Обреченный

Черная площадь онемела. Пояс брошенных домов окружал тысячную толпу, застывшую перед стальным эшафотом. Там стоял экзекутор с мрачно блестевшей секирой в руках, а за ним — ухмыляющийся ординатор в терракотовом чиновничьем камзоле и с напомаженными локонами. В центре кошмарной сцены стоял на коленях закованный в колодки обреченный. Лица, как и туловища его, не было видно под непроницаемым мешком.

Экзекутор заметно нервничал, тяжелая секира едва не выскальзывала из его пухлых рук. Знакомая картина. Это был то ли помощник кузнеца, то ли булочник, поди угадай. Так или иначе, экзекутором он становиться никак не хотел.

— Восславим же короля! — шагнув вперед, воскликнул ординатор. — Его жертву и его подвиг! Восславим же обреченного на смерть! Во имя королевства!

Он резко махнул рукой. Толпа загудела. Экзекутор несмело поднял секиру, отразившую яркий кровавый блик Купола жизни. Ну зачем эти сложности и красивости? — взмолился я про себя. Почему не дать ему меч?!

Не зря говорят: чего больше всего боишься, то и случается. Экзекутор промахнулся, попав по колодке и разломав ее надвое. Мешок с обреченным внутри дернулся и метнулся к краю эшафота.

— За ним! — яростно заорал ординатор. — Руби!

— Руби! Руби! — вторила толпа.

Булочник просеменил следом, махнул черной секирой и рубанул ею по мешку. Обреченный рухнул вниз. Ноги его бешено заколотили об стальную поверхность сцены.

Добей… — молил я. — Добей!..

Но экзекутор, побелев, выронил секиру и попятился назад. Вокруг стоял гул, крики и улюлюканье. Казнь — это всегда зрелище. Тем более во славу и защиту королевства.

Добивать уже было некого. Агония обреченного утихала. Смотреть туда я не мог. В голове помутилось, и меня стошнило под ноги.

 

В особняке я принял горячую ванну с лепестками желтой розы, вызывающих легкую амнезию. Стоит ли говорить, что данному свойству я совершенно не хотел противиться.

В дверь мягко, учтиво постучали, и в проеме возникла няня, полная смуглая женщина с волосами, тронутыми сединой.

— Сир Эллой… Леди Най… Она хотела предложить обмыть вас.

Я поморщился. Момент не располагал ни для детской невинной нежности, ни для зрелой сексуальной.

— Скажите леди Най, что ей пора спать! — отрезал я.

В конце концов, ей всего четырнадцать! Что она себе позволяет этими предложениями?!

Няня, кивнув, ушла, а я прикрыл глаза. Теплая благоухающая ванна в желтом свете масляных ламп — что может быть приятнее этим мрачным вечером, когда дождь бьет в окна и стаи ворон кружат по улицам?

Еле уловимое движение, которое я скорее предугадал, чем почувствовал, заставило меня выскочить из теплой воды. Заодно я схватил кинжал, который лежал на металлическом дне между ног.

Но это был не враг.

Всего лишь Най. В очень легком платье, милом и в то же время не приличном. Полупрозрачность его зависела от того, насколько сильно ты всматриваешься. Най хихикнула, посмотрев на нож, взяла его из моих размякших рук и отбросила в сторону.

Мне захотелось ее прогнать, но было поздно — я уже встал из воды, и это смотрелось бы глупо. Моя осторожность на этот раз вышла боком.

Най взяла полотенце, и я позволил юной девушке растереть мое тело. Как я и думал, обмыть меня или обтереть — ей было совершенно не важно.

Най я спас от стаи голодных. Купол жизни защищал королевство от внешних угроз — но не от внутренних. Королевство чахло. Бездомных и голодных становилось все больше. И все меньше они походили на людей. Они собирались съесть ее в Рыбьем переулке напротив "Затонувшего меча", бедноватого трактира, в который однажды меня занесло.

Все это случилось несколько лет назад. Най чувствовала мою привязанность. И взрослела. Сложно винить ее в притязаниях. В нашем мире непросто выжить. А Най была умненькой. Она хотела стать моей женой, и я в общем-то был не против. Но не сейчас же?!

Най обняла меня и уткнулась щекой в мою часто вздымающуюся грудь.

— Ты был на Черной площади, — сказала она. — А?

— Да. Иногда надо вспоминать, где находишься.

— Ты считаешь это не справедливым.

Я молчал.

— А? — требовательно спросила она.

— Что? Жизнь человека в обмен на спокойствие королевства?

Най промолчала и, кажется, незаметно поцеловала меня в сосок.

— Я не знаю, — сказал я. — Мне кажется неправильным, что экзекутором становится случайный человек, а не палач с набитой рукой.

— Обреченным тоже оказывается случайный, — сказала Най тихо.

— Об этом я даже не говорю. Позволь мне одеться…

 

Алый луч солнца коснулся щеки Най, ласково обнявшей подушку. Желтые соломенные волосы разметались по наволочке. Вдоволь полюбовавшись на этот вид, я встал с постели и прошлепал босиком к окну. Внизу на улице стоял чинный королевский экипаж, колеса которого утопали в грязи. К кому это?

В дверь торопливо постучали.

— Да? — сказал я.

— Дворецкий просил вас выйти, — сказала няня, приоткрыв дверь. — Ему тяжело подниматься, ноют кости. Опять прибыла королевская делегация.

Выругавшись вполголоса, я принялся одеваться. Най встревоженно приподнялась на постели, но я успокоил ее значительным взмахом руки.

По крайней мере попытался.

 

Чиновник в терракотовом камзоле — тот самый, которого я видел на Черной площади, с донельзя довольным видом выхаживал вдоль стола.

— Меня зовут сир Вэр, — улыбаясь, сказал он. — Я ординатор ежедневной экзекуции. Сир Эллой… Вы, если не ошибаюсь, аристократ? Последний представитель семейства Веркраф. Династии управителей ветряными мельницами. Вы как, не боролись с ними? — хихикнул он в лоснящиеся усы.

— А вы позитивный человек, — заметил я, — учитывая вашу профессию.

— А что не так с моей профессией? — голос чиновника приобрел металлические нотки. Усы его сузились вдвое.

— Вы же людей на плаху отправляете, — напомнил я.

Чиновник остановился и упер кулаки в столешницу, посмотрев на меня:

— Во благо и сохранение королевства Дельвар! Во благо, понимаешь ты, прыщ! Ничего, скоро поймешь! Государева канцелярия назвала твое имя!

Это не предвещало ничего хорошего. Совсем ничего.

— Вот конверт, скрепленный сургучом с оттиском королевской печатки. Видишь? — он показал мне красный кругляшок на белом конверте. — Сейчас мы вскроем его и узнаем твою роль на завтрашней казни. Кем ты хочешь быть? Экзекутором или обреченным?

Вроде бы риторический вопрос, — подумалось мне, — но знаю ли я ответ?

Вэр сорвал печать, начал доставать листок и замер, посмотрев на меня. Видимо, мое лицо выражало крайнюю степень испуга.

— Сир Эллой, — сказал чиновник проникновенно и даже, кажется, искренне. — И та, и другая роль — высшая честь. Прими же ее достойно!

Я с трудом кивнул.

Вэр развернул листок и прочел:

— Данным указом сир Эллой Веркраф, избранный случайным образом, назначается участником экзекуции, совершающейся вечером завтрашнего дня. Его роль в этом действии… — Вэр выдержал мстительную паузу. — Экзекутор.

У меня подкосились колени.

 

Говорят, рыцарям не бывает больно.

Как бы мне так научиться?

Сир Шоли, рыцарь в четвертом поколении, сидел возле меня с перевязанной и обмазанной глиной рукой. В его здоровой руке был кувшин крепленого, отдающего брагой пива. А мой уже опустел.

— Удар должен быть резким, молниеносным, — речитативом вещал сир Шоли. — Ни за что нельзя делить его на два движения: вверх и вниз. Это должен быть только удар. Иначе на высшей точке ты остановишься, и опустить секиру будет гораздо сложнее… чем поднять…

Шоли глотнул пива и поморщился.

— Ее вообще будет невозможно опустить, — сказал он. — И все пойдет наперекосяк. Если ты не убьешь невиновного, то придется убить всех тех, кто заставил тебя убить невиновного. Крови будет много…

Я с удивлением воззрился на рыцаря. Взгляд его был затуманен.

— Есть ли какой-то другой выход? — жалобно спросил я.

— По-моему, ты его уже нашел, — сказал Шоли. — Качаться на люстре.

— Качаться на люстре? — не понял я.

— Жить так, словно завтра не существует. Лететь сквозь ночь, ощущая высыхающие слезы. Не смотреть вниз и не открывать глаз.

Я отобрал кувшин от Шоли и глотнул забродившего пива.

Все-таки, рыцарям бывает больно.

Вряд ли ему приходилось стоять на стальном эшафоте на Черной площади. Я бы об этом знал. Но что-то похожее случилось в его жизни.

Рыцарь выхватил у меня из рук кувшин, выпил залпом и резко поставил его на стойку, разбив сосуд вдребезги. Затем он неуверенно повернулся, и, покачиваясь, пошел к выходу.

— Битье посуды оплатите вы? — взволнованно осведомился трактирщик, склонившись у меня над ухом. Глянув на него, я устало кивнул.

 

Деталей первого пришествия я не помню.

Но когда спустился Избавитель с небес во второй раз, понял он, что нет другого пути для душ человеческих. Были они полны злобы, себялюбия и жадности. И возжег он огонь первородный. Чтобы тот очистил землю.

Многие стремились избежать этой участи, найти укрытие или переселиться в дальние земли, но все попытки обратились пеплом.

Король Дельвара Гертос Двадцатый не пробовал убежать. Уверовав в древние предания, велел он подданным копать землю, чтобы найти артефакт, способный противостоять первородному огню.

И в запутанных венах подземных пещер артефакт был найден.

Отдав душу своего сына, король возвел над столицей королевства Купол жизни, отливающий красным, словно в память о той крови, что потребовалась ради его создания. Еще много невинных душ понадобилось, чтобы расширить его.

Теперь Купол уберегает жизни шестой части Дельвара. Но для поддержания его силы каждый день в столице проходит очередная экзекуция.

Стоит ли оно того? Если мы все равно обречены?

Я не знаю. Но пока мы живы. А любой огонь однажды гаснет.

Поэтому завтра кому-то придется умереть.

Весь вопрос: кому.

Я сидел на теплой черепице на крыше башни, и перед моим взглядом медленно и величественно проплывали решетчатые крылья мельницы. Внизу расстилалась холмистая долина, замыкаемая вдали каскадами сизых морщинистых гор с красно-белыми пиками. Если обернуться, можно было увидеть мрачную столицу, над которой угрожающе возвышается королевский замок. Стоит ли говорить, что оборачиваться мне не хотелось.

Все пространство было окрашено в тревожный красноватый оттенок Купола жизни — привычный и оттого почти незаметный.

Най не знает, но я помню, что на самом деле небо должно быть синим. Новое небо я ненавижу.

Я глотнул рома из зеленой четырехугольной бутылки. Извечные вопросы терзали мой разум, но ответа на них не было.

Что мне делать?

Хотелось банально сбежать из столицы, прихватив Най, золото и несколько верных слуг. Но из-под купола не убежишь. И, когда найдут, не пожалеют ни изменника, ни тех, кто окажется рядом.

Почему я?! За что мне такая участь?

За всю свою жизнь я убил только олениху, да и то страдал потом так, что отец из жалости больше не брал меня на охоту. Теперь мне надо убить человека. Рыцарю или голодному это не составило бы особого труда. Но смогу ли я жить с кровью на руках? Даже спасая Най, мне не пришлось сражаться — оказалось достаточно разъяренной физиономии и оголенного наследственного меча.

Тут и встает главный вопрос. Я сделал несколько глотков рома. Пряная жидкость обожгла горло.

Убить или умереть?

И экзекутор, и обреченный выбираются случайно. Оба не виноваты. Но у экзекутора есть привилегия, если это можно так назвать. Он может поменяться ролями с обреченным. В этом смысле обреченному проще: у него нет выбора.

За все время еще никто не воспользовался этой возможностью. Наверное, не стоит и мне корчить из себя героя.

 

Черная площадь затихала по мере того, как я поднимался на эшафот. Несмотря на только что ополовиненную бутылку рома, вид обреченного, закованного в колодки, заставил меня содрогнуться.

Как водится, несчастный был спеленут длинным мешком из дерюги — да так, что не торчало даже башмаков, а для верности был связан по ногам крепкой бечевкой. Стоял он на коленях, а голова, закрытая тканью, проходила в единственное отверстие в массивных колодках. Мешок был великоват для обреченного — туловище того не было перевязано, и края мешка свисали с боков. Человек не дергался и не издавал ни звука — по крайней мере, пока.

Сцена и впрямь была стальной. Похоже, правдивой оказалась легенда, гласящая, что все мечи ставшего ненужным войска переплавили в этот эшафот.

И здесь, наверху, я увидел, что поверхность сплошь покрыта несмываемыми пятнами крови. В них можно было различить десятки оттенков, которые, наслаиваясь друг на друга, составляли причудливый и красивый узор. Словно рассыпанные лепестки роз.

Опьянение совершенно некстати прошло. В голове, лишенной всяких мыслей, плыла звенящая пустота.

И в этой пустоте набатом прозвучал голос Вэра:

— Восславим короля! Его жертву и его подвиг! Восславим же обреченного на смерть! Во имя королевства!

Толпа взорвалась криком радости.

Я посмотрел в спину ординатора, стоящего у края сцены. Сегодня он был в кожаном камзоле, выкрашенном в синий цвет.

Он что, наряжается для казни?

— Слава Дельвару! — Вэр воздел кулак к небу.

Толпа ответила единым одобрительным возгласом. Я прикрыл рукой глаза. Такое бывает, — подумалось мне. Бывает, что преданность королевству застилает глаза. Позволяет оправдывать любую жестокость, любую гнусность. И — самое гадкое — превращает мерзость в высокий идеал.

Мимо прошагал сир Вэр, и я обернулся. Ординатор снял со стойки для оружия черную блестящую секиру с затейливым рисунком на изогнутом клинке и c рифленым древком. Это точно был не простой металл.

— Дайте мне меч, — сказал я не своим голосом.

— Если ты не убьешь мешок этим, мешок убьет тебя, — улыбаясь до ушей, сказал Вэр. Зубы у него сохранились отлично. — Если и он откажется, вас колесуют как изменников.

Преодолев отвращение, я принял секиру. Она была теплая на ощупь. Тяжелый клинок тянуло к земле. Я повернулся с секирой к обреченному.

Я действительно собираюсь это сделать?

Я повернулся к чиновнику.

— Ты что, оружия никогда не держал? — удивленно спросил Вэр, перестав улыбаться. За гомоном толпы его было почти не слышно. — Расставь руки пошире и не так близко к концу древка. Ну и целься точнее. Мне нравятся точные удары. Давай!

Я перехватил секиру. И почувствовал легкий толчок в руки — как удар сердца. Показалось? Едва ли…

Это не простое оружие — мелькнула искра понимания. Иначе почему казни проводятся именно им?

Шаг за шагом я подходил к обреченному, и ослепляющие мысли одна за другой вспыхивали у меня в голове.

Вот что нашел король Гертос Двадцатый в подземелье! Эта секира — тот самый артефакт. Казалось бы, как связана казнь с Куполом жизни? Именно этим — секирой.

Про артефакты ходит много легенд и преданий. Одни якобы даруют обладателю невидимость, другие — невероятную мощь, третьи — неуязвимость. В моих руках артефакт из числа последних. Каким-то образом он создает защитный купол для его обладателя и тех, кто оказался внутри.

Но, как говорится, все имеет свою цену. Купол существует, пока секира пьет кровь.

Я остановился на позиции для удара. Вопросы не отпускали меня. Почему обреченный не дергается, не пытается сопротивляться? Это же инстинкт, нельзя просто смириться со смертью! Не усыпляют же их из милосердия, я видел на прошлой казни!

Вспомнив совет Шоли, я не спешил поднимать секиру. Надо было убедить себя, что я сделаю это и не передумаю в последний момент.

И я понял, что не передумаю. Хотя я и чувствовал, что поступаю неправильно, решение, наконец, сложилось.

Я должен вернуться к Най. Уйти — значит обречь ее на смерть. Мне придется сделать это.

Я размахнулся секирой и обрушил ее на шею обреченного.

По заветам Шоли, удар был неделимым на два действия, но где-то на высшей точке время словно остановилось и моим глазам внезапно открылись вещи, которым раньше я не придавал значения.

Фразе няни: "ОПЯТЬ прибыла королевская делегация".

Форсированной близости со стороны совсем юной девушки.

Тому, что мешок слишком мал для обреченного.

Тому, что обреченный не шевелится — словно хочет мне помочь.

Все эти мысли пронеслись в одно мгновение, но остановить секиру было уже нельзя.

Голова шмякнулась об стальной пол, перевернувшись, и лоскут ткани слетел с нее. К красному небу устремились безжизненные голубые глаза. Нежное красивое лицо не выражало никаких предсмертных эмоций — ни гримасы боли, ни страха. Соломенные волосы укоротились вдвое. Это была Най.

По телу прошла мучительная судорога. Сердце забилось как бешеное. Каждый его удар отдавался мне в руки.

Я не говорил Най, что стал экзекутором. Она же мне не сказала, что была обреченной. Понимала, что я не смогу ничего изменить.

— Блестяще! — воскликнул чиновник за спиной. — Как кочан капусты отрезал!

Каким-то чудом древко не выпало из моих рук. Я повернулся к сияющему ординатору, посмотрел на него мгновение и, крутанув секиру, вонзил клинок ему в шею. По толпе прошел единый вздох испуга. Против ожиданий, голова Вэра не слетела с плеч, но накренилась набок, а клинок завяз в плоти. Кровь хлынула в сторону мощным фонтаном, падая на землю за эшафотом. Я отбросил тело ударом ноги.

Со всех сторон залязгала кольчуга — на сцену забирались стражники.

— Сдохни, пре!.. — крикнул один, но не успел договорить: я рассек его броню и вместе с ней живот. Развернувшись, ударил второго по голове. Сноп черных искр брызнул мне по глазам, когда шлем раскололся. Следующий стражник отбил удар, но при этом потерял половину меча. Воспользовавшись заминкой, я отрубил противнику руку по плечо.

Секира дарила силу. Невероятную силу…

Со стражниками было покончено. Я огляделся. Возле эшафота было пусто, толпа сместилась к двум узким выходам с площади. Там слышались отчаянные вопли — люди, пытаясь убежать, давили друг друга.

Я спрыгнул со сцены в толстый слой грязи и, волоча секиру за собой, пошел вслед толпе.

Я понял, что там, наверху совершил ошибку. Хоть оружие и осталось в моих руках, я все равно умер.

Меня больше не было. Я умер.

 

Секира вонзилась в обширную спину, обтянутую грязной хламидой, и разрубила хребет. Шаг на поверженное тело, размашистый удар — и шип-противовес воткнулся в чей-то стриженный висок на всю глубину. Разворот, быстрый толчок древком, чтобы было сподручней замахнуться. На землю, под ноги толпе упал субтильный старец в капюшоне — наверняка из числа голодных — и посмотрел на экзекутора с отчаянием и надеждой. Молниеносный удар оборвал его мучения.

Бить в спину — не много чести. Тем более безоружных. Но те, кто радуются неправедной казни, заслужили смерть.

Замах и удар. Толчок. Выпад. Удар. Еще удар…

Эллой шел, как ураган, выкашивая все, что не успело убраться с дороги.

Он остановился только когда остался один, оказавшись в начале мощенной брусчаткой улицы Старых Героев. Его лицо сделалось мертвенно-мраморным; роскошную гриву черных волос, собранных в хвост, словно пронизывали серебряные нити. До самой шеи Эллой был запачкан грязью и кровью. Древко секиры выскальзывало из рук.

Обернувшись, Эллой увидел целую груду тел, протянувшуюся до площади.

Что-то внутри него, еще живое, велело: не подходи! Иди вперед и не оглядывайся назад! Не смотри вниз и не открывай глаз!

Но он подошел.

Среди тел на залитой кровью брусчатке лежала молодая девушка с остановившимися карими глазами и длинными каштановыми волосами. Он была красива, очень — до тех пор, пока ее корсет и грудная клетка не оказались вскрыты лезвием секиры.

Как она оказалась здесь?! Почему очутилась среди толпы? Не могла она наблюдать за казнью и не должна была умереть!

Эллой поднял взгляд к Куполу жизни, но не увидел его за плотным красно-серым облаком, пеленой затянувшим все небо. Тогда Эллой закричал, что было сил, и его страшный нечеловеческий крик, кажется, был слышен по всей столице. Он схватил секиру обеими руками и начал бить клинком по брусчатке, ломая камень и высекая черные искры.

Исступление прошло так же внезапно, как и началось. Эллой бросил оружие и упал на колени рядом с мертвой девушкой. По щекам катились ледяные слезы. Затуманенный взгляд экзекутора скользнул по секире. Та беспрерывно дрожала, позвякивая металлом об камень. На ней не осталось ни сколов, ни царапин. Это выглядело странно, но не было времени размышлять.

Эллой обернулся и увидел за крышами домов угрюмую башню королевского замка. И это придало ему решимости.

Обтерев оружие об подол платья убитой им девушки, он аккуратно отрезал длинную прядь каштановых волос. Затем намотал ее по всей длине древка, чтобы секира не выскальзывала из рук, и связал на концах.

 

Возможно, подходить к главным воротам замка было не лучшей затеей. Возможно, следовало дождаться ночи или найти другой вход.

Но в ярости нет места мудрости.

Эллой стоял перед крепостной стеной, ощетинившейся десятками лучников меж каменных зубцов.

Хотя войско и распустили, стража королевского замка, конечно же, никуда не делась.

Через нее Эллою было не пройти. Понимал он или нет — это был конец.

Над стеной раздался короткий крик, и силуэты пришли в движение. Еще один возглас — и в небо устремились десятки стрел. Смертельным водопадом они полетели на экзекутора.

Тот отчаянно поднял секиру над собой, как щит, и упал на колено, ожидая самое худшее.

Но немного не долетая до Эллоя, стрелы начали отскакивать, как град об черепицу. Под их ударами на невидимом барьере появлялись чернильные пятна. Они увеличивались и соединялись, обрисовывая вокруг экзекутора черную защитную полусферу. Концентрический купол жизни: один внутри другого.

Поток стрел схлынул, и экзекутор опустил секиру. Черный купол тут же исчез.

Эллой задумчиво хмыкнул. Если он способен управлять внутренним куполом, то не может ли воздействовать на внешний?

Он взял секиру в одну руку, поднял ее высоко к небу и застыл.

Лучники, кажется, готовились к следующему залпу, но Эллой не двигался. Над стеной раздался короткий крик. Больше ничего не происходило. Прозвучал еще один возглас…

И в этот же момент небо пожелтело. Сквозь облако, оставив в нем огромную лохматую дыру, прошел гигантский шар первородного огня. Лучники, которым уже был отдан приказ, не сделали выстрел, увидев, что летит им на головы.

Массивный гул и оглушающий грохот заполнили пространство.

Огненный шар разрушил три башни замка, повредил четвертую и разбил крепостную стену, возле которой стоял Эллой. По улице прошла волна жара, от которой вспыхнули фасады ближайших домов, но концентрический купол оставил экзекутора невредимым.

Некоторое время тот стоял, смотря на полыхающий огонь, и боролся с искушением закончить все прямо сейчас. Потом он вспомнил Най и девушку с каштановыми волосами. Нет. Если у людей в этом мире осталась хотя бы капля любви — и не к королю или Дельвару, а друг к другу — надо дать ему шанс.

Эллой пошел сквозь пламя.

 

В тронном зале было тихо и прохладно — огонь сюда не добрался.

Эллой шел мимо колонн к трону, на котором восседал Гертос Двадцатый. Чем-то это походило на официальную встречу.

Трон был массивным и красивым с выгнутой спинкой, которую украшали два больших, как бы укрывающих сидящего крыла, покрытые серебром и золотом.

Гертос оказался плотным и дряхлым стариком с мертвенно-белым лицом и седыми клочьями волос, торчащими из-под жалкой короны.

Волосы Эллоя, поднявшегося к трону и приставившего секиру к горлу старика, были такими же белыми.

— Сир Эллой Веркраф на аудиенции у короля! — браво сказал Гертос Двадцатый. — Хочешь убить меня, м? А за что?

Эллой молча смотрел на короля.

— Ты ведь все уже понимаешь. М? У нас не было другого выбора. Ни у меня, ни у тебя.

Эллой медленно покачал головой.

— Хочешь знать, зачем был нужен ты, м? Все дело в тьме. При убийстве невиновного тот испускает немало тьмы, но недостаточно. Гораздо больше создает ее тот, кто убивает невиновного.

Гертос почесал подмышку.

— В твоих руках — секира Тьмы. Что еще можно было найти под землей, м?.. А над нами не Купол жизни. Это купол Тьмы, создаваемый секирой, и пусть тебя не обманывает его красный цвет. Тьма — не всегда черного цвета.

Эллою было не важно, что он говорит. Все, что он хотел, — скорее покончить с этим. Но немного странно убивать человека, который обращается к тебе. Поэтому все, чего ждал сир Веркраф, — когда король поставит точку в своем монологе.

— Понятно, не каждый человек, лишивший жизни другого, будет сильно сокрушаться, — продолжал Гертос Двадцатый. — Но мы старались найти подходящего. Каждый день. И нашли тебя, сир Веркраф. О! Сегодня, сир Веркраф, ты испустил столько тьмы, что секире хватит ее для поддержания купола на двести-триста лет вперед!

Король воздел перст с золотым кольцом.

— И объясни теперь, в чем моя вина, м? В том, что я дал жизнь тебе? Твоей возлюбленной? Вспомни мой подвиг, о котором поет ординатор, и посмотри на меня. Разве я злодей, м?.. Так что отдай мне секиру и вернись домой. Королевству нужен управитель ветряными мельницами.

Гертос замолчал, как будто надеясь услышать ответ. Эллой подождал немного и без замаха снес голову короля с плеч. Та отлетела к стене за колоннами. Корона звякнула об мраморный пол.

Из обрубка шеи не сочилось ни капли крови. С отвращением Эллой сбросил тело короля вниз.

— Можешь занять трон, — прозвучал голос Гертоса за колоннами. — Теперь он твой ПО ПРАВУ.

Затем стало тихо. Помедлив мгновение, Эллой сел на трон, уставившись стеклянным взглядом куда-то вперед.

Наконец-то он почувствовал облегчение.

Себе на колени новый король положил красную от крови секиру с локоном волос, обвитым вокруг древка. Секира то и дело подрагивала, и это означало, что Купол жизни держится.

Она билась вместо его сердца.