Выставка

 

Далеко на Севере в один из жарких деньков короткого лета в безымянной таверне собрались несколько колдунов. Они были похожи и ни чем друг от друга почти не отличались. Серые шляпы, грязные башмаки, черные рваные плащи, такие на дорогах Севера встречались повсеместно. Несмотря на жару, с себя они ничего не сняли, заказали у хозяина лишь по кружке пива, попросив разбавить его водой от излишней крепости. Хозяин таверны поднял брови, но просьбу выполнил. Посетители не скупились на чаевые.

Возможно, они были братья. Хозяин, например, решил, что троица похожих друг на друга друзей, решила совершить паломничество к древним храмам в тундре.

Но разговор у них велся не о вере.

— Наконец-то дошли подробности заказа, — сказал тот, что сидел в середине. Он мелкими глотками потягивал пиво.

— Нужен кто-то конкретно? — уточнил тот, что с левой стороны.

— Нет, свободная охота. По принципу, чем больше, тем лучше.

— Какая плата? — уточнил правый.

— Власть над двумя второстепенными мирами на тысячу лет.

— Почему только два? — спросили правый и левый в один голос.

— Заказчик жадный… сказал, что три это много. Торговаться я не решился. Предлагаю, сделать так. Работаем по одному, когда придет время получить миры, у кого будет худший результат, тот становится помощником тому, у которого лучший результат. Справедливо?

— Идет, — все трое пожали друг другу руки, посидели немного, разбирая задание, и спустя час засобирались на выход. Закрыв в таверне дверь, они повернули на Юг в сторону города Харона.

Правый думал о том, что когда ему дадут мир (он, естественно, уже видел как выиграл у товарищей), построит замок-крепость, подчинит все континенты и будет тысячу лет вести не скромную жизнь обычного Властелина. Пока не придет время отдать мир прежнему или новому хозяину. Левый думал о том, что не восстановил силы после прошлой схватки, и размышлял, не убить ли ему одного из товарищей, обстроить все на подобии несчастного случая, чтобы наверняка получить свою долю — целый мир. Быть помощником тысячу лет ему не хотелось. Третий колдун шел в середине — это он договаривался о работе с заказчиком, и просто радовался, что они без проблем проникли в мир через портал, спрятанный в туземном храме далеко в тундре.

***

Яна разбудило солнце. Вечером он специально оставил занавески открытыми. Как только начало рассветать, лучи залили комнату, пробиваясь даже сквозь зажмуренные веки. Ян повалялся в кровати несколько минут, вспоминая, зачем так рано хотел встать. Мысли никак не хотели собираться.

"Выставка!" — он вспомнил. Сегодня в Хароне выставка искусства.

Столица провинции хоть и была главным городом в округе, но вряд ли могла сравниться размерами и богатством с южными городами. Некоторые у кого были деньги, старались убежать из северных земель в более теплые края.

Были здесь свои правители и свои порядки. По традиции середину лета отмечали чередой праздников — Летними Потехами, в числе которых была и выставка искусства.

Вчера Ян целый день бродил на ярмарке, и потратил все деньги на мелочи и сувениры. Мастер Варос, у которого он трудился, отпустил юношу отдыхать; торговать Ян не умел, на ярмарке от него никакого толку. Он попробовал один раз продавать луки, Варос тогда чуть не выгнал его с работы, подсчитав убыток. Мастер продавал теперь товары сам, а Ян из-за этого больше трудился в подсобке.

Выйдя из комнаты, юноша застал готовый завтрак на столе. Матушка приготовила все с раннего утра, а сама убежала на ту же ярмарку, продавать травы. Кровь торговца от матери ему видимо не передалась, а отца он и не видел никогда даже. Братьев и сестер тоже не было.

Закончив с завтраком, он начал собираться, хотел одеть что-нибудь новее и чище, все-таки выставка искусства.

Шел он туда как зритель, талантов никаких не имел, но очень интересовался картинами и стихами. Мечтал когда-нибудь разбогатеть и купить особняк как у городского главы, увешать его картинами. А раз в месяц, чтобы с Юга приезжали стихотворцы и радовали песнями.

Такие были желания.

Солнце поднялось уже высоко, когда юноша пришел на выставку. Он окинул взглядом толпу, пытаясь найти знакомых. И точно. В толпе девчонок из семинарии, стояла его подруга детства, жившая на соседней улице. Марика гораздо лучше умела читать и писать, чем Ян. И даже сама сочиняла стихи, правда, никому их не показывала. О ее увлечении юноша узнал, услышав однажды голос через забор — она подбирала рифму. Ян понял, куда она хочет попасть — к сцене стихотворцев.

На выставку искусств приезжали даже из южных земель. Этим летом север представляли почти все города и села. В прошлые года желающих бывало столько много, что между поэтами или художниками происходили совсем уж безобразные драки за место в очереди или за ценз на количество времени.

Помимо поэтов и художников на выставке разместились музыканты, фокусники, трюкачи, скульпторы, гончары и многие другие. У Яна глаза разбегались. Куда пойти? Люди подходили медленно, и участники тянули с началом. Огромную площадь разделили на несколько участков. Половину всего места укрыли под навесами, иначе полуденное солнце некоторых ударило бы в голову. Наконец где-то в правой части площади заиграла волынка, сквозь гомон толпы послышался голос барда. Музыкантам ждать надоело. Тут же закричали с помостов художники, приглашая ознакомиться со своими картинами. Завлекая людей, запрыгали трюкачи.

Ян бросился сквозь толпу, стараясь успеть в первые ряды на сцену к художнику. Народ сзади напирал…

 

***

На следующее утро он не смог встать с кровати. Время приближалось к полудню. У него жутко болели глаза и уши. Даже матушка, которая кое-что понимала в болезнях, не смогла понять хворь. Она заварила Яну несколько трав, но ничего не помогало. До вечера юноша так и не встал. Сильно перепугавшись, матушка побежала к врачу.

Ян лежал, каждое движение причиняло боль в глазах и ушах. Выставка была безупречной, он выслушал сотни песен и стихов, пересмотрел десятки картин, и так сожалел, что потратил все деньги на ярмарке. Сегодня вечером на площади должны были запустить салют. Оттого, что он пропустит зрелище, делалось еще хуже.

— Ян, сын… — в комнату вошла матушка. Долго она ходила. Несколько часов. — В лечебнице нет ни одного доктора, все на вызовах! Город заболел тем же, что и ты…

— Мор пришел? Это, наверно, южане притащили на себе заразу, — Ян лежал с закрытыми глазами.

— Я оставила заявку… Потерпи, пожалуйста, врач скоро придет.

— Матушка, я могу тебя заразить…

— Половина города заболела. Меня уже, скорее всего, заразили.

Ян повернулся к окну.

— Салюта сегодня не будет. Глава все отменил, он тоже заболел.

Матушка вытерла слезы, спросила надо ли чего? Ян помотал головой, постепенно становилось хуже.

В комнате стало совсем темно. И только тогда пришел врач, причем не один, следом вошел полицмейстер.

"…Проще город сжечь", — услышал Ян отрывок разговора, пока они были в коридоре. Это говорил врач.

— Никогда! — протестовал полицмейстер. Оба замолчали, войдя в комнату. Их лица скрывали маски, открытыми остались только глаза и лоб. Руки у врача закрывали перчатки. Сзади им через плечи заглядывала матушка.

— Врач второй ступени, Екол, — представился вошедший. И сразу же приступил к делу. — Глаза?

— И уши, — осипшим голосом сказал Ян.

— Тридцатый осмотренный, — обратился он к полицмейстеру. — У всех поражены глаза, уши и руки. Коллеги говорят у других те же симптомы. На соседней улице у девчонки болят уши. Это не нормальная болезнь — не понятная.

"Марика болеет", — вскользь подумал Ян.

— Плохо, — размышлял полицмейстер.

— Может пройдет само?

— Екол, скажите эту фразу нашему главе. У него болит все: руки, уши, пальцы.

Врач закатил глаза к потолку и достал из сумки белые порошки, сказал матушке разбавить в теплой воде и дать выпить.

— Это поможет? — спросила она.

— Да, — сказал Екол, но по голосу было слышно, что врал.

***

Вдалеке за окном прогремел взрыв. С потолка посыпалась пыль и штукатурка.

— Что это? — перепугался Екол.

Полицмейстер выбежал на улицу. Со стороны полицейской части шел дым. Некоторые горожане выглядывали наружу из окон, но увидев офицера, тут же закрывали занавески. Казенный конь стоял возле дома, ждал хозяина. Полицмейстер сел на него без степенности положенной чину, а как в молодости в армии — одним прыжком, и понесся в направлении зарева.

— Господин Лорман, господин Лорман! — на ближних улицах к части офицера встречали рядовые полиции.

— Что у вас? — он сорвал себя защитную маску.

— Конфискат взорвался!

— Что там было? Чьи товары?

— Картины, книги, глиняные поделки, художественные, музыкальные и гончарные инструменты с выставки, господин Лорман! Конфисковали у группы бродяжников. Заколдовали они их!

"Понятно", — подумал полицмейстер. — "Глаза, уши, пальцы".

— Где эти бродяги?

— Этим делом ротмистр Ялко занимался, господин Лорман. Он знает.

Отыскать ротмистра оказалось легко, полицмейстер думал, будет сложнее. Паники в рядах полиции не было. Здание части выгорело почти полностью, остались только кабинеты на первом этаже, но и к ним подкрадывалось пламя. Куски бревен валялись по всей улице. В соседних домах от взрыва сломало оконные рамы, покосило хибары бедноты. Как ему потом доложили, погибло несколько десятков служащих, среди которых числился и дежурный ротмистр. Ялко же был жив и здоров, командовал тушением пожара. Его не взяли, ни эпидемия, ни взрыв.

— Где бродяги-колдуны? — повторил вопрос полицмейстер.

— Погибли и сгорели, — ответил офицер. — Я их в дальнюю камеру посадил, хотел завтра разобраться. А оно видишь как…

— Из наших в пожаре кто-нибудь выжил?

— Да, двое парней. Уже всем растрепали, что бродяжий инструмент бахнул. Сейчас это все слухами обрастет.

— За черное колдовство во вред людям полагается смертная казнь, — размышлял полицмейстер. — Не могли они сами наколдовать чего-нибудь? Устроить взрыв, чтобы сбежать? Может не в инструменте и поделках дело?

— Не знаю, господин полицмейстер. Ты дольше живешь, тебе виднее. Сейчас пожар бы потушить…

Лорман посмотрел на остатки здание. Архив сгорел, убиты служащие и задержанные, в городе мор, административная верхушка больна и не управляет городом. Все походило на диверсию. Южане? Кочевники с Запада? Кто эти засланные колдуны?

— Тебя, кстати, Эван искала, говорила, что хочет помочь. Попроси ее, господин полицмейстер, дождь вызвать. У меня самого духу не хватило.

— Тушите пожар сами. Она понадобиться, чтобы поделки колдунов обезвредить. Если захочет помогать…

Ротмистр пробурчал под нос, что вечно Лорман командует, хоть бы раз помог делом, а не властным словом, но все же пошел искать ведра. На огонь начали приходить зеваки. Пожарная часть, где из-за мора не хватало людей, не справлялась, и ротмистр решил заставить работать всех, кто стоял без дела.

По ту сторону огня на лавочке, там, где еще днем был роскошный сад, сидела Эван — местная ведьмачка. Полицмейстер давно ее знал. Молчаливая, странная, очень часто уходила в лес на месяцы, и что там делала не понятно. Собственная нелюдимость ее саму нисколько не беспокоила и чужое мнение нисколько не волновало. Делала, что хотела — жила, как хотела.

С этой стороны пожар выглядел гораздо больше. Эван смотрела на огонь и улыбалась. От жара у полицмейстера усы плавились, а ей все нипочем.

— Здравствуй, лесная дева. Помоги огонь потушить, — обойдя пожар, полицмейстер понял, что недооценил масштаб стихии и решил выполнить наказ ротмистра.

— Не хочу, — отрезала Эван, улыбаясь. — Пусть горит.

— Зачем тогда хотела видеть? — зная ее характер, полицмейстер не удивился ответу.

— Из-за мора.

— Знаешь, что произошло?

— Я видела тех колдунов, они выжили. Почему ваши служащие шаманы их упустили?

— Выжили? Шаманам не хватило сил остановить бродяг и за это они все сгорели в огне. Если город выживет, после всего этого, у нас появиться много свободных должностей. Пойдешь к нам?

— Если только ради того, чтобы поджечь новое здание.

Полицмейстер — седой уже человек, дослужившийся до высшего чина полиции в этом городе, разговаривавший с главой города на "ты", почему-то даже не решился сделать замечание этой безумной девке. Слишком сумасшедшая и со способностями.

— От мора будут умирать люди?

— Не знаю, полицмейстер. Кстати, те колдуны, сейчас, выходят из города.

— Не может быть. Ворота закрыты. Как только появились доклады о болезни, мы их закрыли на засовы: деревянные, стальные, магические. Выход с письменного разрешения трех лиц, одно из которых я. Никто Харон просто так не покинет! Как они вообще выжили в огне?

На краю города раздался еще один взрыв, снова появилось зарево. Похоже, это взорвались ворота.

— Они любят огонь. Я тоже люблю, — улыбнулась Эван.

"Безумная девка!" — плюнул про себя Лорман. Он вскочил со скамейки, отыскал надежный людей, которых можно было послать в погоню, и часть из которых займется охраной пролома в стене. Полицмейстера беспокоила совесть. Что могут сделать простые люди против колдунов? Все шаманы из специального взвода допрашивали бродяг этим вечером, и все погибли. Но не послать людей значило упустить их вовсе.

— Держитесь подальше от них. Спросите у Ялко, как выглядят. В бой не вступайте, — наставлял погоню полицмейстер.

— Я с ними поеду, — сзади незаметно подошла Эван.

— Езжай. Все инструкции и тебя касаются.

— Сделаю, как захочу.

Лорман махнул рукой, только сказал своим бойцам, что в случае чего пусть сразу возвращаются в город.

Отряд уехал. Полицмейстер вернулся к своим обязанностям: к части прибежала хозяйка ночлежки, кричала, что в комнате убили художника-южанина, который приезжал на выставку, пропали его картины. Старый дурак не захотел сдать их на хранение и получил наказание судьбы. Через полчаса агентура доложила, что в пабе в северной части города произошла крупная драка "стенка-на-стенку". Пришлось снимать людей с тушения и отправлять на расследования, пожар все никак не хотел униматься.

За полночь к части пришел врач Екол, уставший, весь в поту от быстрой ходьбы, серьезный как никогда. Он сначала присоединился к коллегам, которые осматривали ожоги у тушителей, а затем виновато подошел к полицмейстеру.

— Лорман, что за напасть!? — вскинул он руки к небу. — Сорок человек осмотрел. У всех болят только глаза, уши, пальцы. Я таких болезней в жизни не видел.

— Здесь не в медицине дело, а в магии. Бродяги какие-то заколдовали инструменты и предметы искусства. Твои знания не помогут, тут колдуны нужны.

— Да где их взять? Отец Йеремин уже год на ноги не встает. Брат Куций пропал где-то в тундре. Другие на Юг подались, там платят больше.

Екол продолжал перечислять имена, которые могли бы помочь, но которые находились далеко.

"Да", — подумал полицмейстер. — "Хоть Эван проси…"

— Давно главе говорили, — продолжал причитать врач. — В город парочка колдунов сильных нужна. Настоящих. Хоть к тебе в полицию, хоть к нам в медицину. Ну, вот пусть с больными глазами ушами и пальцами полежит. Может и про колдунов вспомнит.

— Оскорбление властной особы — наказуемая статья, не перегни… Свидетели рядом, донесет еще кто-нибудь.

Екол замолчал.

Пожар медленно угасал, начинало светать. Рядовые из пожарной части зачем-то раскапывали пепел и сажу, случайно нашли те самые предметы искусства и инструменты.

Колдовским штукам огонь не причинил никакого ущерба. Они выдержали столько часов высоких температур и даже не потемнели.

— Смотрели что-нибудь? — спросил полицмейстер.

— Картины одним глазком, — смущенно признался один из них.

"Искусство не горит", — подумал Лорман и окликнул врачей, сказал увести рядовых под наблюдение. Сам он осторожно сложил все принадлежности колдунов в тупике, совсем рядом от полицейской части, и поставил взвод рядовых для охраны. Ни на картины, ни на книги, он не посмотрел ни разу. С глиняными поделками и инструментами пришлось сложнее, потребовалось найти перчатки, и только тогда полицмейстер решился взяться за них.

— Как вы их вообще нашли? — спрашивал он потом Ялко. — Ничего примечательного в них, кажется, нет.

— Шаманы, рай им на небе, — отвечал ротмистр. — Эти ребята — колдуны — утром стали собираться, чтобы уезжать из города. Мы стояли возле склада, выдавали барахло деятелей этих всех, мать их. Очередь потихоньку продвигалась, дошла до бродяг… Смотрим, у них всех вещей на два мешка походных набралось. А потом они заявили, что не хотят с хранения забирать картины, книги, поделки свои, инструменты. Представь. Говорят, дарим городу, пусть любой человек возьмет. Сами как оборванцы выглядят, а вещами разбрасываются. Подозрительно. Мы и проверили. Поначалу они убежать хотели, потом огненными шарами давай пугать. Тут сразу паника в толпе началась. Ну, наши ребята не сплоховали, дали им отпор. Теперь вижу, что это они специально в камеру полезли. С их способностями они нас прямо там сожгли бы всех. Зачем только сдались так легко?

— Рано утром хотели уйти? Еще о заразе обращений не было… Кочевники, как пить дать кочевники… Скоро война будет.

— Нет, полицмейстер, не кочевники. Морды у них необычные. Загорелые, но не южане, это точно. У тех другой типаж совсем.

Ротмистр ушел осмотреть пепелище, вдруг еще что-нибудь уцелело, оставив полицмейстера в раздумьях. Врачи, тем временем, доложили, что рядовые начали жаловаться на глаза. Так и есть. Картины заговоренные.

"Даже одним глазком не спасает", — сказал про себя Лорман, вспомнив, как сам еле сдержал искушение посмотреть на картины.

Солнце начинало подниматься над горизонтом. Люди провели бессонную ночь, многие валились с ног. Полицмейстер привык к тяжелой жизни стражей порядка, он внимательно смотрел в сторону, откуда покинули город колдуны. Дым на той стороне города потушили. Пожарная и полицейская части сработали хорошо.

Сержант, дежуривший на воротах, доехал до полицмейстера на испуганном коне, и свалился в пыль. На руках его была засохшая кровь, жаловался на ногу. Раненным занялись врачи, а затем Лорман выслушал рассказ о том, как полицейский взвод пытался остановить трех бродяг, но они попросту взорвали стену рядом с воротами каким-то заклятием.

— Хорошо, — полицмейстер отпустил сержанта, только выругался про себя. Все было плохо. Через дыру в город мог войти и выйти кто угодно. В случае внешнего нападения город оставался практически беззащитным. Пришлось отослать еще несколько десятков на защиту прорехи. Рядовые смотрели на него злыми глазами. Все накладывалось друг на друга: тяжелая ночь, отсутствие сил, у кого-то родные заболели.

Глядя на уставших людей, Лорман в кои-то веки, подумал, что не зря остался холост до старости лет. Нет жены — нет беспокойства. Что касалось детей, то они уже повзрослели, и отец давно отправил их транжирить деньги на Юг, чтобы глаза не мозолили. Сколько лет они его не навещали? Не вспомнил. Он был старым офицером на службе северного города, главным делом жизни которого являлась работа. Этим он жил, этим согревался внутри.

Из городской управы пару раз приходили здоровые советники, Лорман ничего дельного от них так и не услышал. Городскому главе легче не становилось, делами он не управлял. Попытки советников организовать карантин, забить гвоздями все дома, где были зараженные, полицмейстер остановил сразу. На подобное власти ему хватало. Пришлось рассказать им о колдовских вещах, оставленных в городе. Правда, последующее их распоряжение приготовить дрова для погребальных костров, запрещать не стал. Он вообще не представлял, чем закончится этот мор.

Погоня, ускакавшая за бродягами, вернулась, чуть ли не к полудню. Первым, что увидел полицмейстер, это улыбку Эван. Не та безумная, с которой она слонялась по городу, а, именно искренняя улыбка из души, когда что-то прошло удачно.

"Неужели хорошие результаты? Выследили? Кого? — подумал Лорман и только потом увидел большой черный куль, болтавшийся позади лошади. — Поймали!?"

Приехавших окружили. Мешок сзади задергался, пытаясь вырваться. На что Эван пнула его куда-то в макушку. Не помогло.

— Господин полицмейстер, — слез с коня командующий отрядом. — Поймали одного из них.

Лорман на секунду опешил. За спиной несколько часов назад горело адское пламя высотой с дерево. Чтобы выйти из города, колдуны за несколько минут разворотили стену. И теперь он ему докладывает, что так легко поймали одного из них.

— Точно колдун? — спросил, наконец, полицмейстер. — Может путника случайного к коню привязали?

— Никак нет.

— Может морок они на вас наслали? Призрака привезли?

— Никак нет. Бродяга-колдун это.

Мешок оттащили чуть в сторону, разогнали зевак. У Лормана непривычно затряслись руки, стоило ему дотронуться до него. Он одним рывком сдернул грубую ткань.

Руки и ноги колдуну предусмотрительно завязали. Во рту торчал кусок чьего-то рукава.

— Он это. Точно бродяга, — распознал его Ялко. — С бельмом на правом глазу. Как его не запомнить.

— Ну, раз он, будем допрашивать, — полицмейстер выпрямился. — Оттащите его в угол, где лежит заразная утварь.

Колдун больше не брыкался, но и видно было по глазам, что не сдался.

"Пакость какую-нибудь готовит", — подумал Лорман.

— Как вы его схватили? — спросил он Эван.

— Нашли оглушенным. Мы следили за ними. Подрались колдуны, как за ворота выбрались. Не поделили что-то.

— Интересно… Как думаешь, если мы ему рот развяжем, он нас не сожжет?

— Сомневаюсь. Его дружки что-то с ним сделали. Не передать словами, это чувствовать надо. Пустой он…

— Пустой? — задумчиво переспросил полицмейстер. Колдун смотрел налитыми кровью глазами. — Развяжите ему рот.

Приказ выполнили. И тут же посыпались проклятия на весь людской род. Пуще всего он ругался на своих дружков. Вопреки ожиданиям Лормана никто из присутствующих сквозь землю не провалился и не пострадал, видимо, и правда, обезвредили колдуна.

— Туземцы. Простые туземцы скрутили меня по рукам и ногам. Только доберусь до вас, развею по ветру весь ваш город, — говорил он с акцентом. Уже было ясно, что не кочевник он с Запада и не южанин. Тогда кто? На Севере тундра, на Востоке море.

— Кто ты? И твои дружки?

— Туземец… Что тебе дадут мои объяснения?

— Не мне. Твои объяснения решают твою судьбу.

— Путники с талантами мы. Соревновались с братьями в искусстве, ходили по свету. Вы маленькие и доверчивые, хорошо нас встречали.

— Зачем вы заколдовали свои произведения?

— Нам было интересно. Кто больше заразил, тот значит, победил. То искусство и важнее. Я вам песни пел, вам нравилось.

— Откуда вы пришли?

— С севера, туземец.

— Зачем вы пришли?

— Я же сказал тебе. Соревнуемся в искусствах.

— Что будет с людьми?

— Ничего они поражены нашими талантами, через некоторое время будут здоровы.

— Врет, — вмешалась Эван. — Чувствую, что врет.

— Коллеги говорят, у больных в городе начались галлюцинации, — вставил свое слово Екол. — Страшно слушать, как кричат. Как будто умирают…

— Дайте мне посмотреть инструмент колдунов, — попросила Эван. Полицмейстер ей ничего не говорил о находке рядовых, но опять не удивился, что она знала. У нее свои уши и глаза, не такие как у всех.

— Вон там в углу, — махнул рукой Лорман в сторону взвода охраны.

Ведьмачка подошла к произведениям искусства зацепилась за картину, перевернула, и посмотрела на полотно. А в следующий миг замахала руками, закрывая лицо, как будто спасалась от комаров, решивших залезть в глаза.

— Что это? — закричала она, подбежала к колдуну и схватила его за волосы.

— Искусство…

— Что это? — повторила она, еще сильнее задрав ему голову, казалось, у колдуна сейчас шея сломается. — Твои дружки тебя бросили. А ты сам очень скоро отправишься на костер. Зачем ты нам живой? Безопасней тебя уничтожить.

Полицмейстер не вмешивался. Пусть два человека с даром поговорят между собой.

— Оставите меня в живых, если расскажу? — он покосился на Лормана.

— Даю слово.

— Семена. Мы посеяли в вас споры.

— Что это значит?

— Вы живете в своих заботах и не видите, что творится у вас над головой. Там умирают миры: где-то сами, где-то уничтожаются. Помимо того, что они исчезают, они еще и появляются. Опять же где-то сами, где-то искусственно. Мы просто ходим по мирам. И сеем семена, которые нам дают. Внутренний мир человека идеальное поле. Ваша выставка нам здорово все упростила. Люди пришли за чем-то новым, открыли души, чтобы обогатится внутри и мы этим воспользовались.

Полицмейстер посмотрел на Эван.

— Вроде не врет, — ответила она. — На той картине нарисован какой-то черт. Когда я его увидела, в глаза мне будто что-то прыгнуло, чуть не вгрызлось внутрь.

— Вот почему люди болеют. Семена оставляют раны. Глаза — картины, уши — музыка, руки — глиняные поделки. Как спасти людей?

— Никак. Ваши врачеватели говорят, что люди видят галлюцинации. Так рождаются миры. То, что они видят в бреду, происходит и наяву. Только где-то далеко. Скоро их сознание растворится в эфире. Они будут чувствовать, что происходит в мире, который родился из них. Они будут чувствовать боль гор, когда кто-то будет делать шахты, они почувствуют как расходятся волны под кораблями, если, конечно, в этом мире будут живые существа. Мы не знаем, какие семена нам дали, и что сейчас рождается на другой стороне древа мироздания. Мы просто сеем. Ваши горожане обречены, их уже не спасти.

Вокруг все зашумели. В толпе кто-то закричал. Люди поняли, что их родные уйдут, как строительный материал.

— Почему тебя бросили?

— Левый козни строит… Я дурак не догадался. Он предложил инструмент сдать, чтобы якобы больше спор посеять, он уговорил вам сдаться, чтобы шуму не вызывать, а сам ждал момент. Говорил, сдадимся, нас потом отпустят. Сам же потом вашу полицейскую часть поджег. Не по плану у него что-то пошло. Уговорил брата меня вам сдать, без способностей меня оставили. Награда у нас не делится на троих — на двоих проще все разделить. Два мира…

Полицмейстер молчал. Город обречен. Выставка обернулась смертью. Колдун разговорился, но ясности его слова не вносили. Как победить его братьев? Эван посмотрела ему в глаза:

— Надо ехать на Юг. Там еще живы колдуны из нашего мира, возможно, они помогут.

— Надо, — эхом отозвался Лорман. Он обернулся к ротмистрам. — Допросить колдуна с пристрастием, а потом повесить и сжечь.

— Ты обещал мне жизнь? — без удивления произнес бродяга.

— Слишком многих вы оставили без семей. Справедливость должна быть.

— Будь ты проклят, полицмейстер.

— Ты без способностей. Можно и не проклинать.

Колдун промолчал. Лорман на него не смотрел, он шел вперед, отдавал приказы. Впереди длинная дорога.