начальник бегал из кабинета в кабинет.
Я подошёл к окну, вспоминая, как ещё в школе много сочинял, но родители хотели, чтобы я пошёл по стопам отца. В ночь перед распределением пришла записка "Поступай на математический". Родители о ней не узнали, потому что, расстроившись, я порвал её на мелкие клочки и выбросил в камин. На следующее утро я подал заявление на гуманитарный, и стал ожидать объявления результатов экзаменов. Сейчас я думал о том, что если бы мне было суждено пойти на математический, несмотря на моё заявление, меня бы определили туда по результатам экзаменов, потому что математику я знал хорошо. Но вопреки всему через неделю мне пришло уведомление о зачислении на гуманитарный факультет. Родители смирились, приняв это за волю Божью. И только я знал правду.
Теперь, стоя в своём кабинете, я в последний раз загадал: если начальник возьмёт переделанный вариант оды, то записки приходят действительно от Бога, если первый — значит сила, управляющая нами невидима и не имеет никакого отношения к запискам. Ответ зрел во мне в течение всей жизни, и сейчас ему был необходим последний толчок, последнее подтверждение, и я замер в ожидании.
-Готово? — в офис залетел запыхавшийся начальник.
-На столе, — я не двинулся с места.
Начальник схватил одну из стопок.
-Идём! — крикнул он уже из коридора.
Я пересилил любопытство, и не посмотрел, какой вариант остался на столе. Узнаю об этом на празднике.
Мы покинули здание и по многолюдным улицам направились в сторону Церкви. У самого входа пришлось протискиваться сквозь гудящую толпу. Нам, как участникам и соучредителям праздника выделили сидячие места, так что, отдав бумаги одному из священников, мы заняли места под высокими золотыми сводами.
Погрузившись в свои мысли, я прослушал вступительную речь главного священника. В ожидании оды, я разглядывал высокие потолки и исписанные образами стены, золото люстр и подсвечников, и думал: действительно ли Богу всё это нужно?
Послышались знакомые строки. В первую секунду я даже не поднял головы. А потом осознал — священник читал первый вариант оды, посвящённый Богу, а не Церкви. Со следующего ряда на меня обернулся начальник, и я понял, что уволен.
Священник закончил читать. Зал аплодировал, как и обычно. В этот момент я, как никогда почувствовал, что людям всё равно что тут читают. Если это говорит Церковь, значит так и должно быть.
Глава 2
Следующим вечером я возвращался в новый дом с новой работы. Я готовился к изгнанию, и не ожидал, что на первый раз, в качестве предупреждения, меня переселят в дальний район, где живут менее привилегированные слои общества, и определят на другую работу. В газетёнке с небольшим тиражом, я мог писать какие угодно "стишки про Бога", как выразился бывший начальник. Чувствовал ли я облегчение? Радовался ли тому, что меня "помиловали", а не изгнали? Не знаю.
Я проходил мимо старого одноэтажного дома. На скамейке перед ним сидел старик, и, согнувшись пополам, пытался дотянуться до трости. Я поднял её и прислонил к скамье.
-Спасибо, сынок. Дед старый уже, ничего не может, — кряхтел он. -Присядь-ка ненадолго, уважь старика.
Поколебавшись, я сел рядом, а старик продолжал:
-Не с кем и словом перекинуться. Эта, вон, молчит всё время. Рыба! — кивнул он в сторону дома.
Я оглянулся, но в тёмных окнах никого не увидел.
-Дочка? — предположил я.
-Нет дочки. Не захотела она. Боялась, что заберут. Так и не смог ей втемяшить, что у меня-то не посмеют.
-А что говорилось в записках?
Старик усмехнулся, скривив рот.
-Он не присылает нам записок. Зачем тратить бумагу на тех, кто не подчиняется?
-Вы тоже не делали того, что там написано? — спросил я, а про себя подумал, придёт ли мне ещё хоть одна записка?
Старик посмотрел на меня с интересом.
-А ты?
-Иначе не оказался бы здесь.
Старик повеселел.
-До этого дня я не знал человека, который бы хоть раз самостоятельно принял решение, независимо от того, что там пишут.
Мой слух задело слово "пишут", и я переспросил. Старик посмотрел на меня, лукаво щуря один глаз.
-Если ты веришь, что записки от Бога, то почему не следуешь им?
Я замялся, не зная, что ответить.
-А я тебе скажу! Потому что знаешь, что они вовсе не от Бога, но боишься признаться себе в этом. Потому что страшно ведь, страшно своей головой подумать, принять решение, узнать, что привычный мир — одна большая ложь. Всё рухнет, как карточный домик, стоит им только понять. Но они не захотят понять, потому что так спокойнее жить.
-О чём вы говорите?
-О том, что Бог записок не посылает. Он хочет, чтобы ты сам Его искал, спорил с ним, и с миром. Никогда не бойся спорить! У каждого свой путь к Нему. И далеко не всегда это путь почтения и повиновения. Иногда это бунт, противостояние, непонимание. Но лучше прийти к Богу, споря с Ним, чем не думать о Нём вообще, не осмысливать Его желания.
Напротив нас замерцал фонарь. Видимо где-то закоротило.
-Не нравится ему! — он грозил кому-то кулаком.
Я огляделся — вокруг ни души.
-Вы это кому?
-Племяннику.
Фонарь перестал мигать.
Из дома вышла низенькая старуха с фартуком поверх пёстрого платья.
-Чего расселся, старый? Домой иди, — она подошла к нам и помогла деду подняться. Он заворчал, но покорно пошёл к дому.
-Какому племяннику? — крикнул я, досадуя на старуху.
-Приходи завтра. Видишь, старый человек, ему отдыхать пора, — сказала она в ответ.
Я пошёл домой, пнув лежавший на дороге камень. Тот обиженно прокатился по дорожке, и замер у бордюра.
Глава 3
Следующие несколько дней меня так завалили на работе, что я без сил возвращался домой ближе к полуночи.
На третий день, как только рабочее время подошло к концу, я со всех ног побежал к старику, уверенный, что найду его сидящим на скамье, как и пару дней назад. Но возле дома никого не оказалось, входная дверь была открыта нараспашку. Я подошёл ближе, постучал — тишина. Почувствовал смесь запахов воска и старого обветшалого дома.
-Здравствуйте! Есть кто-нибудь?
Помедлив, я прошёл по узенькому коридору и оказался в небольшой комнатке. По углам стояли подставки с зажжёнными свечами, на дальней стене полка с иконами, а посреди комнаты что-то громоздкое, то ли стол, то ли комод. В первое мгновение я удивился, почему он стоит один в центре комнаты. Но подойдя ближе понял, что это вовсе не стол и не комод, а гроб. И в нём, сложив на груди руки, лежал старик. Я отшатнулся от покойного. В комнату вошла старуха.
-Ах, это вы! Пришли всё-таки. Я уж и не надеялась, что кто-нибудь придёт, — сказала она, вытирая руки о выцветший фартук. В её взгляде и словах я не заметил ни капли горя, только смертельную усталость, словно она в любой момент могла потерять сознание.
-Как это произошло?
-Господь смилостивился над ним. Заснул и не проснулся, — она небрежно махнула рукой. –Похороны будут завтра на Крайнем кладбище, вы знаете, где это? Приходите, если хотите, — и, не дождавшись ответа, ушла.
Я покинул дом и сел на скамью. Вокруг всё было, как обычно: закатное солнце, деревья, пустые улицы. Здание Церкви возвышалось вдалеке. Но что-то изменилось. Произошло непоправимое. Я чувствовал, что опоздал. Я висел над пропастью и, не успев схватиться за конец сброшенной мне спасательной верёвки, ухнул вниз. Больше всего я жалел о том, что не попросил рассказать больше. Старуха увела его в тот момент, когда я начал получать ответы на вопросы, которые так долго меня мучили. А теперь уже поздно.
На следующий день я отпросился с работы и пришёл на похороны. Тяжёлые серые тучи нависли так низко, что, казалось, вот-вот наступят сумерки. В течение всей церемонии я наблюдал за священниками. Те, что были помоложе, бегали туда-сюда, что-то спрашивали, приносили, уносили, одним словом, создавали обыденную суматоху, поэтому ощущение таинства улетучилось в самом начале. Старый священник ходил вокруг гроба с кадилом, иногда останавливаясь перед иконами, и монотонно читая молитвы. Старуха стояла поодаль, склонив голову в коричневом платке.
Когда гроб опустили в яму и забросали землёй, старуха подошла ко мне.
-Это вам, — она сунула мне в руку сложенный лист бумаги, — Дед всё ждал, когда вы придёте. Написал это вечером, перед смертью. Просил передать.
Я поблагодарил, и она, кивнув, двинулась к выходу.
Я хотел немедленно развернуть письмо, но меня отвлек чей-то громкий шёпот:
-Ты что, с ума сошёл, спрячь, увидят!
Сначала я подумал, что обращались ко мне. Оглянулся — никого нет.
-Да кто увидит, тут камер нет, — ответил другой голос.
Сбоку от меня росло дерево с толстым стволом. Выглянув из-за него, я увидел двух молодых священников, спрятавшихся за небольшой часовенкой.
-Есть, вон там — ответил рябой парень, и указал на полку с иконами, которую ещё не убрали после похорон.
-А я думал, они только в церкви, — второй, темноволосый, стоял ко мне спиной.
-Неа, он говорит, в каждой есть.
-Вот параноики! Ладно, отсюда, вроде, не видно. Что там у тебя?
У первого в руке появилась тонкая белая самокрутка.
-Ничего себе, где ты её достал?
-У меня за стеной знакомые есть.
-У безбожников что ли? — ужаснулся второй.
-Хоть какой-то толк от них есть, — подтвердил рябой. –Хорошо, что этот покойничек подоспел, а то у меня уже деньги закончились. Я этим сволочам из-за стены задолжал, сказали, в следующий раз без денег не дадут. Батюшка обещал поделиться, но ты же знаешь, какие это гроши. Всё себе хапает.
-Старушенцию видел? В платочке коричневом. Думаю, скоро и она ноги протянет.
-Надеюсь, она не будет затягивать с этим делом, а то придётся помочь, — он подмигнул второму.
Оба загоготали.
"Сейчас я вам помогу, молокососы!"
Сунув письмо в карман, я вышел из-за дерева. Рябой сразу спрятал самокрутку за спину. Я размахнулся на ходу. Темноволосый в испуге отшатнулся, и я лишь ссадил ему скулу. Визжа как девки, они рванули к церкви, подхватывая на ходу длинные рясы. Расталкивая служителей, столпившихся на входе, я побежал следом. В полумраке церкви не заметил, как один из парней, кажется, рябой, выскочил из-за колонны и ударил меня под дых. Я согнулся пополам, хватая ртом воздух. Не поднимаясь, попёр на рябого, и тот, влетев спиной в колонну, ударился головой. Сбоку на меня уже бежал темноволосый, замахиваясь подставкой для свечей. Я пригнулся, и подставка, звякнув о колонну, рухнула на пытавшегося подняться рябого. К нам уже бежали священники. Темноволосый загородил боковой выход, и мне пришлось со всего размаху заехать ему в челюсть. Кость громко хрустнула, парень упал на землю.
Сердце стучало в ушах, и крики священников доносились до меня, как через подушку. Распахнув боковую дверь, я вылетел из церкви и побежал. Мимо мелькали дома, аллеи, деревья, люди. Ноги сами принесли меня домой. Ступив за порог, я оказался в знакомой обстановке. На электронных часах светилось 12:32. Усталость нахлынула волной, и я упал на диван.
Я очнулся от странного шума, доносившегося с улицы. Глянул на часы: 12:47. Прошло всего пятнадцать минут. Тяжело поднявшись с дивана, я чуть отодвинул занавеску и увидел людей в форме, которые окружали дом. Кажется, это за мной.
Вспомнив разговор молодых священников, я подошёл к полке с иконами. Раньше я не замечал этот слегка прищуренный насмешливый взгляд. Взяв с полки церковную свечу, чиркнул колёсиком зажигалки, и она загорелась. Подойдя к окну, поднёс свечу к занавеске. Огонь мгновенно взметнулся к потолку, словно ткань предварительно облили горючим. Небрежно кинув свечу на пол, я пошёл через дом к задней двери, которая выходила в сарай, а потом на улицу.
Сквозь щели в деревянной двери сарая я увидел, что окружён. С другой стороны дома послышались крики — заметили пожар. Люди в форме побежали туда. Приоткрыв дверь и убедившись, что никого нет, я быстро метнулся к зелёной изгороди, еле пробрался сквозь плотный кустарник, и побежал, петляя по улицам мимо старых покосившихся домов. Через какое-то время остановился, чтобы перевести дух, огляделся. Позади меня были гаражи, а впереди ряд густых кустов. Подумал, что камеры наверняка не только в иконах. Вновь огляделся, припоминая, как дед грозил кому-то кулаком. Наверное, он знал, где висит камера, и грозил тому, кто был по ту сторону. Одно воспоминание про старика повлекло за собой другое — его письмо в моём кармане. Непослушными пальцами я вытащил лист бумаги, развернул.
"Улица Приграничная, дом 73, 1 этаж, дальний зал, люк под комодом"
Не раздумывая, я ринулся к стене, туда, где проходила Пограничная улица. Некоторые дома на ней вплотную приставали к стене, и росли вверх этажами, словно вавилонские башни. Их крыши покрывал густой слой плюща, спадавшего с верха стены. Здесь обычно расселяли недавно переселённых в Рай. Дом номер 73 оказался двухэтажным и неприметным. В некоторых местах отсутствовала черепица, одно окно выбито, а дорожка к дому заросла густым бурьяном.
Послышался нарастающий гул, и из-за угла вылетели патрульные машины. Завизжали тормоза, и в следующую секунду ко мне бежали люди в тёмно-синей униформе. Я бросился к дому, в несколько прыжков преодолел бурьян и влетел в незакрытую дверь. Внутри было темно, и я вслепую пронёсся через несколько комнат, больно ударяясь о дверные косяки и острые углы столов.
Я слышал, как преследователи заходили в двери. В самой дальней комнате я нащупал кровать, стол, споткнулся о кресло, и, наконец, задел острые края комода. Отодвинул его и упал на колени. Глаза потихоньку привыкали к темноте, и я увидел квадратный люк. Рванул за ручку. Люк поддался только со второго раза.
-Стоять! — крикнули за спиной.
Не оглядываясь, я прыгнул в люк.
Глава 4
В ботинках хлюпала вода. Проход оказался узким — с обеих сторон подпирали мокрые стены. Я двинулся вперёд, и через несколько шагов больно ударился коленом. Пощупал — металлическая лестница. Позади меня метались лучи фонарей. Я поспешно полез вверх, предупредительно выставив руку над головой. Я и так уже был весь в синяках, не хватало ещё головой о люк приложиться.
Выбравшись наружу, быстро огляделся. Вдаль уходили ровные ряды двухэтажных домов. Только аллея была не липовая, как на Приграничной улице, — к серому небу возносили свои верхушки тополя. С противоположной стороны улицы, чуть дальше по аллее, мне замахал рукой какой-то человек. Я замер в нерешительности. Позади меня послышался плеск воды. Выбора не было. Я перебежал улицу и, вслед за звавшим меня человеком, скрылся в доме.
Мой спаситель, высокий худой мужчина, повернул замок. Если сбрить бороду, то вполне могло оказаться, что он мой ровесник. Меня поразило спокойствие в его взгляде.
-Кто вы? — выговорил я, пытаясь отдышаться.
-Вопросы потом. Идите за мной.
Через стеклянную дверь я увидел, как преследователи рассредоточивались по улице. Обернувшись, последовал за мужчиной.
Мы миновали несколько скудно обставленных комнат, и подошли к большому платяному шкафу. Мужчина откинул угол тускло-зелёного ковра, и я увидел полукруглую белёсую линию на паркете. Затем он тяжело отодвинул правый край шкафа на полметра от стены. Открыл потайную дверь, и затолкал меня в узкую комнатушку. Дверь закрылась, я остался в темноте. Шкаф подвинули на место. Вдалеке послышались чьи-то голоса. Шкаф и стена настолько приглушали звуки, что я не мог разобрать речь. За стеной долго грохотали, затем всё стихло. Когда мне показалось, что я стою тут уже вечность, снаружи что-то заскрежетало, и в глаза ударил яркий свет.
-Ушли.
Щурясь, я вышел из укрытия, и мы вместе пододвинули шкаф на место. Перешли на кухню, я сел за стол и наблюдал, как хозяин дома ставит чайник и достаёт из хлебницы сухари.
-Меня дед предупредил, что на днях может прийти человек со второго лаза.
-Второго? А их много?
-Конечно. Стена ведь длинная. Есть один недалеко от главных ворот. Но там обычно никто не лазит — могут поймать. А вот дальше по улице есть парочка надёжных. Через них обычно контрабанду передают.
-Аа, — протянул я, вспоминая косяк у рябого.
-Тебя как звать? — мужчина поставил корзинку с сухарями на стол.
-Рэйв.
-А я Майкл, — мы пожали друг другу руки.
-Зачем старик дал мне адрес лаза?
Майкл пожал плечами.
-Он тот ещё подрыватель системы. Ты там кем работаешь?
"Работал" — поправил про себя я, и, не уточняя, ответил:
-В газете.
-Мм. Тогда ясно. Дед всё хотел людям правду рассказать. Про Церковь. Да кто его слушать будет. А вот если в газетах об этом напишут — другое дело.
Майкл поставил передо мной кружку с чаем, и сам сел напротив, отхлёбывая из своей.
-Спасибо. Что напишут?
-Про Церковь, про записки, про то, кто стоит за всем этим, конечно. Что он тебе рассказывал?
-Немного. Мы только один раз виделись.
-Один раз? -Майкл искренне удивился. -Обычно он не торопится рассказывать местонахождение лаза.
-Он умер. Сегодня хоронили.
Кружка дёрнулась в руке Майкла.
-Фу, чёрт! — он подскочил, вытирая полотенцем залитые джинсы и стол. Кинул тряпку в раковину и, тяжело выдохнув, сел.
Какое-то время задумчиво смотрел в окно, постукивая пальцами по столу.
-Да, дела, — протянул наконец он. -Слушай, ко мне сегодня должен кое-кто заглянуть ненадолго. А потом можем прогуляться. Я покажу тебе здесь всё.
-Ага.
-Сейчас мне надо кое-что доделать, так что извини, отлучусь. Чувствуй себя, как дома, Рэйв.
Я остался на кухне один. Встал, прохаживаясь. Моё внимание привлекла небольшая полка, прибитая к стене над шкафчиком. На полке — несколько книг. Я вытащил одну из них, на вид больше всего потрёпанную. Далеко не сразу получилось разобрать выцветшие буквы на обложке: "Житие Св….", имя полностью стёрлось. Я открыл книгу на середине. Пробежал глазами абзац, затем ещё один. Подлил в кружку кипятка, вернулся за стол и погрузился в книгу.
Я точно знал, что таких произведений у нас за стеной не было. Выхваченная из контекста фраза "совесть — глас божий в человеке" привлекла моё внимание. Я читал и поражался, как всё в нашем маленьком мирке перевернули с ног на голову. В Житии человек покинул город и удалился в леса, чтобы жить там отшельником и в молитве приблизиться к Богу. А мы делали всё наоборот — собирались в города и отдавали нашей властительнице — Церкви всё, что имели: деньги, время, своё поклонение, и даже бесценное — детей.
Я так увлёкся чтением, что не заметил, как пролетело несколько часов. Майкл на секунду мелькнул в дверях. В прихожей послышались голоса — его, и женский.
-Готово? — спросила она.
-Да, вот.
-Отлично.
-Когда собираешься это сделать?
-Нет смысла тянуть. Взорву плотину сегодня.
-Уже сегодня?! — воскликнул Майкл, а потом понизил голос: -Ты уверена, что готова?
-Готова. И почему ты говоришь шёпотом? Ты не один?
Послышались шаги, и в следующую секунду в кухню вошла светловолосая женщина в синей униформе. У неё было узкое лицо и невероятно яркие зелёные глаза. Заметив меня, она застыла на мгновение, а потом обратилась к Майклу:
-Мог бы предупредить меня!
Тот развёл руками.
-Вы хотите взорвать стену воды? — спросил я, откладывая книгу и вставая из-за стола.
-Ты не должен был этого слышать, — сказала она.
-Но вода затопит весь город. Я не жалую Церковь с некоторых пор, но ведь погибнут мирные жители.
-Нет, я всё рассчитала, вода уйдёт в другую сторону — за Церковь.
-Поток ударит с такой силой, что снесёт её до основания, — добавил Майкл.
Я подумал о молодых священниках, куривших травку, о камерах слежения в иконах, о Бекке и сотнях других детей, которых забрала Церковь, и выпалил:
-Я пойду с тобой!
-Вот ещё! Может, целую команду соберём? Зачем ты вообще его сюда притащил? — обратилась она к Майклу.
За окном промелькнули тени.
-Тихо! — Майкл выглянул на мгновение, а потом всполошился: -За шкаф, быстрее! Снова искатели! Бегом, бегом!
Мы с женщиной ринулись в дальнюю комнату. Уже на ходу я понял, что в узком застенке сможет поместиться только один из нас. Отодвинув шкаф, я затолкнул её в укрытие, захлопнул дверь и, поставив шкаф на место, залез в него сам. Не прошло и минуты, как в комнату кто-то вошёл. Только тут я заметил, что от волнения слишком громко дышу, и закрыл ладонью рот. Хозяин и искатель перекинулись парой фраз, которых я не расслышал, потому что в ушах стучало.
Попытался бесшумно повернуться, чтобы хоть что-нибудь разглядеть в щёлочку. Так как я сидел — плотный ряд висевшей одежды не давал мне выпрямиться во весь рост — то первым делом увидел пол комнаты. Угол ковра был загнут, и на паркете пролегал полукруглый след. Я забыл поправить ковёр.
Высокие чёрные ботинки мелькнули в просвете, и медленно повернулись носками на меня. Кого-то по-любому заберут, а может и обоих. Толкнув дверь, я выскочил из шкафа, набрасываясь на обладателя чёрных ботинок. В следующую секунду уткнулся носом в пол, придавленный его огромной тушей. Щёлкнули наручники, меня грубо вздёрнули, поставив на ноги, и повели прочь из дома.
Глава 5
Пока меня везли через весь город, я гадал, что они могут сделать? Если самым суровым наказанием было изгнание, то зачем они снова притащили меня сюда? Чтобы на этот раз выгнать прилюдно? До меня никто не устраивал погромов в церкви.
Мы остановилась около входа в главную Церковь. Искатель вытянул меня из машины, и меня тут же окружил конвой из десяти человек. Я не удержался и хмыкнул, за что получил удар в печень. В глазах потемнело. Меня грубо встряхнули и повели вверх по ступеням.
Следующие полчаса я задавался вопросом, почему в главном здании города не додумались построить лифт? Меня словно специально решили вымотать. Преодолев тридцать три ступеньки — расстояние между двумя этажами — мы шли в противоположный конец здания, на такую же точно лестницу. Ещё один пролёт, и всё повторялось.
Позади оставались огромные залы, окуренные ладаном, иконы, подсвечники, золотые алтари. На третьем этаже не было никого. Освещался только коридор. В зале блестело что-то металлическое, недвижно стояли ряды капсул. Конвейер?
После третьего этажа я словно попал в другой мир. Со стен исчезли иконы, сменившись росписями и мозаиками, изображавшими пухлых кучерявых детишек с крылышками, женщин в длинных платьях, стариков в колпаках и мантиях. Повсюду на постаментах сидели медные львы. К потолку взлетали персиковые и бледно-розовые колонны, поддерживающие каменные арки.
На следующем этаже от многочисленных картин и скульптур меня отвлёк громкий треск. Сотни людей стучали по клавишам старых печатных машинок. Другие что-то записывали на подвешенных листах, рисовали графики. А затем я увидел то, что заставило меня остановиться. Тысячи экранов, на которых мелькали лица людей: плачущих, улыбающихся, кричащих, спящих. Кто-то ходил мимо, кто-то кланялся, молитвенно сложив руки. Я видел знакомые улицы, дома, больницы, магазины, офисы и столовые. Сотрудники наблюдали за экранами, что-то записывали, отмечали, чертили, переговаривались. Меня толкнули в спину, заставляя идти дальше.
На одном из экранов я увидел начальника литературного отдела, склонившегося над рабочим столом. На другом — молодого священника на больничной койке, которому я выбил челюсть. Он оказался не прав: камеры находились не только в иконах — они были повсюду, за каждым шагом наблюдали, каждое движение отслеживали и скрупулёзно документировали.
На десятом этаже все звуки стихли. За стеклянной стеной я увидел целый лабиринт дубовых книжных полок. По шахматному полу ходили люди в фиолетовых мантиях. Я никогда в жизни не видел столько книг.
Мы поднялись на последний, одиннадцатый этаж. Меня завели в просторный круглый зал. Здесь не было ни фресок, ни фонтанов, ни медных львов. Вместо стен — окна до самого потолка. Справа они были занавешены. Мы остановились, и я отметил рядом печатную машинку на подставке. Впереди у массивного дубового стола спиной к нам стоял светловолосый парень в чёрных брюках и водолазке. Когда он обернулся, его лицо показалось мне странно знакомым.
-Ну, наконец-то! — оживился он, в предвкушении складывая ладони.
-Кто вы? — спросил я, надеясь вспомнить, где же я его встречал.
-Дай угадаю: пытаешься припомнить, где мог меня видеть? Я тебе скажу — нигде. А вот моего дядю ты видел и даже разговаривал с ним, — он повернулся к дубовому столу и забарабанил по клавиатуре.
Одно из окон потемнело, а потом на нём появилась солнечная улица, два человека сидели на скамье на фоне обветшалого дома. Я не сразу узнал себя. Старик повернулся, посмотрел прямо на камеру и погрозил ей кулаком.
-Какой же он смешной.
-Его похоронили сегодня утром, — процедил я.
-Знаю, знаю, — протянул он, вздыхая, и отключил экран. –Наконец-то перестанет смущать людей своими бредовыми фантазиями. Я его предупреждал, но он не хотел слушать, старый дурак. Пришлось переселить его подальше от Альма-матер. Неужели так сложно порадоваться за племянника?
-Зачем меня провели по всем этажам?
-Хотел, чтобы ты осмотрел свои владения.
Я подумал, что ослышался, но по его приказу с меня сняли наручники, и большая часть конвоя покинула комнату. Остались только двое, безучастно застыв у дверей.
-Мой покойный отец и, теперь уже покойный дядя придумали замечательные вещи! Записки от самого Бога! Ведь гениально же, гениально! — в его глазах сверкал энтузиазм сумасшедшего. -Когда отец умер, в дяде вдруг проснулась совесть, так что пришлось взять управление в свои руки.
Парень подошёл к старой печатной машинке и провёл ладонью по нижней грани.
-Моя машинка уникальная, она отправляет одинаковые сообщения всем людям. Печатаешь, нажимаешь на ввод, и они летят, записочки, к своим адресатам. Идеальный способ заставить людей поступать так, как тебе нужно. Никто не пойдёт против непререкаемого знания! Ты, наверное, хочешь знать, как мы угадываем, что написать в записке? Я специально попросил провести тебя по всем этажам, где ты мог увидеть, как три тысячи человек, призванных Церковью ещё в детстве, следят за каждым вашим шагом, движением, жестом, словом, даже еле заметной мимикой. Шесть этажей аналитиков, психологов, социологов неусыпно бдят каждый поступок и помогают вам сделать правильный выбор. Но самое интересное ещё впереди! Я чертовски рад, что ты, наконец, пришёл! Я так долго искал претендента на эту роль, и вдруг появляешься ты: сомневающийся молодой человек, который хочет испытать терпение Бога и не выполнить указание из записки. Дальше — больше. События твоей жизни удивительно схожи с жизнью того прототипа, на роль которого я тебя выбрал. После встречи с тобой погибает мой дядюшка, словно Симеон, дождавшийся мессию. Затем драка в храме, хотя Тот просто выгнал из церкви торговцев. И апогей — сжигаешь свой дом, проходя крещение огнём в новую жизнь! — он чуть не хлопал в ладоши. –Либо история любит повторения, либо мыслеобраз в сочетании с сильным желанием претворяется в жизнь. Ты думающий человек, а думающие люди опасны, и лучше иметь их на своей стороне, либо не иметь вообще. Ну а теперь можно приступать!
-К чему?
-К заключению сделки, конечно. Между мной и тобой. Но, прежде чем мы начнём, не хочешь взглянуть на сестру? Она так выросла! Уверен, что хочешь, — он снова защёлкал по клавиатуре, и на экране появилось знакомое узкое лицо с горящими зелёными глазами, русый задиристый хвост, синяя униформа.
-Это она? — вырвалось у меня, и я тут же прикусил язык. Как же я мог не узнать её? Прошло целых двадцать сем лет...
-Да, она, она! Так выросла, похорошела, поумнела, — восхищался он, а у меня невольно сжались кулаки. –Работает на плотине, чтобы ты знал.
Я смотрел то на экран, то на парня, боясь, что он увидит, как она куда-то спешит и то и дело оглядывается. Но он болтал без остановки и, через секунду уже выключил экран.
Знала ли она? Если да, почему не сказала? Хотя, если бы я понял, что она моя сестра, то никогда в жизни не позволил бы разрушить плотину, потому что она бы неизбежно погибла. Смерть чужого человека, не трогала меня, и я понял, какими моральными уродами нас сделала система.
Теперь вся надежда на сестру. А если она не сделает этого? Ведь знает, что я нахожусь именно в том здании, которое вода разрушит до основания. Впервые в жизни я взмолился так искренно. Лишь бы она не передумала, лишь бы она вообще не знала, что я её брат!
Парень вырвал меня из размышлений.
–Ради тебя сделаю исключение. Хоть она и выросла в обычной семье, поставлю её ухаживать за детьми в новом мире.
-В новом мире?
Он нажал на кнопку и шторы с правой стены раздвинулись. Через стекло я увидел город, но не узнал его. Стены волнами расходились от Церкви и убегали вдаль, всё расширяясь и расширяясь. Не было привычных одноэтажных домов, длинных улиц. Вместо этого трёхэтажные стеклянные дома выглядывали из-за пышных фруктовых деревьев. Ни дорог, ни мостовых, ни фонарей — ничего. Природа в своём первозданном виде.
-Грандиозно, правда?
-При чём здесь я?
-О, дорогой мой, тебе отведена самая главная роль! После моей, конечно.
-Что за роль?
-Сына божия, то есть, моего. Мы устроим Страшный Суд, и лишь избранные смогут переселиться в новую часть. Точнее, так мы им скажем. Достойными Царствия Божьего окажутся лишь дети до трёх лет.
-А с остальными что?
Парень улыбнулся, и у меня по спине пробежали мурашки. Отвернувшись, он стал прохаживаться по комнате и рассказывать.
-Мы создадим действительно божественное общество. Уже всё готово. На третьем этаже мы будем искусственно выращивать детей. Больше не будет родов. Я — Отец, Церковь — мать. Они станут детьми божьими, в то время как эти, — он кивнул в сторону старого города, — рабы божьи. А ты будешь моим первым и самым любимым Сыном. Ты будешь моим наместником среди них. Моим гласом и волей. Записки будут больше не нужны.
-То есть, они тоже не узнают о твоём существовании?
-Власть и слава не обязательно должны идти рука об руку! Я бы даже сказал, что абсолютная власть обладает нулевой славой, и именно поэтому является абсолютной, — охотно пояснил он.
-А если я откажусь?
-В подвалах Церкви есть замечательные пыточные машины. Они, конечно, давно не использовались, запылились и покрылись ржавчиной, но мы что-нибудь придумаем, — с энтузиазмом заверил он.
-А если даже тогда не соглашусь? — настаивал я.
-Я умею уговаривать. Но ты прав, нельзя долго тянуть, ведь скоро Страшный Суд, — он задумался, а я огляделся в поисках хоть чего-нибудь острого или тяжёлого. Но поблизости стояла лишь старая печатная машинка. Может, она окажется достаточно тяжёлой, чтобы проломить ему череп с одного удара? Позади меня двое охранников, так что второго шанса не будет.
Я хотел дёрнуться к ней, но тут же застыл, увидев расплавленные полосы металла — она была приварена к подставке. Парень моего движения не заметил. Я не был уверен, что смогу убить человека голыми руками, к тому же настолько быстро, чтобы опередить охранников.
-Итак, твоё решение? — парень повернулся ко мне.
-Дай мне время.
-Конечно, конечно.
Делая вид, что задумался, я перевёл взгляд на стену воды за окном. Плотина стояла, как ни в чём не бывало. Значит, придётся выкручиваться самому. Разглядывая райские кущи за окном, я соображал, не успею ли отправить людям записку? Что-нибудь вроде "Церковь врёт" или "Церковь всех убьёт", хотя последнее было слишком длинным. Я вернулся поближе к печатной машинке, всё ещё обдумывая слова.
Парень нетерпеливо хлопнул.
-Тебе не повезло, я не привык долго ждать. Итак, твоё решение.
-Иди к чёрту!
-Жаль, — холодно отрезал он. -Зря ты отвергаешь моё предложение! Хотя, кто знает, вдруг я и сам сгожусь на эту роль?
Он кинул взгляд на охрану.
-Может, у тебя есть последнее желание?
Я увидел в окне за его спиной пену брызг, и в следующую секунду стена воды начала расти, закрывая собой солнце. "Молодец, сестрёнка!"
-Да, всего три слова, — повернувшись, я шагнул к машинке и напечатал:
"выбор за вами"
Нажал на кнопку и тысячи одинаковых записок полетели в мир.
Я поднял взгляд. Темнота приблизилась вплотную, разорвала тишину и дохнула в лицо осколками. Бурлящий водоворот подхватил сознание, и в следующую секунду оно исчезло в чёрном зеве стихии.