Ночь перемен

Если бы их могли увидеть люди, то Роман предстал бы перед ними высоким молодым мужчиной с гладко выбритым лицом, тонкими губами и заострённым подбородком, а Михаил — низкорослым, с густой седой бородой и чуть приплюснутым носом, стариком. Но их внешний вид был недоступен для людского зрения. Поэтому выбежавшая из подъезда женщина не заметила смотрящего в окно одной из квартир Ученика, прошла сквозь застывшего на узкой дорожке Учителя. Она бросила пакет с мусором в контейнер и, вздрагивая под порывами холодного осеннего ветра, просеменила обратно к дому.

— Учитель, зачем мы здесь?

— Сегодня решается судьба одного из Светлых, — спокойно ответил Михаил. — И я его Хранитель.

Неслышные ни для кого голоса слились с тихим шелестом пожелтевшей листвы, с гулом мчащихся по ночному городу автомобилей, оставили равнодушной скрывшуюся за железной дверью женщину.

***

Душераздирающий крик прорезал повисшую в комнате тишину. Он выполз за дверь, вытянулся через открытую форточку на улицу, а потом также внезапно стих, сменившись громким всхлипыванием. В ту же секунду громыхнул истерический, местами надрывающийся смех. Хохот метнулся по соседним квартирам, будя жильцов, заставляя вскакивать во сне стариков и детей.

Степан, продолжая ржать, сбросил пепел с сигареты на пол и придвинулся ближе к столу — старый местами прожжённый диван протяжно застонал под его тяжёлым двухметровым телом. Глядя на худощавого с плешью на голове мужика, уплетающего макароны с тушёнкой, Кулигин проговорил:

— Ты, Коришь, как всегда... Ик!!! ...рассказываешь тупые анекдоты. Хотя сам выглядишь в этом момент как клоун, блин. Правда, дорогая моя Мариночка? — Хозяин квартиры положил огромную ладонь на колено сидящей рядом рыжеволосой девицы и медленно повёл рукой под коротенькую юбку.

— Чё? Ну, куда! А? — хриплым голосом буркнула она, но останавливать Степана не стала, а лишь тихо добавила: — Жена рядом. Сигарету дай. А?

— Жена? — "Ухажёр" перевёл косой взгляд на практически сползшую с кресла под стол Людмилу. С её губ мелкими каплями стекали слюни, худые длинные руки провисали, касаясь кончиками пальцев пола. Голова женщины слегка приподнялась, потом вновь упала на маленькие, прикрытые светло-зелёной блузкой, груди.

— Жена... Ик! Твою мать! Уплыла. Коришь, разливай.

Худощавый плюхнул в три стакана "эликсира жизни". Над последним перевернул бутылку горлышком вниз и, отсчитав капли, печально вздохнул.

— Стёпыч, водяра закончилась.

— Ерунда! Ик! — Кулигин извлёк из кармана рубашки — некогда белой, а сейчас грязно-серого цвета — несколько мятых купюр и небрежно бросил на стол. — Дуй в магазин.

— О! Живём, — глядя стеклянными глазами на деньги, пробубнила рыжеволосая.

— Людка сёдня детские получила. Ик! — Степан ухватил Марину за плечи и подтянул к себе. — Коришь, ты чё там в окна пялишься? Чертей увидел. Давай беги, пока магазин работает.

Худощавый встрепенулся.

— Да показалось, будто какой-то хмырь за нами подглядывает. — Он уверенным движением сгрёб деньги и, переступая через валяющиеся на полу бутылки, разгоняя висящее в комнате марево, поплёлся к выходу.

— Купи, каких шпрот, а то эти долбанные макароны достали! Ик! — прокричал ему вдогонку Кулигин.

Плач, доносившийся из соседней комнаты, стал громче. Писк резанул слух.

Степан небрежно пнул ногой пьяную жену и гаркнул:

— Слышь, мамаша, ребёнка успокой. Сколько он орать будет?

— Слышь, папаша, — не поднимая головы, промямлила она в ответ, — это и твой сы-но-чек.

— Чё ты вякнула! Ик! — Степан вскочил, норовя преподать жене очередной "урок правильного поведения", но ухватившая его за руку Марина остудила пыл.

— Оставь ты эту дуру. Лучше развлеки скучающую красивую девушку. А? — Она улыбнулась, оголив беззубый рот, и прижалась к мужчине.

Людмила убрала упавшие на лицо пряди спутанных жирных волос, с трудом поднялась на ноги. Не глядя на воркующую пару, вывалилась в коридор и, держась руками за стену, тяжёлыми шагами направилась в детскую комнату.

***

— Почему он создал их такими... разными? — негодующе спросил Ученик, глядя как согнувшуюся возле двери Людмилу выворачивает наизнанку.

— Бог их не создавал. — Михаил прошёл сквозь стену в детскую, Роман проследовал за ним.

— Так кто тогда? Неужто дья...

— Нет, — перебил его Учитель

Он склонился над кроваткой и лучезарно улыбнулся. Девятимесячный мальчик перестал плакать, прижал ручки к груди и устремил большие зелёные глаза в пустоту перед собой — малыш увидел Ангела.

— Всё наоборот. Это люди создали и бога, и чёрта, и нас с тобой. Вспомни свою земную жизнь, Роман. Как просто: напиться, сесть за руль, сбить женщину, а потом свалить всё на происки сатаны.

— Как говорится: бог — для светлой надежды, а дьявол — для разорванной одежды, — задумчиво проговорил Ученик.

— Люди творцы своей жизни. Не адские твари убивают, грабят, насилуют, и не бог спасает из пожаров стариков, лечит тяжелобольных. Человек многогранен, он способен создать множество прекрасных вещей и в то же время уничтожить и себя, и других.

— Тогда зачем нужны мы, если всё в людских руках?

— У людей слишком много страхов, — не сводя нежного взгляда с малыша, спокойным голосом ответил Михаил. — Они боятся будущего и прошлого, одиночества и толпы, жары и холода, голода и изобилия, но самая опасная фобия — боязнь перемен. Она ослепляет, заставляет считать даже крайне порочный образ жизни — единственным возможным, безальтернативным, не имеющим выхода. Призвание Ангелов давать людям придающую силы надежду.

Дверь за их спинами со звонким скрипом открылась. Людмила с белым словно мел лицом нетвёрдой походкой подошла к кроватке и, какими-то рваными неуверенными движениями, подняла валяющуюся на полу подушку.

Роман вздрогнул.

— Она же... Она же его убьёт.

Михаил положил руку на плечо Ученика и тот смиренно отступил.

***

— Хватит орать! Почему ты не сдохнешь!? — Людмила всхлипнула. — Тварь! Ты мне всю жизнь испортил! Это всё из-за тебя! Задушу!

Противный кислый вкус во рту, затуманенные разрозненные мысли в голове, дикое желание быстрее вернуться за стол — ей было плохо. Казалось, единственное спасение, решение всех проблем — это избавиться от маленького чудовища. Людмила приблизила подушку ближе к ребёнку... Мать хотела убить сына, а он ей нежно улыбался.

— Г-е-е-э-э. Хи-и.

Приоткрытый беззубый ротик, круглые мягкие щёчки, пушок на головке.

— Хи-и-и-х.

Женщина выронила подушка, осела на пол и зарыдала.

— Ванечка, Ванечка...

И вновь злоба на несправедливую и жестокую жизнь отступила, сменившись неокрепшей материнской любовью. Людмила взяла ребёнка на руки и прижала к себе. В глубине её заблудшей души зазвучала тихая соловьиная трель.

— Ванечка, сыночек...

Она схватила висящую на краю кроватки сухую пелёнку и закрутила ею голые ножки. Маленькая ручка легла на мокрую от слёз щёку.

— Ты хочешь кушать? Сейчас, сейчас...

Как раз в тот момент когда Людмила, нежно прижимая к себе ребёнка, вернулась к столу, Коришь уже открывал новую бутылку.

— О, Людка, ты, где пропала? Садись, тяпнем.

— Подожди, — отмахнулась она и повернулась к заигрывающему с Мариной мужу: — Стёпачка, дай денег. Я в магазин за детским питанием сбегаю.

— Уже закрыли, — влез в разговор Коришь.

— Так есть ночник. Всего-то через пару домов отсюда.

Степан сунул руку под майку и небрежно почесал живот.

— Люд, тебе что, делать нечего? В ночнике всё дороже раза в два. — Он взял со стола жёлтую с изображением верблюда пачку сигарет. — На кухне... Ик! Да скока можно! На кухне есть ещё одна упаковка "Мишутки". Ну, та, которую соседка отдала. Накорми, положи спать и дуй к нам. Скоро самое интересное — танцы.

— Стёпа, там срок годности два месяца назад закончился. — Людмила повысила голос. — Дай денег!

Хозяин дома изменился в лице. Блестящие глаза сузились.

— Ты будешь указывать, что мне делать в моём же доме? Дать тебе денег? Получи!

Несмотря на свои габариты и количество выпитого спиртного, расстояние до своей жены Кулигин преодолел мгновенно. Левой рукой он небрежно выхватил у женщины ребёнка, а правой, сжатой в кулак, нанёс удар в скулу. Людмила вскрикнула и рухнула к ногам изувера.

— Денег захотела! А может, чтоб не тратиться, выкинем твоё отродье? Вот, мусорный контейнер как раз в паре метров от окна. Я доброшу. — Степан оттолкнул в сторону Кориша, отстранил Марину.

Ванечка вновь заплакал.

***

— Учитель, может, вмешаемся? — взволнованно шепнул Роман.

Михаил замотал головой.

— Мне тоже тяжело на это смотреть, но сейчас вмешиваться нельзя — этот этап они должны пройти сами.

***

Людмила знала — муж выполнит свою угрозу. Поэтому, не поднимаясь с пола, словно побитая дворняга тихо "заскулила":

— Не надо, Стёпачка. Пособие. У нас не будет пособия.

Кулигин замер.

— Не можешь его успокоить? — Он ехидно усмехнулся. — А я вот могу.

Степан промочил палец в стакане с водкой и провёл им по губам ребёнка. Ванечка скривился, попытался повернуть голову в сторону, но сопротивляться сильным рукам взрослого он не мог.

— Стёпачка, не надо, — вновь взмолилась Людмила.

— Заткнись, дура. Сама виновата. — Мужчина всунул мокрый палец в детский ротик. — Вот и всё. Ложи в кровать, скоро вырубится.

Женщина схватила вопящего сына и выскочила из комнаты.

— Стёпыч, а ты не перегнул? — Коришь проводил её безразличным взглядом.

— Родишь своего спиногрыза, будешь воспитывать по-своему. Лучше давай наливай, — буркнул Кулигин и рванул к Марине.

— Иди ко мне, красотка.

***

Ванечка перестал плакать, а лишь изредка попискивал и ворочался с боку на бок. Прищуренные затуманенные глазки, постоянно направленные на стоящую возле кроватки мать, излучали неповторимую детскую любовь.

Людмила вздрогнула, осознав какую беду им удалось миновать. Своим ещё хмельным разумом она понимала, что это лишь отсрочка гибели. Нужно было выбираться из гнилостной трясины алкогольного бытья. Забрать малыша и бежать без оглядки. Но как сложно, как страшно что-либо менять. Куда проще вернуться за стол и забыться. Жить, как и раньше — не задумываясь, не боясь, не беспокоясь.

— Завтра всё изменится. — В который раз дала обещание себе и сыну Людмила и двинулась в соседнюю комнату к друзьям и мужу.

***

— Красивый ребёнок.

— Все дети красивые.

— Тут ты прав, Роман.

— Она его не спасёт.

Учитель перевёл взгляд на Ученика.

— Нет, но он может спасти её.

— Но как! Это же всего лишь ребёнок! — вскрикнул Роман и поник. — Простите Учитель.

Михаил улыбнулся.

— Маленькие дети — Светлые. В них нет греха, они ничего не делают во зло, и в этом их сила.

Ванечка зашевелился и закряхтел. Он сбил ножками укрывавшее его полотенце и повернулся на бок. Сонные глазки приоткрылись. Мальчик с трудом сел, а потом, ухватившись за прутья кроватки и подтягивая себя ручками, встал на короткие ножки. Коленки задрожали, но Ванечка устоял. Глядя на улыбающихся Ангелов, ребёнок захихикал. Лицо Учителя засветилось радостью.

— Помнишь Роман мои слова, про невмешательство. Так вот сейчас-таки время...

Ванечка потянулся вперёд, пытаясь коснуться Михаила — треснувшая деревянная ножка раскололась и кроватка завалилась на бок. Учитель действовал молниеносно — правой рукой ухватился за прутья, а левой поймал ребёнка.

— Вмешаться, — закончил он и опустил мальчика на пол.

Ванечка перебрался через вывалившийся из кроватки матрасик и резво выполз из комнаты.

— Идёт спасать мать.

— Учитель, но он ведь... Он ведь ничего не знает, не понимает.

— Но чувствует многое.

***

Её окутала холодная и неживая тьма. Она пролезла в рот, проникла в вены, заморозила кровь, остановила и вновь запустила сердце. Через мгновение непроглядная мгла сгустилась, приняла форму до боли знакомого эгоистично улыбающегося лица. Людмила с трепещущим ужасом узнала Степана. Страх заполнил всё её естество. Женщина пыталась кричать, но пересохшая гортань издавала лишь глухой хрип. Хотелось плакать навзрыд — слёзы замерзали, превращаясь в кусочки обжигающего льда.

И вдруг всё изменилось. Рядом с ней вспыхнул тусклый огонёк — маленький и родной. Он начал расти, разгораться ярче. Мгла съёжилась. Вокруг Людмилы зазвенел весёлый детский смех. Она улыбнулась и... проснулась.

Женщина с трудом подняла налитые свинцом веки. Снова этот неприятный вкус во рту. В висках вспыхнула адская боль, проползла под черепной коробкой и сдавила затылок.

— О боже...

Кто-то несильно дёрнул её за юбку, через секунду ещё раз. Людмила взглянула под ноги.

— Ванечка.

Она подняла малыша на руки, стянула с него мокрые ползунки и...

— Мама, — тихо проговорил мальчик первое в своей жизни слово.

Женщина поникла. Её сердце отозвалось неимоверно быстрой и громкой барабанной дробью, глаза укрыла пелена из слёз. Людмила ощутила холодное безразличие окружающих её людей, таящееся во всех углах квартиры безумие. И в тот же миг яркими красками вспыхнул мир вне этих стен.

— Сыночек... Мы уедем... уедем в деревню к маме... к бабе Нюре.

Последний брошенный взгляд на загаженный стол и разбросанные вокруг окурки и бутылки, на спящего уткнувшись лбом в тарелку Кориша и лежащего, со спущенными штанами, рядом с Мариной мужа. Людмила подошла к шкафу.

Она надела на Ванечку старые рваные колготки, поношенный комбинезон. Сама натянула под юбку джинсы, на плечи набросила куртку. В дорожную сумку женщина запихнула наспех найденную детскую одежду, пелёнки, документы и, забросив её на плечо, нежно обняв сына, выбежала из проклятой квартиры

Как только входная дверь закрылась, Степан дёрнулся и сел. С трудом понимая, кто он и где находится, Кулигин дрожащей рукой поднял с пола недопитую бутылку водки и взахлёб опустошил её. Потом таким же неуверенным движением закурил сигарету и растянулся возле Марины.

— Хо-ро-шо-о-о, — проваливаясь в сон, хриплым голосом затянул Степан.

Рука спящего дёрнулась, пальцы расслабились, и тлеющая сигарета сорвалась вниз, скрылась в груде мусора.

***

— Что будет с ними дальше? — Роман стоял рядом с Учителем и печально смотрел, как высовываются из окон квартиры голодные языки пламени, а из подъезда выскакивают жильцы дома.

— Для них начнётся новая жизнь. Со своими горестными часами и счастливыми минутами. Главное чтобы денег хватило до бабушки доехать. — Михаил внимательно взглянул на Ученика.

— Денег хватит, — уверенно ответил тот. — Я взял одну купюру у Степана и подбросил Людмиле в карман.

Седобородый Ангел улыбнулся и исчез, оставив Ученика наедине со своими мыслями.

Вдали послышалось усиливающееся завывание сирены, но Роман знал — спасать здесь больше некого, в доме остались лишь те, кто так и не смог найти выход.

"Господь, закрывая дверь, непременно откроет окно"* — он вспомнил чьё-то изречение и растворился в воздухе.

*Пауло Коэльо