Сайлас

 

Прощались с покойником в церемониальной. Тело водрузили на прозрачный постамент — он был установлен так, чтобы собирать струящийся из окон свет. Плененные поверхностью кристалла солнечные лучи рассыпались снежными искрами. Подобно снегу, что исчезает по весне, стремительно истаивал и мертвец, часть за частью опускаясь на предначертанное ему ложе. И вот наступил миг, когда снаружи осталась торчать лишь кисть — ссохшаяся, безжизненная. Костлявые пальцы обхватили холодную грань кристалла.

"Рука человека, повисшего над пропастью", — подумал Игэл.

— Древо живо корнями, — провозгласил человек в серебристой мантии магистра.

— Древо живо корнями! — ответила зала.

Кричали юные лиственцы в серых балахонах. Им вторили плоддоны, разодетые в пестрые наряды и глядящие на всех свысока. Не смолчали и угрюмые дверески, даже здесь не снявшие доспехов.

— Древо живо корнями, — сказал Игэл.

Мертвые слова для мертвой традиции. Ему хотелось быть вдали отсюда — среди рек и лесов Раздола.

— Игэл, названный Странником! Магистр Лоссери желает говорить с тобой.

Юнец, обратившийся к нему, носил одежды лиственца и жутко нервничал, подпрыгивая на месте, точно в башмаках его тлели угли.

Игэл бросил взгляд на постамент, возле которого суетились служки.

— Облепили как мухи. Куда его?

— Магистр избран быть Корнем, дабы служить Древу, ибо это великая честь в посмертии, — ответил юнец, стараясь подавить дрожь в голосе.

— Учитель не любил служить кому-либо. Вряд ли бы он согласился с тобой, будь еще жив. А теперь довольно болтовни — веди.

"Что ж, прощай, учитель мой Тельнор".

 

Магистром Лоссери оказался тот самый человек в серебристой мантии, что главенствовал на церемонии прощания.

— Стало быть, ты, — сказал он. — Игэл Странник. Ученик Тельнора, карающий меч Тельнора. Палач Речного Камня и Ужас ведьм. Ничего не упустил?

— Давайте не будем о Речном Камне, — глаза Игэла сузились. — Вам ли не знать, сколько неприятностей может учинить ведьма, если она сильна и загнана в угол.

— О, мне то известно хорошо. Но кровавое клеймо лепит народ, а он всегда спрашивал с живых. Ты жив, чего не скажешь о ведьме — и посему остаешься в людской памяти убийцей и палачом… Однако, правда твоя, сейчас это не важно.

Лоссери отвесил шутливый полупоклон.

— Добро пожаловать под сень Древа, Игэл, названный Странником, — тут магистр сделался серьезен. — Только не думай, что найдешь здесь радушие. Лично меня интересуют твои умения. В особенности те, что помогают обнаружить чужую магию. Идем.

Покинув залу, они в молчании преодолевали пролет за пролетом извилистую винтовую лестницу, поднимаясь все выше и выше. Игэла угнетали потоки и переплетения силы, текущей отовсюду, словно древесный сок. С каждым шагом давление росло.

— Скоро ваши покои, магистр?

— Мы идем в покои магистра, — ответил Лоссери. — Но не мои. Хочу, чтобы ты увидел, как умер Тельнор. Или, что вернее, как был убит.

Запустение и тлен.

Такой предстала комната, прижизненная обитель магистра Тельнора. Через щели в стенах проникал ветер, раздувающий дырявые занавески, взбивающий подушки на пустом ложе.

— Когда мы уходим, исчезает и созданное нами. Скоро это место перестанет существовать, растворившись в потоках, омывающих Древо. Пожалуй неделей позже, и я бы не смог привести тебя сюда, — Лоссери искоса посмотрел на него. — Вестник вряд ли поспел настолько быстро.

— Я почувствовал.

— На таком расстоянии? Не думал, что твое чутье столь сильно.

— В обычных обстоятельствах нет, конечно. Но я все-таки его ученик. Мы провели вместе годы.

— Когда же Тельнор угас, по-твоему?

— Дней пять назад.

— Что ж, весьма точно, — рука Лоссери описала круг. — Увидишь, как все было, но советую поспешить — магия эта скоротечна.

Игэл и правда увидел. А не знай он о том, что перед ним иллюзия — может быть, еще и уверовал бы в реальность происходящего.

Дородное тело учителя болталось в петле. Бледное лицо, словно вылепленное из белого мрамора, и столь же безжизненное; оно выделялось на фоне роскошного шелка, расшитого золотой нитью, в который был облачен Тельнор — так выделяется владычица ночи луна, всходящая над опушкой леса. Вблизи одеяние магистра оказалось покрыто пятнами пота и крови. Приглядевшись, Игэл смекнул, что тому виной.

— Расцарапал шею перстнями, — сказал он Лоссери. — Похоже, пытаясь ослабить веревку.

— Согласен. Но я хочу услышать что-то, чего не знаю.

Игэл изучил разлитые в покоях потоки магии, вплоть до мельчайших. Чуть дольше остального он обследовал ложе.

— Я не почувствовал присутствия кого-либо, кроме учителя, — сообщил он. — В его постели избыток магических сил, но в них нет чужеродных элементов.

— Очень хорошо. Но ты так и не назвал причину смерти.

— Мог ли его убить человек, не обладающий даром?

— Мог, — Лоссери усмехнулся. — Вот только Тельнор превратил бы его в пыль гораздо раньше. И потом, что здесь делать такому человеку? Если это не городская шлюха, конечно.

Игэл обнаружил еще кое-что.

— Нить идет от ног к полу, — он нахмурился. — Но это его сила! Он сам прыгнул в петлю, и сам же пытался из нее выбраться… бессмыслица.

— Игэл, названный Странником, не доводилось ли тебе слышать о существе, зовущемся Сайлас?

— Сайлас? Нет.

— Сильнейший маг висит чучелом в собственных покоях. Это взбудоражило всех нас. Не мне тебе говорить, как Тельнор любил жизнь. Он был бабник и пьяница, уважал добрую драку, где можно проломить пару-тройку голов. Даже здесь его многие боялись, и вот он убит, да еще столь легко. Заставляет задуматься, — тонкие губы гневно сжались. — Ты любил своего учителя?

— Я благодарен ему. Однако, любви не испытываю.

— Он ведь вынул тебя из петли, верно?

— Это было давно, — разозлился Игэл. — Не стоит без нужды ворошить прошлое.

— Жестокая ирония судьбы, — хмыкнул Лоссери. — Ныне Тельнор висельник. Впрочем, не будем. О Сайлас говорится в старинных хрониках. Древняя сила, которая призвана судить мага, свершившего злодейство. Плоть от плоти его преступления, те воспоминания, что каждый стремится загнать в самый дальний закоулок памяти. От Сайлас нет спасения, потому что судьей и палачом служит магия — твоя же магия. Понимаешь?

Игэл поежился, осмыслив угрозу. Собственная сила, раздирающая в клочья — что может быть страшней.

— Я хочу, чтобы ты развеял мои подозрения. Или развеял Сайлас, если это вообще возможно, — сказал Лоссери. — Не забывай о долге перед учителем.

— Но я ничего не знаю об этом существе!

— О, можешь спросить о нем сведущих людей, — улыбнулся Лоссери. — Спроси тех, кто причиняет более всего злодейств магией.

Спроси ведьм.

 

Дурные мысли льнули к нему как жадные руки шлюхи. Сердце колотилось, и стук отдавался болью в затылке — там, где скрывался шрам. Его постыдная отметина.

Руна Альгиз.

Перепрыгивая через ступеньки, Игэл злился на себя. Он должен был сказать магистру, что на ладони Тельнора кровью начертана руна Альгиз — и все-таки не смог. Лоссери наверняка знал о кровавом знаке, но не спросил.

Или это уловка на случай, если он не станет участвовать в затее магистра?

"Тогда он обвинит меня в убийстве, — думал Игэл. — Какой же я дурак".

Не пребывай его дух в смятении, угодил бы он в устроенную на лестнице западню? Трудно сказать. Однако, реальность оказалась такова, что потеряв равновесие, он через мгновение барахтался в яме — темной, с липкими податливыми стенами.

— Осторожней, — раздался голос. — Это мои будущие покои. Не запачкай их кровью.

— Не волнуйся, крови не будет, — ответил другой. — Только пепел.

Наверху зажегся огонек. В его свете Игэл смог разглядеть отверстие, через которое упал сюда.

Сейчас дыру заслоняли двое: юный лиственц из зала прощаний и светловолосый плоддон в балахоне цвета меди. В руке его плавал пламенеющий шар, с каждым мигом становясь ярче.

— Место, где ты находишься, наполнено нестабильной магией Древа. Брин выращивает комнату, и когда закончит, никто не найдет тут даже намека на сожженное отребье, — плоддон мрачно улыбнулся. — Разве что прах выметут за порог.

— Магистру Лоссери это не понравится, — ответил Игэл.

— У нас есть, что ему рассказать.

— Подлый убийца, — пискнул лиственц. — Я видел отметину на твоей шее.

— Убийце уже мало ведьм, ему интересно лишать жизни магов, — плоддон прищурился. — Или может ты заодно с ведьмами, Странник? Вижу, покаяться не спешишь. Что ж, прощай.

Все было кончено за несколько мгновений. Игэл невредимый стоял на лестнице, а плоддон корчился в яме, пожираемый пламенем. Юный лиственц исходил дрожью, слыша крики товарища.

— Дети, — с презрением сказал Игэл. — Пустые головы, набитые дутым величием. Ничего не ведаете о боевой магии.

— Ты, — заверещал лиственц. — Сволочь!

Он вскинул руку. Пальцы удлинились, став опасным подобием рапиры, чтобы пронзить противника, но лишь звякнули о камень стены.

— Вам следовало узнать обо мне чуть больше.

— Подлый убийца!

— Он сам просил сжечь отребье, — пожал плечами Игэл. — И вдобавок допустил ошибку.

Между ладонью и огненным шаром осталась нить магии. Это ведь все равно, что бросить в яму веревку. Выбраться что плюнуть. Иногда же нить достаточно рассечь. Как сейчас, например.

Лиственц утратил контроль над пальцами-рапирами. Пытаясь помочь себе другой рукой, он неуклюже завалился на пол, скребя лезвиями по камням, словно выброшенный на берег краб. Игэл от души приложился кулаком по дерганому плаксивому лицу.

— Я предупреждал их, что не стоит связываться с врагом, которого плохо знаешь.

Он вышел на свет. Плоддон, в таком же балахоне цвета меди, что и у сгоревшего недоноска. Этот был куда опасней — Игэл чувствовал спокойную уверенность мага, не обманываясь улыбкой и озорным блеском глаз.

— Мое имя Кьель. И, пожалуй, провожу-ка я вас до ворот.

— Если хочешь.

Кьель поклонился.

Путь их минул в молчании.

— Между прочим, — сказал Кьель, прощаясь. — То, что знак руны оставлен на теле магистра Тельнора, не делает вас убийцей. Поспешный вывод.

— Рад, если ты так считаешь.

— Я считаю только, что руна в равной степени может указывать как на убийцу, так и на жертву, — покачал головой плоддон. — На следущую жертву.

 

Обнаружить ведьму не просто. Еще трудней разговорить ее.

Игэлу повезло.

Дом в трущобах среди прочих выделялся мало. Над входом фонарь, увитый искусно выкованными розами. Мутное стекло в нем змеилось трещинками, словно пламя время от времени норовило вырваться на свободу.

Петли на двери были смазаны на совесть. Похоже, в доме превыше всего ценили умеренность — в звуках, цветах, в разговорах. Приглушенный свет очерчивал в полутьме гостиной силуэты. Шепот, пропитанный сладковатым дымом благовоний, витал в воздухе.

— Господин желает комнату?

Человечек оказался под стать дому — низенький, неприметный, с лицом, скрытым тенью. Здесь слуге лицо и ни к чему, если подумать.

— Мне нужно наверх.

— Господина интересует Матильда?

— Господина интересует женщина на верхнем этаже.

— Следуйте за мной.

Поднимаясь по лестнице, Игэл продолжал мучиться неуверенностью. Вот-вот он встретится с ведьмой, по-своему необычной. Странность заключалась в силе — в почти полном отсутствии этой самой силы, если быть точным. Даже сейчас, когда ведьма рядом, он едва ее чувствовал.

"Слаба или опасна?"

Женщина была красива. Игэл мог назвать ее молодой, если бы не знал, кто перед ним.

— Стучать тебя, кажется, не научили, — сказала она, задумчиво накручивая каштановый локон на пальчик. — Черный цвет скорби и скуки, знаешь? Одежда выдает в тебе скучного ремесленника. Определенно, так. Чем же нам заняться? Для беседы у тебя не хватит слов, а для прочего — денег.

— О, слов у меня хватит, Матильда, — улыбнулся Игэл.

— Что ж, смельчак, я слушаю, — ведьма кокетливо присела в реверансе.

Он оглядел ее платье — кремового цвета, с шелковыми рукавами до запястий, высоким ажурным воротничком и длинным, до пола, подолом.

— Между прочим, не слишком ли ты целомудренна для шлюхи?

— Между прочим, я теряю терпение, — нахмурилась она в ответ. — И назовись, коль уж вызнал мое имя.

— С превеликим удовольствием. Игэл Странник, к вашим услугам.

Через мгновение изящные пальчики сжимали кинжал, но он был начеку в той мере, чтобы повалить женщину на кровать и разоружить.

Разметавшиеся волосы приятно пахли жасмином.

— Ну что, Матильда, — сказал он. — Насладимся беседой? Расскажешь, что ведьма делает так близко от Древа?

— Пожалуйста, — захныкала она. — Он лишил меня силы… я не нарушала закон… прошу вас, не надо…

Через ослабленный в борьбе корсет Игэл увидел уродливый шрам.

— Магистры Древа порой бывают жестоки, — ухмыльнулась ведьма и дернула зубами рукав.

Тонкий шелк затрещал, обнажив багровые полосы, змеящиеся от плеча до запястья.

— Теперь добрый господин понимает истоки моего целомудрия? — промурлыкала она.

 

— Кто сделал это с тобой?

— Магистр Тельнор, — ответила она. — Может, желаешь настойки яснолиса с рябиной, раз уж отказался от чая ?

Сменив платье, Матильда, казалось, вернула себе уверенность.

"Надо быть с ней настороже".

— Не доводилось мне застольничать с ведьмой.

— Наверное, все они были старые и некрасивые.

— Они старались убить меня, едва повстречав. В этом ты от них не отличаешься.

Матильда отпила из чашечки.

— Люблю мелиссу — так успокаивает. Значит, толстый развратник наконец-то издох? Рада слышать.

— Как он лишил тебя силы?

— Так же, как это делаешь ты, — глаза ее сверкнули. — Высасывая чужие жизни словно сладкую конфету.

Игэл вздохнул.

— Трудно с тобой.

— Проще было бы убить меня.

— Пожалуй. Расскажи о Сайлас.

— О Сайлас? — рассмеялась она. — Пес Древа желает сказку на ночь?

— Не гладь пса против шерсти, если хочешь дожить до утра.

— Да ты и правда чокнутый, если веришь, что старика казнила сила вроде Сайлас. Невежественный дурак! Моя бабушка рассказывала это, пугая маленьких детей.

Матильда нависла над ним:

Безмолвный шаг, безмолвный счет,

По твою душу он придет.

Коль им замечен злой расчет,

Последних дней пошел отсчет,

Не избежать суда.

Судим не им, судим собой,

Едва ль поможешь ты мольбой,

Не отведешь удар.

Ты первым шагом выбрал путь,

С которого нельзя свернуть,

Свой выбор сделал сам.

Безмолвный шаг, безмолвный счет,

Он за тобой уже идет.

Борись или смирись...

— Борись или смирись, — повторил Игэл.

— Если тебя преследует Сайлас, борьба бессмысленна. От него спасения нет. Даже — и особенно — первородному вроде тебя, — она лукаво улыбнулась. — Не надо так смотреть. Пусть я и лишена силы, но не глупа, и далеко не так молода, как выгляжу. Я знаю руну Альгиз, и знаю, откуда ты.

— Знаешь? — горло перехватило от волнения. — Что знаешь?

— Ты не такой, как маги Древа. И ничем не отличаешься от нас, ведьм.

Матильда захихикала.

— Расскажу-ка еще одну историю. Пес желает на ночь сказку о маленьком мальчике из Рунного Ключа?

 

Корни Древа... Игэл слышал о них — средоточие силы ордена, та основа, на которой выстроена магия, что подпитывает робкие ростки лиственцов, способствует обретению зрелости плоддонами, умножает боевую мощь древесков. Саркофаги в пещере располагались полукругом, хладные лики мертвецов взирали на всякого вошедшего сюда, в святая святых.

Ныне и Тельнор покоился здесь.

Однако, Корни были не единственным артефактом этого места. Напротив них дерево — нет, не тот сиящий образ, что запечатлен на древних гравюрах, что вышит на стягах Древа.

— Что это? — спросил Игэл.

— Корни должны пить вволю. Палач щедро дает им напиться, — Лоссери поморщился словно от зубной боли. — По крайней мере, так было до недавнего времени. Не подходи к нему близко!

Игэл чувствовал злобу, затаенную в черном дереве. Злобу и старость.

Неожиданно нагрянули воспоминания юности.

— Оно знакомо мне. Кора темная, но куда темней природа того, что скрыто под ней. Учитель... Он носил при себе посох. Вещь удивительного свойства и столь же зловещего. Разные люди держали его в руках, трогали черное дерево. Одним оно казалось тверже камня. Другие говорили, что материал трухляв и мягче свечного огарка. Бывало, что посох резал чужакам пальцы не хуже отточенного клинка. И все же опасаться его стоило не людям, нет.

— Ведьмы, — сказал Лоссери. — Из поколения в поколение мы отдавали их на суд Палача. Он выпивал их силу, а вместе с ней и жизнь. Подпитывая Корни, Палач позволял нам копить в Древе магию, пригодную для создания все новых и новых волшебников. Мы верили, что так наверняка победим в этой войне. Верили и просчитались.

Магистр пересек пещеру, подойдя вплотную к саркофагу Тельнора.

— Знаешь, Странник, я испытываю к тебе странную симпатию. Ее странность в том, что по-хорошему я обязан приковать пришлого полукровку к Палачу и возрадоваться, когда он выпьет тебя — всего, без остатка. Древо хиреет. Оно уже не тот символ, что изображен на гербах, полотнах, что чеканят на монетах. Нет, сейчас мы скорее высохшее черное дерево, пусть и не лишенное славного прошлого. Древо плодоносит тухлятиной, оно прогнило так же, как и тела в этих саркофагах.

Игэлу вспомнились те двое, что устроили ему западню на лестнице.

— Зло порождает другое зло, — сказал он.

— Наивно, но в какой-то мере соответствует истине, — усмехнулся Лоссери. — Мы ведем войну с ведьмами, изнурительную, кровавую. Она ожесточает сердца и иссушает рассудок. Древо продолжает растить магов, чтобы они убивали на этой войне, чтобы возместить потерю тех, кто был убит на этой войне, но ведьмы... — тут он сделал многозначительную паузу. — Число их не уменьшается в той мере, как бы нам хотелось.

Игэлу надоело хождение вокруг да около.

— Вы обещали рассказать правду.

— Что и делаю.

Магистр водил пальцем по ледяной поверхности саркофага.

— Странник, ты знаешь, как Тельнор получил посох из коры черного дерева?

Игэл лишь покачал головой.

— Нет. Это имеет отношение к Рунному Ключу?

— Самое прямое. Много лет прошло с того дня, но я хорошо его помню. Все, кто был тогда в этой пещере, хорошо его запомнили, — сказал Лоссери. — Ведь Палач впервые не сумел выпить жизненную силу ведьмы.

— Возможно, на сей раз вы привели к нему обычную женщину.

— О нет, то была ведьма. Видел бы ты, что она сотворила в восточных областях. Речной Камень мелкая неприятность в сравнении с тем, что произошло там.

Игэла передернуло. Он не любил разговоров о Речном Камне.

— Когда мы послали магов — не сосунков, только-только закончивших обучение, а опытных охотников — троих она убила, четвертого невесть как привлекла на свою сторону, да так, что пришлось прикончить беднягу, чтобы добраться до нее. В пещере, привязанная к Палачу, она насмехалась над нами, магистрами Древа, издеваясь и осыпая бранью, — Лоссери нахмурился. — Тогда Тельнор приказал повесить ее.

Магистр нервно барабанил костяшками пальцев по саркофагу. Не очень-то приятно ворошить прошлое. В глазах Игэл прочитал тщательно подавляемую эмоцию. Неужели страх?

— Маги не смеют приближаться к Палачу. Это сулит погибель, посему казнью заведуют люди из числа служителей Древа. Они приметили толстый и крепкий сук, снабдили его веревкой, накинули петлю на шею и вздернули проклятую ведьму, которая никак не желала униматься, хохоча и извергая ругательства. А вот дальнейшее... — Лоссери пожевал губами. — Не знаю, как ей удалось, но сук просто треснул и сломался. Все мы словно окаменели, пока ведьма неспешно поднималась на ноги. Через минуту она уже гоняла нас по пещере, словно безмоглых куриц, и обломанная ветвь Палача служила ей оружием. Страшным оружием! Стоило коснуться им волшебника, тот тут же валился бездыханным. Каждый взмах руки этой твари уносил чью-ту жизнь. И кошмар продолжался, пока она не столкнулась с Тельнором.

Лоссери грустно улыбнулся.

— Странник, я тебе даже сочувствую. Столько лет прожить бок о бок с ним! В тот день я не знал, кто вызывает у меня больший страх — та ведьма или твой покойный учитель. Тельнор даже не пытался увернуться, когда ему нанесли удар. Он встретил губительное дерево голой ладонью. Схватил его, кривясь от боли, но так и не выпустил. А свободной рукой принялся угощать ведьму, стирая ухмылку с ее мерзкой рожи. Бил, пока кулак не стал мокрым от крови. Но и тогда он не отпустил сломанный сук, — в голосе Лоссери сквозило злорадство. — Как раз напротив, с белым от страдания лицом, Тельнор взялся за свой трофей обеими руками и гордо пошел прочь, словно знаменосец, несущий королевский штандарт. Тело ведьмы волочилось за ним, как грязная тряпка. Ее мы не видели более, зато увидели посох. Оружие из коры черного дерева, плоть Палача и его сила, подвластная одному лишь Тельнору. Вот тогда, — почти прокричал магистр. — Он и предложил собрать отряд для нападения на Рунный Ключ...

 

Рассказ Лоссери потряс его.

— Как вы могли допустить такое?! Как вы могли?!

Игэл сжимал кулаки, воспылав ненавистью к тому, кто отнял у Тельнора жизнь. О, как бы он хотел убить его собственными руками.

— Это война, — ответил магистр. — Ты должен понять. Особенно после случившегося в Речном Камне.

Речной Камень. Два слова, окропленные кровью. Два слова, источающие трупное зловоние. Воспоминания рассыпаются сотнями острых осколков, в каждом из которых он видит отражение своего лица. Один образ всегда устойчивей прочих — старая мельница на холме. Ее крылья мерно вращаются, то и дело поскрипывая. Он слышал этот скрип, въезжая в деревню. Едва уловимый звук среди людского гомона, криков, смеха, собачьего лая, визга детишек, что затеяли на улице потешные бои деревянными мечами и копьями. Он слышал скрип мельничных крыльев, уезжая. Единственный звук в мертвой тишине.

Ему никогда не позволят забыть Речной Камень.

— Промедление стоило многих жизней в тот день, — сказал Лоссери. — Хоть ты и убил ведьму, все погибли.

— Тогда было иначе. Не так, как в Рунном Ключе.

— Возможно. Однако, как я сказал, туда нас направила не жажда крови, а нужда. После всех неудач, граничащих с полным бессилием, Древу требовалось новое оружие. И Тельнор создал его. Создал тебя, Странник. Ты стал живым олицетворением Палача на этой грешной земле. Мальчик, взятый из колдовской деревни, обладающий тем же даром, что и наши враги, наделен древней силой Ордена и брошен на истребление себе подобных, — Лоссери засмеялся. — Чудовищная символичность, верно?

Пальцы магистра поглаживали ледяную крышку саркофага, словно стремились проникнуть внутрь. К остывшей плоти покойника.

— Желаете обнять благодетеля? — не удержался от сарказма Игэл.

— Возможно, — ответил Лоссери. — Возможно.

Он пребывал в задумчивости. Словно хотел сказать нечто такое, чего не должен говорить.

— Если честно, Странник, — нерешительно начал магистр. — После его смерти я занялся поиском упоминаний о Сайласе в источниках, доступных Древу, и кое-что раскопал. Похоже, рейд в ту деревню имел скрытую цель, известную одному лишь Тельнору. Ведь Рунный Ключ является...

Закончить фразу ему не удалось. Поверхность саркофага треснула, как яичная скорлупа. Нечто пробивалось сквозь трещину, сокрушая лед и чары. Гибкое как змея, тонкое словно побег молодого растения, с длиным шипом на конце, царапающим, пронзающим хрупкую преграду перед собой, рвущимся на свободу. Оно изверглось изо рта Тельнора, растянув губу мертвеца в нелепом подобии ухмылки.

— Это же... — побледнел Лоссери.

Шип вонзился ему в правый глаз, заставив умолкнуть.

Потрясенный Игэл видел, как в тело магистра летят все новые и новые травяные стрелы. Они впиваются в горло, в грудь, живот, в предплечья, в пах и бедро. Шипы, выходя наружу, изгибаются подобно рыболовным крючкам, прокалывая кожу жертвы с обратной стороны. Мгновение, и хрипящий в агонии Лоссери втянут в саркофаг. В посмертные объятия Тельнора.

Надо вытащить его оттуда!

— Напрасная трата времени.

Игэл обернулся.

К нему неторопливо приближался плоддон. Свидетель поединка на лестнице. Кьель.

— Магистру уже ничем не помочь.

— Наверное, ты прав, — ответил Игэл, прикидывая, что нежданный визитер мог слышать из их беседы. — Все равно стоит попытаться его вытащить.

— Если только тебе нужна статуя, — хмыкнул Кьель. — Не слышал никогда про каменный плющ? Дотронься до него.

Игэл взглянул на тело. Непохоже, что по нему еще циркулирует жизненная сила. Да и шипы теперь мертвее мертвого.

— Что я вижу, — насмешливо произнес Кьель. — Гроза ведьм боится плюща?

Зыркнув в сторону наглеца, Игэл прикоснулся к самому первому шипу, что вылез из трупа. Пробив Лоссери глаз, вышел он на затылке. Холодный. На ощупь словно камень. Пальцы переместились чуть дальше, на шею, чтобы отыскать пульс.

"Что за...?"

Кожа как кусок мрамора. Каменные волосы. Игэл зашел сбоку, желая увидеть лицо магистра. Когда удалось, он оценил соль шутки про статую.

Лоссери окаменел.

— Не самая приятная смерть, — сказал Кьель. — Два волшебника за неделю, пожалуй, чересчур. Как считаешь?

— Их убил не я.

— Верю, — улыбнулся Кьель. — Вот только тебе не уйти отсюда, Странник.

Игэл почувствовал, что плоддон не лжет. Вот-вот он применит магию.

— Не пойми меня превратно, — продолжал тот. — Я не разделяю предрассудков насчет тебя. Но сейчас Древо потеряло один из своих Корней, что непременно нас ослабит. А я не хочу быть слабаком. Я хочу быть сильным, очень сильным. Как ты.

— Могу дать парочку уроков.

— О, ты можешь дать нечто большее. Видишь, как зачах Палач? Кажется, пора ему напиться, — Кьель ухмыльнулся. — Вволю напиться.

Плоддон ударил воздухом, острым как лезвие меча. Игэл уклонился, попутно рассекая нити заклятий.

"Не то!"

— Как я уже говорил, глупо связываться с врагом, которого плохо знаешь, — сказал Кьель. — Твою технику боя я изучил досконально. Я способный.

Порванные нити регенирировали, удваивая число воздушных клинков. С трудом уворачиваясь от них, Игэл судорожно искал стратегию поединка, которая могла бы привести к победе в подобной ситуации. И не находил.

Внутри разливалась слабость. Плоддон не пытался убить его, а лишь стремился загнать в смертельные объятия Палача. Вот уже черное дерево касается спины, заставляя вскрикнуть от боли и отчаяния.

— Какая ирония, верно? Столько времени пил жизненную силу из ведьм, а теперь точно также выпьют тебя самого, — захихикал Кьель.

Да, резать нити бессмысленно.

— Каково это, Странник? Поделись ощущениями.

А вот если схватиться за них...

— Попробуй...сам...

Дернув за переплетение чужой магии, рывком притянул плоддона к себе. Воздушные лезвия пронзили тело в нескольких местах, отчего Игэл глухо застонал. Впрочем, раны стоили того, чтобы послушать, как кричит и бьется в конвульсиях незадачливый чародей.

Сознание померкло.

 

Скрип.

Скрип в тишине.

Громкий, назойливый, отвратительный. Замутняет рассудок, тонкой иглой сшивая обрывки воспоминаний, сокрытых чувств, позабытых страхов. Скрипят крылья старой мельницы, крылья, на которых сидят мертвецы. Дети, женщины, старики. Крестьяне и прачки, кузнецы и пекари. Скрипят полуистлевшие кости, оскаленные черепа обращены к нему, руки тянутся в его сторону. Алчущие возмездия. Мельничные крылья соскальзывают с оси и начинают движение вниз, с холма. Гибельная колесница мертвых мчится на него...

 

— Повозка так скрипит, что того и гляди развалится на ходу.

— Рада, что ее состояние заботит тебя больше собственного, — усмехнулась Матильда. — Верный признак выздоровления.

Нельзя не признать, что она права. Силы медленно возвращались. Спасен ведьмой — какая ирония.

Что произошло после схватки в пещере, он не помнил. Едва держась на ногах, в грязной, окровавленной одежде ввалился в дом свиданий. Из города следовало выбираться, и они бежали в повозке, груженной утварью и пропахшей травами. Чтобы залечить раны, ведьма давала Игэлу листья какого-то растения.

— Если тщательно разжевывать их, подействует быстрее, — говорила Матильда.

— Зачем это? Мы ведь враги.

— И поэтому за тобой охотится цвет Древа?

— Я чужой им — как и тебе.

— Ошибаешься, Странник. Ты такой же, как и мы, ведьмы — сказала Матильда. — Но я помогаю по другой причине. Видишь ли, ты последний из тех, кто жил в Рунном Ключе. И ни в коем случае не должен погибнуть.

— Почему? — спросил Игэл. — Чем я так важен?

— Вы стерегли покой очень древней и страшной силы. Сайлас, — страх исказил лицо ведьмы. — Сайлас вернется в мир и погубит всех, владеющих даром, если тебя убьют!

Он приобнял дрожащую девушку.

— Куда же ты везешь меня, Матильда?

— Туда, где ты был рожден.

 

Они достигли Рунного Ключа на двенадцатый день.

Бревенчатых домов на опушке леса около дюжины. Облизанные пламенем, срубы почернели, сменив солому крыш на безобразные проплешины. Они сдюжили перед огнем и временем — местами осев на бок, обрастая мхом год за годом, они не рассыпались, чтобы служить тому, кто придет сюда, безмолвным свидетельством человеческого несчастья. Свидетельством того, что случилось здесь давным-давно.

Все казалось Игэлу знакомым. Вот на пригорке, чуть в стороне от деревни высится старый дуб. За пригорком бежит ручей, спрятанный в траве, да так, что увидишь его только с расстояния в несколько шагов. А если пройти чуть дальше, в чаще натолкнешься на россыпь грибов в густом березняке.

— Приятные воспоминания?

О ведьме и позабыл. Ее улыбка нарочито дразнит.

— Давай разбирать поклажу, — буркнул он.

В сумерках их согревал огонь костра, и Игэла охватило незнакомое доселе чувство покоя.

— Скажи, Странник, каким он был...твой учитель?

— Почему ты спрашиваешь?

— Сейчас, зная о том, как потерял дом и семью — что чувствуешь? Ненависть? Любовь?

— Я никогда не любил учителя, — сказал он. — Тельнор был жестоким человеком.

— Значит...

— Я его уважал.

Ему вспомнилось обучение. Удары черного посоха, противоборство с ним, дикая страшная боль. Тело и сущность оплавлены в свечной огарок, и из аморфного шарика воска сильные безжалостные пальцы лепят новую душу. Так горн и кузнечный молот рождают клинок, так приручают ловчих птиц.

— Во многом, я сижу здесь благодаря его урокам. Он передал мне древнюю силу своего ордена. Научил меня выживать. Даже слова, сказанные им, подчас обращались щитом и мечом.

— О боги, его слова, — фыркнула Матильда. — Что же он такого сказал?

— Никогда не доверяй ведьмам, — ответил Игэл.

Девушка фыркнула еще раз и отвернулась.

Он улыбнулся.

— Правда, мне кажется, что из каждого правила бывают исключения.

Матильда чуть повернула голову.

— Думаешь?

Он приобнял ее за плечи.

— Уверен.

— Совет не самый плохой, конечно...

Их губы встретились.

Робость первых мгновений исчезла скоро, уступив порыву страсти. Пальцем Игэл потянул бретельку платья вниз, но Матильда отстранилась, перехватив его руку.

— Не сейчас.

Он снова привлек ее к себе, чтобы поцеловать.

— Всегда одеваешься как монашка?

— А ты всегда так нетерпелив? — улыбнулась она в ответ. — И потом, я целомудренная девушка. Помнишь, твои ведь слова?

Игэл расхохотался.

— Похоже, в ближайшие полсотни лет мне не светит полюбоваться этим телом.

— О нет, ты его увидишь, — глаза ведьмы сверкнули. — Обещаю.

— Обещаешь?

— Да, Странник, обещаю.

Матильда полезла в дорожную сумку, чтобы извлечь щепотку листьев, порядком надоевших.

— Как там раны? А впрочем, не важно. От плотских мыслей тоже хорошо излечивает.

Хихикнув, она положила его голову себе на колени.

— Спи, Странник. Надеюсь, тебе приснится что-нибудь приятное.

В Рунный Ключ пришла ночь.

Игэл уснул.

 

Она танцует у пылающего костра. Извивается молодым растением на ветру ее тело, обнаженное, испещренное шрамами. Только не шрамы это вовсе, понимает он. И осознает, что ведьмы опасней прежде не встречал.

— Не Тельнор сотворил с тобой такое, верно?

Матильда улыбается.

— Магистры жалки и дремучи в вопросах истинной магии.

— Значит...

— Это сотворила я сама.

Кажется, что шрамы задают ритм ведьминской пляске. Пульсирующие, колыхаются в такт движению бедер; поверх блестящих от пота грудей ложатся то ровной кромкой ожерелья, то жадным отпечатком ладони; вздымаясь и опадая, живут в унисон с дыханием тела хозяйки.

Не шрамы, нет.

Ветви.

— Настоящая магия требует в уплату настоящую цену, — сказала Матильда. — Я начала выращивать внутри себя охран-траву многие лета тому назад, с крошечного семечка. Это стоило мне внешней красоты, дав взамен красоту внутреннюю. И внутреннюю силу, чего магам Древа с их скудоумием не постичь никогда.

— Вот почему Палач не смог выпить тебя.

— Мне не страшен ни Палач, ни фанатики Древа, ни ты, — Матильда рассмеялась. — Ни даже сам Сайлас. Я пользуюсь магией, когда хочу, а если будет грозить опасность, охран-трава убережет от сторонних глаз.

— Посмотрим, спасет ли она тебя.

Игэл поднялся с брошенного наземь плаща, на котором коротал ночь.

— Стой, где стоишь, — приказала Матильда.

Он остался на месте.

— Нельзя принимать травы от малознакомых ведьм. Пожевав говорлист, в ближайшие часы ты мой душой и телом, но не волнуйся — прыгать в петлю не придется, как старому дуралею Тельнору. У меня припасено кое-что получше, достойное славного воителя. Сюда спешат маги Древа. Не откажешься защитить честь дамы, я надеюсь?

— Говорила же, что не хочешь моей смерти.

— О, я уверена, маги не смогут тебя убить, — глаза Матильды светились торжеством. — Но когда сразишь их здесь, в Рунном Ключе, в священном месте, вернув Сайлас из многовекового сна, то погубишь себя и других, наделенных даром. Всех до единого, но не меня. Я останусь, невредимая и полная жизни. Сегодня я преуспею там, где потерпел неудачу Тельнор.

Она танцевала вокруг него, глумясь и извиваясь, вскинув голову в предрассветное хмурое небо.

— Я понял, — сказал Игэл. — Позволь спросить еще об одном.

— Валяй, — оскалилась Матильда. — Павший герой желает просить пощады?

— То снадобье, что ты давала...говорлист, кажется. Стану ли я покорным чужой воле, если его не жевать, а держать под языком?

Он сплюнул два листка на землю и отер губы ладонью, наблюдая за тем, как меняется лицо ведьмы. Недоверие, растерянность, страх. Гнев, щедро приправленный ненавистью. Гримаса боли в тот миг, когда его пальцы сомкнулись на тоненьком запястье.

— И что ты сделаешь, ты, слизняк?! — выпалила она в бешенстве. — Не забрать мою силу, дурачье! И даже если бы ты мог, то тут же сгинул бы сам!

— Не волнуйся, Матильда, — сказал он. — Есть много способов убить ведьму.

 

Из поколения в поколение мы жили в Рунном Ключе. Хранители. Нет, не псы, что стерегут сон древней и губительной силы, как могли бы подумать многие. Люди, поклявшиеся не использовать магию во зло, гарантом чему Сайлас, что покоится здесь до того самого дня, пока слабый не преступит клятвы. Но мы были верны обетам — даже тогда, когда нас истребляли.

— Ты преступил ее множество раз! — заорала Матильда. — Лицемерный ублюдок, убийца!

Она металась в бессильной ярости, привязанная к столбу. Игэла охватили видения той, давней жизни, которую он позабыл. Опаленное почерневшее дерево — призрак прошлого, вызванный из небытия.

— Будь ты проклят, убийца, клятвопреступник! Цепной пес! Я тебя сожгу, раздавлю, развею по ветру!

Игэл избавился от одежды, отбросив ее прочь, как и судьбу, навязанную чужой волей. На теле зажигались руны, одна за одной. Назначенная при рождении Альгиз воссияла первой, за ней — Йера и Хагалаз. Феху. Манназ. Беркана.

— В Рунном Ключе ты бессильна, поскольку не приносила клятвы, — сказал он ведьме. — Такая возможность дарована тем, кто подвергнут испытанию и принял сию ношу по доброй воле.

Ведьма истошно завыла, когда пламя начало облизывать ей ступни. Она не могла колдовать, как не могли и те, пришлые из Древа. Чтобы заставить Хранителей нарушить родовую клятву, они прибегли к более простым средствам. К мечам и топорам, очистительному огню и крепкой пеньке. Его вздернули на старом дубе, а мать и отца тогда сожгли у того самого столба, где исходит криком и стонами Матильда.

Клятвы не нарушил никто.

Тельнор, отчаявшийся фанатик, который решил извести ведьм под корень, пожертвовав и собой, и всем Древом, отказался принимать поражение. Он вытащил едва живого мальчишку из петли, лелея надежду воспитать клятвопреступника.

— Освободиииии! Пожалуйстаааааа! Ааааааа!

Огонь жадно взметнулся вверх, пожирая кожу и обгладывая кости, как голодный пес. В воздухе разлился чад от горящих волос и едкий травяной аромат. Шрамы пузырились, выпуская наружу дергающиеся в агонии растительные волокна.

Он отвернулся от нее и зашагал к старому дубу. Маги Древа, посланные за ним, уже близко — он это чувствовал.

Петля болтается там же, что и прежде. Конечно, Тельнор должен был разрезать веревку, чтобы вызволить его тогда, но это не столь важно, поскольку не важна причина — важен сам поступок. Была ли та двенадцатилетняя девочка в Речном Камне ведьмой или нет? Он этого не знал в тот момент, когда увидел ее, привязанную к позорному столбу, сжигаемую на костре собственными односельчанами. Зато видел те, другие столбы и костры, видел, вися между жизнью и смертью, как сгорают мать, отец, сестра... Там, в Речном Камне он свершил то, за что примет кару сегодня.

Впервые пролил кровь.

В священном месте клятвы нерушимы. Свои поступки рассудит он сам, не осквернив его местью ордену Древа...

 

На Рунный Ключ опустилась тишина. Осторожно перешептывались в лесу охотники, идущие по следу ведьмы и мага-отступника, да ветер шевелил ветви старого дуба, взметая ввысь пепел с остывшего кострища.