Новое начало

Закончено, о Мертвый бог. Свершилось. Полог разорван, обнажив святая святых твоих бесчисленных храмов — точно непристойную плоть под драной засаленной рубахой. Тьма объяла город царей в устье великой реки Ладжан, и четыре мудреца в поношенных чалмах возвестили, окинув бесстрастным взглядом созвездия: "Здесь остановилось и не продлится больше время. Вновь новое начало напишут в книгах".

Все же в том, что касалось тьмы, сложившийся в голове текст показался чародею зловещим. Но, с другой стороны — вполне в духе святых писаний и мало от них отличных храмовых летописей. Кассим усмехнулся, вспомнив собственные школьные годы среди жрецов.

Ночная мгла и впрямь объяла город, приглушив звуки и затемнив краски.

За те несколько шагов, что проделал маг от носилок и до калитки, он увидел высокие каменные заборы, за которыми скрывались поместья. Золотистый свет фонарей то тут, то там выхватывал резные ворота и куски узоров на мозаичных мостовых — но все прочее тонуло в ночи, а спящие имения казались бесформенными тенями.

— Сюда, мудрый.

Ученик провел мага в старый запущенный сад, мимо каменных слонов, чьи бивни до сих пор поблескивали остатками позолоты. Интересно, что он знает, этот юноша? Что знают владельцы соседних, незаброшенных усадеб? Нужно будет непременно спросить Сейлаха, как тот заботится о секретности.

Впрочем, это имеет значение лишь если у них и впрямь получилось.

"Вновь новое начало напишут в книгах. В осколках мрамора повержен старый бог". Да, именно так об этом сказали бы храмовые писари.

Они прошли по аллее, вдоль которой к небу тянулись темные пики кипарисов, и приблизились к крылу для слуг. Старая дубовая дверь отворилась почти бесшумно, но в ночной тиши и легкий скрип показался Кассиму оглушительным.

— Наставник Сейлах ждет во второй комнате, — проговорил ученик. — Вы легко найдете дорогу, мудрый. Мой пост…

— Найду, мальчик, найду, — прервал сбивчивые объяснения Кассим. — Иди сторожи.

Внутри горела масляная лампа, и в комнате не было ничего, кроме низкого столика и разбросанных по полу подушек. Толкнув еще одну дверь, чародей невольно сощурился от яркого света колдовских огней.

Сейлах тут же вскочил и в почтительном жесте коснулся лба.

— Боги воплотились в вас, мудрый!

Кассим лишь махнул рукой. Менее всего ему хотелось тратить время на дурацкие, бессмысленные ритуалы.

— Лучше сразу рассказывай, — ворчливо посоветовал маг.

— О, конечно, Верховный!

Ученый торопливо подставил ему старый стул и даже сделал вид, что не заметил, как под весом Кассима тот протестующе скрипнул. А, впрочем, может быть, что и не заметил… Чародею показалось, с последней встречи Сейлах еще больше высох и исхудал, а глаза исследователя горели торжеством, точно у безумного проповедника.

— Получилось, мудрый! — выдохнул ученый. — Все получилось. Вышло! Так, как мы и обговаривали.

— Это ты мне сообщил в записке, — кисло заметил Верховный маг, стараясь не выдать нетерпения. — Мне нужны подробности. Давай по порядку.

— По порядку, — Сейлах сцепил перед животом длинные худые пальцы. — По порядку, хорошо. Я начал свои штудии две луны назад. Смотритель городских тюрем согласился выдать каторжников и предназначенных для казни преступников…

— И как, ни у кого не возникло вопросов? — перебил Кассим.

— Он походя спросил, для чего мне, но я ответил, что кому-то нужно пробовать лекарства, которые готовит Круг. И потом, я маг, но я и наследник старой благородной семьи. Звучное имя действует без отказа, — тонких губ Сейлаха коснулась тень улыбки. — Я сообщил соседям, что собираюсь здесь все перестроить и перебраться, как только закончатся работы, но на самом деле въехал ночью всего лишь с парой учеников. Мы не мелькаем перед глазами, но никого не удивляют огни в служебном крыле или мои парни, если на них кто наткнется.

— Хорошо, — кивнул Верховный. — Ты все сделал правильно.

— Ну и сами исследования…

Сейлах не смог сдержаться, и начал ходить по комнате. Боясь пошевелиться на хлипком сидении, Кассим застыл, лишь взглядом следя за долговязой фигурой подопечного.

— По правде сказать, у меня не с первого раза получилось. Совсем не с первого.

Поднятое полами кафтана дуновение смахнуло со стола исчерканные обрезки пергамента — но ученый не заметил и этого. Верховный презрительно поджал губы. Словно сорока, Сейлах стащил сюда, что ему приглянулось в залах старого фамильного имения. Бесценный ковер со львами, ланями и леопардами был покрыт пылью и лежал, прямо скажем, кривовато. В углу громоздился ворох шелка и атласа, в котором угадывались беспорядочно брошенные одежды. Пергамент, бумаги, глиняные таблички были повсюду — да, к тому же, в комнате царил сладковатый муторный запах подгнивших фруктов.

Кабы не особая чувствительность к силе — и та тайна, которой пока владел один лишь Сейлах… да, впрочем, что об этом говорить?

—…я понял, что структура силы, условно говоря, дух человека, начинает рассыпаться в доли мгновения после смерти, — продолжал тем временем ученый. — Иными словами, если смерть приходит сама, то перенести силу умершего в неодушевленный объект, сохранив и разум, и память нельзя.

— То есть подопытного нужно убить, — мрачно констатировал Кассим.

— Я знаю, что вы думаете, мудрый, — Сейлах, наконец, остановился и сложил руки на груди. — Но мы говорим о воскрешении. Нет, не воскрешении даже — просто об устранении смерти. Положим, пациент страдает хворью и одной ногой стоит уже в последнем костре. Я могу подготовить все заранее, и его разум… душу, если угодно — сохранить и перенести в неодушевленный сосуд. Да, при этом нужно нанести последний удар. Но ведь это не убийство, разум продолжает жить. Это ни в коем случае не убийство!

— Говоришь, ты догадался на четвертом?

— На четвертом, — повторил ученый. И без того сутулые его плечи поникли. — Но они же смертники. Им так и так пришлось бы умереть.

— Куда ты дел тела? — не стал развивать тему Верховный.

— Я… не мог дать им доброго костра. Мне пришлось закопать их. Здесь, в саду.

Ты знал, на что шел, напомнил себе Кассим. Что же, по правде сказать, это была не самая большая жертва Круга. И, пожалуй, даже не самая отвратительная. Маг помолчал, привыкая к тому, что теперь на нем висят еще три жизни — но, наконец, спросил:

— Ну и что же ты получил?

— Ровно то, что и обещал. Разум, память и личность перенесены в неодушевленный сосуд. Конечно, это еще только половина работы: нужно придумать, как дать умершему новое тело.

Кассим хотел было повторить за ним вслед — "умершему" — хотя бы для того, чтоб сбить с ученого немного спеси. Но не успел.

— Обнаружилось кое-что, чего я не предугадал заранее. Правы книжники, пишущие, что характер зависит от флюидов в теле человека, от тонкой алхимии крови, лимфы и секретов. Лишенный тела разум… вместе с телом лишается и чувств.

Верховный молча поднял брови, ожидая дальнейших пояснений.

— Все… привязанности, эмоции, былые предпочтения отмирают. Мой… пациент… помнит все, но не испытывает по этому поводу чувств. Ни горечи, ни сожалений.

— Я должен увидеть сам, — наконец решил Верховный.

— Вы должны понимать, мудрый, это лишь первый успех, — затараторил ученый, стоило Кассиму встать. — С новым телом он вновь… и я мог перенести не все, мог что-то упустить. Мне нужно продолжить опыты.

Быть может, он был прав — и уж наверняка добавил бы еще немало. Но от одной мысли, что придется вновь садиться на шаткий стул и вдыхать гнилостный фруктовый запах, к горлу подступала тошнота.

— Что тебе нужно, так это все задокументировать, — отрезал Верховный маг. — Чтобы и другие могли повторить то, что ты сделал.

Нет, пожалуй, прозвучало слишком резко. Кассим нашел в себе силы улыбнуться и похлопал ученого по плечу.

— Ты понимаешь, что сейчас ты самый ценный чародей Круга. А может, и в мире, — со значением сказал он. — Когда какое-то знание содержится лишь в одной голове, это слишком большой риск. Я не могу этого позволить. Ты должен меня понять.

— Конечно, мудрый, — горячо заверил его Сейлах. — Конечно, я вас понимаю!

Прикидывается или нет? О другом Кассим сказал бы наверняка, он научился чувствовать такие вещи, но исследователь… был все же чересчур странным. Чего стоит один только блеск в его взгляде.

— Покажешь, куда идти? — чтобы сменить тему, решил спросить маг.

— Я могу и проводить.

— Нет, благодарю. Я хочу увидеть сам и сам составить мнение.

Лишь когда между ним и Сейлахом осталась крепкая добротная дверь, чародей вздохнул с облегчением.

И все-таки — как ни крути, но чудак сотворил невообразимое. Конечно, это еще не воскрешение. Пока нет. Но это первый шаг, и, если им удастся… те тексты, что он ради забавы складывал по дороге сюда — Верховный понимал, что они никогда не будут написаны. Просто потому, что Асар, Мертвый бог и Великий Судия, будет забыт, перестанет существовать, вместе со всеми святилищами, жрецами и хронистами.

"И в сумерках веков застыла тьма над треском раздираемой завесы".

Свет колдовского огонька бросал блики на лакированное дерево пола и роспись на стенах. Кассим присвистнул, разглядывая потемневший от времени цветочный узор. Если это крыло для слуг, каким же было тогда поместье? Иль-Калибы когда-то были сказочно богаты. Как вышло, что такая семья выродилась до одного-единственного отпрыска? Да еще такого, как Сейлах.

Чтобы добраться в искомый зал, пришлось спуститься ниже уровня земли — впрочем, иного Верховный и не ожидал. Будь ты хоть трижды книжником, в таких вещах все мыслят одинаково. Здесь было душно, и пыльно, и лишь созданный Кассимом огонек слегка потеснил затхлый мрак подвала.

— Здравствуй, Верховный маг.

Чародей не знал, каким словом называть это. Просто шагнул в сторону, медленно обходя по кругу конструкцию. Здесь были латунные трубки и какие-то колбы, хрусталь и каучуковые крепления. Это выблескивало на свету неровными гранями кристаллов, матово мерцало медью и киноварью, бурлило, кипело, пенилось — а там, в глубине, куда не достигал свет колдовского огонька, что-то гудело, перезванивалось, точно праздничные бубенцы, и тихонько чавкало.

— Прости, не знаю, как тебя по уставу-то… — добавил голос. Он был негромким, слегка металлическим, и шел оттуда, из чересполосицы теней и вспышек в сердце аппарата.

— Кассим сар-Ашад, — тихо ответил чародей. — Первый-в-Круге и Верховный маг.

"Ни горечи, ни сожалений", говорил Сейлах — но Кассим все равно готовился к проклятиям и черным посулам. Вместо них раздался лишь неясный звук… работает аппарат или и в самом деле похоже на смешок?

— Ну, значит, я все верно угадал. Верней, я догадался. Твой колдун-то, Верховный, он все бубнит себе под нос.

Да, это было нечто невообразимое. Кассим ожидал, что найдет резервуар силы, что потребуется ментальный контакт со спящим разумом, придется нащупывать жизнь в, казалось бы, мертвой вещи. Но то, что выстроил Сейлах… должно быть, он и в самом деле был гением. Безумцем, даже опасным безумцем, но гением.

— Это ты меня прости, — сглотнув, выдавил из себя Верховный. — Я… не ожидал, что… что я найду здесь собеседника. Скажи, ты помнишь свое имя?

Вновь смешок. И Сейлах говорит, оно "не испытывает чувств"?

— Йелох. Одна нищая крестьянка назвала так своего грудняка. В гаванях говорили "Висельник", ну да новый Царь Царей, вроде, уж и не вешает, а четвертует. Или отсылает на рытье каналов.

Кассим хотел было ответить, но голос добавил:

— Йелох Висельник вон там лежит, в углу, а есть ли у меня имя, ты уж сам решай. Не знаю, мое оно теперь или его.

Даже сейлахово детище не могло указать направления, но Кассим нашел тело и сам. Выругался — должно быть, Йелох оценил, портовые грузчики и те более скупы на проклятия — и лишь тогда понял, что тело обернуто в саван силы, не пропускающий внутрь ни воздух, ни тепло, ни холод.

— На самом деле мне так лучше. Я… чувствую его. Думаю. Оно и хорошо, что колдун все так оставил, так что не больно кипятись, Верховный.

— Откуда ты знаешь, что я кипячусь?

— А я вообще много знаю, — туманно ответил Йелох. — Теперь-то уж точно.

— Теперь?

— Да вот, как все произошло, так аккурат и… — голос умолк и молчал несколько долгих, томительных ударов сердца. — Не знаю. Я не знаю нужных слов.

— Что ты чувствуешь? — мягко спросил его Кассим.

— Не знаю. Раньше-то у меня были глаза и уши… Я разучился видеть, но теперь все чувствую. Как ты говоришь. Как ты… светишься. Так же, как и твой колдун, только сильнее, шибче. Я слышу, как ты говоришь, как гудит покров на трупе, а труп-то пустой, холодный. Все тепло здесь, внутри. Я слышу реки света. Они текут, перепутываются… И они гремят, как жреческие гонги.

— То, что ты слышишь — это сила, — негромко пояснил Верховный.

— Может быть. Я чувствую и думаю. Видеть-то я разучился, и у меня не на все есть слова. Но мне слова как-то без надобности. Одно к другому… без слов собирается.

Чародей молчал, вслушиваясь в диковинные звуки. Проклятье! Он не знал, как ему себя вести. Объясниться? Принести извинения? Да уж, принести извинения убитому — само по себе звучит занятно. Но и вести светскую беседу, будто ничего не произошло, тоже не выход. Невозможно. Невыносимо. На мгновение ему показалось, что существо просто выжидает, изучает, испытывает его…

— А ты разговорчив, — осторожно отметил маг.

— Ты так думаешь? Да, и верно. По правде-то я слышал, как ты идешь, и подумал: а что, если я могу не только слушать?

— Ты все правильно подумал, Йелох Висельник, — чародей поколебался и все же добавил: — Позволь я объясню тебе, что произошло. И что еще произойдет.

— Валяй, — согласился бесплотный собеседник, но теперь, решившись, маг уже и сам бы не остановился.

— Сейлах ни в коем случае не "мой колдун"! — решительно отрезал Верховный. — Видишь ли, мы в Круге магов заведуем всеми делами чародеев, это правда — но это вовсе не значит, что все маги подчиняются мне. Одна из моих обязанностей — судить тех, кто преступил закон при помощи чар. Всех магов, кто злоупотребляет Даром. Так я и познакомился с Сейлахом.

— Так он преступник? — вот это уже был настоящий смех. — Йелох Висельник и Сейлах Чернокнижник. Хороша пара! Даже звучит похоже.

Кассим дернулся, как от удара по лицу. "Может, он не понимает, что его убили? Может… нет, уж говорить так говорить до конца".

— Мне принесли о нем весть мои помощники, — резче, чем собирался, продолжил маг. — Но Сейлах из древней и знатной семьи, и я решил хотя бы увидеть его, поговорить вместо… того, чтобы сразу взять его под стражу. Он пришел ко мне и говорил о своих исследованиях. Долго, страстно… ну, ты, может, знаешь. Он умеет. Сейлаха поймали на запрещенной магии: заклинательство смерти, другие грязные чары. Но только мне он рассказал, чем на самом деле занимается. Он изучал воскрешение. Хотел победить смерть. Научиться сохранять разум и память почившего.

— И ты его отпустил?

— Не отпустил, нет, — скривился Верховный. — Всего лишь дал еще один шанс. Разрешил осесть в его старом отцовском имении и написал грамоту для смотрителя городских тюрем, чтобы выделил нескольких смертников. Искушение было слишком велико.

— Дурацкая затея, — отметил голос. — По себе знаю. Отпускать можно тех, кто беззаконничает по ошибке. Или по нужде. А тот, кто знал, что делает, всегда сделает снова.

— Искушение было слишком сильно… — повторил Кассим. — Он должен был взять больных, кто все равно не протянул бы дольше пары лун. Он же взял обреченных на казнь и обычных каторжников…

— А на рытье каналов дольше и не протянешь, — вставил Йелох, но маг едва ли слышал его.

— Хуже того! Он начал убивать. А я не знал, пока не приехал проинспектировать, что он здесь творит. Видишь ли, Сейлах не нашел способа, что делать с теми, к кому смерть пришла сама, и понял, что должен убить того, чей разум хочет спасти. Это то, что он сделал и с тобой.

— Так ты из-за этого терзаешься? — из конца в конец комнаты раскатился звонкий металлический смех.

— Этого мало?

— Йелох Висельник, — настойчиво повторил бесплотный голос. — Так меня прозвали. Нет, я сам-то не убивал, меня подцепили на контрабанде. Но, конечно, я знавал всяких. Да и ты… ты это, спустись из ваших колдовских башен. В гаванях кровь льется каждую ночь. В городе царей столько же крови, сколько дерьма в сточных канавах.

— Бездна, но ведь он тебя убил!

— И что я потерял? — отпарировал Йелох. — Заложенное в кандалы тело, гнилые зубы и каналы, каналы до самой смерти… Я разучился видеть, но слышу то, чего не слышал никогда. Я думаю. О таком, чего не думал, пока мне нужно было жрать и срать. Мне только слов вот не всегда хватает… Но говорю ж тебе: оно без слов собирается, одно к одному, кирпичик к кирпичику!

Кассим, и ранее не слишком веривший странному собеседнику, окончательно потерял нить разговора. "Может, он все же наблюдает, испытывает меня?". Чародей набрал в грудь воздуха, собравшись спорить, но голос перебил его:

— Говоришь, искушение было? Что с искушением-то?

— Победить смерть, — просто ответил маг. — Уже само по себе достаточно.

— Много же ты со смертью победишь. Это как все Царство с откоса спустить.

— Я… думал об этом, пока добирался сюда, — медленно проговорил маг. — Первое, что мне пришло в голову — это что Мертвый бог потеряет власть. И все храмовые земли, стада и золото в придачу. Да, я понимаю, что все перевернется с ног на голову. Но перемены никогда не бывают быстрыми. Даже речи нет о том, чтобы победить смерть до конца.

— А я тебя понимаю! — внезапно обрадовался Йелох. — Вы сможете так мало, что и значить-то ничего не будет. Ну, почти ничего. Будут перемены, но по шагу, по два, а не все вверх тормашками.

— Именно! — Кассим даже улыбнулся, так точно выразил его мысли каторжник.

— Так инспектируй, раз уж ты здесь. Ведь ты за этим пришел, так же?

Чародею потребовалось целое мгновение, чтобы решиться. Должно быть, это было опасно. Но искушение… оно манило, как плоть под тонкими одеждами танцовщицы, как сладкий запах наркотических курений.

— А я инспектирую, уже одним только разговором с тобой. Но, конечно, если б я мог коснуться твоего разума…

— Валяй! — припечатал голос.

Медленно, точно против воли, Верховный сделал один осторожный шаг, другой — а затем коснулся аппарата там, где латунная струна проходила осколок хрусталя насквозь.

Мрак отступил и съежился, точно папирус в пламени свечи. Ослепительный ревущий свет высветил каждую трубку и колбу диковинной конструкции. Маг пытался заговорить, но горло сдавило, и вышел звук, более похожий на бессвязное собачье тявканье.

Тогда-то он и увидел существо.

Его ноги покоились в бездне лет, предшествовавших появлению вселенной, а голова терялась где-то во вспышках гаснущих созвездий. Его сознание сковало чародея холодным ужасом, а сияние было таким ясным, что рядом с ним маг чувствовал себя всего лишь грязным животным. Холодный разум и жалость, смирение и безграничная скука, и более всего — бессилие, потому что не существует ни конца, ни края, и все уже было, и все есть там, где каждое мгновение умирает и вновь рождается время…

— Господин… — не столько произнес, сколько оформил мысль Кассим — но закончить не успел, потому что его наконец-то объяла милосердная темнота.

Его привели в чувство сдавленные рыдания и, не очень понимая, где он и что происходит, человек приподнялся на локтях.

Первой он увидел все же груду покореженного металла и битого стекла — и лишь затем блуждающий, словно с перепою, взгляд наткнулся на распростертого в пыли тучного старца. Цвет его лица был под стать роскошно вышитой багровой мантии, а грязные разводы на щеках прочертили дорожки слез. Пухлые руки его дрожали. Мясистые губы шевелились, но в невнятном бормотании было не разобрать ничего, кроме слов раскаяния и мольбы о прощении.

Человек тряхнул головой. Он по-прежнему не помнил, где он и как его сюда занесло, но это было и не важно. Ни затхлый подвал, ни мямлящий старик, ни даже непослушное, точно окоченевшее под ледяным дождем тело.

Нужно было идти. В серой дымке, в розовом зареве на краю небосвода над городом царей занимался рассвет.

И свечи гасли перед новым днем, на мрамор проливали подношения, жрецы венчали статуи венками и багряницей укрывали каменные плечи. Четыре мудреца в поношенных чалмах сказали тускло: "Закончено, о Мертвый бог. Свершилось. Здесь остановилось и не продлится больше время. Вновь новое начало напишут в книгах, нам же вышел срок".

Так говорили старцы, угасая. А в городе в устье великой реки Ладжан — Йелох Пророк щурился, впервые увидев солнце.