Спаси меня, тебя молю

 

В стенах Агентства Колониальной Безопасности всё было по старому. Всё те же широкие коридоры, белые стены, каменные полы, высокие потолки, решётки на окнах. Даже люди… Их пустые лица выражали всё то же надменное безразличие.

В последний раз он выходил отсюда в наручниках и под конвоем. Было это десять лет назад. Теперь он вернулся. И вновь в наручниках и под конвоем…

 

Серые бараки сектора С17. Выбитые стёкла. Полуразрушенные стены, из-за которых виднелись обломки мебели. Всюду мусор; подгоняемые ветром пакеты поднимались с земли, кружили над головами среди красной пыли и чёрной гари.

Люди с мрачными лицами будто сроднились с окружающим миром.

Под рёв сирен они с сумками и мешками покидали свои дома. Дети плакали, женщины кричали, мужчины шептались, старики роптали…

За всем этим со смотровой вышки наблюдал полковник Эрик Стоун.

— Сколько времени? — опустив бинокль, спрашивал он у офицера, что стоял рядом с ним.

— С начала операции прошло двадцать три часа, сер! — отвечал молодой человек в тёмно синей форме.

— Остался час… Сколько людей уже покинуло сектор?

— Шесть тысяч двести три человека, сер!

— В этих трущобах не меньше десяти тысяч живёт.

— Террористов, сер! Они будут прятаться до последнего.

— Пускай прячутся. На этот раз Правительство полно решимости. Никуда им не деться. Готовь авиацию. Через час и ни секундой позже начинаем!

— Есть, сер!

Полковник нахмурил брови и вновь взглянул в бинокль.

Улицы пустели. Последние жители спешно направлялись к пропускным пунктам, за которыми их ждали утомительные дни и недели в фильтрационных лагерях. Но Эрика Стоуна интересовали вовсе не они. Рабочие кварталы колонии Авалон давно превратились в пристанище террористов. Именно против них и была направлена эта операция, которой он теперь руководил. Два окуляра вглядывались в пустые окна, голые крыши и тёмные подъезды. Всё было чисто.

 

 

Его затолкали в лифт. Конвоир — высокий парень с широким красным лицом — нажал на минус седьмой этаж. Пленник знал, что окажется за дверями лифта. Всё так и произошло. Он даже ухмыльнулся, когда увидел тёмный узкий коридор, который заканчивался чёрной бездной.

— Ничего-то у вас, парни, не меняется.

Два офицера сделали вид, что не услышали его. Только пихнули в плечо, указав направление движения. Впрочем, здесь оно было одно: вперёд.

Звонкий стук каблуков по каменному полу отдавался эхом. Где-то в глубине стен раздавались голоса. Гулкие, нечёткие. Иногда они мешались со стоном. "Всё так же, как тогда", — подумал он.

 

Полковник разглядывал пятиэтажку с обвалившейся торцевой стеной. Опускал взгляд с крыши и окон к невзрачному подъезду с выломанной дверью. Ничего подозрительного не было: на окнах недвижимой серой тенью висели занавески, на крыше сидели местные пернатые. Он уже собирался опустить бинокль, как в темноте парадного входа мелькнуло красное пятнышко. Из подъезда выбежала испуганная заплаканная девочка в грязном пальтишке. На вид её было не более семи лет, на грязном личике виднелись две светлые полоски от слёз, а тёмные волосы беспорядочно спадали с плеч. Она с тоской в больших глазах смотрела вслед уходящим людям. Но так и осталась стоять, никуда не двигаясь.

— Какого дьявола! — выругался полковник.

— Да, сер! Что-то произошло?

— Ничего, Сэм… Сколько времени до начала бомбардировки?

— Сорок пять минут, сер! — молодой офицер взглянул в свой компьютер.

— Хорошо, время есть…

Бинокль вновь взметнулся к глазам полковника. И опять в его обзор попала та же самая пятиэтажка. Где всё так же стояла девочка в красном пальтишке. И одна только мысль теперь крутилась в голове Эрика Стоуна: "Почему она не уходит?".

Они остановились возле железной двери с номером 17. Краснолицый вставил ключ и с силой провернул его. Замок, несколько раз брякнув, поддался, и дверь отварилась. Внутри было темно.

— Заходи, — буркнул один из офицеров.

Заключённого толкнули в спину, едва не сбив с ног. И как только он провалился в темноту, захлопнули дверь. Вновь раздался скрип замка.

Пленник ничего не видел. Тьма встала непроницаемой стеной. Но он знал, что в камере есть скамья, она же — кровать.

Всё оказалось на своих местах. Тяжело вздохнув, узник улёгся на металлическую поверхность. Уставился в темноту. Оставалось только ждать. К нему обязательно кто-нибудь придёт. Всегда приходили.

 

Красное пальтишко, пусть и грязное, казалось чем-то инородным на фоне серого пейзажа. Будто на чёрно-белую плёнку случайно капнули краской. Полковник продолжал наблюдать за испуганной девчушкой. А она всё так же стояла у дома. Теперь совершенно одна. Озиралась по сторонам, но никого не звала.

— Сер! Двадцать четыре часа! Авиация готова! — доложил офицер.

— Хорошо, Сэм.

Полковник продолжал смотреть в бинокль, сжимая от досады губы. И уже готов был отдать приказ, как вдруг девочка повернула голову. Теперь она смотрела прямо на него. Между ними была бездна, но Эрик был убеждён, что девочка видит его. Она шевелила губами, словно говорила с ним. Полковник с лёгкостью прочитал то, что она шептала. "Помогите!", — всего одно слово. Сердце солдата неистово забилось. На лбу выступила испарина.

— Ждём приказа, сер! — ретивый помощник вновь напомнил шефу о времени.

Полковник молчал. Вновь и вновь опускал и поднимал бинокль. И каждый раз он видел большие карие глаза. Они сверлили его просящим взглядом, в котором читался страх. Заплаканная девчушка молила о помощи.

— Готовь штурмовые группы!

— Да, сер! — радостно отсалютовал Сэм, но тут же спохватился. — А как же авиация?

— Смотри! Видишь девочку?

Сэм нерешительно поднёс к лицу бинокль, долго всматривался туда, куда указывал полковник.

— Вижу, сер! Но…

— Никаких "Но", Сэм. Отправляемся за ней! Затем, продолжаем операцию согласно плану!

— Есть, сер… — растерянно захлопал глазами молодой офицер.

 

Полковник помнил Сэма Райли. Его пухлые губы, маленький нос, большие круглые глаза. Ему нравился этот здоровяк с лицом младенца. В нём было много энергии, молодого задора, усердия. Он бы далеко пошёл…

Не менее далеко должен был пойти и сам Эрик Стоун. Теперь же он лежал на холодной скамье и вспоминал о былых днях. Точнее о том самом дне, когда был здесь последний раз. Много утекло воды, но ему казалось, что всё было только вчера.

Его мысли прервали шаги в коридоре. В тоненькой полоске света под дверью появились две тени. Щёлкнул замок, загромыхала дверь, и в камеру вновь проник свет.

Эрик приподнялся, закрывая рукой глаза. Слишком много времени он провёл в темноте и теперь жмурился, пытаясь разглядеть вошедших. Однако он легко узнал генерала Маккейна, как только услышал его голос.

— Эрик Стоун собственной персоной. Легендарный генерал сопротивления угодил в наши лапы. Включите же свет, наконец. Дайте поглядеть на старого друга.

— Привет, Джордж.

Эрик успел привыкнуть к свету. Да и вспыхнувшая лампочка оказалась не столь яркой, чтобы заставить его вновь прикрывать глаза. Теперь он с удивлением оглядывал старого генерала. За десять лет тот немало изменился. Лицо стало шире. Кожа на щеках и шее обвисла. Морщин стало больше, и стали они глубже. Тёмные волосы превратились в пепельно-белые. Таким же цветом оказалась и его неизменная борода. Единственное, что осталось прежним — его широкая улыбка, которая всё так же сияла на его лице.

Краснолицый офицер подвинул стул, который стоял в углу. Генерал сел.

— Оставьте нас, — он махнул рукой.

— Так точно, сер!

Джордж Маккейн уставился на заключённого.

— Рад тебя видеть, — начал он.

— Вот как? — удивлённо протянул Эрик Стоун.

— А ты как думал? Сколько мы с тобой всего прошли?

— А последние десять лет? Не твои ли люди раз за разом объявляли охоту на мои отряды?

— Это всё пустое. Ты и сам всё понимаешь. Служба. Тем более это мне впору сердиться на тебя. Не ты ли перешёл на другую сторону?

— Джордж, Джордж… Взываешь к моей совести? Хочешь назвать меня предателем? Так назови. Не стесняйся. Только не надо теперь этих любезностей, словно ничего и не было. Словно десять лет вражды прошли бесследно.

— Но я же пришёл не за этим. Я хочу повидать своего друга.

— Брось, Джордж! — Эрик в бессилие вскинул руки. — Прекрати со мной так разговаривать. Мы с тобой уже давно не друзья. Да и были ли когда-нибудь?

— Эрик, не обижай старика. Ты мне всегда был как сын. Хоть и предал.

— Нет, Джордж. Я предал Агентство, но не тебя. А ты....

— Космос с тобой, Эрик. К чему вспоминать старые обиды?

— Как же к чему? Не ты ли отдал меня под трибунал? Запихнул меня в камеру, с позором уволил со службы?

— А что же мне было делать? — генерал вскочил со стула, и его хрипловатый баритон превратился в звонкий бас. — Ты подвёл меня. Вспомни, скольких людей ты погубил! Не помнишь? Неужели забыл?

Эрик продолжал сидеть на скамье. Ему не нужно было ничего напоминать. Картина страшного боя не выходила из его головы все десять лет…

 

Три десятка броневых машин вереницей въехали в опустевший квартал. Двигались медленно, позволяя бегущим рядом солдатам не отставать. Полковник Эрик Стоун ехал в головной машине. Рядом сидел Сэм. Он вертел головой, вглядываясь в окна.

— Надо бы отправить людей на крыши… — задумчиво произнёс офицер.

— Слишком долго, — резко ответил полковник. Шорох шин в давящей тишине натянул нервы, как гитарную струну. — Осталось сто метров. Забираем ребёнка и уходим.

Девочка уже виднелась из-за ближайшего дома. Она не отрывала своего взгляда от полковника. И когда на её испуганном лице появилась первая искорка радости, раздались выстрелы.

Пронзительный свист разрезал звенящую тишину. Следом раздался хрип. Полковник обернулся. И теперь с болью в сердце смотрел, как Сэм хватался за горло, из которого хлестала кровь. Всегда розовые щёки стремительно бледнели. Глаза, в которых читалась какая-то детская обида, медленно гасли. Он повалился прямо на своего командира. Эрик Стоун подхватил его бездыханное тело, уложил на сиденье и тут же, не обращая внимания на душевные терзания, обратился к своим бойцам.

— Определить откуда ведётся огонь! — закричал он.

Ответа не было. Огонь вёлся отовсюду, со всех домов. Солдаты, перегруппировавшись, начали беспорядочную стрельбу по окнам. Тишину наполнили крики: раз за разом вражеские пули настигали солдат.

Нужно было уходить.

— Все в машины! Разворачиваемся! — скомандовал полковник и вновь обернулся на девочку. Она стояла на коленях, зажмурив глаза и закрыв руками уши. Её губы шевелились. Она шептала молитву.

Эрик Стоун не медлил. Ни смерть Сэма Райли, ни смерти других бойцов не могли его остановить. Автоматные очереди поднимали клубы пыли, и воздух становился красным. Полковник выпрыгнул из кабины в кровавый туман, пригнулся и рванул к испуганному ребёнку. Тут же за спиной раздался взрыв. Его машина вспыхнула ярким пламенем. Но полковник словно ничего не заметил. Во все ноги он бежал к девочке. Подхватил ее под мышки, поднял с грязного асфальта, прикрыл голову рукой и бросился обратно. Ещё две машины зашлись огнём. Остальные делали неуклюжие попытки развернуться на узкой дороге.

Полковнику хватило времени, чтобы вернуться. К ним спешила подмога. В небе появилась авиация. Но бой продолжался.

В хаосе растревоженного мира, среди разрывающихся снарядов и автоматных очередей, среди душераздирающих криков и затухающих всхлипов, среди отчаянной мольбы и горячих ругательств, в грязной окровавленной руке смерти, Эрик Стоун слышал единственный звук: стук детского сердца…

 

 

— Так что молчишь? Забыл?

— Никогда не забывал. Их было триста двадцать пять…

— Что?

— Тех парней, которых я погубил. Их было триста двадцать пять.

— Вот-вот, — генерал громко вздохнул и вновь сел на стул. — И как мне следовало поступить? Благодари меня, что мы всё сделали по-тихому. Иначе тебе пришлось бы отвечать перед их жёнами и матерями. Поверь мне, они бы не простили тебе твоего приказа… Грёбанный космос, зачем ты вообще его дал?

— Десять лет назад я тебе объяснял, но ты не хотел слушать…

— Десять лет назад ты стоял передо мной, опустив голову, и мямлил про какую-то девочку… Ты даже на солдата похож не был.

— Но там действительно был ребёнок.

— Эрик. Гадские звёзды... Ты опять несёшь эту нелепицу. Сейчас-то мы можем нормально поговорить. Всё это время, что я охочусь за тобой, мне не даёт покоя один и тот же вопрос. Почему ты оказался на стороне сепаратистов?

— Армии Свободного Титана…

— Называй, как хочешь. Так почему покинул нас?

— Вы уволили меня с позором, забрали все награды…

— Я же тебе объясняю. Это самое малое, что мы могли сделать. Ты же знаешь, как на Земле относятся к смерти наших солдат? А тут сразу триста трупов… Ты должен был благодарить нас за такое решение.

— Я умел только воевать, а вы меня лишили этой возможности.

— Этой возможности тебя никто не лишал. Ты мог бы пойти к нам наёмником. Тебе не хуже меня известно, что Агентство использует частные армии наряду с правительственными войсками.

Эрик Стоун лениво зевнул, всем своим видом показывая, что разговор ему не интересен, но генерал продолжал.

— Ты был лучшим солдатом и командиром. И мы не хотели тебя терять. Но ты так быстро исчез. Просто испарился, грёбанные звёзды. Я даже не успел с тобой поговорить. Потому теперь я спрашиваю тебя. Пойдешь ли ты к нам?

— Вот так, несмотря на десять лет во главе армии ополченцев?

— Это только на руку.

— Плевать я хотел на вас, — ответил пленник. — Как тогда, так и сейчас.

— Гребанные звёзды, ты мне, наконец, объяснишь, как так получилось, что из преданного офицера ты превратился в злейшего врага.

— Вы ни черта не солдаты. Вы готовы стрелять в детей, лишь бы спасти свои толстые задницы. Разве я могу быть на вашей стороне?

— Ты всё про эту девочку? — развёл руками генерал.

— Вы осудили меня за то, что я спас её.

— Мы осудили тебя за то, что ты нарушил приказ и погубил солдат.

— Да, да, да… Всё это я уже слышал. Можешь больше не повторять. Если хотите меня арестовать и судить… Валяйте.

Эрик Стоун улёгся на скамейку, заложив руки за голову.

— Брось, Эрик! Прекрати строить из себя святого… До той грёбанной операции ты исправно выполнял подобные приказы.

— Никогда мне не приказывали стрелять по детям. Для того мы и давали время всем гражданским покинуть свои дома.

— Ну, ну… Тебе не хуже моего известно, что при авиаударах, как бы нам ни хотелось, всегда были жертвы среди мирного населения. Эти сволочи на Авалоне специально оставляли своих детей, чтобы потом ткнуть нас носом в их трупы. Грёбанные ублюдки. Сколько раз до этого ты разгребал развалы после бомбардировок? Сколько раз там находил тела женщин, детей, стариков? Ты всегда знал, что это необходимая цена за спокойную жизнь.

— Это всё случайные жертвы. А в тот раз эта девочка стояла перед моими глазами. Разве я мог отдать приказ?

— Должен был!

— Вот поэтому я и не с вами… — всё так же равнодушно ответил Эрик Стоун, глядя в потолок.

— Жаль, что у тебя до сих пор нет ни семьи, ни детей. Тогда бы ты лучше смог понять нас. Террористы на Авалоне всегда взрывали только мирных граждан Союза, затем скрывались, как тараканы, в жилых кварталах. Прятались за спинами своих же жён и детей. Раз за разом мы теряли в этих грёбанных наземных операциях наших солдат и ничего не добивались. Тебе ли этого не помнить? Ведь ты лично прошёл ни одну такую бойню. Скольких парней ты потерял? И не ты ли утверждал, что Правительство впервые поступило разумно, когда издало указ двадцать пять?

— Указ двадцать пять… Любые действия равны противодействию… Помню. Мне действительно казалось желание сохранить жизни собственных солдат в обмен на соизмеримую жестокость вполне разумным. Но Правительство всего лишь боролось за голоса избирателей. Проще назвать всех жителей Авалона террористами и затем можно не переживать за их смерть. Слышал, слышал… — Эрик медленно повернул голову. — Так всё-таки, Джордж, что ты хочешь от меня? Неужели пришёл вспомнить былое?

— Признаюсь за то время, что ты стоишь во главе армии Титана, мы серьёзно уступили свои позиции. Мы перебросили сюда много сил, а результата всё нет и нет. Правительство устало от войны. Люди устали от неё. И на Земле и на самом Титане. И ты можешь её закончить.

— Ты хочешь, чтобы я предал своих людей?

— Ты принесёшь им мир.

— На ваших условиях?

— Ты и сам всё понимаешь. Мы дадим им широкое самоуправление…

— Этого они и просили, а вы ответили войной. Теперь им нужна полная свобода и ничего другого.

— Вот потому ты и здесь. Мы просим тебя послужить ещё раз своему правительству. Тебе предлагается стать губернатором Титана. Ведь и мы тебя знаем, и здесь тебя любят.

— Джордж… Не пойти ли тебе к чертям собачьим?

— Хорошо, — генерал вздохнул и медленно, опираясь на колени, встал со стула. — Ладно. Отдыхай. Поспи. Подумай. Утром продолжим разговор. Надеюсь, ты одумаешься.

Эрик Стоун проводил его молчанием. Он так и остался лежать. Думал и о временах десятилетней давности, когда он в чине полковника боролся с террористами на Авалоне, и о недавней службе в ранге генерала армии Свободного Титана. Так он и уснул с тяжёлыми мыслями в голове.

 

Полковник стоял среди развалин жилого квартала. Красный песок указывал на то, что это был Авалон. Над головой летали местные птицы с широкими перепончатыми крыльями-лапами: этакие твари, которыми пугают детей. Вокруг никого. Только красное пальтишко мелькало среди обрушенных стен. Эрик Стоун звал девочку. Как же её звали? Он даже не спросил её имени. Девочка так и не прибежала. Зато он услышал знакомый голос:

— Как поживаете, полковник?

Рядом стоял Сэм Райли. Бледный, с впалыми глазами, с раной на шее, из которой хлестала кровь. Он привычно улыбался.

— Плохо, всё плохо…

— Почему же? — удивлённо округлил глаза Сэм.

— Кажется, я окончательно запутался.

— В чём?

— В жизни… Это всё война. Я потерял всех, кто был мне дорог. Все люди, которые появляются в моей жизни, рано или поздно уходят.

— И она тоже? — Сэм указывал на девчушку, которая играла на засыпанной пеплом детской площадке.

— Она? — хмыкнул полковник. — Она была в моей жизни всего лишь несколько минут. Не думаю, что я говорю о ней.

— Несколько минут… — задумчиво произнёс Сэм. В его зубах неожиданно появилась сигарета. Эрик хорошо помнил, что этот парень никогда не курил. По крайней мере, пока был жив. — Из-за неё погиб я… Джон, Бен, Лари Рыжий, Лари Малыш, Бобби, Алекс, Макс…

Сэм продолжал перечислять имена солдат, что погибли в той операции. А полковник открыл рот и смотрел, как эти парни выходят из красного пыльного облака…

 

Эрик Стоун проснулся в холодном поту. Стук сердца разрезал гробовую тишину. Он огляделся. Вокруг было темно. Даже узкая полоска света из-под двери потухла. Он поднялся, присел на край лежака. Несколько раз глубоко вздохнул.

— Давненько ты не приходил ко мне, Сэм, — пробормотал Эрик. — И Джон, и Бен, и Лари Рыжий…

Он вновь улёгся, продолжая шептать имена. Затем уснул.

 

— Зачем ты покинул нас? — Сэм вместе с ребятами сидел у костра. Вокруг темнота. И яркие большие звезды, какие светят на Титане.

— Вы не виноваты. Нам давали неверные приказы.

— Жаль, — угрюмо ответил Сэм. Из раны на шее всё так же текла кровь.

— Зато ты помог нам. — Хрупкая девушка в камуфляже прижалась к Эрику и обхватила его руку.

— На Титане хорошие люди. Там нет террористов. Они не взрывают дома, не убивают мирных жителей, — подтвердил её слова Эрик.

— Но и там война, — пожал плечами Сэм и поворошил угли.

— Они воюют за свою свободу.

— Какая разница, ведь люди продолжают умирать…

Эрик уставился на звёзды. Огромные белые шары, висели, как гирлянды на новогодней ёлке. "Таких звёзд нигде не встретишь", — подумал он. Затем взглянул на Джессику. Она прижалась щекой к его плечу. Её он тоже потерял. И тоже на этой грёбанной войне.

 

Утро пришло незаметно. Обычно о его наступлении возвещал солнечный свет. Сегодня же Эрика разбудили шаги в коридоре, глухие голоса и лязг железных дверей. Заключённый сидел всё в той же темноте и ждал, когда откроется дверь. И она открылась.

Первым в комнату вошёл краснолицый охранник.

— Доброе утро, лейтенант. Как жена, как дети? — поинтересовался Эрик с лёгкой издёвкой в голосе.

Офицер молча включил свет. Поставил стул напротив скамьи. Смерил пленника недобрым взглядом. Затем крикнул:

— Заходите, мэм!

В дверном проёме появилась девушка в офицерской форме с отличительной нашивкой на правом рукаве: открытый глаз, заключённый в пятиконечную звезду. Эрику было хорошо известно, что он означал.

— Доброе утро, — равнодушно спросила гостья и села на стул. На вид её было около тридцати лет. В руках она держала папку.

— Отдел тринадцать пожаловал? Я недооценил Джорджа, этого старого засранца.

— Генерал Джородж Маккейн — хороший человек, так что зря вы так, — не поднимая глаз от записей, ответила она.

— Вы думаете, что у вас получится заставить меня принять решение против моей воли?

— Вы же знаете, что это незаконно.

— Законы? Разве для вас они существуют?

Девушка подняла глаза.

— Бэла Дикси, — представилась она. — А вас зовут Эрик Стоун. Бывший полковник Армии Земли, трижды герой Союза. Прекрасная карьера. Потом не всё так радужно. Уволен с позором, исчез из поля зрения Агентства, затем объявился на Титане, возглавил сепаратистов… Мне кажется что-то у вас пошло не так?

— Когда именно?

— С того момента, как вы впервые нарушили приказ. Но сейчас у вас есть возможность всё исправить и вернуться на правильный путь.

— Бэла? — переспросил Эрик. — Я правильно услышал?

— Всё верно…

— Знаете что, Бэла? Вам бы не только бумажки читать, чтобы научиться понимать людей. Что-то пошло не так гораздо раньше, а тогда я как раз всё и исправил. Ушёл к чертям собачьим от вас и рад тому. Жаль только, что вновь оказался в этой помойке. Так что не пытайтесь меня ни в чём убеждать.

— Я всё-таки продолжаю настаивать на том, что именно в той операции в секторе С17 вы сделали ошибку, — девушка говорила всё тем же спокойным уверенным голосом, не обращая внимания на возражения заключённого.

— Бросьте! Ничего у вас не выйдет…

— Вы кажетесь убеждёнными, но я вижу ваши сомнения.

— Нет, нет, — Эрик протянул вперёд руку с выставленной ладонью. — Не надо. Мои сомнения останутся при мне, и они никак не касаются этого решения. К вам я не пойду. И вести переговоры со Свободным Титаном от вашего имени не стану.

— Хорошо.

Она неожиданно встала и вышла. Краснолицый остался в камере. Спустя несколько минут девушка вернулась. На этот раз с ней вошёл генерал Джордж Маккейн. Он аккуратно встал у входа рядом с охранником.

— Мне становится всё интереснее, — криво улыбнулся Эрик. — Кого ещё позовёте? Может генеральный секретарь Совета прибудет уговаривать меня.

— Вас никто не собирается уговаривать, — неожиданно резко осекла его телепатка. Затем взглянула на генерала. Тот одобрительно кивнул. Она вновь обернулась на заключённого.

— Всё ваше нежелание сотрудничать с нами основано на жизненной ситуации, когда вы сделали правильный, по вашему мнению, выбор, а вас за это осудили?

— Вы меня спрашиваете? По-моему вы уже всё знаете. Да и что мне с вами говорить. Вы же телепат, вот читайте мои мысли.

— Эрик, не будь ребёнком, — тихим голосом вмешался генерал Маккейн.

— Я просто устал от этого грёбаннного спектакля. Какие ещё актёры будут?

Девушка вопросительно взглянула на генерала. Тот развёл руками и сказал:

— Продолжайте!

— Хорошо. Будем считать, что вы ответили да.

— Да! Да! Да! И ещё раз да! Как вам будет угодно…

— Не надо нервничать.

— Я спокоен. А если вам так показалось, то вы и не телепат вовсе.

Бэла чуть скривила свои тонкие губки.

— Опустим мои способности. Однако я продолжу…

— Валяйте…

— Если бы я вам сказала, что решение спасти девочку вы приняли не самостоятельно?

— Не понимаю вас… — До этих слов Эрик сидел, безразлично опёршись спиной о стену. Теперь же у него что-то дёрнулось в груди.

— Что, если вам помогли сделать тот выбор? Что, если вы спасли ту девочку против своей воли?

— О чём ты, мать твою, толкуешь? — Эрик покраснел и угрожающе подался вперёд.

Краснолицый потянул руку к пистолету, подошёл ближе и предупредительно расстегнул кобуру.

— Девочка, которую ты спас, — это я… — всё так же спокойно ответила Бэла.

Красное лицо заключённого внезапно побледнело. Губы онемели. К горлу подкатил ком. Эрик пытался что-то сказать, но лишь беззвучно шевелил губами.

— Именно в момент смертельной опасности у меня впервые и проявились эти способности. Я мысленно просила вас помочь, внушила вам эту идею, и вы это сделали.

— Да, Эрик… — вновь вмешался в разговор генерал. — Это всё и объясняет. И твою неспособность объяснить свои действия, как и сами эти действия. Вспомни, ведь до этого случая ты никогда не ставил под удар своих солдат. Даже ради ребёнка…

— Это всё неправда… — сорвалось с внезапно пересохших губ. — В таком случае ты не была бы на стороне Правительства.

— Почему же? Ведь они правы. Мой родной отец выгнал меня на улицу и приказал оставаться на месте. Он использовал собственную дочь, как приманку. Разве такие люди заслуживают пощады?

— Но, как же ты? Ведь ты могла погибнуть, если бы я не нарушил этот грёбанный приказ? И теперь… — Эрику было сложно говорить. Горло стало как наждачная бумага.

Он продолжал рассматривать эту девушку и только теперь понял, что ей на самом деле не было тридцати лет. Просто равнодушное выражение лица и циничный взгляд прибавляли десяток лет. Её действительно было не больше двадцати. И глаза — большие и серые. Он вспомнил, как они умоляюще глядели ему в самую душу.

— Я спасла себя сама. И, знаете, я тоже чувствую вину за тех парней, что погибли, пойдя за вами.

— Ты чувствуешь вину?

Руки напряглись. Лицо вновь залило краской. Вены вздулись, кровь кипела…

— Вам нужно успокоиться…

— Я спокоен, — сквозь зубы процедил Эрик. В его голове как издевательство звучала фраза: "…я тоже чувствую вину!".

— Я всё вижу…

Бэла не успела договорить. Заключённый резко выкинул руку, схватил краснолицего за рукав и потянул его к себе. Тот с грохотом повалился на пол, а у Эрика в руке оказался его пистолет. В следующую секунду заключённый уже стоял за спиной телепатки с приставленным к её виску дулом. Левой рукой он обхватил тонкую шею, заставив заложницу подняться со стула. Бэла не повела и бровью. Генерал же сделал шаг вперёд и замер в замешательстве.

— Эрик, грёбанные звёзды! — выкрикнул он и кинул злобный взгляд на краснолицего, который теперь стоял в углу и недоумённо хлопал глазами.. — Что ты творишь?

— Вот так значит? — ухмылялся Эрик. — Думаете, что можете так просто спустить мою жизнь в унитаз?

— Мы пытаемся вам помочь. — Спокойный голос Бэлы сводил Эрика с ума. Как же ему хотелось, чтобы она проявила хоть капельку тех чувств (пускай чувства те были страх и бессилие, но всё же чувства), как тогда на Авалоне в секторе С17.

— Вы только что сказали мне, что вся моя жизнь — пустое место, одна сплошная ошибка…

— Нет же, Эрик! — вновь раздался голос генерала. — Отпусти её, и мы тебе поможем…

— Я сам себе помогу.

— Что ты собираешься делать?

— Вышибу ей мозги к чёртовой матери!

— Вы злитесь на самого себя. И это понятно… — вновь начала Бэла. Всё тем же спокойным голосочком.

— Не-е-е-ет. Я ни на кого не злюсь. Я всего лишь хочу доказать, что сам выбирал свою жизнь.

— Ну, сынок… Никто с этим не спорит…

— Вы заставили меня сомневаться. И доказать я хочу не вам, а самому себе. Ведь ты телепат? Уверяешь, что можешь заставить меня делать то, что пожелаешь? Но ты не хочешь умирать. Никто не хочет умирать. Так давай же! Заставь меня не делать этого?

— Грёбанный космос, Эрик! Прекрати! — генерал сделал ещё один шаг вперёд.

— Не подходи! — Крикнул Эрик Стоун и вновь обратился к девушке. — Ну, как? Сможешь и в этот раз спасти себя сама?

— Я не буду ничего делать, — прошептала она. — Но прежде чем вы сделаете свой выбор, прошу ответить на один вопрос?

 

— Бросай эти уловки. Сегодня тебе ничего не поможет, — прошипел заключённый.

— Не хотите отвечать сами, тогда отвечу я. В тот день в секторе С17 я действительно просила вас помочь мне. Мысленно умоляла. И это помогло. Я заставила вас нарушить приказ и войти в сектор. Но вопрос совсем не в этом. Почему из всех людей я выбрала именно вас?

— Наверное, только я мог тебе помочь… — усмехнулся Эрик Стоун. — Ведь я командовал операцией.

— Так откуда мне было знать? — чуть слышно вскрикнула Бэла. Впервые в её голосе скользнула дрожь. Крохотная искорка эмоций. — Там было несколько тысяч солдат. Не могла я знать, кто из вас главный. Но я увидела именно вас!

У генерала поползли вверх густые брови, и он в замешательстве опустил руки.

— И почему же? — Эрик Стоун замер в нерешительности.

 

— Куда уходят люди? — маленькая девочка стояла у окна.

— Бегут, как крысы… — выругался отец.

— Почему?

— Я же говорю, крысы они…

Невысокий худощавый мужчина рылся в углу комнаты, где из кучи грязных тряпок и мешков извлёк импульсную пушку.

— Отойди от окна! — рыкнул он на дочь.

Девочка испуганно обернулась. На больших серых глазах выступили слёзы…

— Ну, ну… Не время плакать. Нам ещё поработать надо, — ухмыльнулся отец. Подошёл к дочери. Потрепал по тёмным волосам. Присел на корточки. Пристально посмотрел ей в глаза и натянуто улыбнулся. — Сейчас папочке нужно, чтобы ты пошла и погуляла.

— Я не хочу, — поджала она тонкие губки, готовая расплакаться.

— Ну, ну, — он провёл грязной ладонью по её голове. — Ведь я прошу тебя. Просто прошу.

— Одна не пойду…

В этот момент дверь с грохотом распахнулась, и в квартиру ввалились двое мужчин. В чёрных куртках и с автоматами в руках.

— Стенли! Всё готово? — прогромыхал один из них.

Девочка прижалась к отцу.

— Чего орёшь, придурок? Ребёнка напугал, — покосился он на вошедших и вновь обернулся к дочери. — Папочке нужно с этими дядями кое-что сделать. А ты пока пойди на улицу. Постой немного. Потом я выйду, и мы вместе погуляем. Идёт?

— Когда ты выйдешь?

— Скоро, очень скоро…

— Мне страшно. Там много шума.

— Он скоро стихнет.

Отец встал и поцеловал девочку в макушку. Затем, чуть подталкивая ладонью в спину, вывел из квартиры.

— Только никуда не уходи. Дождись папочку! — послышалось ей вдогонку.

Девочка медленно спускалась по лестнице, оглядываясь при каждом шаге: не бежит ли за ней отец. Но папочка не спешил. И ей овладела обида: детская, неосознанная. Но когда она вышла на улицу, место обиды прочно занял страх.

Широко открытые глаза испуганно смотрели вслед уходящим людям. Улицы пустели, отчего по коже бежали мурашки. Детский смех, обычно разносящийся во дворе, пока родители на работе, сменился воем сирен — жутким и устрашающим. Бэла слышала голоса людей, но не могла разобрать ни слова. Так и стояла. Оглядывалась на тёмный подъезд. Но отца не было.

Чем меньше людей оставалось на улице, тем сильнее под кожу пробирался страх. И тут впервые Бэла почувствовала это. Чувство брошенности внезапно переросло в гамму совершенно новых ощущений — серых и противных. Девочка почувствовала злость, безысходность, страх, обиду. И эти чувства принадлежали не ей. Принадлежали они тем людям, что скрывались за ближайшими домами и появлялись вновь вдалеке у пропускных пунктов, где сбивались в огромные кучи. От этих ощущений веяло полной безнадёгой. По коже побежали мурашки. Страх с ещё большим усердием сжимал детскую душу.

Бэла обратила свой взор на бетонные плиты, поверх которых была натянута колючая проволока. Вдоль них стояли солдаты. Девочка не могла разглядеть их лиц, но с удивлением обнаружила, что и их чувства доходят до неё противными — до дрожи в коленках — волнами. Равнодушие, надменность, злость, иногда жалость, даже сострадание, иногда и страх… Но было и чувство вины, и ощущение несправедливости, которые тут же гасли в гамме других переживаний. Словно люди прятали их за толстой броней совсем других мыслей. Иногда светлых и радужных (о семье, о любимой) иногда чёрных как пепел (об ужасных злодействах тех людей, которые жили в этом секторе). Это всё, что смогла услышать девочка.

Страх уже добрался до самого сердца, отчего оно забилось сильнее и чаще, как вдруг какой-то странный порыв спасительной свежести донёсся до детских мыслей. Что-то тёплое и светлое нарушило темноту и холод окружающей действительности. Она взглянула на железную вышку, где рядом с огромным детиной стоял высокий долговязый мужчина с приклеенным к глазам биноклем. Он смотрел на неё. И Бэла уже не могла отвести от него свой взгляд. Она видела, как чувство вины грызло его душу. Как жажда справедливости вырывалась из его груди бушующим пламенем, а сострадание давило изнутри. И только железный устав да чувство ответственности мешали ему решиться. Но Бэла уже знала. Он может её спасти… Он этого хочет…

— Помогите, — мысленно сказала она. И губы зашевелились в такт её мыслям.

 

С глухим звоном на пол упал пистолет.

Девушка вновь опустилась на стул. Закрыла лицо руками.

Она плакала. Впервые за десять лет…