Йени и царь страны мёртвых

Йени плела корзину, когда к ней вновь пришли на поклон люди из деревни. Не за плетением, женщина увидела это по глазам, прочитала со стиснутых губ и осунувшихся плеч. Через тростниковый мосток люди перешли так, будто под их ногами текла Ануахэ, остановились, не подходя к хижине. Ярость в них спеленали лозы страха, и Йени решила заговорить первой:

— Тихих вод, люди. Что случилось?

Они молчали, пока одна женщина, прижав руки к груди, не выкрикнула с отчаяньем:

— Колдунья в золотом черепе! Она увела их по реке!

Йени не шелохнулась, не моргнула даже, хоть и похолодело всё внутри. Шуршали камыши, и большая рыба играла в реке, хвостом ударяя по водной глади, будто по барабану. Эти звуки наполнили пустоту внутри Йени, не давая оглохнуть от тишины. Не успела она хоть что-нибудь сказать, как заговорил мужчина:

— Такое уже было, когда я был мальчишкой. Колдун в маске-черепе уводил людей по реке. Потом некоторые возвращались. Ты и твои дочери помогают людям, но какую плату решила брать одна из них? Мы терпели мошкару и жаб, терпели крокодилов, тушили пожары, много раз оставались без еды и воды. Но теперь она забрала людей для духов Ануахэ.

Мужчина затих, а вместе с ним и ветер перестал биться о камыши, и ушла с поверхности рыба. Йени заговорила:

— Скольких... — язык не повернулся сказать "моя дочь", — колдунья в черепе увела? Давно?

— Сегодняшним утром за ней ушли трое, — ответил мужчина.

Женщина, стоящая рядом с ним, заплакала.

— Идите по домам. Я сделаю так, как должна поступить.

Мужчина кивнул, серьёзно, будто понял тяжесть выбора Йени. Но ему не понять, даже если бы Нака увела за собой его детей. Эти люди попали в мир мёртвых, и будут жить там. То, что эти люди просят сделать с Накой — хуже смерти. И хуже вдвойне то, что Йени уже сотворяла такое. Напуганным и обиженным людям не понять, как не понять, наверное, и любым другим, чем мёртвый человек отличается от расплетённого.

Люди ушли — никому не хотелось злить колдунью настойчивостью и женским плачем. Они и так говорили, отчаявшись. Йени могла бы остаться в хижине, доплести корзину, а после отдыхать весь день, слушая песни лягушек. И так всё время. Люди бы приходили, жаловались и умоляли справиться с Накой, но требовать бы никто не посмел. Можно бы было закрыть на всё глаза. Жаб и мошкару можно пережить, но друзья с той стороны Ануахэ будут просить у Наки всё больше и больше. Рано или поздно попросят расплетать людей. Хорошо, что Нака этого не умеет.

Недоделанную корзину колдунья отложила в сторону. Поникшие листья тростника выглядели жалко, и Йени, прихватив с собой моток верёвки и нож, спустилась с порога хижины по шаткой лестнице. Чавкнула под ногами земля, вода наполнила следы босых ног колдуньи.

Нужно поговорить с Накой. Опять.

Три дочери Йени, когда мать отпустила их, постарались уйти подальше от родной хижины. Им было жутко находиться рядом с отцом, примерившим золотой череп Ануахэ. Только младшая Нака оставалась с родителями, слишком долго, как поняла теперь колдунья. Нужно было отправить её вместе с одной из сестёр, и, может быть, сейчас Нака дружила бы с крокодилами, а не с духами реки мертвецов.

Йени старалась не думать больше, руки работали сами, крепкие верёвки обматывали ветки, стягивали их до треска. Люди наблюдали издалека, стараясь, чтобы колдунья их не заметила, но Йени чувствовала людей и знала, как они радуются сейчас — молча, но победно. Ещё бы, колдунья наполовину закончила плести, и стало понятно, что делает она крокодилову клеть. А для кого она её делает, люди и сами догадались. Решили, что в ней поплывёт Нака...

— Стоило бы отправить её туда или ещё в детстве каждый день пороть до крови, но я плохая жена и мать, — жаловалась Йени сама себе.

Люди потихоньку стали расходиться, понесли новости в свои деревни. Они привыкли, что Йени помогает им плести детей и расплетает животных-людоедов, считали, что её долг защищать людей. Наверно, Йени давно бы стоило выпороть и этих наглецов, заставить их ценить её, а не бояться, но, видать, колдунья из неё тоже плохая.

Клеть Йени доделала только к вечеру и, оглядев её поняла, что в такой мертвеца к Ануахэ не отправишь. Бедному прохода не дадут, будут упрашивать выменять, так уж хороша она вышла. Будто бы настоящий крокодил. Йени отошла в сторонку полюбоваться, но улыбка тут же пропала с её лица. Руки больше не находили работы, и за дело взялись мысли. Уже стемнело, в лесу загорелись огоньки ночецветов, и лучшим решением было бы отдохнуть до завтра, а с утра подняться, пойти к дочери и расплести её, как Йени сделала это с отцом Наки. Тогда решение далось ей на удивление легко, Самид был безумен, и золотую маску не снимал уже несколько недель. Но и выбирая между Самидом и своими детьми, Йени выбрала детей. Тогда ей не страшно было это сделать, сейчас страшно было об этом подумать.

— Ещё немного, — попросила Йени у темноты и, чтобы отсрочить встречу, села плести.

Животные всегда плелись легче людей, ведь не надо было плавать к Ануахэ и зазывать душу, следить, чтобы она была доброй. Йени водила рукой по веткам, и они обрастали мясом, верёвки превращались в сухожилия, кора становилась шкурой, два кусочка янтаря стали глазами. Последним забилось сердце. Крокодил замер, холодным взглядом уставился на Йени, приоткрыл огромную пасть. Вот теперь работа сделана целиком, больше с этими ветками ничего не сделать. И нет причины откладывать встречу.

— Довезёшь меня до Наки? — спросила Йени и погладила шершавую морду. Этот крокодил никогда не жил среди сородичей, и не знал их кровожадности. Это была просто клеть, которая умела плавать против течения. И всё ещё могла унести тело человека к Ануахэ, по частям. Но Йени не хотелось об этом думать.

Сверчки протяжно стрекотали. Их и другие песни ночного леса вливались в одну долгую песнь, которую шептала река, перебирая струны камышей. Нака вплетала в волосы змеиные шкурки и глядела из окна на огоньки ночецветов. На сетку, закрывающую окно, сел большой мотылёк, и Нака, улыбнувшись, погладила пальцем его пушистое пузико.

— Уже скоро, погоди немного. Я поговорю с матерью, и она всё поймёт, в конце концов она же тоже когда-то полюбила отца. И он тоже человеком не был. Разве может колдунья полюбить человека?

Мотылёк упорхнул, а со стороны реки раздался всплеск, будто кто-то выбирался из лодки на берег. Нака ждала мать целый день. Жаль, что её друзья не поспели к встрече. Мать бы поглядела, как они радуются этим телам, и вмиг бы перестала сердиться. А ещё жаль, что Амади эти тела не понравились, и он отдал их своим друзьям. Нака не была против, ей и самой эти тощие, при жизни похожие на мертвецов мужчины с плохими зубами не понравились. Но красивых она не нашла. Сколько ещё ей ждать, пока Амади не придёт в мир живых? Надо будет просто выбрать самого крепкого и сильного мужчину и приказать ему идти следом, а не заманивать за собой абы кого. Или, ещё лучше, если мать сплетёт подходящее тело, тогда не нужно будет выбирать из людей. Большинство из них всё равно уродливы.

Скрипнула и дёрнулась лестница. Нака отложила в сторону змеиные шкурки и достала из-под них подарок для матери.

Йени чуть помедлила перед тем, как заходить в хижину, двумя глубокими вдохами усмирила беспокойное сердце и толкнула дверь. В глаза ударил яркий свет свечей, Йени зажмурилась на мгновенье, а когда открыла глаза, увидела прямо перед собой отрубленные пальцы, нанизанные на верёвочку. Слов не нашлось, и Нака, видя замешательство матери, терпеливо объяснила:

— Этот человек скрыто называл нас недостойными слуха словами. Хорошо, что Амади слышал эти слова и подсказал мне, как сделать так, чтобы о нас хорошо думали.

Йени задержала дыхание и на мгновенье зажмурилась. Не удивительно, что люди боятся колдунов.

— Нака, что ты делаешь? — медленно произнесла Йени после глубокого вдоха.

Дочь поглядела обиженно, но в её зелёных как крокодилья кожа глазах колдуньи не читалось раскаянья. И медных искорок чужого духа в них тоже не отражалось, а значит, это она сделала сама.

— Это подарок для тебя. Амади сказал, что мать надо почитать и приносить ей дары. Разве он не прав?

— Кто это — Амади?

Но Йени уже знала ответ. Ни один человек в своём уме не назовёт ребёнка мертвецом.

— Мой друг с Ануахэ, — Нака застенчиво отвела глаза, — мой мужчина.

— Нака, он — злой дух. Это он просит тебя насылать на людей проклятия? Он попросил привести к нему людей?

— Он меня защищает. Смотри, он подарил мне золотую маску! Меня в ней узнают духи, мне всегда открыта дорога на Ануахэ. Он говорит, что люди не ценят колдунов. Особенно таких, которые умеют плести и расплетать...

— Нака, — ты должна прекратить это. Забудь про Ануахэ. Придёт время — и ты отправишься туда, но не сейчас. Не ходи к этому духу. Разве ты не видишь, что он желает людям зла? Разве ты не помнишь, что стало с твоим отцом?

С каждым словом Йени говорила всё неуверенней, а с последней фразой непоправимо ошиблась, и поняла это по взгляду дочери.

— Ты его расплела.

— Он был безумен, и теперь ты становишься, как он, — Йени чувствовала, что надо говорить уверенно, надо надавить на дочь, заставить её подчиниться своей воле, как умел делать Самид. Но слова, внутри казавшиеся грозными, срывались с языка почти что извинениями. Жаль, что дочь пошла в отца.

— Амади говорит, что он был велик! — Нака стиснула ожерелье из пальцев так, что затрещали кости. — Амади говорит, что он мог бы править, как древние цари! Раньше, давно, жили такие люди. Все им подчинялись, они управляли жизнями без всякого колдовства. Но глупые люди попросили духов избавить их от царей, и духи дали взамен колдунов, таких как ты. А теперь люди просят духов избавить их от колдунов! И ты жалеешь их?!

Это не были слова Наки, она повторяла, как попугай то, что услышала. Но птица повторяла за живыми, а Нака — за мертвецом.

— Это всё нашептал тебе дух, Нака, — горькое чувство поднималось внутри и толкало слёзы наружу. Самида она смогла расплести, но Наку?..

— И я уйду к духу, и дам ему новое тело! Ты поможешь мне? Ты станешь править людьми, как древние цари? — в голосе её не было надежды, лишь угроза.

— Нет, Нака. И ты не станешь.

Дочь отбросила ожерелье, окрасившее её руки кровью, в сторону и посмотрела на Йени глазами Самида. А после колдунья почувствовала, как чешется кожа, будто личинки мошкары поселились под ней. Нака пыталась её расплести!

— Нака, прекрати! — Йени схватила дочь за руки, но та оттолкнула её. — Нака!

Если бы она просто пыталась убить Йени, не было бы и вполовину так страшно. Но расплести — значит смыть волной с берега мира. Уверенность в глазах Наки пугала больше всего. Она знала, что ей не хватит сил, но пыталась с яростью безумца. Йени распустит её, как плохо связанную охапку хвороста. Но для этого надо решить и решиться. Йени не могла.

Вместо того колдунья ухватилась за ниточки жизни Наки и стала привязывать их к предметам в хижине, к стенам, к полу. Всё ещё чувствуя неприятное шевеление под кожей, Йени попятилась к выходу, когда заметила золотой блеск в углу. Нака металась, будто одержимая, но не могла сдвинуться с места, вплетённая в дом, и лишь дико закричала, когда Йени взяла золотой череп в руки. Не глядя на дочь, колдунья спустилась по лестнице. Ноги обожгло холодом земли, а руки грела золотая маска в виде черепа.

Нака ещё нескоро выпутается из хитрого плетения. Йени должна успеть.

В камышах поджидал большой крокодил. Он приподнял морду над землёй и приоткрыл пасть, глаза его глядели безразлично. Йени села на холодную спину и, прижавшись к ней всем телом, прошептала:

— Плыви к Ануахэ.

Мёртвые иногда возвращались. Это были уже не те люди, лишь злые духи в телах людей. Разве хочет мать вредить дочери? Так и духи предков не хотят вредить потомкам, но если они потеряют своё тело, его может занять безумный дух.

Йени встретила троих людей, которых Нака увела с утра, на узком изгибе реки. Они плыли против течения, загребая руками, будто вёслами. Рыбы выбросились из воды и беспомощно били хвостами на берегу, но ночные звери не спешили лакомиться подношением реки. Лес стоял такой тихий, что плеск воды казался оглушительным. Крокодил попытался нырнуть, но Йени удержала его.

Разве мать обрадуется, если её ребёнок вернётся с Ануахэ?

— Стойте! — крикнула Йени, но мертвецы и не подумали. Эти духи злы и безумны. Свои тела они потеряли давным-давно. Может, истлели кости, или они по глупости обменяли свои тела на дары духов. А Нака сама принесла им дар. Теперь духи без плоти мучаются в стране мёртвых, а их тела с новыми хозяевами плывут по реке, и ничего хорошего нет у них на уме. Они ненавидят тех, кто облечён плотью.

Йени остановила крокодила и сделала единственное, что могла — расплела тела. Кожа, мышцы, кости таяли, будто растворялись в воде. Даже если человека съест зверь, дух может поселиться в звере, даже если тело сожгут — дух спрячется в пепле, если пираньи обглодают тело до костей — дух останется в костях. Но если тело расплести, духу негде будет спрятаться, а, оказавшись бесплотным в мире живых, он пропадёт вслед за телом.

Три голубоватые вспышки озарили ночь — последние крики духов.

Река ещё долго была тихой, но чем дальше уплывала Йени, тем чаще слышала из камышей пение лягушек и насекомых. Луна светила тускло, но женщина видела, как впереди расступаются нависшие над рекой деревья. Скоро эта река сольётся с Великой рекой. А на изнанке Великой реки течёт Ануахэ.

Йени надела золотую маску.

Крокодил нырнул.

Первыми в мире мёртвых Йени встретили перистые рыбы. Они выпрыгивали из воды по обе стороны от крокодила, смеялись и исчезали в молочном тумане, затянувшем Ануахэ. Река казалась бесконечной во всех направлениях. Из тумана выплывали островки с красной травой, и на каждом таком островке сидел или лежал мертвец. Одни просто провожали Йени взглядом, другие показывали пальцем на её крокодила, третьи кивали в ответ, но никто не издавал звуков. Йени узнала воды молчащих, хоть ни разу и не плавала по ним. Самид рассказывал, ещё до того, как безумие поглотило его.

Тому, кто не хочет к ним присоединяться, тоже лучше помалкивать.

Когда красные островки остались позади, туман расступился, открывая колдунье остров мёртвых. Здесь оказывались все умершие, приплывшие в крокодильих клетях. Йени подождала, пока крокодил не заплыл на мель, и только тогда слезла с его спины. Оказаться по грудь в мёртвой воде ни одному живому не захочется, будь он хоть трижды колдун. Крокодил вылез на берег следом, своим тяжёлым туловищем проминая белый песок, стирая с него маленькие следы Йени.

— Будежш? — раздалось рядом. Из песка поднялся чёрный мертвец с голым черепом. В ссохшихся руках он держал золотые ракушки.

— Что? — переспросила Йени и не узнала свой голос. Он был слишком звонкий, будто бы сначала растворялся в воздухе, а в уши проникал лишь через мгновенье.

Мертвец кивнул на крокодила.

— Менять. Будежш?

— Нет. — Йени поспешила прочь от бездомного мертвеца, но тут же к ней подступили другие такие же. Все они потеряли свои клети, и встречали приплывающих на Ануахэ, надеясь выменять клети на дары. Йени слышала сказки о том, как хитрые люди приплывали сюда за золотом, прихватив с собой несколько клетей. И, от жадности разменяв их все, сами оставались на берегу с мертвецами чахнуть над своим золотом, ведь забрать в мир живых этих людей никто, кроме колдунов, не мог.

— Я не буду менять, — женшина оттолкнула мертвеца, что сунул ей прямо под нос золотую рыбёшку.

Остальные недовольно зашуршали, но колдунья прошла мимо, а крокодил проковылял за ней, не обращая на мёртвых внимания.

Стоило уйти с берега, и Йени попала будто бы в другое место, будто бы очутилась на краю шумного базара, уходящего далеко-далеко, что даже края не видно было на тусклых просторах. Мимо провезли воз с костями, запряжённый огромной жабой. Погонщик глянул на крокодила Йени оценивающе, но приставать не стал. Зато торговка в пёстром платье из змеиной чешуи предложила колдунье змеиные головы, двенадцать штук за палец. Йени отказалась.

Она будто бы плыла против течения, плечами задевая чужие плечи: волосатые, колючие или шершавые; остановиться значило быть отнесённой обратно. И поэтому Йени упорно шагала вперёд. Она не знала, как найти духа, что заколдовал Наку, и даже спрашивать его по имени не стала, ведь здесь каждый — амади. Пусть лучше он сам найдёт её по золотому черепу.

Шумела толпа мёртвых ещё громче, чем шумят люди, собираясь в такие толпы. Стучали черепки, бухали барабаны, топали слоновьими ногами гиганты из костей. Но даже за всем этим шумом Йени услышала рёв золотых труб. Диковинные лавки закрывались, а погонщики жаб оставляли свои телеги без присмотра, все мертвецы потянулись на зов, и колдунья последовала за ними. Ни о чём таком Самид не рассказывал.

Из тусклого ничего выплыл огромный дом из золота, он был далеко, но и отсюда Йени могла оценить его величие и блеск. Мертвецы не обратили внимания на золотой дом, они обступили площадь, в центре которой в трубы дули две огромных обезьяны с витыми рогами из золота. Третья, маленькая и стоящая на двух лапах, читала со свитка из змеиной кожи:

— ...бесплотному даруются тела... Во славу царя!.. Золотой дворец незыблем! Во славу царя!

Мертвецы повторяли следом "Во славу царя!". Внутри у Йени всё оборвалось, как тогда, когда люди принесли ей весть про колдунью в маске-черепе. А что Амади рассказывал Наке, что обещал в обмен на тела людей? Самиду он сулил власть. Йени готова была поклясться предками и предками предков, что это именно этот дух, хозяин мёртвых, терзал её мужа. А Наке... Наке обещал любовь. Ценой в безумие.

— ...тела всех живущих станут клетями для духов умерших, что страдают в сырости! Во славу царя! Колдуны помогут нам!

Йени всегда была похожей на тихую реку: даже упавший камень надолго не потревожит её вод. Но тут она почувствовала себя далёкой грозной стихией — морем, куда, бурля, впадают все реки, а оно закручивает их в водовороты и швыряет об берега. Она растолкала мертвецов впереди себя и встала перед обезьяной. Глаза у обезьяны были медные.

— Кто приказал тебе говорить это?

Мартышка вся съёжилась и прижала змеиную кожу к груди. На её волосатой морде не находилось места ничему, кроме смущения, будто сама Йени повелела ей читать свиток.

Колдунья тронула золотой череп.

— Веди меня... к моему жениху.

— Как пожелает царица! Во славу царя! — запищала обезьяна.

Большие обезьяны, подгоняемые маленькой, взвалили трубы на плечи и двинулись к золотому дворцу. Йени и крокодил пошли следом.

Мертвецы расступались перед ними, и даже те, у кого вместо глаз была пустота или лягушки, смотрели с любопытством.

Дворец сиял без солнца, его в самом густом тумане было бы видно. Йени никогда не видела таких домов — только слышала легенды про них, да Самид иногда рассказывал, в каких прекрасных жилищах обитали цари. Неужели эти цари и вправду были такие сильные, что повелевали жизнями, не умея их расплетать?

Ворота охраняли медноглазые львы. До людей Нака дарила друзьям с Ануахэ сплетённых животных, чтобы духи могли поселиться в них. Если бы всё закончилось животными! Пока открывались золотые ворота, Йени успела уронить пару слёз, жалея дочь и Самида.

Обезьяны и львы, мирные друг к другу, остались за воротами, а колдунья с крокодилом вошли в сад. Здесь не было зелени, какую можно встретить в мире живых, но все деревья и цветы, выкованные из золота, были по-своему красивы. Хоть и слепили глаза. Дворец казался совершенно пустым, в окнах не горели свечи, никаких звуков не доносилось из дома. Йени оглянулась на крокодила. Тот стоял с открытой пастью и не шевелился. Колдунья наклонилась к нему и, погладив по голове, сказала:

— Если дух золотого дома победит меня, а сам не погибнет, плыви отсюда в мир живых, найди мою дочь Наку и... — Йени помолчала немного, — ...и никого к ней не подпускай, и саму её не пускай к людям или духам.

Крокодил захлопнул пасть.

Дорожка, ведущая через сад, была выложена тёплыми чёрными камнями, они грели босые ступни, но это было не тепло домашнего очага, а жар болезни. Словно Йени шагала по тысячам лбов лихорадящих людей. Первый раз в жизни ей захотелось натянуть на ноги сапоги из звериной кожи, как делают это люди, идя на болота.

Колдунья отвлеклась лишь на мгновенье пытаясь рассмотреть, есть ли у камей глаза и уши, но мгновенья хватило, чтобы хозяин дома сам вышел навстречу.

— Нака! — позвал её голос, который она старалась забыть.

Но Самид был невысок, и кожа его была тёмной, как древесная кора, а хозяин дворца возвышался над Йени так, что ей пришлось задрать голову, чтобы увидеть его лицо. Белая, словно у личинки, кожа обтягивала его тело. Она была такая тонкая, что колдунья разглядела под ней череп и кости. На бёдрах и на шее у царя мёртвых висели золотые диски, а на щеках чернели символы солнца. Глаза у Амади были голубее неба.

— Я не Нака, — колдунья сняла маску и поглядела в эти глаза.

— А-а, Йени, — царь протянул к женщине тонкие руки, но та отшатнулась, не давая коснуться себя. — Почему ты не хочешь обнять своего мужа?

— Не пытайся морочить меня, дух. Мой муж расплетён в мире людей, и его душа растворилась в воздухе. Ты мог забрать его голос, но меня тебе не обмануть.

Амади опустил руки и поглядел на Йени так внимательно, словно старался через плоть разглядеть душу. От его взгляда кружилась голова.

— Ты права. Прости меня за нерадушный приём, но ты видишь, я тут один, а те слуги, которые есть — глупые звери.

— Духи в звериных телах.

— Не встречала ли ты по пути моих слуг-людей?

— Я их расплела.

Йени до боли в глазах глядела на Амади.

— Что ж, тогда мне самому придётся проводить тебя в мой дворец. Будь гостем.

Царь мёртвых поманил колдунью за собой, и та пошла, хоть ноги её хотели повернуть назад. Крокодил остался стоять на месте — испугался или просто не мог войти в золотой дворец.

— Тебе нравится сад, Йени? Многие люди обменяли бы своих детей на букет цветов отсюда. Но ты любишь своих детей, правда? — Амади шагал так гордо и так мягко, будто был львом.

— Зачем ты это говоришь? Ты понял, что я пришла говорить с тобой не о золоте.

— Но о детях.

Царь проводил колдунью под крышу дворца, но не повёл внутрь, усадил на широкой площадке с резным забором. Здесь стоял низкий столик с яствами, и прекрасно было видно золотой сад. Амади тоже сел за стол и жестом предложил Йени угощаться. Колдунья не шевельнулась, застыв под стать своему крокодилу.

— Посмотри, Йени, меня похоронили не в бедной клетушке, а в этом дворце. Раньше здесь каждый день мне прислуживали тысячи слуг, и сотни тысяч служили мне по всему миру, потому что я был царём, и солнцем и луною, водой и воздухом, жизнью и смертью. Люди любили меня и восхищались мной. Жили мной. Но потом с запада явились твои предки-колдуны. Они разрушили всё, а после перегрызлись между собой, как стая гиен над поверженным львом. Теперь люди живут, словно дикие звери, у них нет царя, который был бы любим, как отец и почитаем, как бог. Люди вымаливают у колдунов милости, забыв, как им жилось раньше. Ты порицаешь меня, не ведая истории, Йени.

Колдунья не знала, что сказать в ответ, и это злило её, ведь не могла же она поддаться речам злого духа. Но в одном Амади был прав — женщина не знала своей истории, не знала, откуда взялись колдуны, и почему они могут сплетать и расплетать. Неужели этот мертвец настолько древний, что застал те времена?

— Ты желаешь зла людям. Ты желаешь зла мне и моим детям. Ты сделал моего мужа безумным, а теперь сводишь с ума дочь...

Амади остановил Йени жестом, и та, сама не поняв почему, умолкла.

— Я лишь желаю вернуться и править своими законными землями. И я не свожу людей с ума, с ума сводят золото, власть, любовь. Если человек слаб — душа его не выдержит, и тут нет моей вины. Я лишь хочу получить желаемое. Ты здесь, а это значит, что я нашёл то, что мне нужно.

Йени чувствовала себя мертвецом с вод молчащих. Что собирается сделать Амади — вселиться в неё? Но без согласия её духа ему это не под силу. Как и убить Йени. Да и что толку её убивать? В мире мёртвых она так же будет колдуньей, и так же сможет сплетать и расплетать... Йени стиснула зубы. Амади не приходит в мир живых, потому что он лишь мертвец. Ему нужно тело, в котором будет колдовство.

— Самид не умел расплетать людей, а Нака не умеет даже сплетать человеческие тела. Зачем ты искал пути к их душам?

Губы Амади обтянули зубы.

— Я не искал пути к их душам. Только к телам.

Горечь догадки вытеснила даже страх. Йени единственная, кто может расплетать людей. Любое тело. И Амади использовал Самида, как куклу — проверить, что сделает Йени. Царь не вселялся в него, но заставлял творить зло, и колдунья не выдержала, убила своего мужа. Потом Нака стала такой же, но Йени не смогла.

Слёзы покатились по щекам. Колдовство не нужно Амади, как подумала женщина сначала. Ему лишь нужно тело, которое Йени не сможет расплести.

— Почему ты плачешь? Разве случается что-то ужасное?

Слова иссякли, остались только слёзы и решительность. Наке не справиться с Амади, слишком слаба, да ещё влюблена. Её душа будет мучиться в плену, пока царь мёртвых будет править живыми, а Йени взирать на это со стороны.

— Не трогай её.

— Мой выбор не так уж велик. Только она и три твои старшие дочери. Другие тела ты расплетёшь без сожаления. Отведай вина, Йени, и ступай в мир живых. Если чему-то начертано судьбой случиться, это случится.

— Нет. Оставь их. Возьми моё тело.

Амади подался вперёд, впился глазами в лицо колдуньи, будто пытаясь понять, серьезны или нашёптаны страхом её речи.

— Думаешь, ты сможешь заключить мой дух в своём теле, как в клети?

Не сможет, Йени это знала. Рано или поздно Амади возьмёт верх, и уже душа колдуньи окажется в плену.

— Я попробую.

— Я уважаю твой выбор, — мертвец протянул руку через стол, — договорились?

— Да, — колдунья коснулась пальцами руки царя мёртвых.

Амади закрыл глаза и улыбнулся.

Йени распахнула глаза и глубоко вдохнула. В мире живых ещё не наступило утро. Опять молчали все ночные твари, и только тихо плескалась вода о шершавые бока крокодила, да шуршали деревья на ветру. Предрассветная река была холоднее вечерней, ноги у Йени окоченели, и заледенели пальцы на руках, но колдунья умиротворённо пропускала этот холод сквозь себя, ощущала его всем телом и желала, чтобы этот момент никогда не кончился. Она ощущала тяжесть в груди. Не ту, которая бывает от дурных вестей или переживаний, а будто кто-то живой и тяжёлый сел сверху. Кто-то, кого не прогонишь просто поднявшись, от кого не отмахнёшься рукой и не отговоришься словами.

Сколько у Йени есть времени, прежде чем она станет Амади? Два дня или год, а, может, десятилетия? Можно успеть попрощаться с дочерьми или вовсе дожить свой век.

Или договориться с царём мёртвых, править с ним бок о бок.

Йени хотела горько расплакаться, но сдержала слёзы. Она наклонилась к крокодилу и прошептала ему в зелёную морду:

— Охраняй моих дочерей.

Тяжесть в груди заворочалась, рванулась так, что потемнело в глазах, но колдунья умела расплетать очень быстро.

Крокодил остановился, не понимая, куда делся груз с его спины. Сделал круг, проплыл вдоль берегов. Нырнул, поискал под корягами.

Но так и не нашёл Йени.