Sacrificium

 

Илья Шолеймович отвернулся от политической карты древнего Средиземноморья.

— Итак, студенты, — сказал он своим скрипучим голосом, — в результате осады Карфаген был разрушен, выжившие жители обращены в рабство, а вся литература уничтожена. Кроме трактата Магона о сельском хозяйстве, разумеется, известного в Риме ранее. Кто знает почему?

Вверх взметнулась рука Лёшки Сомина, большого любителя истории, в частности древней.

— Римляне хотели стереть память о злейшем враге, — ответил студент. Преподаватель начал курс истории Карфагена с того, что заставил слушателей выучить язык обитателей этого античного мегаполиса. "Пригодится хотя бы на экзамене", — коротко сказал тогда он, и к концу второго семестра почти весь поток худо-бедно изъяснялся на пуническом. Этот преподаватель умел влюбить в свой предмет. Алексей же просто был без ума от всего античного и болтал на языке пунов едва ли не так же свободно, как на обязательных древнегреческом и латыни.

— Возможно. Но ведь римляне не поступили так со знаниями других своих противников.

— Ну, например, римляне просто завидовали их достижениям.

— Может быть. Однако достоверные сведения у нас о разрушении Карфагена отсутствуют. Есть только предвзятые сочинения враждебно настроенных римских историков. Так что, для нас это загадка.

Алексей, сопя, плюхнулся обратно на жесткое сидение стула.

— Жалко, — шепнул он соседу. — Все бы отдал, чтобы своими глазами увидеть библиотеку Карфагена. Насколько запретные знания могли там храниться, чтобы римляне не пожелали иметь с ними ничего общего?

Но сосед промолчал, потому что был поглощен поеданием бутерброда.

 

***

Перед глазами все плыло. Только что Лёха шел по мостовой Ленинграда, прикрывая голову от противного мелкого дождя портфелем, как вдруг в лицо ему пахнул горячий сухой воздух. Парень едва не задохнулся от резкого перепада температур.

— Какого?.. — Сомин недоуменно уставился на возникшую перед носом каменную стену. Секунду назад ее не было, да и откуда взяться абсолютно сухой стене во время дождя? Зеленеющие пальмы и красноватый песок на мощеной булыжником улице тоже не вписывались в привычный ленинградский ландшафт.

— Нумидийцы совсем страх потеряли… — услышал парень краем уха разговор двух прохожих.

— Что? — вырвалось у него. Фраза была произнесена высокорослым мужчиной с курчавыми темными волосами и узким лицом на чистом пуническом языке. Удивила и одежда прохожего: длинная туника и кожаные сандалии. Произношение отличалось от того, которому их учил Шолеймович, но общий смысл был понятен.

— Глюки, — вытер пот со лба Лёша.

Ему стало жарко, как в бане. Куртку парень снял, оставшись в футболке и джинсах. Выйдя из узкого переулка, Сомин обнаружил, что стоит на возвышенности, а впереди открывается великолепный вид на огромный город, совсем не похожий на Ленинград. Прямо перед простым советским студентом-археологом простирались бесчисленные дома, многие из которых достигали высоты в шесть этажей. Фруктовые деревья росли на каждом свободном клочке земли, хотя эти островки зелени терялись на фоне рынков, дворцов и огромного кладбища. Три ряда высоких стен опоясывали город, отделяя кварталы друг от друга и от моря. Но более всего Сомина поразил порт.

— Офигеть! — восхищенно пробормотал Алексей, глядя на чудо инженерной мысли. Внешняя гавань для торговых судов имела форму прямоугольника. Несколько сот кораблей располагалось там. Сквозь прозрачную морскую воду Сомин видел выстланное гигантскими каменными плитами дно. Целый сонм рабочих при помощи замысловатых подъемных кранов производил погрузку и выгрузку грузов.

— Не может быть! — недоверчиво протер глаза молодой человек. Его внимание привлекла внутренняя бухта, отгороженная стеной и шлюзом от внешней. Там виднелись мачты самых настоящих боевых трирем, а остров с верфями и складами посередине не оставлял сомнений — это Котон, знаменитая карфагенская гавань.

Продолжая двигаться по улице и завороженно глядя на суда далеко внизу, он едва не оказался затоптан взводом пехотинцев в желтых туниках и белых панцирях с изображением золотых солнечных лучей, держащих в руках большие красные щиты.

— Прочь, чужеземец! — окрикнул его командир. — Дорогу священному отряду!

Отскочив в сторону и прижавшись к стене дома, Лёша подождал, пока солдаты пройдут мимо и внимательнее взглянул на то место, где находился. Стоял он прямо у входа в грандиозный храмовый комплекс. Если верить историкам, посвященный верховным богам местного пантеона, и вмещавший в себя во время празднований почти все население города.

Самую высокую точку посреди храмов занимала крепость Бирса — легендарное место основания Карфагена. Она-то больше всего и заинтересовала Сомина: по преданию именно там хранились тайные знания карфагенян.

— Стой, куда прёшь? — грозно поинтересовался стражник, до этого неподвижно стоявший в тени, отбрасываемой воротами в святая святых города.

— Я? — растерялся Лёха. — Просто заблудился.

— Чей ты раб? — не унимался страж ворот. — Где твой ошейник?

— Ничей! — залепетал Сомин. — Я вольный человек.

— Значит, ты шпион, — нахмурился караульный. — Эй, Адгербал, Гамилькон! Где вас черти носят?

На зов прибежали двое дюжих молодцев в кольчугах и с копьями в руках, на ходу нахлобучивая шлемы. Алексей сделал попытку улизнуть, но коллеги стража легко догнали его и повалили на землю.

 

***

— Имя, род, что умеешь, оскоплен ли? — безучастно спросил государственный работорговец. Сегодня ему предстояло продать уйму невольников, и он уже порядком устал, задавая товару одни и те же вопросы и записывая скучные ответы на глиняных дощечках.

— Алексей Сомин, — без энтузиазма отозвался Лёха. Перспектива стать рабом у богатого карфагенянина в наказание за попытку проникновения на запретную для иностранцев территорию совершенно не радовала.

— Алексиос Комнинос? — оживился торговец живым товаром. — Грек? Ты не похож на уроженца Эллады! Носом не вышел.

— Я из земель скифов, — почти не соврал парень.

— Ого! — удивился купец. — Варвар с греческим именем! Знатного рода?

— А то! — приободрился Сомин. — Самого знатного.

— Чудесно, — пробормотал пун, потирая руки. — За тебя много предложат. Читать и писать по-гречески умеешь?

— Умею немного.

— Замечательно, остальному там научат.

 

***

"Знатный юноша скифского происхождения, умеющий читать и писать по-гречески" был быстро продан за тройную цену в школу греческих философов.

— Работать станешь писцом. Будешь себя вести смирно, — предупредил Алексея покупатель — упитанный седовласый грек по имени Анаксимен, — обойдемся без наказаний. У нас народ по большей части добрый собрался. Все бежали от притеснений римлян туда, где наши знания еще в почете, а жизням пока ничего не угрожает. А ты сюда как попал?

Сомин изложил совершенно фантастическую версию о своем прибытии в город. Разинувший рот грек по дороге к школе наслушался басен о любви Алексея к дочери скифского царя, погоню разгневанного родителя за незадачливым любовником, попадании в плен к киликийским пиратам и хитроумный план побега. По сути, молодой человек пересказал сюжет пьесы, которую они с одногруппниками готовили для капустника.

— Невероятно! — воскликнул Анаксимен. — Ты непременно должен рассказать эту историю сегодня вечером за трапезой.

По приказу хозяина, к Алексею были приставлены две невольницы-ливийки, которые полдня отмывали, одевали и учили нового раба, как вести себя в присутствии господ. Они без умолку болтали, восхищаясь белизной кожи Алексиоса. "Как у благородного господина!" — благоговейно прошептала одна из них. "Ни единого шрама от плетки", — поддержала ее вторая.

Если бы не символ рабского положения — новенький железный ошейник с выбитым на нем именем — молодой человек мог бы даже посчитать все происходящее забавным приключением. Однако непривычные ощущения в области шеи не давали забыть о новом для студента статусе. Тем не менее, к ужину Сомин вышел в бодром расположении духа. Ему приказали стоять поодаль от низких столов, за которыми полулежали десять немолодых уже мужчин и четыре женщины. Они оживленно беседовали, не забывая уделять внимание всевозможным кушаньям, которые подносили рабы.

Алексей проголодался, но был так увлечен возможностью лицезреть классический симпосий, что позабыл обо всем на свете. Смущало молодого человека присутствие особ слабого пола, что не приветствовалось в Элладе, но, вероятно, допускалось греками вдали от родины.

— Говорят тебе, Неоклес, — сипло произнес жилистый лысеющий тип с козлиной бородкой, — Гасдрубал окончательно погубит сей славный полис. Римляне вот-вот припомнят Карфагену былые обиды, а он только лишний повод дает.

— Брось, Фриксос, — бросая в рот виноградинку, возразил ему жизнерадостный розовощекий старичок. — Сей досточтимый муж хотя бы что-то пытается противопоставить зверствам нумидийских кочевников Масиниссы. Пала Эмпория, захвачена Туска. Что дальше? Карфаген? Сколько еще сносить бесчестие?

— Гасдрубал — неотесанный мужлан, умеющий угодить толпе, — отрезал Фриксос. — Ему недостает как полководческого таланта Ганнибала, так и его ума. Будет уже о политике. Анаксимен, ты обещал нас развлечь сегодня.

— И не обманул! — воскликнул хозяин Алексея, подзывая парня жестом. — Сейчас раб порадует нас увлекательным повествованием.

Молодой человек под взглядами четырнадцати пар глаз смущенно начал пересказ своих "приключений", постепенно приободряясь и вставляя в историю все более красочные подробности. К тому же подали фалернское, одну чашу которого поднесли и Алексею, чтобы у рассказчика не пересыхало во рту. Он осушил кубок залпом. Алкоголь на голодный желудок развязал юноше язык, и к концу рассказа он заврался окончательно. Но реакция слушателей была благосклонной.

— Чудесная небылица, — сдержанно похвалил повествователя Фриксос.

Остальные оказались впечатлены историей гораздо сильнее. Алексею даже показалось, что одна из гречанок — девушка лет восемнадцати — раскраснелась чуть больше других, сопереживая рассказчику.

Впрочем, на этом вечер для Сомина закончился: Анаксимен отослал его прочь. На кухне парня покормили, затем управляющий домом раб указал ему место для ночлега, и Алексей провалился в тяжелый сон без сновидений.

 

***

Со следующего утра Алексей приступил к новым обязанностям. Сомин должен был записывать за учителями школы их изречения. Поначалу дело не ладилось, ведь техника письма на деревянных дощечках, покрытых воском, была знакома ленинградскому студенту-археологу только в теории. Впрочем, он быстро освоился и начал делать успехи, а придирался к нему лишь Фриксос, который Алексея по какой-то причине невзлюбил.

— Тупоголовый сын ослицы! — приговаривал философ, когда Сомин не успевал записать за ним очередную мудрость и переспрашивал. — Криворукий варвар! — брызгал Фриксос слюной, если Алексей записывал что-то неразборчиво.

Правда, криками дело и ограничивалось. Другого писца у школы не было, а возиться с воском и стилом философы считали ниже своего достоинства.

Алексей жадно впитывал крохи информации об окружающем мире, достигавшие его ушей через обрывки разговоров преподавателей школы, учеников и других рабов, которым дозволялось выходить в город. В основном это были сплетни, но даже им Сомин был рад. Парень узнал множество вещей, за которые любой историк с радостью бы продал душу дьяволу: особенности местной моды, кулинарные пристрастия карфагенян, специфику жаргона моряков — словом, ничего, что могло бы облегчить его участь или помочь вырваться из ловушки. По прошествии трех месяцев он по-прежнему оставался невольником в ином времени и чужой стране. Одной из немногих радостей для парня оказалась дочь Фриксоса Хара. После рассказа Алексея девушка регулярно бросала в его сторону томные взгляды, и парень каждый раз млел, ловя их на себе. Впрочем, взглядами со стороны девушки все и ограничивалось.

 

***

Мир перевернулся одним погожим весенним днем. В дом ураганом ворвался раб, которого обычно отправляли на рынок для закупки провизии.

— Война! — с порога крикнул он. — Гасдрубал выступил против нумидийцев.

— Решились все-таки, — проворчал Фриксос, не занятый в этот момент учениками. — Тем хуже для них.

Те, кто не разделял его пессимизма, принялись бурно обсуждать новость.

— Да, — пробормотал Алексей. — Карфаген будет разрушен.

— Смотрите-ка, у нас прорицатель завелся, — расхохотался преподаватель по имени Хрюсес, услышавший слова писца.

Алексей поднял голову и уперся в заинтересованный взгляд Фриксоса.

— А ну-ка, юноша, окажите нам честь, поведав ваше мнение по поводу войны, — насмешливо произнес он.

Сомин смутился, но совладал с собой:

— Гасдрубал потерпит поражение от войск Масиниссы, после чего Катон убедит сенат Рима, что Карфаген нужно разрушить. После длительной осады город падет, все его жители будут проданы в рабство, сам город будет уничтожен, а место, где он стоял — проклято.

После секундной тишины присутствующие дружно загалдели, словно стая чаек. Каждый старался перекричать остальных, чтобы выразить свое негодование дерзким словам. Лишь Фриксос как-то по-новому взглянул на Алексея.

На следующий день Анаксимен вместо зала для занятий повел Сомина во внутренний двор. Там его схватили под руки двое рослых рабов, привязали лицом к столбу и сорвали с него тунику.

— Никто не смеет пророчить гибель Карфагена! — укоризненно сказал хозяин Алексея. — Это вечный город. К тому же тут так велит закон, и если я тебя не накажу, голову отрубят мне.

С этими словами он сильно хлестнул парня по голой спине плеткой, которую всегда носил с собой. Сомин закричал — его еще никогда в жизни не били. Анаксимен ударил еще пару раз, а затем кивнул стоящему неподалеку смуглому пуну в богатых одеждах.

— Еще двадцать плетей, и совет геронтов будет удовлетворен, — сказал тот, сильно коверкая греческие слова. Анаксимен тяжело вздохнул, всем своим видом показывая, как школе будет тяжело без писца, и вручил плеть одному из рабов.

— Продолжай, — сказал он.

 

***

Очнулся Алексей от ласкового прикосновения к спине. Несмотря на всю легкость касания, тело пронзила острая боль. Парень издал протяжный стон и едва снова не потерял сознание.

— Тише, тише! — произнес знакомый женский голос. — Сейчас станет легче.

На спину полилась какая-то жидкость, и боль сразу утихла. Сомин с удивлением узнал в "сестре милосердия" Хару и тотчас уснул.

С пробуждением пришло осознание, что он уже не в школе. Помещение казалось незнакомым. Просторная светлая комната была обставлена скромно, но вряд ли предназначалась для раба. С трудом поднявшись с соломенного тюфяка, Алексей пошатнулся и едва не снес стоящую рядом с постелью статую бога врачевания Асклепия.

— Наконец-то! — просипел невесть откуда взявшийся Фриксос. — Я уже надежду потерял, что мои вложения окупятся.

— Зачем вы меня купили? — прошептал пересохшими губами Сомин.

— Разумный вопрос, юноша, — сказал философ, исподлобья поглядывая на Алексея. — Сам удивляюсь. Наверное, меня поразил твой трезвый взгляд на политическую ситуацию в Карфагене. Ты первый, кроме меня, конечно, кто увидел опасность, грозящую городу. К тому же ты нравишься моей дочери.

— Я…

— Дотронешься до нее — убью, — перебил Сомина Фриксос с мрачной усмешкой. — Однако будет об этом. Я собираюсь убедить совет геронтов принять важное политическое решение, и мне понадобится помощь сведущего человека для составления речи. У нас пять дней. Пока ты две недели валялся, вернулись остатки армии Гасдрубала. Этот мерзавец как всегда сбежал, а Рим теперь очень недоволен.

— Знаю, — вяло остановил философа Алексей. — Его приговорили к смерти, но он сбежал. В Рим отправили посольство с оправданиями. Бесполезно. Сюда уже плывет римский флот с восемьдесятью тысячами легионеров. У консулов приказ разрушить Карфаген.

— Ты пугаешь меня своей осведомленностью, юноша, — побледнел Фриксос. — Скажи мне, ты точно пророк или все же римский шпион?

— Ни то, ни другое, — осторожно начал Сомин, сомневаясь, что правду древний грек воспримет охотнее, — боги иногда открывают мне некоторые тайны, но делают это редко.

— Это сродни басням, которые ты рассказывал тогда за ужином? — строго спросил старик.

— Вовсе нет, — поспешил заверить его парень. — Я просто иногда могу предсказать некоторые события в будущем. И я могу попробовать спасти Карфаген с помощью своего дара.

— Поглядим, — задумчиво потеребил подбородок грек, — на что ты способен. Или ты получишь свободу, или умрешь в страшных муках.

 

***

— Как ты и говорил, легионы высадились в Утике, — нервно щелкая костяшками пальцев, пробурчал Фриксос. За неделю сухопарый философ развил бурную деятельность в совете геронтов, привлекая на свою сторону самых влиятельных людей в городе. К мнению грека прислушивались и раньше, а последние события оставили городские власти в растерянности. Карфагеняне не знали, что предпринять, и напористость Фриксоса, "предсказавшего" место высадки римской армии и все требования консулов, добавили ему авторитета. А после того, как подкупленный жрец Эшмуна подтвердил ритуальным гаданием слова Фриксоса, греку поручили руководить обороной города. Алексей старательно делился с новым хозяином всем, что помнил о третьей пунической войне.

— Оружие римлянам не отдали? — буднично поинтересовался Сомин, больше занятый рассматриванием белокурых локонов Хары, будто бы случайно прогуливавшейся по портику неподалеку. Девушка бросала в сторону новоиспеченного прорицателя влюбленные взгляды, и Алексею стоило больших усилий делать вид, что он их не замечает.

— Им не отдашь, — хитро усмехнулся философ. — Выдали самое плохое и негодное. Теперь эти варвары требуют, чтобы все жители покинули город. Разрушить они его хотят!

— Я предупреждал, — глухо отозвался Сомин.

— Кассандра тоже предупреждала троянцев, — рассмеялся Фриксос. Настроение у него было превосходным. — Ты бы видел, как геронты заламывали руки и голосили перед народным собранием. Кстати, теперь ты свободен.

— Да, рабов освободили, чтобы они могли защищать город, — кивнул парень.

— Я тебя не отдам! — воскликнул грек. — Чего доброго, убьют на стенах. Где я тогда стану узнавать будущее? Будешь прислуживать в храме Баала как свободный — храмовых служек и рабов в армию не забирают. Я уже договорился.

Впервые за всю беседу у Алексея проснулся интерес к происходящему. Нахлынувшая после получения плетей апатия отпускала юношу лишь на те короткие мгновения, когда Хара была в прямом поле его зрения.

Храм Баал-Хаммона находился в непосредственной близости от Бирсы, в которой хранились та самая утерянная литература. Сомин вновь почувствовал себя археологом.

— Хорошо, я буду служить в храме.

 

***

С верховным жрецом у Алексея быстро нашелся общий язык — древнепунический. Адонибал — грузный пожилой пун, густая черная борода которого была предметом зависти любого местного модника, сразу радушно отнесся к Сомину — сказывались теплые отношения с Фриксосом. А когда Алексей, задумавшись, вслух прочитал надпись на алтаре в святилище Баала, у жреца округлились глаза.

— Родной мой, ты точно из Скифии родом? У тебя нет финикийских корней? Этот язык давно забыт, и знают его только несколько жрецов нашего храма. Я слышал, ты прорицатель. Но это воистину чудо из чудес! Признайся, кто тебе является во время видений. Не сам ли Баал?

Сомин уклончиво ответил, что говорящие с ним боги не открывают имен, но предстают в образе яркого свечения.

— Я так и думал! — всплеснул руками Адонибал. — Решено! Будешь работать с самыми древними табличками. Под моим присмотром, конечно. Там есть такие, которые даже я не могу прочесть. Быть может, Баал-Хаммон откроет их смысл своему пророку?

 

***

Сомин упорно трудился над расшифровкой старинных рукописей и, к немалому удовольствию Адонибала, делал большие успехи. Однако сам Алексей недоумевал, что такого страшного разглядели римляне в сведениях о лунных и солнечных затмениях, описаниях морских путешествий в Африку и торговых сделок с аборигенами Британии и Пунта. Встречались, правда, описания обрядов, включающих человеческие жертвоприношения, но жрец заверил Сомина, что подобным в "этот просвещенный век" уже никто не занимается.

— Мы приносим в жертву только животных, — пояснил он. — Дикость, конечно, но иначе люди могут подумать, что мы отступаем от веры предков.

Осада города тем временем продолжалась. И, хотя римляне понесли ряд чувствительных поражений от горожан, руководимых Фриксосом, отступать они явно не собирались. Хитрый философ оказался талантливым стратегом и организовал столь успешную оборону, что подумывал о переходе в наступление.

Сомин продолжал жить в доме бывшего хозяина, хотя получал приличное жалование от храма и мог позволить себе собственное жилище. Через месяц он признался Харе в любви, и Фриксос, к немалому удивлению всех сторон, благословил их союз. Спустя девять месяцев у молодоженов родился мальчик. К несчастью, ребенок появился на свет калекой. Зато еще через год родилась чудесная здоровая девочка, по общему мнению, похожая на Алексиоса, как две капли воды.

Со временем Алексей свыкся с мыслью, что доживать свой век ему придется в Карфагене и стал искренне переживать за его судьбу. А дела у города шли неважно.

— Проклятые варвары! — неистовствовал Фриксос во время редких визитов в дом. Теперь он все больше времени проводил на стенах. — Гасдрубал потерял очередную армию в пустыне, запасы стрел подходят к концу. Того гляди, римляне нас возьмут измором.

— У меня есть план, — почесал бороду Алексей.

 

***

Бывший студент хотел "изобрести" порох. К сожалению, из школьного курса химии он помнил только, что нужны сера, селитра и древесный уголь. Этого добра в городе хватало, но в какой пропорции нужно смешивать ингредиенты, Сомин не помнил. Получавшаяся смесь шипела, испускала клубы едкого дыма, горела, но упорно не желала взрываться.

— Проклятие, отрок! — не выдержав вони от очередного эксперимента, рявкнул на Алексея Адонибал.

— Я для защиты города стараюсь, — смущенно оправдывался Сомин. — Еще пара опытов, и я у цели.

— Знаю и верю в тебя, — смягчился жрец, вытирая слезящиеся от дыма глаза. — В город заявился Гасдрубал и созывает совет геронтов. Я хочу, чтобы ты там был.

— Почему я? — удивился юноша.

— Узнаешь, — буркнул Адонибал, и Сомину не понравилось его выражение лица.

Совет геронтов заседал в Бирсе в просторном зале с мраморными колоннами по периметру. В обычное время отсюда открывался потрясающий вид на город и гавань внизу. Но сейчас все портил римский флот, покачивающийся на волнах на расстоянии нескольких стадиев от Котона. С другой стороны вид закрывало облако густого черного дыма — видимо, в один из домов попал зажигательный снаряд из онагра.

В зале уже находились тридцать геронтов — старшие представители знатнейших родов города. Были тут и верховные жрецы всех богов, Фриксос, а также Гасдрубал — мускулистый смуглокожий человек с неприятным лицом, предводитель карфагенского простонародья.

— Сограждане, — начал Гасдрубал, едва распорядители убедились, что все приглашенные собрались, — мы живем в тяжелые времена, когда отечество в опасности.

Раздался неодобрительный свист геронтов, вспомнивших, кто именно является виновником "тяжелых времен". Народный лидер проигнорировал возмущение и продолжил:

— Я пришел напомнить вам, что наши военные поражения не случайны. Мы отошли от традиций предков.

— Что ты имеешь в виду? — выкрикнул один из жрецов.

— Мы перестали приносить жертвы нашим богам.

— Жертвенные животные забиваются сотнями, — сухо парировал Адонибал.

Гасдрубал засиял.

— Животные! Когда последний раз в жертву Эшмуну или Мелькарту приносили людей, а Баал-Хаммону детей? Боги отвернулись от нас за это кощунство!

Геронты одобрительно загалдели.

— Двести лет мы не приносили в жертву людей! — гневно заявил жрец Эшмуна Гелиобал, перекрывая гомон.

— Да! — торжествующе заревел Гасдрубал. — И с тех пор неудачи преследуют наш любимый город. Мы проиграли две войны римлянам и скоро проиграем третью, если не делать, как прежде.

Жрецы растерянно переглядывались, желваки играли на скулах Фриксоса, а геронты принялись оживленно обсуждать слова оратора. Последний выждал паузу и продолжил:

— Мне было послано божественное видение! С риском для жизни в подземельях Утики мне удалось добыть тайное знание наших предков! — заявил он. — Я знаю, как призвать самого Баал-Хаммона.

— И что же нужно для призыва бога? — не сдержался Фриксос, придав интонации как можно больше ироничности.

— Кровь всего одного ребенка, — пугающе спокойно ответил Гасдрубал. — Я уже разговаривал с повелителем.

Воцарилась зловещая тишина. Прервать ее осмелился лишь Адонибал, шагнувший вперед, чтобы приказать страже арестовать святотатца. Однако он успел лишь вымолвить:

— Ты…

Яркая вспышка осветила тело верховного жреца. Только горстка пепла осталась на том месте, куда шагнул Адонибал. Гасдрубал, самодовольно ухмыляясь, окинул взглядом присутствующих. Других желающих перечить не нашлось, и он громкоо заявил:

— Подготовьте все к первому жертвоприношению. Отныне я верховный жрец Баал-Хаммона.

 

***

— Теперь я понимаю, как ему удалось проскользнуть в осажденный город, — Фриксос мерил размашистыми шагами портик, не замечая начинающуюся песчаную бурю. — Но как ему удается творить чудеса, Геката его побери?

Алексей тоже задавался этим вопросом. Он и сам попал в прошлое мистическим образом, но гасдрубаловы чудеса давали перемещению во времени фору. Убийство Адонибала потрясло парня до глубины души.

— Он еще, кажется, и погодой управлять умеет, — кивнул Сомин, обнимая подошедшую Хару. — Готов спорить, что эта буря — его рук дело. Хорошо хоть, римлянам она мешает гораздо сильнее, чем нам.

— Ты прав, сын, — согласился Фриксос. От командования грек был отстранен приказом Гасдрубала как инородец, но продолжал переживать за город. — Только вот римлян буря надолго не задержит. Остается надеяться, что все идет, как должно.

— Сильно сомневаюсь, — глядя на приближающийся к дому отряд стражи, ответил Алексей.

С момента установления диктатуры Гасдрубала Сомина не покидало ощущение, что грядет нечто ужасное. В трудах римских историков никаких чудес упомянуто не было, и это беспокоило юношу больше всего.

Стражники прошли к портику и бесцеремонно оттеснили Фриксоса и Хару от Алексея.

— Именем Баал-Хаммона, — изрек их командир, боязливо поглядывая на хозяина дома. — Алексиос Комнинос должен незамедлительно явиться в храм Баал-Хаммона.

— Зачем? — хором воскликнули Алексей с тестем.

— Говорить с богом.

 

***

Стража проводила Сомина до входа в храм и осталась за дверями, которые сами собой захлопнулись, как только он переступил порог. Гасдрубал, облаченный в робу верховного жреца, поджидал его у алтаря.

— Подойди, отрок. Тебе выпала великая честь говорить с повелителем, — сказал новоявленный первосвященник, и эхо гулом разнесло его слова по храму.

Гасдрубал взмахнул рукой, и на алтаре вспыхнуло пламя. Подняв с пола украшенную драгоценными камнями чашу, он выплеснул ее кровавое содержимое в огонь. Алексея обдало жаром, когда пламя взметнулось к потолку.

— Я ждал тебя, студент, — слова, произнесенные на чистом русском языке, вызвали у Сомина дрожь в коленках. — Подойди поближе.

Неведомая сила заставила парня сделать несколько шагов вперед. Алексей медленно приближался к алтарю, не в состоянии противиться зову Баала. Над жертвенником парило облачко дыма в форме человекообразного существа с двумя рогами во лбу. С удивлением Сомин отметил, что лицо этого монстра странным образом ему знакомо.

— Я все-таки сплю, — ущипнул себя молодой человек.

Облако разразилось хохотом.

— Алеша, не будь ребенком, — укоризненно сказало оно. — Это я, твой учитель.

— Баал Шолеймович Хаммон? — невольно улыбнулся Алексей.

— Можно и так сказать, — хихикнуло существо. — Я многолик.

— И что же нужно от студента-недоучки божеству?

Облачко увеличилось в размерах, на мгновение приняло полностью человекообразную материальную форму, а затем резко съежилось обратно.

— Видел? Я слаб, — печально сообщил Баал. — Больше двух тысяч лет и последние силы я потратил на то, чтобы найти достаточно одаренного человека — тебя, выучить языку и переместить сюда. Ты нужен мне, чтобы восстановить могущество.

— А потом умереть?

— К чему мне жертвы, не приносящие пользы? — тон божества посуровел, а затем смягчился. — Ты не только останешься жив, но будешь вознагражден. Хочешь остаться здесь моим верховным жрецом вместо этого жалкого червя? С моей помощью ты сокрушишь все народы мира и будешь ими править от моего имени. Или, быть может, тебе приятней будет вернуться в родной Ленинград и стать генсеком? Все, что пожелаешь. В СССР сейчас благодатная почва для установления моего культа…

Алексей поскреб пятерней затылок, обдумывая открывающиеся перспективы.

— Ладно, что делать-то?

— Мне нужна особая жертва по особенному ритуалу, — вкрадчиво сообщило облачко. — Этот недоумок, мнящий себя жрецом, был едва в состоянии прочитать простейшую инструкцию, которую я оставил для своего призыва. Отправляйся в подземелье Бирсы и ищи папирус с описанием церемонии там. Доверить это дело больше некому. Иди же и найди его. После поговорим.

 

***

Повелением Баал-Хаммона Алексея беспрепятственно пустили в хранилища Бирсы.

— Большая честь? — подмигнул ему один из стражников.

— Угу, — буркнул в ответ парень, поглощенный своими мыслями. Ему казалось подозрительным такое внимание со стороны высшей силы к своей персоне. "Что же там за особая жертва такая?" — подумал Сомин.

Библиотека сокровенных знаний Карфагена поразила Алексея не столько размерами, сколько обилием пыли. Сюда давным-давно не ступала нога человека. Лишь одинокая цепочка следов вела вглубь таинственного темного подземелья мимо стеллажей со свитками и табличками.

— Следы свежие, — сказал вслух Сомин, и эхо гулко повторило его слова.

— Господин, вам нужен свет? — раздался за спиной голос охранника.

— Если можно, — попросил парень, и зал тут же залился неярким, но все же вполне достаточным для работы светом. Присмотревшись, Алексей увидел хитроумную систему бронзовых зеркал, обеспечивающую освещение подземелья.

— Кто заходил сюда до меня? — спросил он.

— Покойный верховный жрец, господин.

Сомин решил для начала пойти по следам Адонибала. Наверняка тот знал, куда направлялся, и Алексей решил, что вторжение в столь заброшенное хранилище не было случайным.

Цепочка следов привела исследователя к отдельно стоящей секции с папирусными свитками. На двух из них слой пыли был нарушен.

— Ну-ка, посмотрим, — беря в руки первый, прошептал Сомин.

Свиток оказался ветхим и заметно крошился в руках. Алексей бережно развернул древний текст. "Славься Баал милосердный, будь милостив к нам грешным, прими великую жертву и помоги нам. Возьми от нас младенцев каждого пола каждого из племен сего града по первенцу от каждой матери, обрети силу их крови и обрати ее против врагов наших", — бледнея, прочитал начало ритуала молодой человек.

Осторожно отложив папирус, Сомин развернул второй свиток. Этот текст был написан на другом диалекте финикийского языка и, вероятно, на сотню лет позже. "Жалкий смертный, призвавший демона! Разве неведомы тебе были последствия? Искал ли ты славы или богатства, знай, что сделка с силами дьявольскими всегда приводит к беде. Вкусив крови раз, злобный демон не сможет остановиться и будет требовать все новых жертв. Не верь его посулам и обещаниям, ибо нечестивы они. Ежели осознал ты свою вину и возжелаешь исправить причиненное зло, сотвори следующее…"

В самом конце свитка виднелась свежая приписка "поступи правильно".

Рядом со свитками лежала восковая табличка. На вид она была совсем новой. Сомин взял ее и прочитал: "Друг мой! Двести лет назад наши предки остановили Баала, пожелавшего уничтожить этот мир. Мой пращур убил верховных жрецов и переманил на свою сторону остальных. Вместе они внесли изменения в ритуалы, чтобы древнее зло утратило могущество. Они наивно верили, что перестав приносить человеческие жертвы, мы сможем избавиться от него навсегда. Увы, случилось страшное: демон снова набирает силу. Возьми указанный мной свиток и сделай, как там написано. Быть может, это единственный способ все исправить. Если же римляне будут угрожать городу, сожги все библиотеки. Столь опасные знания не должны достаться врагам. Мои друзья окажут тебе помощь. Я не смею тронуть мудрость предков, но у тебя все получится. С верой в тебя, Адонибал".

Потрясенный Алексей поспешил в дом Фриксоса, чтобы еще раз изучить свитки. Нехорошее предчувствие заставило его сердце колотиться сильнее, когда он увидел сидящую на пороге Хару. Ее лицо было похоже на восковую маску. Сомин вопросительно взглянул на жену.

— Тот ненавистен мне, как врата ненавистного ада, кто на душе сокрывает одно, говорит же другое… — процитировала гречанка слова Гомера.

— Что случилось? — поменялся в лице Алексей.

— Приходила стража. Они забрали наших детей. Отец пытался помешать им, и его убили. Это все из-за тебя!

— Проклятье! — прорычал Сомин.

— Уходи и больше не возвращайся, — бросила Хара, отворачиваясь. — Теперь это не твой дом.

— По первенцу каждого пола? — криво ухмыльнулся парень, направляясь в сторону храмов. — Это мы еще посмотрим.

На полпути Алексея окликнули.

— Кто меня зовет? — остановился Сомин, настороженно озираясь.

— Я, — фигура в балахоне откинула капюшон с лица.

— Гелиобал? — не веря своим глазам, воскликнул Алексей. — Я думал, тебя убили прихвостни Гасдрубала.

— Не так-то легко сразить жреца Эшмуна, — хмыкнул Гелиобал. — Даже отступника. Ты читал послание Адонибала? Только он и я знали подробности. Двести лет прошло с тех пор, как нашим предкам удалось искоренить поклонение демону, заменив его фальшивкой, а он все не уймется. Теперь только тебе по силам его остановить.

— Почему это?

— История всегда повторяется, — грустно заметил жрец. — Восемьсот лет назад наши предки бежали из Тира, что в Финикии, спасаясь от преследований царя, силой насаждавшего культ Баала. Они основали город здесь. Череда неудач преследовала их вначале. Карфаген завоевывали то ливийцы, то нумидийцы. И тогда среди нас появился чужестранец вроде тебя, знающий наш язык. Он сумел призвать Баала в этот мир, принеся городу удачу, но обрекая его на череду кровавых жертв. Со временем аппетиты демона росли. Сначала он хотел одну жертву в месяц, а уже двести лет назад тысячу. Тысячу детей нужно было отдать безутешным родителям на благо города. У предка Адонибала лопнуло терпение, и он возглавил заговор.

— Понятно, — протянул Алексей. — Но причем тут я?

— У того чужеземца, как и у тебя, были видения будущего. Ты избран Баалом! Странно лишь то, что не ты его призвал. Адонибал хотел убить тебя сразу, как только заподозрил, кем ты можешь быть. Но у него не поднялась рука, и он взял тебя под присмотр. А потом, когда понял, что не ты призвал демона, было уже поздно.

— Но у меня не было никаких видений! — возразил Алексей. — Хотя я действительно избран. Я должен вернуть ему силу.

— Это наш шанс! — широко улыбнулся Гелиобал. — Он подпустит тебя ближе других. Ты готов?

— Да. Но мне нужна твоя помощь.

— Все, что в моих силах, — поклонился жрец, узнав, что нужно сделать. — Удачи тебе!

 

***

— Ты нашел свиток? — зычно поинтересовалось рогатое облако на пуническом, едва Сомин переступил порог храма. В просторном зале для жертвоприношений было людно. В основном знатные карфагенские семьи с детьми, но мелькали и лица других национальностей.

— Нашел! — сказал Алексей, пытаясь отыскать своих детей. Сына держал на руках плечистый жрец, стоящий за спиной Гасдрубала. Мальчик хныкал и звал маму. Девочку же укачивала какая-то дородная тетка, стоящая в толпе слева от Сомина.

— Изучил, я надеюсь? — спросил Баал-Хаммон уже по-русски.

Алексей кивнул.

— То есть, ты понимаешь, что жертвы должны быть добровольными?

— Понимаю. Хрен тебе, а не добрая воля.

— Принципиальный дурачок, — ласково сказал Баал. — Тебе так дороги эти дети из чужого для тебя времени? Я постоянно забываю, как сильно вы смертные беспокоитесь о потомстве. Будут у тебя другие отпрыски. Хочешь, пять детей еще будет? Все здоровые, крепкие, умные. Извини, но жертва нужна "каждого племени по первенцу от каждой матери", так что оба твоих…

— Иди к черту.

— Зря ты так, — укоризненно покачал головой Баал-Хаммон. — Сам же говорил, что все бы отдал, чтобы посмотреть на библиотеку Карфагена. А я дал тебе не только посмотреть, но и потрогать, и почитать. Где же благодарность?

— Ты мне жизнь сломал! — возмутился Сомин.

— Неужели? — хмыкнул демон. — Я тебя заставил заводить в Карфагене детей? Если хочешь, после ритуала я перенесу тебя домой, и ты не будешь помнить ничего из случившегося здесь. Не будет чувства вины, и никакого раскаяния. Подумай!

Алексею пришла в голову мысль, что и правда было бы здорово просто все забыть и вернуться домой в размеренную советскую действительность. Он потряс головой, отгоняя навязчивое видение ленинградских улиц.

— Да, — словно прочитав его мысли, продолжил уговоры Баал. — И ты спасешь восемьсот тысяч жизней. Разве не достойный поступок? Это хорошие люди. Ты мог сам убедиться, что ничего дурного в них нет.

— Кроме желания принести в жертву детей!

— Люди хотят спасти свой город. Тебе ли их винить? Они сами просят меня принять их жертву. Я восстановлю силы и всех спасу. Дело только за тобой. Что тебе эти дети? Один калека, вторая женского пола. В этом мире их ждут презрение, насмешки и унижение — вот уготованный им жизненный путь.

— Я просто не смогу, — одними губами промямлил Сомин, стискивая в руках мешок, с которым пришел.

— Отцы приносят в жертву своих детей, — сказал Баал-Хаммон. — Так было всегда, но для тебя я сделаю исключение. Просто перескажи Гасдрубалу содержимое свитка. Он сделает все сам. Торопись, римляне уже пошли на решающий приступ.

Прислушавшись, Алексей уловил отдаленный грохот. Похоже, окончательно обвалилась стена, которую враги уже несколько месяцев пытались разрушить.

— Город обречен, если ты не примешь решение прямо сейчас.

Алексей обнаружил на себе сотни молящих взглядов. Последние несколько фраз Баал сказал на пуническом, чтобы все поняли.

— Спаси нас! — истерично взвизгнула одна женщина.

Люди протянули к Алексею руки в мольбе, многие встали на колени.

— Ладно, я сделаю это.

Решение далось Сомину с трудом. Пришлось выбирать, кого спасать, и ни одно из зол не было меньшим. Решительным движением Алексей выхватил из-за пояса маленький стеклянный шарик и с силой швырнул его на каменный пол храма. Пространство вокруг тут же наполнилось едкими клубами желтого дыма — химические опыты все же пригодились. Пока жрецы кашляли и пытались протереть слезящиеся глаза, Алексей вытащил из принесенного мешка мех с водой, подскочил к жаровне, полоснул по меху ножом и выплеснул содержимое прямо на угли. В точности как было написано во втором свитке.

Безумный вопль Баала разорвал воцарившуюся на миг тишину, и облако обжигающего пара заполнило весь храм. В тот же самый момент по всему городу загорелись все хранилища со свитками — Гелиобал не подвел.

 

***

Эмилиан Сципион долго смотрел на пылающий город, отданный им на разграбление войскам.

— Будет некогда день, и погибнет священная Троя, с нею погибнет Приам и народ копьеносца Приама…

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил стоящий рядом Полибий своего покровителя и ученика.

— Боюсь, когда-нибудь такую же весть принесут и о Риме, — ответил Эмилиан. — Странные эти пуны. Яростно сражались три года, а потом просто прекратили сопротивление. Зачем они подожгли себя в храмах? Зачем сожгли все библиотеки, но не тронули хранилища с золотом?

— Может быть, не хотели, чтобы нам что-то досталось?

— Я и говорю, странные.

 

***

— Эй, человече, с тобой все в порядке? — крестьянин потормошил за плечо лежащего прямо на пашне молодого мужчину в богатых старинных одеждах. Несмотря на юные черты лица его виски уже тронула седина. Рядом на земле лежал младенец, завернутый в пеленки, и слабо попискивал.

"Не пьяный, а чудной какой-то", — подумал землепашец, воровато озираясь и отчаянно борясь с грешными мыслями об ограблении и убийстве. Останавливала не столько богобоязненность, сколько рука человека, лежащая на рукояти кинжала.

— Где я? — слабым голосом откликнулся незнакомец. Говорил он по-гречески, но так странно, что пахарь на всякий случай осенил себя крестным знамением.

— Во владениях басилевса в Пафлагонии, мил человек.

— А который нынче год? — поднимаясь с земли и подбирая ребенка, задал странный вопрос мужчина.

— Шесть тысяч пятьсот восемьдесят второй.

— Тысяча семьдесят третий?! — удивленно воскликнул загадочный человек, посчитав что-то в уме.

Ребенок заплакал, требуя еды и внимания. Бережно прижимая к себе дитя обожженными руками, мужчина нежно прошептал:

— Тише, Аннушка. Все будет хорошо.

— Как звать-то тебя?

— Алексей Сомин, — ответил Алексей, уже шагая прочь.

— Комнинос? Ты часом не родственник покойному басилевсу Исааку Комнину? — донеслось до него сзади.

— Кто знает! — крикнул в ответ молодой человек. — Наверное, племянник.

Пахарь усмехнулся в усы и продолжил свой нелегкий труд, пожав плечами. Каких только чудаков не встретишь в эти смутные времена.

 

До воцарения императора Алексея I Комнина оставалось каких-то восемь лет.