Междверье

Чувствую порыв ветра, беспокойно оглядываюсь по сторонам. Кого еще могло понести на заснеженный пляж? С моей-то головой давно не все в порядке — там постоянно обрываются чьи-то жизни, хлопают двери и гуляют сквозняки.

Море замерзло до волнореза — странное явление для южного города. Или я сам перетащил сюда питерскую зиму, чтобы хоть так быть ближе к Тине?

Пласты льда топорщатся, находят друг на друга, кое-где мелькают голубоватые полыньи. Я подхожу к линии берега, где смешанный со снегом песок превращается в ледяную корку, ступаю на непрочную опору.

Накидываю капюшон, но это не помогает — уши закладывает от ветра, что дует из чужой настежь распахнутой двери. Кто-то сейчас сильно расстроен, и вот-вот сделает глупость. Черт, почему люди не понимают очевидного — конец старой истории и начало новой всегда можно связать. Одна дверь закрылась, другая открылась. Это же так просто!

Я обхожу очередную полынью, поднимаю голову и вижу девушку. В легком пальто и намотанном до ушей шарфе она бредет в сторону волнореза. Расходятся трещины от шагов, в любую минуту лед под ней может провалиться.

Скрип петель — дверь дрожит от сквозняка, но пока остается открытой. Я ускоряюсь, но так, чтобы самому не угодить в ледяную воду. Никогда не слышал, чтобы утопленники кого-то выручали из беды.

Догоняю девушку, замираю, выравнивая дыхание. Помню — насильно тащить к берегу нельзя. Надо, чтобы сама захотела уйти.

— Эй, — негромко зову, — у тебя случайно крема от загара не найдется?

Она поворачивается, с ненавистью смотрит на меня. Девице не больше двадцати, раскрашена, как невеста графа Дракулы — черные тени, стрелки тянутся к ушам, губы истошно красного цвета. Хотела умереть красивой, значит. Утопиться бы ей никто не дал, конечно, но что-то важное в жизни прошло бы мимо.

— Теперь точно сгорю, — скребу заросшую щеку. — А, может, полотенце есть? Решил поплавать, но, боюсь, обсыхать буду долго.

Говорю и сбрасываю капюшон, расстегиваю куртку. Сквозняк утихает, и я понимаю, что все делаю правильно. В кармане тихо жужжит мобильник — на почту пришло сообщение. Это Тина! Уверен, что она. Холод отступает — моя Тина рядом, тысячи километров не в счет. Стаскиваю перчатки, свитер, берусь за ремень джинсов.

Девушка смотрит на меня округлившимися глазами.

— Господи, неужели и полотенца не взяла? Что ж ты на пляже-то делать собралась?

Остаюсь в одних трусах, решительно направляюсь к полынье. Притворяюсь, что поскальзываюсь, балансирую у кромки воды.

Девчонка срывается с места.

— Идиот! Дурак!

Отталкивает меня от полыньи, поднимает одежду, тычет в руки.

Уберечь от глупости может только одно — если кто-то на ваших глазах реализует безумство первым. Вот недавно вытаскивал московского режиссера из пропахшего перегаром творческого тупика. Пришлось самому регулярно инсценировать пьяные дебоши. Пить Кирилл перестал, когда всерьез испугался за меня. Или просто испугался? Неважно...

— Одевайся, несчастье... Простудишься, умрешь... Что потом твоей жене рассказывать?

— Нет у меня жены, — целюсь ногой в штанину джинсов, попадаю с третьего раза.

— Без разницы, родокам, значит.

— И родоков нет, — подбираю куртку, протягиваю девушке свою шапку, — возьми, сережки в отмороженных ушах не смотрятся.

Она нехотя натягивает шапку. Я разворачиваюсь, иду к берегу. Девушка плетется за мной.

Сквозняка больше нет — первый порог пройден. Пока опасность миновала. В такие моменты я чувствую, будто беру человека за руку, помогаю сделать шаг и закрыть за спиной дверь в прошлое. Впереди темные коридоры — это путь к новой двери. А я тот, кто умеет видеть в сумерках чужих жизней. Связывать конец и начало истории в одну нить.

— Зачем ты это сделал?

Игнорирую вопрос.

— Познакомимся? Я — Денис. А ты... дай угадаю... Кристина, Диана, Снежана... — пристально смотрю в светло-голубые глаза, опускаю взгляд ниже, — все, я понял! Моника Беллуч...

— Вера, — тихо отвечает девушка.

Обиделась. Ладно, сейчас успокоим.

— А давай, Вера, чего-нибудь выпьем в теплом тихом месте, и ты мне все расскажешь?

Девушка всхлипывает, трет глаза, немилосердно размазывая тушь.

Обнимаю ее за плечи, веду в сторону набережной к одинокому кафе.

— Знаешь, это даже хорошо, что ты Вера. Спорю на десерт, Люба с Надей где-то рядом. Как же мне их не хватает сейчас...

***

Руки греет бокал глинтвейна, за окном затянутое в лед море кажется обманчиво укрощенным. Как и моя, скованная молчанием, любовь к Тине. Письмо было не от нее — обычный спам с предложением дешевых туров в Египет. Смешно получать такое человеку, который никогда не сунет нос за границу провинциального городка.

Вера долго не появляется, но девушка не сбежит. Во-первых, мобильник оставила на столе. Я уже успел просмотреть все последние вызовы — а вдруг пригодится? Да и сквозняк в голове затих — знак, что она не наглоталась в туалете всякой дряни и не пытается вскрыть вены маникюрными ножницами.

Что будет, если однажды я перестану ощущать сквозняк, если чувство подведет, и человек сорвется, потеряется в темных коридорах? Стараюсь об этом не думать. От нечего делать в сотый раз изучаю визитку Кирилла. Тогда все получилось, и сейчас получится. За двадцать девять лет я научился справляться со своим даром. Или проклятием?

Родители погибли в железнодорожной катастрофе, когда мне было шесть. Все время я проводил с дедом, известным в Севастополе художником-портретистом. Иногда он наотрез отказывал заказчикам — говорил, те слишком долго простояли на пороге, сквозняк сдул их истинное лицо, и он не знает, каким должен быть портрет. Над дедом посмеивались, а я знал, что он прав — ведь сам чувствовал сквозняки, видел пороги и открытые двери. Дед был отличным учителем, но портреты мне быстро наскучили. Зато росли пачки карандашных набросков мостов, дорог, улиц и поверх них — связанная узлом нить. Сперва я верил, что так верну родителей — соединю их оборванную жизнь с моей начинающейся. Потом научился различать, откуда дует сквозняк, и бежать туда, где мог еще что-то исправить...

— Чего вытаращился, Нео?

— Это у меня взгляд такой. Привыкай.

Веру не узнать — она смыла весь макияж, стала казаться разумнее и симпатичнее.

На Киану Ривза я действительно похож. Чуть раскосые глаза, широкие крылья носа, упрямый подбородок — вылитый Нео, герой без страха и упрека. А я и хочу быть героем, хотя бы для Тины.

Придвигаю к Вере блюдечко с тирамису, наливаю чай из заварника.

Девушка даже не смотрит на десерт. Сидит, опустив голову, соскабливает с ногтей красный лак.

— Ты же не собираешься меня жалеть, правда?

— Нет, конечно! Просто стало скучно, искупаться ты не дала, чем еще заняться взрослому мужчине в морозный зимний день?

— Давай так, — Вера упрямо поджимает губы, — откровенность за откровенность. Выкладываем грязные истории по очереди.

— Слушаюсь и повинуюсь, моя повелительница!

Напускаю шутливый вид, но ощущения внутри бродят странные. Всю правду я никому не рассказываю, даже себе. Но если эта игра поможет довести девушку до новой двери, надо соглашаться.

Вера берет зубочистку, крутит в пальцах.

— Я загадала, что если сегодня ничего не случится, то либо уеду, либо... — девушка кивает в сторону замерзшего моря, — в общем, ты понял... Отец меня ненавидит и мать настраивает против. Вчера из дома пригрозил выставить, проституткой назвал. Я решила не ждать особого приглашения, сама ушла.

Долгое молчание. Всхлип. Зубочистка ломается.

— А ты проститутка?

Никто меня еще не одаривал таким уничтожающим взглядом. Ничего, пусть лучше злится, чем расстраивается.

— Нет! — кричит Вера так, что закладывает уши.

Немногочисленные посетители кафе смотрят на нас, как на придурков.

— Да нет же! Я только хотела повесить в комнате календарь с обнаженными мужчинами. Отец не дал. Ударил меня. Значит, повешу в другом месте...

Едва сдерживаю улыбку, кошусь на рюкзак у стула. Так и есть — из бокового кармана торчит скрученный в рулон календарь. Взяла с собой все самое дорогое.

— Теперь ты!

Девушка протягивает мне новую зубочистку.

Неожиданно теряюсь и начинаю так же нервно, как и Вера, перебирать пальцами острый клинышек.

Девушка берет ложечку, отламывает кусочек десерта, отправляет в рот.

— Я... живу сам в квартире деда, он умер два года назад. Пишу картины, часто знакомлюсь с людьми, но друзей у меня нет. Никогда не мечтал о календаре с обнаженными мужчинами. Может, я просто ни черта в них не понимаю.

— Это точно, — серьезно говорит Вера, — ты и в себе ни черта не понимаешь. Я душу открыла, а ты что? Извелся же от одиночества. Ни жены, ни родителей, даже дед умер.

Хочется крикнуть: "Я не один! У меня есть Тина!". Но слова застревают в горле. Иногда я чувствую, что ближе нет человека, а иногда кажется, что лучше было влюбиться в инопланетянку.

— Твоя очередь! — вручаю зубочистку Вере.

Мрачный коридор междверья немного светлеет. С удивлением замечаю, что сейчас не только я веду человека, но и меня самого толкает к новой двери какая-то неведомая сила.

Девушка медленно ставит чашку на блюдце.

— Меня бросил парень. Отец из-за него орал все время. Саня — фотограф, я иногда позировала ему... ну, без ничего... Мы хотели вместе жить, я подрабатывала после занятий, чтобы скопить свою долю на съемную квартиру. Но мы так и не съехались. Саня сказал, что встретил другую, и она как цветок. Как цветок! А я, выходит, поганка какая-то...

Глаза Веры становятся влажными, она шмыгает носом и хватается за ложку, яростно расправляясь с остатками десерта.

— Я не спец в ботанике, но уверен, ты гораздо лучше любого цветка. Во-первых, не завянешь через неделю. Во-вторых, у тебя есть длинные ноги и... — задерживаю взгляд на глубоком вырезе свитера, делаю большой глоток глинтвейна.

— Расслабься, у нее тоже есть грудь.

— Я хотел сказать, отзывчивое сердце!

— Откуда ты знаешь? — Вера насмешливо улыбается.

— Сама же сегодня спасла моржа-самоубийцу.

— Думал, я купилась, да? Мне просто жаль тебя стало. Это ж каким надо быть отмороженным, чтобы за неизвестной девчонкой по льду бежать?

— Минус десять однако. Тут любой отморозится.

— Так ты не снаружи, ты изнутри промерз... И, давай, рассказывай, дальше!

Не дожидаясь Верыной подачи, беру зубочистку сам.

Как же хочется соврать, спрятаться в крепости привычного молчания, закрыться. Но так нельзя. В любую минуту Вера может вырваться, потеряться в темноте коридора и навсегда остаться маленькой обиженной девочкой. У меня нет права на ложь.

— Ее зовут Тина. Мы познакомились, когда обоим было невыносимо тяжко, смогли понять и поддержать друг друга. Никогда не виделись, и, скорее всего, не увидимся — она живет в Питере, а расстояние для меня непреодолимо. Я пробовал, даже покупал билеты. Но каждый раз терял сознание, а отрубившихся пассажиров не хотят грузить ни в поезда, ни в самолеты...

Стоит мне оказаться в аэропорту, или на вокзале, я вижу оборванную нить родительской жизни, и двери — мои двери — захлопываются перед носом. Кажется, мой путь здесь и закончится. Никто не почувствует сквозняк от моей двери, никто не возьмет за руку, чтобы провести к новой.

Вера молчит. Девушка, наверное, думает, что связалась с психом. Где-то она, конечно, права. Но мне ничего не остается как продолжить.

— Я не говорил Тине о своей любви. А зачем? У нас достаточно тем для разговоров, мы оба художники, — грустно улыбаюсь. — Понимаешь, весь полностью я ей вряд ли нужен. Пока я друг, но если признаюсь, потеряю и это...

Жужжит мобильник. Я лихорадочно шарю в карманах куртки, джинсов, забывая, что выложил телефон на стол.

Вера хватает мой смарт, быстро водит пальцами по экрану. Замирает, хмурится. Я беспомощно наблюдаю за ней, понимая, что моя судьба только что решилась.

Девушка прячет телефон за спину.

— Тебе нельзя это читать!

Я подрываюсь с места, перехватываю ее руку. Вера подчиняется, разжимает пальцы и быстро-быстро говорит:

— Она ничегошеньки в жизни не понимает, она дура! Могла бы сама приехать, могла бы помочь, могла...

— Замолчи!

"Денис, милый... я догадывалась о твоих чувствах... прости... не нужно было заводить все так далеко... через месяц выхожу замуж..."

Строчки двоятся перед глазами, в ушах шум. Я забываю о Вере, сквозняках и дверях. Я хочу, чтобы рядом никого не было.

— Эй, Нео! — Вера теребит рукав моего свитера, — а, давай, я ей позвоню? И подробно расскажу, что она потеряла? Давай?

Смотрю на девушку невидящими глазами, смахиваю со стола горку зубочисток — все мои признания. Наша игра в искренность кажется такой глупой. Имеет смысл лишь одна истина: от меня ушла Тина.

И вдруг снова чувствую сквозняк. Лицо Веры сереет, губы дрожат. Окружающие этого не заметят, но я-то знаю — плохой знак. Ее снова оттягивает назад, к вновь открывшейся двери в прошлое. Рука девушки выскальзывает из моей...

Я делаю глубокий вдох, собираюсь с духом. Проклятая откровенность превратила меня в рохлю. Я должен забыть о Тине, пока не закончил с Верой. Да и просто должен забыть.

— Одевайся! — командую, — пойдем искать твоего Саню.

***

На наше счастье мороз для фотосессии не помеха.

В парке недалеко от набережной Саня самозабвенно снимает средневековых принцесс. Модели то и дело пудрят посиневшие носы, но шубы на открытые плечи не спешат накидывать.

Вера поднимается на цыпочки и шепчет на ухо, что вторым пунктом после утопления было сорвать Сане съемку. Мда, я знал, что от утопленников ничего толкового не дождешься. У меня есть идея получше.

— Александр, — громко говорю фотографу в спину, и стискиваю в объятиях девушку.

Парень нехотя опускает фотоаппарат, оборачивается. Красив, стервец. Но надменное выражение лица убивает все обаяние.

— Верочка мне столько о вас рассказывала, — широкая американская улыбка, — вот захотел познакомиться! Кирилл! — сую в руки визитку режиссера.

Саня изучает визитку и переводит недоуменный взгляд на девушку.

— А знаете, я дам Вере роль в новом триллере. Название еще не придумал, будет что-то вроде "Фотографы исчезают поодиночке"... Верочка очень талантлива. И красива! Даже цветы рядом с ней от зависти вянут!

Девушка играет свою роль с достоинством и апломбом — ни дать ни взять восходящая кинозвезда. Только сейчас понимаю: а Вера действительно красива. Я засматриваюсь на нее и будто издалека слышу вопрос Сани:

— Может, как-нибудь увидимся?

Вера поджимает губы и, не моргнув глазом, отвечает.

— Пока не могу. Роль надо учить. Да и съемки скоро начнутся.

— Да, мы спешим, очень спешим. Но если разрешите, еще немного полюбуемся вашей работой.

Саня кивает, долго смотрит на Веру, пока основательно посиневшие принцессы не начинают его раздраженно окрикивать.

Я веду девушку в обход места съемки, останавливаюсь чуть поодаль, но чтобы Саня нас видел. Подмигиваю Вере, прижимаю ее к сосне.

— Так надо, потерпи... — осторожно касаюсь губ девушки.

И ожидая встретить сопротивление, проваливаюсь в тепло.

Мы долго целуемся. Я закрываю глаза и представляю, что держу в объятиях Тину...

Бродим по парку, держимся за руки. Глупость, конечно. Оба в перчатках, это нас не сделает ближе. Но мне так спокойнее. Сейчас очень ответственный момент — мы подходим к новой двери.

— Можешь мне кое-что пообещать?

Не смотрю на Веру, но знаю, что она внимательно слушает.

— Вернись сегодня домой. А календарь у меня повесишь. Будет повод приходить в гости.

Вера резко высвобождается, вырывается вперед, возвращается, подходит вплотную ко мне. Я невольно улыбаюсь. В девушке роста метр с кепкой, а был бы в руках самурайский меч, мне бы точно не поздоровилось!

— Только в обмен на твое обещание! Первым же рейсом ты летишь в Питер!

— Нет, Вера, так не пойдет...

— Испугался? Для хлюпиков сделаю одолжение — так уж и быть, затолкаю бесчувственное тело в самолет.

Черт, никогда еще дорога в междверье не было такой тяжелой. Я все умею и знаю для других, но в своей жизни беспомощен.

— Ладно, по рукам! — стараюсь, чтобы голос звучал бодро, — проведу тебя домой...

Девушка отдает мне календарь с голыми мужиками, чмокает в щеку и направляется к подъезду.

Я достаю мобильник, набираю подсмотренный в исходящих на телефоне Веры номер, подписанный "старый козел". Сомнений, кто это может быть, не возникает.

— Здравствуйте! — в ответ скомканное приветствие, — я целый день общался с вашей дочерью — не потому что хотел переспать с красоткой, а просто не мог позволить замечательной девушке испортить себе жизнь. Сегодня Вера едва не утопилась. Пожалуйста, не обижайте ее. Она вас любит, и верит, что вы ее тоже. Да, и если что — с Александром покончено. Не в прямом смысле, конечно. Но к Вере он больше не притронется.

Слушаю тяжелое дыхание и бесконечно долгое молчание.

— Спасибо...

Голос "старого козла" дрожит, и я знаю, что сейчас в его голове что-то меняется, не может не поменяться. Слышу на том конце мелодичную трель — успел до прихода Веры — нажимаю отбой.

Мы стоим на пороге, путь почти закончен. Остается лишь открыть новую дверь.

Я делаю последний звонок на сегодня — в аэропорт, бронирую билет. Вылет через три дня.

***

В зале аэропорта суета. Мне никогда не понять, почему люди так одержимы путешествиями.

Сижу на пластиковом стуле, нервничаю, жду Веру. Регистрация уже началась, у меня слишком мало времени.

А в голове вереницей мысли. Ведь я не сумею и шага ступить за стойку регистрации. Но если все-таки доберусь до Тины, изменит ли это что-то? Она хотела видеть во мне героя, а я псих, который бродит между невидимыми дверьми и боится сесть в самолет. Ведь Тина сейчас с тем, кого выбрала сама, и с кем, наверное, счастлива.

Но имею ли я право отступить? Нет! Пока Вера на пороге, я не принадлежу себе. Все было бы гораздо проще, если бы судьба девушки не зависела от моей личной жизни...

Вера врывается в зал ожидания, как на пожар, на ходу разматывает шарф, горят от мороза щеки. Подбегает, становится на цыпочки, целует.

— Чего хмурый такой, Нео? Ты к своей женщине летишь!

Но у самой в глазах плещется беспокойство.

— Как дома?

— Родоки оттаяли. Не знаю, что приключилось. Отец прощения вчера просил...

Девушка говорит резковато, но видно, что еле сдерживает слезы. На миг все мои проблемы исчезают. Я счастлив. Это самый любимый момент скитаний в междверье — видеть, как отчаяние уходит из жизни людей.

— Ты слышал? — Вера толкает меня к стойке регистрации, — осталось десять минут!

Дрожащими руками вынимаю из кармана билет, паспорт. На ватных ногах подхожу к стойке. Ставлю рюкзак на ленту. Сейчас все закончится, и я потеряю сознание. А порог до сих пор не пройден. "Вера, Вера, что же с тобой будет" — повторяю как мантру.

Вежливое лицо парня на регистрации уже расплывается, в ушах шумит, еще немного и...

Стискиваю зубы. Не дождетесь! Оглядываюсь, вижу насмешливую улыбку девушки. Мир снова приобретает четкость и ясность. Не верится, но я все еще в сознании и чувствую себя прекрасно!

Прохожу в накопитель, последний раз смотрю на Веру. Она машет мне на прощание, разворачивается, уходит.

Теперь меня ничего не держит. Я смогу заглянуть в глаза Тине, взять за руку, сказать... Но ведь все слова уже сказаны — ею. И все тепло уже отдано — мной.

Смотрю Вере вслед и понимаю, почему новая дверь до сих пор не открыта. Это не ее, а моя дверь. Я думал, что помогаю девушке, но это она, сама того не зная, вела меня к порогу. И сделала все, чтобы я сумел связать конец с началом. Не для нее — для себя.

Я сметаю ограждение, наталкиваюсь на опаздывающих пассажиров. Мне в другую сторону.

Выбегаю из здания аэропорта.

— Нео, куда без меня собрался? Хотел календарь замотать, да?

Господи, как я рад слышать ее голос! Будто всю жизнь только и ждал этого дурацкого вопроса.

— Не угадала. Бегу за кремом от загара и полотенцем. Нам скоро в Египет лететь!

Обнимаю Веру, целую в нос.

Снова вспоминаю Тину, сжимаюсь, приготовившись к боли. Но ничего не чувствую. Мой порог остался позади.

И я не хочу возвращаться в междверье. Слишком много лет я был его узником — маленьким мальчиком, который пытался вернуть родителей, и боялся жить сам. Но теперь я справлюсь. У меня есть надежда. И, возможно, будет любовь.