Пусть эта музыка стихнет
Эля Азова родилась глухонемой: по какой-то причине её нервная система отторгла кохлеарный имплантат1 — акусту.
Юстас надеялся, что однажды учёные придумают, как помочь его дочери. Однако время шло, и ничего не менялось: девочка продолжала жить в дальнем крыле городской больницы, где лечили таких же, как она. В мире абсолютного молчания, в глубокой и незыблемой тишине.
Сам Юстас с рождения был окружен музыкой. Где бы он ни находился: в городе или на природе — акуста транслировала в его разум подходящий звуковой фон. Запускала бодрые ритмы во время бега, включала расслабляющие композиции на досуге, подбирала музыку, чтобы окружающие лучше понимали его настроение, и схожим образом помогала ощущать эмоции других. Акусты давно заменили людям даже обычную речь, позволив общаться мысленно.
Поэтому тишина всегда была для Юстаса синонимом одиночества.
Моя дочь одинока, — думал он.
— Я скоро вернусь, — беззвучно сказал Азов, хотя знал, что Эля всё равно его не услышит.
Она достала из кармана платья бумажный самолётик и протянула отцу. Юстас осторожно снял игрушку с детской ладони.
— Я думаю, — прозвучала мысль врача, — Эля хочет, чтобы вы запустили его в небо.
Азов кивнул. Он крепко обнял дочь, поцеловал её в щеку и, выпрямившись, помахал девочке рукой. Эля повторила его жест. Они оба знали, что ему нельзя опаздывать на работу. Государственная служба обеспечивала Юстасу медицинскую страховку, которая покрывала не только его лечение при необходимости, но и пребывание дочери в клинике.
Доктор взял девочку за руку, попрощался с Азовым, и они ушли.
Юстас тоскливо посмотрел им вслед. Мать Эли умерла во время родов, — три года назад — и он мирился с больницей лишь потому, что мог навещать дочь каждый день.
Юстас приехал на электростанцию к началу смены. Его отдел следил, чтобы энергия, поступающая со звуковых концентраторов, равномерно распределялась по городу. Каждый диспетчер знал, откуда в действительности берётся здесь электричество, но все молчали, соблюдая подписку о неразглашении. Может быть, ещё и из-за этого знания Азов верил, что изобретатели акуст всесильны и однажды найдут способ вылечить Элю.
Он сделал пару дыхательных упражнений, чтобы отрешиться от мыслей о дочери, и имплантат включил бодрую музыку, помогая ему настроиться на работу. Однако едва Юстас склонился над дисплеями, в диспетчерскую заглянул Яков — коллега, дежуривший по утрам.
— Привет! Слушай, нам тут от прабабки наследство досталось… Тебе старьё не нужно? Всё одно — выкидывать, а так — вдруг пригодится? Айда на обеде глянем?
Азов посмотрел через плечо. Он не любил Якова, потому что тот постоянно трындел о своей благополучной семье, и не хотел с ним никуда идти. Уловив по изменившемуся музыкальному фону своей акусты, что Юстас вот-вот сорвётся с крючка, коллега решительно добавил:
— Твои парни уже "за".
— ...ладно, — вздохнул Азов.
— Да не делай ты такую рожу! Скажу жене, чтобы приготовила обед на всех.
Яков не оставил ему шансов отказаться; так что, шагая с коллегами в сторону образцово ухоженного таунхауса, Юстас придумал себе причину для визита: в закромах покойной прабабки могла обнаружиться какая-нибудь приятная безделица для Эли. Однако на самом деле там не нашлось ничего интересного, кроме пары уродливых статуэток, одноглазого медведя с пуговицей на животе и бумажной книги.
Не скрывая удивления, Азов взял её в руки.
Сегодня в мире читали только чертежи — остальную литературу давно перевели в удобный для доступа с акуст аудио формат. Ощущая, как чудовищно непривычно визуально складывать буквы в значимые слова, Юстас беззвучно произнес заголовок: "Речевые патологии". Внезапно. Азов хмыкнул и погладил большим пальцем шероховатый переплёт.
— Откуда это у тебя?
— А? — оглянулся Яков. — Да там же целая династия врачей у моей ненаглядной. Да, милая?!
Она что-то прокричала ему в ответ с кухни.
— Я возьму?
— Да, бери, конечно, — коллега без интереса отмахнулся. — Разобрались, парни?.. Айда обедать!
Следующие полчаса были для Азова, как долгая командировка в ад. Коллеги нахваливали борщ, стряпуха — свои фиалки, а Яков, ни на минуту не затыкаясь, рассказывал, какие распрекрасные у него близнецы. Когда все решили пройтись вдоль реки и разгулять обед, Юстас с облегчением вздохнул и первым вышел из дома.
Коллеги шли, обсуждая спортивные новости, а он, не вникая в их разговор, листал книгу. За последние три года Азов прослушал немало статей о болезни дочери, но сдаваться отказывался и верил, что не всё ещё потеряно. Снова прочитав название и решив тщательно ознакомиться с текстом на досуге, Юстас убрал том в сумку и заметил на её дне что-то белое.
— Погодите минуту, — он достал бумажный самолётик.
— Дочь? — сочувственно спросил Яков.
Сказал бы Юстас, куда тому засунуть свою фальшивую жалость, но им ещё было вместе работать.
Поэтому он улыбнулся коллеге, оглядел берег в поисках удобного места и увидел заросший мхом большой камень. Забравшись на него, Юстас широко размахнулся и изо всех сил швырнул самолётик под кроны чёрных сосен. В тот же миг его ботинки скрипнули по влажному боку валуна — Азов упал на спину, больно ударился затылком, а акуста застрекотала и жалобно пискнула.
Юстас не сразу понял, что произошло. Он помотал головой, отгоняя плававшие перед глазами пятна, и порвавшийся шнур имплантата дважды ударил его по шее. К нему подбежали коллеги, начали размахивать руками, что-то объясняя, но Азов ничего не услышал. Он нахмурился, пытаясь различить хоть слово, и вдруг осознал, что вокруг — тихо.
Очень и очень тихо.
Лишь непривычно, без электронного призвука, бурлила на шиверах река, скрипели деревья, и шуршала одежда безмолвно жестикулировавших коллег.
Азов коснулся уха и посмотрел на кровь, оставшуюся на пальцах. Яков испуганно округлил глаза. Он знаками попросил Юстаса подождать и убежал за машиной.
Яков привёз Азова в больницу, и медсестра отвела пациента в блок, соседний с тем, где лечили его дочь. Она объяснила жестами, что доктор скоро подойдет, и Юстас дважды кивнул ей, показав, как всё понял. Потом сел на стул и прижал к уху обезболивающий компресс. Виски ломило, в голове звенело, и Азов закрыл глаза, ощущая себя слепым щенком, не способным ни фильтровать шум, ни менять музыку, ни говорить с людьми.
Глухонемым.
Только мир, в котором он себя обнаружил, оказался вовсе не молчанием и глубокой тишиной, а жизнью, пронизанной микрозвуками. Все представления Юстаса встали с ног на голову.
— Та! — воскликнул кто-то. — Ты!
Чуждый звук заставил Азова открыть глаза.
— Ты! — повторил голос, и Юстас, повернув голову, увидел Элю.
Она потопала к отцу, рыча, фырча и хихикая, и тот, не в силах поверить в происходящее, приоткрыл рот и уронил компресс.
Эля засмеялась, протягивая ручонки для объятий, и Азов, потрясенно смотря на дочь, молча сполз со стула и опустился на колени. Впервые за всю её короткую жизнь Юстас услышал, как Эля говорит: лопочет какую-то абракадабру, топает, хлопает в ладоши. Он крепко прижал девочку к себе и уткнулся лицом в светлые волосы.
Эля, милая моя, — подумал Азов и попробовал сказать её имя вслух. Однако язык онемел, нёбо свело, и напряженное горло хрипло вытолкнуло только "э", "л", и "а". У Юстаса сжалось сердце, но дочь смущённо фыркнула, смяла пальчиками юбку и принялась теребить платье, поглядывая на отца. Он приложил пальцы к своим губам, потом коснулся её губ и заплакал.
Позади раздались шаги, и к пациентам подошли доктор и медсестра. Они остановились, недоумённо смотря на открывшуюся перед ними пантомиму, и Юстас, обернувшись, понял, что просто обязан им всё рассказать. Он встал и несколько раз ударил себя в грудь, потом показал на дочь и, широко раскрывая рот, выдавил из стиснутой груди её имя:
— Э! Л! А!
Врач удивлённо приподнял брови и, ничего не поняв, указал пациенту на процедурный кабинет. Юстас отрицательно помотал головой и яростно закивал в сторону дочери. Девочка замерла, ощущая, как происходит нечто важное, а доктор устало посмотрел на медсестру. Очнувшись, та достала из кармана электрошприц, решительно взяла Азова за руку и коснулась его запястья серебристым щупом.
По телу Юстаса скользнула почти неощутимая искра, и мир поплыл у него перед глазами. Он зажмурился и, не желая сдаваться, схватил медсестру за плечи. Доктор наверняка решил, что у пациента срыв из-за отключения от акусты, и Азов отчаянно хотел объяснить, как тот ошибся. Никаких акуст, никакой истерики. Обыкновенные слёзы радости.
Юстас просто был рад услышать свою дочь. Просто… был… рад… услышать Элю.
Акуста включена. Источник в сети. Объект обнаружен на общей карте, генерация энергии в переделах нормы.
Когда Юстас пришёл в себя, его снова окружала уютная и давно знакомая музыка. Он лежал в маленькой палате, рядом с ним вертелась Эля, а сиделка убирала пустую капельницу. Заметив, что пациент очнулся, медсестра улыбнулась ему, и благожелательная трель акусты передала Азову её настроение.
— Добрый день, — привычно, мысленно, произнес Юстас.
— Добрый день, как вы себя чувствуете?
— Хорошо. Когда меня выпишут?
— Завтра, — ответила медсестра. — Мы оформим вам больничный лист, чтобы отдохнули несколько дней.
Её слова вызвали у Юстаса всплеск памяти. Он вдруг вспомнил все детали прошедшего дня и растерянно посмотрел на Элю. Она открыла рот, что-то крикнув, но Азов вновь её не слышал, и мысль, что прекрасные и мелодичные акусты, которые объединили всех на земном шаре, стали между ним и дочерью звуконепроницаемой стеной, настигла Юстаса, точно пуля, — неожиданно и пробила насквозь.
Он взял Элю за руку, посмотрел девочке в глаза и беззвучно пообещал, что обязательно поговорит с ней снова. Она завертелась, заулыбалась, а, когда пришёл врач, чтобы её забрать, поцеловала отца на прощание. Доктор проверил пациента, остался доволен его состоянием и увел Элю с собой. Юстас подождал, пока за ними закроется дверь, и нырнул в сеть в поисках статей о звуковой речи.
Как обычно, он сразу нашёл десятки упоминаний о болезни дочери и несовместимости акуст с некоторыми типами нервным систем. Азов уже не раз прослушивал эти материалы, и быстро проматывал их, пытаясь обнаружить хоть упоминание об устройстве речевого аппарата. Ничего. Пусто. Словно кто-то тщательно вычистил любые сведения о том, как говорить вслух.
Юстас задумался. В конце концов ему следовало самому догадаться, и мысль, которую он старательно отталкивал от себя прочь с первого дня работы на электростанции, начала сверлом ввинчиваться в его разум. Азов знал, как звуковые концентраторы собирают энергию человеческих импульсов, и понимал, насколько важно оставаться частью системы — частью придуманного гениальными учеными вечного двигателя.
Возможно, именно поэтому людей на протяжении столетий приучивали к акустам. Показывали, как удобна безмолвная речь и как легко повысить собственную эффективность с помощью музыкальных стимулов. Заставляли забыть, что столетия назад вербальное общение было совсем другим. Отучили говорить и направляли в будущее по тому пути, который гарантировал неистощимый источник электричества.
Всё, ради них. Всё ради ресурсов.
Осознание того, что у него отобрали возможность просто поговорить с дочерью, стало в горле Юстаса горьким комком. Он отключился от сети, уставился в потолок и, сжав от бессилия кулаки, с ненавистью пожелал, чтобы эта чёртова музыка стихла.
***
Прошло три месяца.
Юстас подготовил всё, что ему было нужно для побега, и никто ничего не заподозрил. Его всегда считали благонадежным сотрудником из-за страховки-костылей, в которой нуждалась Эля, поэтому Азов легко загрузил в систему электростанции необходимые скрипты.
В день "икс" он попросил Якова заменить его, взял отгул и, прощаясь, с сожалением подумал, что не сможет извиниться перед коллегой. Юстас всегда завидовал этому благополучному мужу, счастливому отцу и просто человеку, у которого было всё, чего сам Азов лишился после смерти жены. Он заберет радужный мир Якова ненадолго, — всего на пару часов — но и их хватит, чтобы сделать Элю счастливой.
Выйдя с фабрики, Юстас сел в машину и посмотрел на детскую фотографию в уголке лобового стекла. Потом взял ножницы и перерезал шнур своего имплантата.
— Э-л-й-а, — тихо произнес Юстас и повторил: — Э-ль-й-а. Эля.
Это было первое слово, выученное им по старой книге. Имя его дочери.
Книга лежала на сидении рядом.