На шкале времени

–1–

Рыночек лепился к привокзальной площади. На перевёрнутых ящиках, а то и на газетке, расстеленной прямо на асфальте, разношёрстного вида продавцы торговали прошлым. Настольные часы с механическим ходом; наборы чайных ложек с налётом от заварки; подшивки древних газет и журналов; книги-книги-книги; бутылки из-под вин, которых давно нет, но ещё помнит старшее поколение; ёлочные игрушки. Иногда на импровизированных прилавках встречаются удивительные вещи.

До прибытия поезда оставалось часа полтора, и Смагин пошёл бродить по рядам. Когда-то на таком же пристанционном базаре, провожая на рейс свою первую любовь, он купил дешёвенький браслет — медную цепочку с ключом-подвеской. Вряд ли шестнадцатилетняя девушка, стала бы его носить, но ему хотелось связать её и себя нитями памяти. Если бы Смагин знал, что больше не увидит Ленку. Он ведь так и не смирился с потерей.

Чувствуя глухую тоску, Смагин остановился у походного столика. Полнеющий мужик в несвежей тенниске предлагал нехитрый товар.

— Кружки армейские эмалированные, компас, значки, — он словно намеренно грассировал.

Чтобы отвлечься от нахлынувших воспоминаний, Смагин принялся рассматривать вещи. Торговец выудил из завалов офицерскую сумку.

— Молодой человек, вот планшет тысяча девятьсот тридцать второго года выпуска. При изготовлении использовалась яловая кожа. Военные уже проще, из кирзы. Внутри сохранился карандашик и циркуль.

Пухлые, как у ребенка руки, откинули клапан, но Смагин остановил: не нужно.

— Молодой человек ищет что-то особенное? — спросил антиквар.

— Я не коллекционер, — ответил Смагин.

— Зачем же вы здесь?

При внешнем добродушии торговца глаза его были холодны, — себе на уме, тёмная лошадка.

— Командировочный бродяга, — пояснил Смагин. — Поезд лишь через час. Убиваю время.

— Готов поспорить, вы кое-что знаете о времени, — усмехнулся продавец. — Я заметил, как вы пытались снять с вещей саван эпох — слой за слоем; оживить эти мумии прошлого. Вам больно смотреть на мёртвые вещи, чья эпоха ушла. Дайте угадаю. Драма в прошлом? Потеря?

Смагин собирался сказать грубость, но вдруг заметил на запястье продавца цепочку с ключом, один в один, как на Ленкином браслете, и побледнел. Совпадение?

— Вот это для вас, — в руках торговца оказался кофр от бинокля: черный, с длинным тонким ремешком. — Раритет от Красногорского оптико-механического завода.

Подчиняясь магнетическому взгляду карих глаз, Смагин отстегнул клапан. Под ним оказался бинокль: полевой, еще советский — такой был у дядьки-военного.

Шестикратное увеличение, линзы на тридцать…. Стоп! А это что? Под барабаном фокусировки еще одно колесо с цифрами «один» и «два» и какая-то кнопка. Смагин хотел повернуть регулятор, пытаясь понять, для чего он нужен, но продавец не позволил.

— Слышали о волновой теории времени? — спросил антиквар. — Все, что когда-либо происходило, оставляет след в пространстве. Если поймать его и преобразовать в картинку, то сможем наблюдать прошлое.

Он пощёлкал ногтем по колёсику и произнёс:

— Шкала времени.

— Не-е-е-т, — протянул Смагин.

— «Единица» — настоящее; поворачиваем колесо на «двойку» и получаем изображение того, что происходило двадцать лет назад. Все, что между, выставляется по этим делениям, — сказал продавец.

— Прибор малочувствителен, и при длительных наблюдениях страдает зрение. Жаль, что в конце восьмидесятых развитие оптико-электронных технологий приостановили. Быть может, его бы довели до ума в нашем ОКБ.

— Вы там работали? — спросил Смагин.

— А по виду и не скажешь, да?

На сумасшедшего торговец не был похож, и сердце у Смагина сжалось, как перед прыжком в холодную воду. Он нашел серийный номер и дату выпуска на корпусе.

— В каком состоянии? — Смагин пытался подловить продавца.

— Немного заедает колесо временной фокусировки, но не всегда.

«Вот и конец занимательной истории, — подумал Смагин. — А ведь ты, Жека, хоть и в шутку, но прикидывал, какие возможности открываются с этой вещью».

— За этот маленький дефект, молодой человек, я дам скидку. Прибор обойдется в пять тысяч рублей, — сказал продавец.

— Маловато для уникального артефакта, — с иронией произнёс Смагин.

Продавец пожал плечами и поскреб волосатую грудь. Смагин хотел сказать, что красная цена биноклю три тысячи, вместо этого достал бумажник, в котором хранились командировочные, и отсчитал деньги. О чём он думал? Наверное, о том, что в слове «не всегда» заключены определённые возможности. «Не всегда» — это время от времени, и пусть иногда, но хотя бы раз случается. В конце концов, товар из бракованной серии, действительно, редкость и может стоить запрошенную цену.

Через час поезд увозил Смагина в родной Зеленогорск. За окном медленно проплывала табличка с названием городка — Кряжи. В сумке лежал бинокль и медная цепочка с ключом-подвеской, которую он в последний момент выторговал у антиквара.

–2–

Городской Дворец пионеров давно переименовали в Центр творчества, но аллеи, ведущие к нему, до сих пор украшали гипсовые фигурки юных ленинцев.

Возле статуи горниста Смагин свернул с ухоженной дорожки и продолжил двигаться по запущенной части парка. Иногда солнечный луч пробивался сквозь листву, и Смагин, не снимавший чёрных очков, прикрывал глаза рукой, словно стёкла не спасали от света. Выглядел он измождённым.

Следом шёл Виктор Сергеевич Клещетников, школьный товарищ Смагина. Время от времени он оборачивался, пытаясь разглядеть сквозь сосны планетарий, в котором работал. Через час он должен был читать лекцию по освоению космоса. Чёрт! Ему бы готовиться, а он бродит по местам, где потерялся любимый пёс Чанга.

— Женька! Куда мы идём? — Виктор окликнул Смагина. — Можно было поговорить в кабинете.

— Можно, — согласился Смагин. — Но вдруг ты захочешь кое-что увидеть.

— Интересно, что? Пару поганок? Сгнивший пень? Собачника, который ведёт выгуливать питомца?

Остановившись, Смагин снял сумку с плеча и аккуратно поставил на ковёр из пожелтевшей хвои.

— Может, и собачника, — сказал он, разминая сигарету, которую вынул из мятой пачки.

— Издеваешься? — Виктор заглянул в чёрные очки Смагина, пытаясь понять, когда друг стал циником.

Знает, что любое напоминание о Чанге болезненно для него, но все равно привел сюда, да ещё шутит. А ведь они вместе искали пропавшего пса.

— Лес не лучшее место для курения, — сказал Виктор, чувствуя раздражение.

— Ладно, — Смагин убрал сигарету и спросил. — Ты знаком с волновой теорией времени?

— Есть такая теория, — пожал плечами Виктор. — И что? Надо говорить о ней именно здесь?

— Просто выслушай, — попросил Смагин. — Я недавно был в Кряжах и столкнулся с чем-то странным.

Он принялся рассказывать о продавце с блошиного рынка.

— Не понимаю, как это работает, но есть прибор, с помощью которого можно поймать «следы» прошлого и перевести их в зрительные образы, — заключил он.

— Ну, и чушь! — Клещетников засмеялся. — Бывший сотрудник оптико-механического завода торгует устройствами, которые на несколько порядков превосходят современное развитие науки и техники. Враль ты, Женька!

— Он ещё антиквариат продаёт, — Смагин улыбнулся, лицо под черными очками разгладилось.

— Ага, а между делом таскает браслетики из твоего прошлого.

— Витя, не будь ортодоксом. На секунду представь, что прибор лежит в сумке.

Клещетников взглянул на видавшую виды котомку, с которой Смагин ездил в командировки.

— Зачем? — осторожно произнес он.

— Чтобы ответить на вопрос.

— Какой?

— Есть оптика, с помощью которой я могу наблюдать прошлое в пределах двадцати лет.

— Так в чём вопрос? — Клещетников нетерпеливо постучал носком ботинка.

— Я вижу фантом? Нечто вроде фотографии? Или это где-то существует?

— Где, интересно, оно существует?

— Не знаю, где?! — разозлился Смагин. — Иначе не стал бы беспокоить! Я понимаю, что ты обо мне думаешь: «Смагин тронулся умом».

— Хорошо, — вздохнул Виктор. — Если такой прибор есть, то действует он по принципу проигрывателя. Окружающая среда — это огромный банк данных, и доступ к нему открыт в любое время. Но мы работаем с информацией, а не путешествуем во времени.

— Ясно, — Смагин склонился над сумкой.

Вжикнула молния, и Клещетников увидел футляр из чёрного кожзаменителя.

— Какой сегодня день? — спросил Смагин.

— Пятое июля, — занервничал Виктор, понимая, к чему клонит Смагин.

Девятнадцать лет назад чуть дальше, на берегу реки пропал Чанга. Нашли только ошейник, он лежал рядом с обрывающимися собачьими следами. Это было странно: пес человеческие эмоции чувствовал острее, чем сами люди. Он бы не подпустил чужого и никогда не оставил хозяина по собственной воле. Если только…

— Хочешь увидеть, что произошло? — Смагин достал бинокль.

Виктор Сергеевич Клещетников вдруг почувствовал, что никакой он не Сергеевич, а все тот же Витька Клещ. Холодок побежал вдоль позвоночника.

— Ты бы не стал так шутить? — в страхе Клещ отступил.

— Никогда, — Смагин вложил ему в руки бинокль. — Регулятор времени я установил. Это случится совсем скоро. Когда поймёшь, что момент наступил, нажми кнопку и смотри. Не дольше десяти секунд.

Смагин снял очки, и лицо Клещетникова перекосила гримаса при виде воспаленных глаз.

— Что случилось?

— Побочный эффект, — объяснил Смагин. — Лечится. Мазь… Очки… Ерунда, в общем.

Клещ вдруг поверил.

— К чёрту! Тебя и твой бинокль! — он сел на землю и обхватил голову. — При тебе не стану.

— А я уйду за те березки, — Смагин показал на три тонких деревца, весело шелестящих листвой. — Там пенек, можно посидеть с комфортом.

Смагин докуривал четвертую сигарету, когда Витька Клещ заорал:

— Жека! Жека!

Выплюнув окурок, Смагин бросился к нему. Витька раскачивался из стороны в сторону, по щекам катились слёзы.

— Я видел... Они накинули на шею петлю и потащили, — произнес Клещетников. — Зачем?! На нем же был ошейник! Видно, что домашний пес.

Клещ раскрыл кулак. На обожженной ладони лежал клок собачьей шерсти, черной, с рыжими подпалинами. Именно такого окраса был Чанга. Смагин взял несколько волосков — настоящая.

— Значит, все-таки можно вмешиваться в ход событий, — произнес он.

— Наверное... Не знаю... — Витька посмотрел на Смагина больным взглядом. — Похоже на фрагменты отработанного пространства-времени. Тогда изменения так и останутся в свертках, на нашу жизнь это никак не повлияет.

— Но вытащить оттуда что-то можно? Браслет, шерсть...

— Женька, я держал Чангу! Пытался вырвать у этих садистов, но не смог, — Клещ показал ожоги на руках. — Хочу попробовать ещё!

Смагин спрятал бинокль в кофр и отступил:

— Слишком маленький промежуток времени — регулятор не выставишь. Все! Мне пора в своё прошлое. Оно ещё хуже: в твоём — пес, а в моём — человек.

— Ты не понимаешь, — Клещетников пытался остановить друга. — Это опасно. Даже если получится, твоих способностей не хватит осознать, кто она.

Перед тем как уйти, Смагин положил рядом с Витькой солнцезащитные очки.

–3–

Дорога до Иваново, маленькой пограничной деревушки, занимала два часа с небольшим. На окраине села, где они с Ленкой виделись в последний раз, нужно было оказаться к полудню. Желая подстраховаться — вдруг очередь на таможне, — Смагин вывел «ниссан» на трассу, как только забрезжило солнце.

За окном тянулись поля, небо у горизонта наливалось рассветными красками. Время от времени Смагин бросал полный смятения взгляд на медную цепочку с ключом-подвеской, которую прикрепил к зеркалу ещё в городе.

«Твоих способностей не хватит осознать, кто она», — вспоминались слова Клеща, и сердце тревожно стучало.

Человек, которого давно нет.

Идущая по встречной полосе фура мигнула фарами, и Смагин сбросил скорость. Впереди на обочине стояла машина ДПС. Хмурый сержант с автоматом на плече махнул жезлом, и Смагин, прижимаясь к правой стороне дороги, затормозил.

Постовой проверил документы и тщательно осмотрел багажник, попросив поднять запаску. При этом Смагину казалось, что от АКС исходит угроза.

— Что случилось? — спросил Смагин, когда сержант вернул права.

— Пограничники спустили ориентировку на белый седан. Досматривают автомобили, следующие в обе стороны, так что наберитесь терпения. Можно передать, что машина с вашими номерами проверена, да только не поможет.

«Чёрт!» — выругался Смагин, отъезжая.

Постовой оказался прав, и Смагина тормозили несколько раз прежде, чем он добрался до таможни. Перед стальным вагончиком выстроилась длинная очередь из машин. Вот тебе и выехал раньше! Всерьез опасаясь, что может опоздать, Смагин свернул на грунтовку, которая тянулась вдоль полей.

Ползя по разбитой колее, "ниссан" вдруг застучал и заглох. Смагин выжал сцепление, под капотом заворчало, но после звук уткнулся в невидимую преграду.

Чувствуя ярость, Смагин ударил ребром ладони по рулю. Если напрямую через поле, то до рощи километра четыре. Не успеет.

«Все равно надо идти, — подумал он. — Ради русых волос и прозрачных, как леденцы, глаз — шевелись!»

Подхватив бинокль, лежащий на пассажирском кресле, Смагин открыл дверь и ощутил июльскую жару. Пахло медоносами и травой. Над зелеными волнами ржи поднимался стрекот цикад.

Перебросив ремень от кофра через плечо, Смагин устремился к цели. Он бежал и думал о том, что странным образом события повторяются. В то утро он тоже спешил. Непонятная тревога зародилась ночью и выгнала его из постели, как только над березовой рощей забрезжил рассвет.

Они условились с Ленкой встретиться вечером, но внутренний голос зудел: «Сейчас! Сейчас!» Промаявшись до десяти часов, он оставил деда одного управляться с пчёлами, и, схватив велосипед, рванул в деревню.

"Зачем я еду?" — думал он, нажимая на педали, при этом он знал, что опаздывает, хотя и не мог сказать, почему.

На опушке леса он увидел Ленку. Она выскочила из высокой травы, и, если бы он не отвернул руль, попала бы под колёса. Бросив велосипед, он подхватил её.

— Ну? — спросил Смагин, пытаясь по глазам угадать, что случилось.

Пахнущее мятными леденцами дыхание Ленки тревожило.

— Я уезжаю, — сказала она и заплакала.

— Когда? — он недоумевал, впереди был месяц каникул.

— Сегодня! Сейчас! Маме дали горящую путевку в Мацесту, и она приехала за мной утренним поездом.

— Здорово, — машинально сказал он, не чувствуя радости.

— Ты не понимаешь, сюда этим летом я уже не вернусь. Не хочу! — она ударила его кулачком, словно он был виноват. — Женька, у меня такое чувство, что мы больше не увидимся.

— Глупости, — произнес он. — Мы проучимся год, и я приеду к тебе в Артынск, или ты решишь поступать в Зеленогорский институт. И вообще, если я сяду на вечерний поезд, то к утру окажусь в твоём городе, а обратно можно вечерней электричкой.

Он вдруг удивился, почему раньше такая простая мысль не приходила в голову.

— Это ты здорово придумал, — она засмеялась.

Такой он её потом и вспоминал: в серых глазах ещё блестят слёзы, а на губах играет улыбка.

На опушке леса Смагин остановился и перевел дыхание. Невероятным усилием воли он все же успел. Рядом с ботинком в смятой траве, бился мотылек. Смагин убрал ногу; трепеща бледными крыльями, бабочка-огнёвка взлетела и долго мелькала на фоне неба. Он проводил её взглядом и с ощущением, что берёт оружие, положил руку на бинокль.

«Что бы ни говорил Клещ, я вытащу её оттуда. Плевать, если со мной что-нибудь случиться», — подумал он и почувствовал, как нарастает напряжение в мышцах.

Он посмотрел в окуляры, и сознание взорвалось вспышкой света. Разрываемый болью, словно палач щекотал лицевой нерв, Смагин вошёл в тот летний день.

Коротко остриженный парень, в котором Смагин не сразу узнал себя, и девушка в сарафане, прижавшись друг другу, стояли на просёлочной дороге. Солнце нещадно палило, заставляя их щуриться.

Смагин-семнадцатилетний наклонился, чтобы поцеловать Ленку, Смагин-настоящий протянул руку, желая забрать у прошлого свою любовь. Жар плавил глаза, свет стремительно гас. Если бы не это, возможно, он бы услышал рокот вертолёта или заметил приближающийся отряд пограничников.

— Эй, он здесь! — раздался крик — Контрабандист хренов!

Смагина сбили с ног и завернули ему за спину руки. Упавший на траву бинокль, отбросили в сторону. Смагин попытался вырваться и ударил кого-то ногой, но его быстро утихомирили, пару раз ткнув под рёбра, и принялись обыскивать.

— Найден белый «седан» на проселочной дороге, — прошумела рация и выдала координаты.

Один из патрульных поднял бинокль.

— Странная оптика, — сказал он, рассматривая прибор. — Трубы горячие, как двигатель у автомобиля.

— Не трогай! — прохрипел Смагин и охнул, получив удар в бок.

Патрульный, не слушая, повернул регулятор до упора и поднёс бинокль к глазам. Вспышка света ослепила людей, и следом пространство над поляной с оглушительным звуком взорвалось.

–4–

К станции Кряжи подъехал поезд. Двери открылись, и пассажиры повалили на перрон. Последним из вагона вышел парень в чёрных очках. На плече висела спортивная сумка.

— Доберётесь? — спросил проводник.

— Днём я достаточно вижу, чтобы ориентироваться, — парень расплылся в улыбке. — Напомните, где тут рынок: справа или слева от вокзала?

— Справа.

— Спасибо, — поблагодарил он и зашагал в указанном направлении.

Уверенно, хотя несколько деревянной походкой, свойственной слабовидящим, он прошёл между прилавками, на которых был выставлен бесполезный хлам. Отыскав нужного человека, он остановился. За складным туристическим столиком полноватый мужик в тесной футболке чинил бинокль. Перед ним лежала книга в потертом переплете.

— Добрый день! — поздоровался парень.

Старьёвщик отложил инструмент и взглянул на прохожего.

— А! — протянул он. — Это вы, молодой человек! Приветствую! Узнал вас, узнал. Похудели, уставший вид, очки, но, в целом, выглядите лучше: открыты миру и людям. Неужели, удалось?

Парень отрицательно покачал головой.

— Не успел, прибор разбили.

— Не беда! — встав со стула, продавец протянул бинокль, который ремонтировал.

Звякнул ключ-подвеска. Цепочка, обмотанная вокруг запястья, съехала, открыв след от свежего ожога.

— Все тот же Красногорский оптико-механический завод, — произнес торговец. — Состояние, правда, так себе. Треснул регулятор. Не пытайтесь его сдвинуть, молодой человек. Я, как мог, склеил, но это ненадолго.

— На какой он отметке? — спросил парень.

— Пятнадцать лет назад.

На лице парня отразилось отчаяние.

— Не подходит? А если подумать? — спросил антиквар.

— Что тут думать? Пятнадцать лет назад она уехала в Мацесту, и там экскурсионный автобус перевернулся на горной дороге. Все отделались испугом, кроме неё.

— Когда это произойдёт? — старьевщик лениво почесал подмышкой.

Парень на секунду задумался:

— Через три дня.

— Что же вы медлите, молодой человек? Вам ещё надо достать билеты! Давайте-давайте! С вас десять тысяч рублей. Прибор не новый, согласен. Но я продаю не вещь, а возможности. Ставки растут.

Спрятав запрошенные деньги, старьёвщик проводил покупателя долгим взглядом. Затем он сел на походный табурет и взял книгу, лежащую на столе. Ею оказались «Утраченные иллюзии» Бальзака. Он открыл её и погрузился в чтение.

К зданию вокзала решительно и быстро шёл парень в зеркальных очках. Бережно, словно драгоценность, он нёс спортивную сумку, в которой лежал бинокль.