Потерянные строки

С чего начинается приключение?

С песни подвыпившей скрипки в тесных стенах провинциальной таверны за круглым деревянным столом где-нибудь в темном углу. С ветхой карты на столе, по которой бегают длинные и сухие пальцы цвета слоновой кости, принадлежащие таинственному старцу, что бормочет древние пророчества на путаном языке из-под глубокого капюшона. С пинты горького пива и клятвенных заверений приключенцев в вечной дружбе и безусловном успехе сомнительного предприятия, которое, по заурядному закону жанра, окажется не тем, чем было изначально.

Дракон их всех дери, Гентаро знал, что такое бывает только в романтических балладах и сказках, потому что сам их сочинял, зарабатывая таким образом крохи на жизнь. Крох, кстати, хватало на удивительное существование, полное светской любви и изобилия, в результате чего живот странствующего барда заметно округлился, но не шел ни в какое сравнение с пузатыми бочонками именитых купцов. Тем не менее, не это ли признак успеха в мире, где родственные голод и нищета раскрывались в трогательных и убийственных объятиях к представителям свободных творческих профессий. Именно так их определил Большой торговый дом и Мастерские гильдии под ним, отправив свободное искусство, словно попрошайку, бродить на пыльные дороги.

Гентаро было плевать на них — ему жилось неплохо. До недавнего времени.

Приключение поэта началось там, где часто оканчивалась судьба отрицательных персонажей его поэм — на виселице, в окружении ликующей толпы, предвкушающей, к несчастию Гентаро, смертельное зрелище в компании не самых приятных людей.

В последний путь его сопровождали вор Лешка и наемник Артур, и всю приговоренную троицу связывали непростые отношения, выстроенные по принципу лесенки дураков. Гентаро с открытой неприязнью сверху вниз смотрел на дрожащего от страха Лешку, зубы которого выбивали барабанную дробь — привычный аккомпанемент казни, а Артур буравил кровожадным взглядом затылок барда, предпочитая словам унизительные плевки. Нетрудно было догадаться, кто кого ограбил, обманул, обыграл и обставил. Денежный вопрос поднимал на острие ножа человеческие отношения даже перед лицом смертельной опасности.

А бард относился к ней по-философски безалаберно, будучи уверенным в божественной удаче, легковерно спутанной с обычной светлой полосой в жизни. Ныне, когда сырая веревка неотвратимо затягивалась на шее, путы натирали запястья до крови и ноги искали прочную опору на предательски пружинящих досках, сомнения быстро просыпались, грубым пинком сбрасывая Гентаро с мягкой неги на бренную землю. Трагическая смерть более не казалась ему красивым завершением спектакля, в надрыве призывающим слушателей проливать искренние слезы.

Солнце, отличавшееся нездоровой бледностью, единственное оплакивало незавидную долю барда, спрятавшись за пропитанными влагой тучами, что не сумели сдержать поток горячих слез. Именно так описал бы ситуацию Гентаро, будь он по другую сторону. Но вычурные ругательства, по праву достойные места и времени, адресованные к небесам, Королю Дракону, королевству Солтрам и к этой несчастной, забытой деревушке с глупым названием Тахти в частности, как нельзя лучше передавали настроение человека, внезапно оказавшегося голодным, промокшим, грязным и несправедливо обвиненным в преступлении.

Выслушав черную брань, наемник удивленно поднял брови и звонко присвистнул. Он один среди троицы сохранял присутствие духа и, казалось, прятал в рукаве козырный туз, которым мог моментально разбить связавшие его оковы.

Вдруг толпа затихла, охваченная трепетом перед фигурой, выступившей вперед. Фанатично верный служитель Храма, перекроивший привычную красную мантию жреца в короткую тунику, мягким шагом приближался к виселице и походил на богомола, сложившего тонкие и длинные ладони перед лицом в молитве. Огромные немигающие глаза навыкате гипнотизировали, словно хрустальные шары гадалки, предсказывающие судьбу.

Одного за другим жрец обвел оценивающим взглядом и остановился на Лешке. Вор, сжавшись в дрожащий комок, обливался холодным потом и накусывал воспаленные губы, не смея взглянуть на обвинителя. Насмешливая улыбка преобразила жреца, а в глазах заиграл зеленый огонек, не похожий на теплое сияние изумрудов. Это было холодное пламя садиста.

Взгляд был знаком им всем. И заставил содрогнуться.

Так смотрели радикалы, выползшие из Храма, словно ядовитая ящерица из-под пятки Короля Дракона. Они росли с удивительной скоростью в условиях ослабления основного религиозного ствола и распускались особенно пышно в восточной провинции королевства, где традиционная вера и знать уступили место Большому торговому дому. Пропаганда агрессивного образа Дракона в виде первобытного Зверя-повелителя в противопоставление мудрому Королю, не сумевшему защитить людей от хитрых и жадных змей-торговцев, запала в душу народа, недовольного возвышением купцов.

Стоило ли говорить, что такому Дракону и его слугам были чужды цивилизованные суды — он откусывал головы противникам в пылу сражения и разрывал их на части просто ради собственного удовольствия. Очеловечивание божества каралось смертью.

Подобно гангрене радикалы ползли черным червем от кончиков пальцев к плечу — Гентаро со страхом отметил, что зараза выбралась к северной провинции, где на границе среди хвойных лесов лежала деревня Тахти.

Жрец развернулся к толпе, показав приговоренным спину, и развел руки, готовый, как заботливый отец, обнять их всех и защитить. После он продемонстрировал высоту искусства, которому могли завидовать ораторы на мраморных ступенях Эхноргалла:

— Люди! — сильный голос завибрировал в сыром воздухе, распространяясь, кажется, на многие километры в округе. — Воровство, ложь, продажность — преступления, которым нет прощения в мире нашего Повелителя, расправившего древние крылья. Красные жрецы, поклоняются своему каменному Королю в развращенной столице — Эхноргалле — и вещают от его имени, вслушайтесь, прислонив багровое, от постоянного лежания на боку, ухо к трубе в стене. Все, что они могут там услышать — это ворчание их безмерно глубоких желудков, требующих очередную порцию яств, но принимают их за грозное рычание фальшивого божества! — он перевел дыхание, дожидаясь пока пройдут смешки и продолжил доверительным тоном, будто рассказывал страшный секрет. — Их жадность сравнима с неуемными аппетитами льва, наложившего мохнатые лапы на чужие кости. Золото, принадлежащее одному лишь Повелителю, делится в кровавых играх и раздается на серебряном блюдце, как хлеб на пиру, армейским псам и змеям с весами и счетами! Ох! — толпа всколыхнулась, затаив дыхание. — Продажные твари, торгующие благом ради мимолетных радостей! — жрец рубанул руками в воздухе, будто опускал меч на склоненную шею, и поднял невидимую голову над землей. Завороженные взгляды устремились к ней. — Вот, какое наказание ждет красных жрецов ложного божества! Пока золото у них, пока кровь не обагрит белый камень Эхноргалла, разве будет Зверь милостив к своим рабам? Нет… Болезни, голод, смерть — это испытания разъяренного Повелителя и приказ к действию! Лишь когда он ляжет на золотую гору, мы сможем процветать под его пламенным взором, сравнимым с солнцем!

И солнце раскрылось в небе, словно глаз, когда указательный палец жреца, устремленный вверх, прочертил прямую линию, разрезающую слипшееся веко. Люди упали на колени, восхищенные рождающимся чудом и гвалт их нестройных голосов плавно перетекал в песнопение, настолько искреннее, что Гентаро, увлеченный волшебным тембром жреца, задающего ритм, присоединился к ним, наслаждаясь теплым прикосновением лучей. Из сладкого забытья, затмившего страх перед приближающейся смертью, его вырвал смачный плевок в затылок.

— Ты что, твою налево, делаешь?! — Гентаро услышал хриплый шепот наемника, едва сдерживающего крик от злости. — Совсем ополоумел?! Повелся на дешевый трюк? Этот уродец видел просвет в тучах и просто тянул кота за хвост, у них речь вылизана для любого случая. Послушаешь, и завтра мать родную подашь на завтрак Зверю!

— О-о-о, этому чарующему голосу сложно сопротивляться, — протянул Гентаро, с неохотой отрываясь от пения. — Он бы мог собирать залы в Эхноргалле и даже самое бездарное стихотворение срывалось с его уст, подобно меду. Тебе не понять этого, грубый чурбан. Наслаждайся чудесным откровением. Скорее всего, это последнее, что мы видим перед смертью…

— Я тебе челюсть сломаю, — Артур произнес это так спокойно и обыденно, будто сказал "Доброе утро!". Гентаро, поверив, что тот так и сделает, даже если будет связан, послушно повернулся в его сторону.

— К чему все эти разговоры? — горько сказал Лешка, впавший в глубокую меланхолию. Растрепанный, словно воробей, с длинным, как клюв, носом, он то и дело вздрагивал от резкого звука. — Мы все умрем. Все равно умрем! И не будет больше песен за столом, поцелуев под столом, не увижу я Агну. Матушка, почему я не послушал тебя, ведь говорила не связываться с Паком…

— Я его не знаю, — прошептал Артур, с интересом разглядывая вора, пока последний нудно бормотал об ошибках своей жизни. К тому моменту начинался третий куплет священных песен.

— Премерзкий мальчишка, — фыркнул Гентаро, скривив недовольное лицо. — Вор, к тому же очень скучный и нелепый. Обобрал меня до нитки с таким видом, будто копался, прости Дракон, в телеге с навозом. От стражи уходил, точно сонная муха — летает медленно, а поймать никто не может. Я рад, что он на виселице — поделом вору!

— Ха, он мне нравится, — усмехнулся Артур. — Мы берем его с собой!

— Что?

— Слушай меня внимательно, стихоплет. От твоего промасленного языка зависит наше спасение, так что не подведи. Иначе, клянусь, в загробном мире…

— Я понял-понял! — резко прервал его бард. — Ближе к делу, они заканчивают!

Холодный порыв ветра налетел внезапно, спугнув затихших голубей. Тучи под солнцем медленно сомкнулись, и мелкий дождь остудил разгоряченную толпу. Плечи жреца плавно поднялись и опустились, он открыл глаза, не без удовольствия наблюдая за искрой, вспыхнувшей в единодушном взгляде толпы. От отчаяния и тоски не осталось и пепла, их выжгла целеустремленность и вера в новое будущее, готовность к попытке изменить неопределенное настоящее.

Лучшего момента для окончания речи придумать было нельзя.

— У нас дар для Повелителя — три олицетворенных греха! — жрец указал на приговоренных. — Вор, что не ведает труда; лизоблюд, готовый к любой лжи, обернутой в позолота, ради жирного куска с хозяйского стола; солдат, поправший честь и принципы, ради собственной выгоды! Паразиты земли и народа!

— Да! — откликнулась толпа, готовая к кровавой расправе.

— Так пусть умрут они во славу Зверя! — крикнул он и развернулся, чтобы отдать приказ палачу.

Но увиденное смутило его, и жрец застыл в нерешительности.

Вор и наемник склонили головы в покорности, всем видом показывая принятие судьбы, и лишь бард смотрел на толпу с теплой грустью. Его губы шевелились, и жрец уловил напеваемый мотив — это была святая песня Повелителю. Голос сделался громче, и скоро люди подхватили знакомую мелодию.

— Ах, братья и сестры, — Гентаро говорил звонко и надрывно, чуть не плача, — нет большего счастья для меня, чем обрести истинную веру в самом конце! Пусть Повелитель простит наши страшные грехи, ибо мы шли по кривой дороге, не ведая иного пути. Ваше дивное пение открыло нам глаза… Мы не насытим утробу Повелителя, но будем полезны ему живыми, если вгоним кол в сердце прогнившего королевства! Я готов обриться и вещать народу о лжи Храма, Лешка, мой добрый друг, заберет золото там, где ему не место, а Артур, бравый воин, искавший себя в сражениях, нашел цель, ради которой стоит умереть! Пусть Дракон — это Зверь, но даже хищник бывает милосердным к своей жертве, — закончил бард, и одинокая слеза покатилась по щеке, оставляя влажную дорожку. Гентаро виновато опустил взгляд и поджал пухлые губы.

— Складно поешь, лжец, — со злостью процедил сквозь зубы жрец, но его остановили возмущенные голоса:

— А если нет, — крикнул мужчина, выступив вперед, — если он и правда услышал глас Дракона в наших песнях? Мы сами не без греха, но чудо веры изменило нас, может изменить и их. Разве не в этом сила Повелителя?

— Разве я не говорил, что он способен на любую ложь, чтобы спасти свою жизнь?! — отмахнулся жрец, чувствуя, как в нем закипает раздражение. — Прочь, глупый, не дай себя обмануть!

— Мы ничего не потеряем, если устроим испытание веры! — не унимался мужчина, и люди за его спиной соглашались. — Любое испытание, какого они заслуживают.

Жрец медленно перевел взгляд с мужчины на Гентаро. Желваки радикала на висках и в углах челюсти заходили ходуном, пока губы не разошлись в тонкой, холодящей душу, улыбке.

— Да будет так!

Им надлежало убить чудовище. Голыми руками. Во славу Дракона.

Безумное решение вызвало бурю негодования со стороны барда, но мужчина, настоявший на проведении испытания, уже снимал веревку с шеи и раздавал команды пятерым помощникам. Руки перетянули новыми путами, да так, что кисти моментально онемели. Потом веревки связали между собой. Отдохнуть не дали — погнали, словно скотину, через всю деревню босыми.

Троица двигалась гуськом: позорное шествие возглавлял Лешка, бормоча что-то нечленораздельное; за ним на полголовы выглядывал Гентаро, семенящий по острым камням, как косолапая танцовщица; последним твердо и уверенно шагал Артур, возвышаясь над бардом на целую голову. На их лица легла тень усталости.

Мужчина сформировал группу ополчения. Прилюдно поклялся следить за чистотой испытания, или самому принести головы чудовища и приговоренных. Жрец благословил шестерых смельчаков и махнул на прощание рукой.

Когда деревня осталась далеко позади, солнце, неожиданно ярко вспыхнувшее алым цветом, устало клонилось к горизонту, прикрываясь широким одеялом из синих облаков. Они вступили в тень леса. Ветви над головами сплетались в занимательные узоры, превращающиеся в сумеречной темноте из сказочного орнамента в жуткую сеть. Лес оживал. Чем дальше продвигались непрошеные гости, тем больше он позволял себе общения — уханьем, рычанием, испуганным вскриком и басовитым треском. Что, вероятно, выражало удивление, угрозу, страх и спокойную речь, соответственно. Запутавшийся в паутине хвои ветер вполне мог сойти за смех.

Гентаро трясло от страха и боли. Когда солнце укрылось под землей, холод, точно дикая собака, закружил вокруг, цепляясь за окоченевшие конечности, дергая мочки уха и кусая за нос. Но бард упрямо шел, сосредоточившись на спине Лешки, погруженный в мрачные мысли.

Сопровождающие с каменными лицами крепко сжимали в руках нехитрое оружие: копья, рогатины, короткие мечи, щиты — и искали в темноте подозрительные движения.

Над лесом черной птицей пролетел холодящий душу вой. Вздрогнув, Гентаро с болезненным видом повернулся через плечо к Артуру, и тот хитро улыбнулся. Бледная луна, чудом пробравшаяся сквозь плотные ветви, осветила половину лица наемника.

— Надеюсь, ты доволен, кровожадный вояка, — сказал бард печально. — Мы оттянули финал, но кульминация неизбежна! Выбирай: бесславная смерть от холода и голода или героическая — в битве с чудовищем. Вот только никто о нас песни не напишет.

— Шагай-шагай, белоножка! — насмешливо ответил наемник. — Для меня нет большего удовольствия, чем видеть твои страдания. Даже если нарвемся на зверя, я умру счастливым!

— Неужели остались в мире столь жестокие люди? — Гентаро закусил губу, когда очередной камень впился острым ребром в мягкую кожу на подошве. — Дракон вас всех дери! Это невозможно…

— Это тебе не песенки на бумаге малевать, — хохотнул наемник и тут же грязно выругался, ступив на тот же камень. — Ох… Зря ты выбрался из-под юбки городских стен!

Гентаро бросил на Артура злой взгляд.

— Я не по своей воле покинул дивный уголок! Меня подло оклеветали.

— Вот так хохма! — глаза наемника жадно сверкнули. — Расскажи, чистюля, на чем тебя поймали: шулерство, подлог, фальшивая грамота. Или, — он облизал губы, — дочку, какого вельможи ты благородно обесчестил в этот раз?

Гентаро громко засопел, душимый яростью — Артур стрельнул точно в цель. Но затих, услышав тревожный возглас ополченцев. За деревьями плавно двигалось нечто, тихо плывущее от ствола к стволу, словно привидение в лунную ночь. Бард напрягся, когда треснула сухая ветка, так ломается шея несчастной жертвы.

Кто-то схватил его за руки, и Гентаро, подсев на колени, издал неопределенный гортанный звук.

Это был Лешка. Он жестко обхватил пальцы барда, и во взгляде вора впервые за долгое время появился здоровый проблеск.

— Клянусь, если выберусь живым, то завяжу с воровством! — залепетал Лешка, крепче сжимая холодные пальцы Гентаро. — Вернусь к матушке и поклонюсь ей в ноги. Заживу честно. Ты принимаешь мою клятву? — он грубо тряхнул барда и заглянул в глаза. — Принимаешь?!

— Дракон тебя дери, принимаю! — крикнул бард. Его взгляд опустился под ноги, там змеей лежала веревка, недавно пленившая вора. — Когда… Когда ты успел?! Развяжи и меня!

Но Лешка отступил на шаг, тряхнул руками, будто обжегся, и медленно покачал головой.

— Теперь каждый сам за себя, — произнес вор, поставив точку.

Гентаро разразился громкими проклятиями, и нечто, резонирующее с его звонким голосом, рассыпалось, вызвав ужас у ополченцев. Многочисленные тени замелькали среди стволов, замкнув гибельный круг. Не дожидаясь атаки, Лешка вмиг добежал до ближайшего дерева и, оттолкнувшись сильными ногами, зацепился за ветку. Черные руки, появившиеся с разных сторон, схватили только пустоту — вор забирался дальше вверх по стволу, демонстрируя обезьянью ловкость. Бросив прощальный взгляд, Лешка прыжком скрылся в темноте

— Ай да сукин сын! — прошипел Артур и тут уже отпрянул, потянув за собой барда.

Мимо с хищным свистом пролетели острые ножи. Лезвие одного из них с мягким стуком вошло в кору дерева рядом с ними, другие достигли цели — двое ополченцев, вскрикнув, упали на траву. Напуганные мужчины, встав спиной к спине, закрылись круглыми щитами. Старший вызывающе постучал клинком по металлической кромке щита.

— Иди сюда, тварь! — крикнул он и рубанул воздух наугад. — Сразись с нами во славу Дракона!

Чудовище расхохоталось, и смех, словно гром, звучал отовсюду: из тьмы леса и глубины ночного неба.

Гентаро закрыл глаза, прижал руки к груди и затаил дыхание, чувствуя, как желчь туго поднимается к горлу. Натяжение веревки ослабло — наемник выбрался из пут, и его тяжелое дыхание раздалось над головой барда. Гентаро открыл глаза. Артур склонился над ним, сжимая в руке нож.

— Убьешь? Какой ты злопамятный, — прошептал дрожащим голосом бард.

Сталь рассекла веревку на руках.

— Теперь каждый сам за себя, — повторил наемник. — Я не собираюсь здесь умирать. И ты беги, бестолочь.

Гентаро не сказал спасибо. На четвереньках бросился в лес. Не оглядываясь.

Артур не успел покинуть поле боя. Тени вышли из круга, встав непроницаемой стеной между ним и дорогой к свободе. Наемник осторожно попятился, приближаясь к ополченцам. Скрываясь за панцирем из щитов, последние пребывали в мрачном молчании. Их ненавидящие взгляды метались от тени к тени и задерживались на ссутулившейся фигуре наемника, оказавшегося между молотом и наковальней.

Перекинув нож в левую руку, Артур поднял с трупа меч и крепче сжал рукоять. Оружие казалось невероятно тяжелым и неудобным. Тело потеряло здоровую легкость, опасно раскачиваясь на слабых ногах. Он чертовски устал, но должен был пробиваться с боем.

— Докажи свою верность Дракону, грешник, — прошептал мужчина, опустив щит. — Не показывай страха чудовищу. Будь решителен, и Повелитель вложит в твои руки силу. Это и есть испытание веры.

Артур кивнул, сплюнул и решительно нанес удар, вогнав нож по рукоять в открытую шею мужчины. В глазах последнего вспыхнуло удивление, лицо вытянулось в немом крике, и тени набросились на ошеломленных ополченцев, как голодные собаки на миску с едой.

Наемник остался жив. И этого ему было достаточно.

Гентаро бежал, неуклюже отбиваясь от невидимых врагов. Ему казалось, что погоня наступает на пятки, черные руки хватают за волосы и тащат в гибельный омут. За спиной кричали, но скорее это собственный крик догонял отчаявшегося барда. Тени всегда оставались безмолвными.

Внезапно что-то подтолкнуло его резко свернуть. Было ли это интуицией или влиянием чужой силы, беглец подумать не успел, но через минуту он буквально выпрыгнул из плена черного леса в темно-зеленый океан высокой травы и, разгоряченный, окунулся в нежную прохладу зелени. И замер. Трава над ним мягко шелестела, волнуемая легким прикосновением ветра, вокруг, звеня, кружила надоедливая мошкара, но все звуки глушило бешеное сердцебиение, колотившее измученное тело изнутри.

Погони не было. Не было! Слезы душили Гентаро, истеричный вопль готов был стрелой пронзить ночную тишь, и бард стал бить кулаком землю под собой, подчиняясь внутреннему ритму. Раз. Два. Три. Четыре. На пятый раз костяшки врезались в камень. Кровь и слезы брызнули одновременно. Человек, похожий на очень редкий и капризный цветок, сломался и потерял сознание, заранее прокляв тот день, когда покинул безопасный и солнечный Град Поэтов.

Бард очнулся очень скоро — в ту же ночь, укрытый одеялом, потный и голодный. Его разбудил всплеск воды, отборный мат и знакомые издевательские интонации в голосе. Он медленно открыл глаза, и глубоко вздохнул, узнав Артура при свете костра. Наемник, сбросив разорванную и грязную рубашку, умывался над деревянным корытом, а тень — Гентаро потряс головой — незнакомый человек молча лил воду на стриженую голову Артура из ковша.

— Дракон вас всех дери, я сплю? — произнес бард слабым голосом.

— Проснулся, маратель бумаги, — голос наемника звучал бодро и весело. — Я удивился, когда обнаружил твою храпящую тушу среди разбросанного хлама. Думал, мне мерещится.

— Где мы? — Гентаро растерянно покрутил головой, пропустив мимо ушей насмешки наемника.

Их окружали сломанные стены каменного домика. Пол был землей, небо — пестрой крышей. Полная луна, словно мраморный диск, отливала ночной синевой.

— Тебе станет легче, если я скажу, что мы в логове чудовища? — спросил Артур, спокойно принимая полотенце от неизвестного.

Бард испуганно поджал губы и покачал головой.

— Тогда я ничего не скажу.

— Наверное, я должен поблагодарить тебя за спасение, — прохрипел Гентаро.

— Наверное, — ответил Артур. — Благодарность принимается. Но ты все еще должен мне денег, стихоплет, не забывай. А теперь поднимайся, если можешь еще двигать конечностями. Я помогу тебе умыться. Нас ждет чудовище.

Наемник промолчал о случившемся в лесу. Бард благоразумно не спрашивал.

Гентаро ел на ходу, целиком заглатывая куски хлеба, и молился, чтобы кошмарная ночь закончилась. Деревня, в которой они оказались, выглядела как сумеречный брат-близнец Тахти, пустой и холодный. Дома были в руинах, и ветер с унылым воем гулял среди порушенных стен, что зловеще возвышались над темной землей, точно могильные камни на кладбище. Бард несколько раз подходил к ним, чтобы убедиться, нет ли там выгравированных имен. Но ладонь находила только глубокие борозды в камне, оставленные, если представить, когтями огромного зверя. Гентаро медленно сглотнул.

Пленников или гостей, бард не мог определиться со своим статусом, молчаливые тени сопроводил, до высокого дома, волшебным образом сохранившегося целым среди мрачных руин. Дверь была приоткрыта, и отблески дрожащего пламени свечи танцевали снаружи. Гентаро сам дрожал и метался, как слабый огонек от порыва ветра. Он с надеждой посмотрел на Артура. Внешне наемник был спокоен, но его тревогу выдавали скрещенные руки на груди.

Тени повелительным жестом приказали войти внутрь. Артур подтолкнул дверь, и Гентаро послушно заковылял следом.

Свечи были на полу, на столе — чудовище окружило себя таким количеством света, словно искало в них спасение от окружающего мрака или пыталось осветить тьму в своей душе. Тени росли, переплетались и жили по собственным правилам в маленьком мирке. В них Гентаро узнал нечто бесформенное и многорукое, атаковавшее их в лесу. Испугавшись, он отошел на шаг, и его взгляд заскользил вниз по толстым ветвям теней к источнику ужаса.

Это был человек. Уставший, бледный, очень грустный и слишком молодой. Запустив пальцы в густую шевелюру, он переводил туманный взгляд с наемника на барда и обратно, чаще заглядывая в пустоту, будто решал — вернуться ему в реальность или остаться во власти тяготивших мыслей. Мокрые от слез глаза воспалились, веки отекли, но оставалось зыбкое ощущение угрозы, из-за которой сложно было сопереживать его неведомой печали.

— Я так долго искал жреца Зверя, что сбился с пути, — молодой человек нарушил тишину и медленно поднялся с места. Послушные тени закружились в дружном хороводе. — Объездил все стороны света и потерял всякую надежду, — его тихий голос словно обращался к пустоте. — А он вернулся сюда, где все и началось… Ну, не стерва ли судьба?!

Он хлестнул рукой, будто плетью, и свечи в той стороне потухли, как если бы холодный ветер ненависти задул светлый огонек души. Нарастающая злость пугала Гентаро, и бард сжался в углу, убаюкивая разболевшуюся руку. Он устал. И мечтал, чтобы продолжающийся кошмар наконец-то закончился.

— Судьба, как и ее сестра — удача, стервы и продажные девки! — захихикал наемник и почесал грубую щетину, захрустевшую под пальцами. — Сегодня они поднимают перед тобой юбку, а завтра лично ведут на свидание к палачу. Голым и без гроша за душой.

— Я ничего не понимаю, — покачал головой бард. — Кто вы? Где мы?

— На могиле, — ответил человек бесцветным голосом. — А я… Я ухаживаю за могилой и прихожу, чтобы почтить память умерших. Можете называть меня Кайрон.

— И что же здесь случилось, Кайрон? — спросил Артур, прижавшись к стене, и широко зевнул. — Хочется узнать, чем закончится сегодняшняя ночь. Надеюсь, после сказки ты не отправишь нас в печь. В худшем случае, припаси меня на следующий вечер для закуски, а на завтрак слопай писаку. Он пожирнее будет!

Кайрон громко рассмеялся, и смех точно напоминал трясущемуся барду грохочущий хохот чудовища в лесу. Наемник напрягся и скрестил руки на груди.

— Договорились, — улыбнулся Кайрон и начал свой рассказ, меряя деревянный пол звонкими шагами. — Когда-то это место называлось деревней Свекх. Она же стала одной из первых жертв правления Большого торгового дома. Засучив рукава, он взялся за ремесла и искусства, объединив их в Мастерские гильдии в городах, и установил жесткие правила с разрешения нашего мягкого и добросердечного короля, — молодой человек сел на место. — Все хорошо: торговля идет, богатства растут, Солтрам процветает. Но деревенские мастера были вычеркнуты из системы — они не могли заплатить даже за вступление в гильдию, а значит, их ремесло было под запретом. Десятки деревень скатились в нищету и отчаяние — о них просто забыли, прижали и пожелали скорейшей кончины. Здесь занимались деревом, как и в Тахти, — Кайрон грустно вздохнул. — У меня была одна их игрушка в детстве, очень грубая и простая, но в ней жила настоящая душа мастера. Я ее очень любил.

— Пока народ безграмотен, ему нужен пастух, за которым должно идти, — продолжил он после недолгого молчания. — Люди не глупы, не слепы, но им надо во что-то верить, главное, в кого-то верить. Не это ли важнейшее из искусств — достойно править народом, который будет процветать и развиваться. Который потом будет не просто слушаться, но осознанно помогать своему правителю. Без пастуха каждый возомнит себя королем, и это приведет к печальным последствиям.

— В момент, когда Свекх охватили отчаяние и обида, в борьбу вступили два пастуха, — Кайрон устало потер виски и прикрыл глаза. Голос его наполнился нежностью. — Одним из них была девушка по имени Анита. Она владела словом лучше любого, и ее стихи призывали людей к новому пути, ее строки говорили о родной земле, любви и вере — простых и первых ценностях… Но она проиграла жрецу Зверя! — свечи с другой стороны резко потухли, когда он в ярости вскинул голову. — Этот человек умело играл на струнах человеческой души, и люди, жаждущие возмездия и крови, откликнулись на его речи. Он позволил им то, чего они хотели. Что самое страшное, — Кайрон судорожно вздохнул, — ослепленные ненавистью люди сожгли Аниту по приказу жреца. Ее обвинили в колдовстве. Деревня Свекх будет проклята навеки!

— Дракон дери! — Гентаро схватился за голову. — Неужели они были настолько глупы?

— Или были доказательства? — спросил наемник, сощурив глаза, полные подозрения.

Кайрон слабо кивнул.

— Когда она читала стихи, цветы поднимались с мертвой земли даже зимой.

— А вдруг это был трюк?! — воскликнул Гентаро. — Ведь жрец Зверя тоже использует фокусы. Скажи, наемник, как тогда с солнцем!

Кайрон достал кинжал из-за пояса и медленно произнес слова, от которых волосы барда встали дыбом. Тяжелая волна прокатилась по комнате и сосредоточилась в холодном оружии. Поблекший металл на глазах превращался в пыль, и в следующую секунду последние свечи потухли, оставив всех в кромешном тьме.

— По-твоему, бард, я не разбираюсь в фокусах? — голос раздался над ухом Гентаро, злой и сильный. — Ее слова были чистым волшебством. Когда жители Свекха поняли, что натворили, они покинули деревню. Тело Аниты было предано земле, но это не освободило их от греха. Ее стихи жрец Зверя забрал и спрятал, не смея предать огню. Радикалы умны, они понимают важность слов и используют их в своих целях. Я поклялся вернуть потерянные строки и отдать их людям, как того хотела Анита, когда придет время. Однажды ее труд раскроет сердца народа.

Гентаро глубоко дышал, чтобы успокоиться, чтобы осознать сказанное. Он робко протянул руку к лицу Кайрона, и его пальцы коснулись металла маски, холодной как лед. За ней молодой человек спрятал свои чувства.

— Он знает, что я здесь, — сказал Кайрон приглушенным голосом. — Я знаю, что он здесь. Пришло время нам встретиться, — он недобро посмеялся, — и поговорить. А вы мне в этом поможете!

Отказать ему было сложно.

Как только проснувшееся солнце первыми лучами потянулось к ясному небу, они отправились в обратный путь, подгоняя лошадей. Гентаро насчитал в сопровождении Кайрона десять вооруженных всадников, которые могли быть ночными тенями. К ним примкнул и Артур. Наемник, влезший в кожаные доспехи, выглядел довольным.

Сам бард, к своему удивлению, чувствовал необычное возбуждение и прилив сил после короткого, но спокойного сна. История о потерянных строках воодушевила его, и он стремился увидеть написанные стихи, словно от этого зависела жизнь, ранее полная праздности и лени.

Впервые Гентаро задумался о собственных работах, щедрых на похвалу и прикрасы. Сильные мира любили, как и женщины, ушами, и бард, не скупясь на метафоры, хитро писал о том, о чем они хотели услышать: об отваге, о красоте, о бессмертном имени и позоре недругов. Других пожеланий не было, и Гентаро, став заложником собственной системы, опустился до того, что в одной и той же балладе менял лишь имена. В Граде Поэтов — затхлом городе, запертом в порочном круге — этого было достаточно.

Строки Аниты могли стать глотком свежего воздуха для человека, забывшего, как это — дышать.

Возможно, жрец Зверя был прав. Лизоблюд, готовый к любой лжи, обернутой в позолота, ради жирного куска с хозяйского стола.

Неожиданно барду вспомнился Лешка, поклявшийся изменить свою жизнь. Почему это произошло? Только ли перед казнью он раскаялся в преступлениях? Нет, воришка всегда играл в салки со смертью, избегая когтистых лап костлявой, до тех пор, пока его не схватили в доме жреца...

Догадка медленно всплывала на поверхность сознания, но Гентаро не успел озвучить ее. Он остановил коня и указал в сторону Тахти, не веря своим глазам. Над деревней поднимались черные столбы дыма. Кайрон первым сорвался с места, поднимая высокие клубы пыли, и остальные едва поспевали за ним, обгоняя ветер.

Деревня была объята огнем, и обезумевшие люди, словно дикие звери, сцепились, сражаясь насмерть. В ход шли копья, рогатины, камни, некоторые орудовали топорами и мечами. Несчастная земля пропиталась кровью и надрывно стонала — умирающие звали на помощь, призывали к разуму, но их хладнокровно добивали. Гентаро в ужасе закричал. Жители Тахти убивали друг друга.

Чертова дюжина деревянных столбов выстроилась в ряд, и люди, привязанные к ним, извивались в страшных муках, когда голодные языки пламени щекотали их ноги и, распробовав жертву, охотно поднимались выше. Приговоренных пытались освободить, но безуспешно — любого, кто подходил ближе, убивали.

Хаосом руководил жрец Зверя. Его длинное лицо было обезображено животной яростью, с языка срывались богохульные проклятия, он отчаянно жестикулировал длинными руками. На виске запеклась кровь. Он призывал верноподданных Повелителя жечь, убивать, топтать грешников, невзирая на кровное родство. Его истеричный крик мало походил на вразумительные, теплые речи, какими он пленил сердца народа.

И Гентаро понял. В тот момент, когда нашлись люди, не согласные с догмами Дракона-зверя, жрец проиграл и, как радикал, решил уничтожить препятствие. Одно дело, когда казнили пришлых, как их троицу, другое — поднять руку на родного человека. Деревня разделилась, отдавшись во власть безумию.

Кайрон задрожал. Лицо молодого человека оставалось скрытым за маской, но бард уловил направление его взгляда. К столбу была привязана девушка, голова ее безвольно опрокинулась на грудь, и руки, туго перетянутые веревкой, посинели. Огонь с аппетитом пожирал грязные лохмотья, служившие ей одеждой. Девушка была мертва.

— Анита! — крикнул Кайрон и пришпорил коня. Гентаро бросился следом, предчувствуя беду. — Анита, они снова сделали это с тобой. Сколько раз мне еще видеть, как ты умираешь? Сколько раз оплакивать твою гибель?

— Стой, сумасшедший! — бард скакал рядом, погружаясь вместе с Кайроном в красный океан хаоса. Волны жара хлынули навстречу, смешиваясь с дымом и кровью. — Это не Анита! Ты сам говорил, что она умерла! Остановись!

Жеребец Кайрона, подчинившись твердой воле хозяина, резко встал на дыбы и поднялся над Гентаро, точно жуткое изваяние. Время остановилось, когда бард заглянул в налитые кровью глаза чудовища, и тень сомкнулась над ними, как если бы солнце пропиталось ядовитой гарью. Копыта ударили по земле, и конь Гентаро скинул растерявшегося наездника. Напуганное животное легко перемахнуло через деревянный забор и скрылось за стеной серого дыма.

— Вы заплатите за это, грязные выродки! — крик Кайрона срывался на хрип, конь под ним нетерпеливо топтался, угрожающе всхрапывая. Люди бежали прочь, но время было не на их стороне — чудовище властно поднимало руку. — Вы навсегда покинете деревню. Будете прокляты! Развеетесь с пылью! Исчезните. Исчезните! Исчезните!!!

Земля задрожала в болезненной лихорадке, когда чудовище ударило всей силой, словно кнутом, оставив зияющие раны на поверхности. Кайрон размахнулся и с отчаянным воплем ударил снова, целясь по домам и людям. Некоторые стены, не выдержав, лопнули, будто тонкое стекло, на других появились глубокие борозды, оставленные невидимыми когтями чудовища.

Гентаро затаил дыхание и не отводил взгляда. Он ясно видел, что случилось с деревней Свекх. И с ее жителями.

Барду вспомнилось, как маленький, капризный мальчик играючи рвал бумагу на мелкие кусочки и разбрасывал ее, вымещая обиду за наказание. Кайрону не нужно было держать что-то в руках — он доставал до цели издалека. Жрец Зверя так и не понял, что его убило.

Спустя мгновение Кайрон затих, обмяк и грузно свалился на землю. Казалось, жизнь покинула его, но для верности Гентаро поднял топор с земли и, прихрамывая, подошел ближе. Никогда еще бард не был так напуган и решителен одновременно. Он занес топор над головой с твердым намерением — покончить с чудовищем.

Артур сбил его с ног, опрокинул на землю, ударил сапогом с размаху в живот, и бард закувыркался в пыли. Сил подняться больше не было. Гентаро мог лишь наблюдать, как наемник бережно поднимает Кайрона, словно ребенка, на руки, а тени за его спиной — неясные силуэты — тянутся к хозяину. Или все-таки это были люди.

— Сдурел, вояка? — голос Гентаро был тихим и слабым, но наемник отчетливо слышал его. — Посмотри, что натворило чудовище! Убей его! Умоляю…

— Нет, — Артур покачал головой. — Мне предложили хорошие деньги за его безопасность, стихоплет, и я, как солдат удачи, не имею никакого права отказываться. Мне плевать, что он сделал, — наемник пожал плечами и криво ухмыльнулся. — Тем более, на его месте я бы поступил также. Око за око, зуб за зуб.

— Дракон вас всех дери!

Артур покинул его, не сказав больше ни слова. Гентаро закрыл глаза.

Пробуждение было рваным и болезненным.

Череда мучительных кошмаров сменялась физической болью, которые словно братья-близнецы тянули в разные стороны его тело, готовое разорваться от напряжения. Гентаро много кричал, меньше бредил, все остальное время спал. В редкие моменты пробуждения он слышал назойливое, как жужжание комара, бормотание над ухом, но отмахнуться не мог; видел обеспокоенное лицо Лешки, выплывающее из тумана, и просил еще раз помочь. Вор соглашался, ободряюще хлопал по руке и исчезал в алом зареве, а его слова заглушали крики умирающих и треск огня

Раз за разом бард перешагивал через мертвых и пытался остановить Кайрона, но тот, лишившись рассудка и сердца, рвал на кусочки потерянные строки, потом свой плащ, доспехи, маску, а за ней открывалась холодная пустота. В бездне с надрывным плачем носился жуткий ветер. И сокрушенно повторял: "Анита!"

Гентаро открыл глаза. Лешка скромно сидел в углу и шуршал мятыми бумагами. Почувствовав пристальный взгляд на себе, он оторвался от чтения и улыбнулся мягко, по-дружески, немного виновато. Бард не мог ответить ему тем же — мускулы на лице словно одеревенели, поэтому он просто приподнял тяжелую руку в приветствии.

— Как бы сказать, — тихо сказал Лешка, — я понял, что поступил неправильно. Рад, что не опоздал.

— Почему ты спас меня?

— Эти слова мне кое-что напомнили, — ответил воришка и показал бумагу. — Простые истины, которые я успел позабыть и постоянно искал. Они помогли мне разобраться в себе. Я не хочу больше воровать, хочу жить честно. Я спас тебя, потому что это было по совести.

Гентаро зачарованно смотрел на смятые, зажеванные бумажки, заполненные волшебными строками.

— Прочти, друг! Прочти хоть строчку!

Лешка кивнул и начал читать. Нескладно, запинаясь, волнуясь, но барду этого было достаточно, и он ощутил, как долгожданное тепло разливается в его груди и заставляет сердце биться быстрее, увереннее и чище. Грязь, наросшая благодаря Граду Поэтов, дробилась и исчезала под легким слогом, точно в душе прокапал теплый летний дождь. Гентаро глубоко вздохнул, освободившись от прошлого.

— Спасибо, мальчик.

— Это еще не все! — поспешил сказать Лешка.

— Правда?

— Да. Меня наняли, чтобы я украл документы, которые компрометируют одного дворянина. Это был стандартный заказ за неплохие деньги. Я решил рискнуть и после долгих поисков нашел их здесь, в деревне Тахти, в доме этого страшного жреца, — Лешка отвел взгляд. — Любопытство сильнее меня. Я прочел их на месте, там же меня и схватили за руку. После этого мой мир перевернулся. Из леса я вернулся прямиком в деревню с одной лишь целью, забрать их у жреца и прочитать вновь! Когда здесь вспыхнуло восстание, жрец был слишком занят собственной безопасностью. На этот раз у меня получилось.

— Так это документы?

— Да, — воришка поднес бумаги Гентаро. — Письма мужчины и женщины. Подписаны, как А. и К. Я думаю, они любили друг друга.

Гентаро молчал. Он не мог забыть того, что случилось в Тахти. Не мог простить чудовище за нечеловеческую жестокость.

В его прояснившейся голове рождалась идея. Вдохновение расправляло воздушные крылья. Как долго бард не ощущал их за спиной, пока еще слабых и ранимых. Анита шла правильной дорогой, но не смогла противостоять силе жреца в прямом столкновении. Ее строки должны были лечь глубже, незаметнее, как если бы она медленно сплетала узор в душах людей.

Через песни, басни, сказки, которые передаются из уст в уста, от поколения к поколению, перед костром и в кругу семьи. Пока народ неграмотен, искусство должно быть самым простым, ненавязчивым и близким человеку. Лишь тогда он поймет, что ему хотели сказать.

Наследие Аниты теперь принадлежало Гентаро — барду. Потерянные строки сделают людей сильнее и прозорливее перед лицом опасностей и искушений, укрепив их моральные принципы.

— Еще я должен выплатить Вам долг, — вздохнул Лешка. — Решил измениться — матушка будет мной довольна.

— И ты его выплатишь, премерзкий мальчишка, — Гентаро улыбнулся. — Читай заново. Нас ждет очень много работы.