Рождественский пепел
Я просто хочу вернуть солнечный свет. Солнце, о котором все забыли, будучи запертыми в этой темноте...Не важно, где ты... в каких условиях... Солнце всегда с тобой… я говорю о твоём собственном солнечном свете. Бывает, что ты не можешь увидеть его из-за облаков. Но, если будешь смотреть на небо, в конце концов украдкой заметишь его сквозь облака. Поэтому мы не имеем права отводить взгляд от неба, иначе рискуем потерять след солнца.
В бункере было холодно и сыро. И сумрачно, поскольку ни единого окна наружу не было. Единственным источником света и тепла служил костёр. Причём, судя по покрытым копотью бетонным стенам, служил уже давно.
Вокруг костра, свернувшись причудливым клубочком, спали трое. Мужчина, женщина и мальчик лет пяти. Но вот костёр стрельнул искрой, и мужчина проснулся, опёрся на локоть. Он поскрёб клочковатую бороду, сел и принялся одеваться. Нейлоновая куртка-пуховка оказалась обшита довольно-таки небрежно выделанными шкурами. Потом он повесил на плечо блестящую смазкой крупнокалиберную винтовку, а в руки взял самодельную рогатину из древка с тщательно примотанными к нему стального обрезка и трубчатой перекладины. Осторожно, чтобы не разбудить ненароком, он поцеловал женщину и ребёнка. Нахлобучил на голову зловещего вида шлем с расходящимися под прямым углом раструбами респиратора. После раскрутил штурвал и с трудом распахнул тяжёлую гермодверь. Женщина беспокойно распахнула глаза, но, увидев спину уходящего, враз успокоилась и не стала окликать его. Просто смотрела наружу сквозь полуобрушенный шлюз тамбура осоловелыми со сна глазами. Светлее в недрах бункера не стало. Казалось, за дверью царствовала ночь. Но нет, скорее это следовало бы назвать сумерками. Серое небо, затянутое облаками без единого просвета. Оттуда неторопливо, почти лениво, но с неумолимой беспрерывностью падал чёрный снег. Но ведь снег не бывает чёрным, правда? Тем временем мужчина со скрипом закрыл гермодверь, оставив по ту сторону безрадостный серый мир, засыпаемый чёрным пеплом. Лязгнув, закрылся замок.
Женщина приподнялась. Она откинула средней длины волосы ладонями, открыв лицо. Наверное, некогда её можно было назвать красивой. Но сейчас на её лице было слишком много морщин, а в волосах слишком много седых прядей, чтобы это оказалось правдой. Зябко кутаясь в одеяло, женщина подошла к костру, чтобы подбросить в него топлива. Потом утвердила на металлических рогульках близ костра жестяной чайник и отправилась в дальний угол бункера. Отдёрнув какую-то замусоленную тряпку, подвешенную на манер шторы, она открыла миниатюрный шкафчик, основную часть содержимого которого составляли консервные банки и пачки таблеток. Взяла лекарства. Долго хмурилась задумчиво, осматривая поредевшие запасы. Взгляд женщины снова стал отсутствующим, и она долго что-то высчитывала, загибая пальцы для наглядности. Потом, словно подтвердив своё решение, сама себе кивнула
Потом рывком, словно бы на что-то решившись, протянула руку и достала с самой нижней полки туго упакованную прямоугольную коробку. Вздохнув и неосознанно погладив упаковку, она вернулась к малышу. Мягко, но настойчиво разбудила ребёнка. Раскрыв глаза, он сонно улыбнулся ей.
— Доброе утро, мам.
Женщина растрепала мальчику волосёнки. В глазах её светилась нежность.
— Доброе утро, пушистик. Пора принять лекарства.
Мальчик вывернулся из-под её руки и захныкал.
— Не хочу лекарства! Они горькие и гадкие! Не хочу, не хочу-у-у!
— Ну-ка прекрати! Когда папа уходил на охоту, снова шёл пепел. Так что хватит капризничать и быстро съешь таблетки.
Ребенок неохотно взял кругляши, держа их с отвращением, словно противных насекомых.
— А потом получишь вкусняшку — подбодрила его мать. Глаза ребёнка вспыхнули нетерпением.
— Правда?
— Правда-правда.
Кругляши быстро перекочевали из маленькой ладошки в рот. Женщина дождалась, когда мальчик, страдальчески морщась и кривя губы, проглотил таблетки. Только после этого женщина вручила ему коробку. Он с трудом откупорил её, высыпал на ладонь горсть разноцветных камешков. Потом поднял глаза и спросил:
— А что это?
— Это карамельки. Последние здесь, а может, и вообще… последние. С Рождеством тебя, солнышко.
Нетерпеливо запихнув лакомство за щёку, ребёнок сдвинул брови и неразборчиво спросил:
— А фто такое "Ровдефтво"?
Женщина опустилась рядом с ним на колени.
— Когда-то давным-давно, ещё до начала конца, у людей было четыре времени года. И каждый год в одно и то же время, они собирались вместе и праздновали. Один раз в году они пытались забыть всё плохое, что с ними случилось, и вспомнить всё хорошее. Семьи собирались вместе и дарили друг другу подарки. А ещё… ещё они смотрели на падающий за окном снег и верили, что всё станет лучше, чем было. Мне вспоминается одна старая-старая песня об этом.
Взгляд женщины отдалился, скрытый воспоминаниями, и она тихонько запела:
Пусть свет фонарей, как звёздный свет
В сердце твоём оставит след
Из пустоты, как волшебство
Выпадет снег
на Рождество…
Ребёнок, схрумкав за это время все конфеты, снова спросил:
— А что такое снег?
Глаза его матери снова мечтательно затуманились, и она продолжила не говорить, а, скорее, нараспев декламировать.
— Снег белый, пушистый, чистый и холодный. Он мягкий и податливый, но может становиться твёрдым и острым. И ещё: снег — это одна из множества вещей, которые мы потеряли с началом конца.
Мальчик, продолжавший тем временем разорять упаковку, спросил:
— А как он начался?
Женщина, словно очнувшись от дрёмы, погрустнела и серьёзно сказала:
— Это долгая история, пушистик. И вряд ли я смогу рассказать её так, чтобы ты понял.
Но пока у мальчика были карамельки, он мог слушать всё, что угодно. Он сделал жалобные глаза и попросил:
— Расскажи! Ну расскажи, ну пожалста!
— Ладно, уговорил.
Она глубоко вздохнула, собираясь с мыслями, а потом начала рассказывать.
…давным-давно, когда ты ещё не родился, мир был другим. В нём было больше света, больше зелени, и небо над головой голубело. Людей же в нём было много, как песчинок в пустыне, и все разные. Поэтому было много стран, а в каждой стране — свой правитель. Но люди в каждой стране были разные снаружи, но похожие внутри. Все они хотели вдоволь есть, спокойно спать и не бояться за себя и свою семью. Правители должны были защищать своих подданных. Но хотели они совсем другого. Правители хотели богатства и власти, они хотели чужое сделать своим. У каждого из них были колдуны, повелевающие страшным оружием, уничтожающим жизнь. А ещё правители — все правители всех стран — были жуткими трусами. Они боялись друг друга, боялись использовать своё ужасное оружие, потому что было предсказано, что из-за этого придёт гибельная Зима. Боялись своих подданных. Смерти они тоже страшились. Но больше всего — даже больше смерти — они боялись перестать быть правителями. Из-за их страхов одна за другой вспыхивали войны. Несчётное и дважды несчётное количество людей страдало от этих войн. А правители, победившие, или же проигравшие — продолжали бояться и продолжали воевать.
Но был один умный и храбрый человек, который пытался бороться с этим. Звали его…ммм.. Нот Эгрид. Он презирал правителей и их страхи. У него было много друзей и много врагов. Нот Эгрид убеждал людей не верить правителям, не слушаться их и не бояться. Правители проклинали его, охотились за ним и всеми способами старались навредить ему. А Нот Эгрид бежал, скрывался и хитрил. Он говорил, писал и убеждал в том, что правители слепы и нет им веры. Но этого было мало. И Эгрид решил, что прекратить все войны и кровопролитие можно только жестокостью. Нот захотел, чтобы все увидели, какой страшной и пугающей может быть война. Он попросил всех своих друзей, и они помогли ему украсть и запустить ужасное оружие колдунов. Нот Эгрид хотел напугать правителей настолько, чтобы они вообще не пытались начинать войны. Он достиг своей цели: правители испугались. Но Эгрид недооценил размеры их страхов. Правители испугались слишком сильно. Они спросили совета у своих советников, умных колдунов — у каждого правителя были такие — не пора ли задействовать ужасное оружие, или стоит поберечься гибельной Зимы? И умные советники-колдуны сказали правителям, что нужно использовать оружие, несущее смерть, потому что страшная Зима — это бабушкины сказки. Правители решили, что им можно верить — кому же верить, как не им, умным советникам? Но колдуны были умными, однако не были мудрыми.
Мальчик оторвался от наполовину опустошённой коробки, облизывая засахаренные пальцы, и озадаченно вопросил:
— А что, разве умные не то же, что мудрые?
Мать покачала головой.
— Нет, не то же. Умный — это тот, который всегда лучше других знает, что нужно делать. А мудрый — тот, кто слишком хорошо знает, что нельзя делать ни в коем случае.
…тогда правители послушались умных волшебников и запустили страшное оружие. Земля горела, моря кипели, а воздух загустел от дыма. И этого дыма было так много, что небо почернело, и солнце скрылось с глаз. Никто из людей не верил, что такое может быть, потому что все умные говорили, что это невозможно. Но в один день — день Рождества — пришла великая Зима. Вместо снега с небес посыпался чёрный пепел. Вся Земля наполнилась ядом и холодом. Подданные правителей страдали, как никогда раньше. И правители были прокляты и свергнуты. А умные колдуны — избиты и изгнаны.
Нот Эгрид достиг своей цели, но плата оказалась высока. Он смотрел на дело своих рук, и ужасался. Всего за один день Нот Эгрид стал настолько мудрым, что волосы его побелели, а плечи прогнулись под тяжестью вины. Он отринул своё имя и как безымянный странник отправился в путешествие, которое длилось три года и три дня. Он странствовал по близким и далёким землям, созывая самых мудрых волшебников всех людей, которых только мог найти. Безымянный отправлял их в замок, подготовленный им самим. Замок, порождение былой магии, кормил и поил своих гостей, а ещё — защищал от врагов и от Зимы.
После этого Нот Эгрид открыл своё имя. Он поведал волшебникам свою историю. И сказал, что знает, что уходит в место, где очень глубоко и очень жарко. И надеется, что никого из них больше не увидит. А потом попрощался с ними движением пальца, и ушёл.
— Куда ушёл? — с непониманием спросил мальчик, оставив в покое почти пустую коробку.
— Ушёл туда, откуда никогда не вернётся.
После его ухода мудрые волшебники в своём замке складывают заклинание за заклинанием, посылая его в хмурое небо. Но с небес всё так же падает пепел, и год за годом на каждое Рождество мы видим лишь черноту сажи. Но я точно знаю, во что верю я — и во что верят они. Что однажды слово "Зима" перестанет пугать и станет всего лишь одним из времён года. Что с неба перестанет сыпаться пепел, и однажды на Рождество выпадет снег…
Скрежет гермодвери застал обоих врасплох. Мать и ребёнок вздрогнули — он выронил конфеты из рук, а она инстинктивно прижала мальчика к себе. В открывшемся проёме появился мужчина с ружьём в одной руке. Другой рукой он сдёрнул с головы шлем, и стала видна полускрытая седой бородой улыбка. За его спиной тихо падали на землю белые, пушистые, холодные хлопья, застилая землю белым покрывалом. Он подхватил правой рукой женщину, а левой — сына. Они втроём выбежали наружу, кружась в тяжеловесном танце. Потом бежали по свежевыпавшему снегу, улыбаясь и хохоча. Неумело кидались снежками. Мальчик визжал от восторга. Мать снова плакала, но на этот раз — уже от радости. Мужчина улыбался и молча наблюдал за своей семьёй. Тут он наклонился, чтобы скатать снежок. На оголившемся участке шеи — там, справа от седой шевелюры — внимательный наблюдатель мог бы разглядеть кое-что интересное. Почти вытравленная татуировка, где были скрещены рупор и пистолет. А ещё — вычурная надпись "Not Agreed".
Скатав очередной снежок, мальчик бросил его в отца — и, конечно же, промахнулся. Мужчина подхватил его на руки и подошёл к ней. Они улыбались друг другу сквозь пелену продолжающего падать снега.
Так конец сказки превратился в начало надежды.