О ком не сложат баллад
Когда я был ещё ребёнком, то любил играть в сражения с соседскими ребятами. Старик Тодо, когда нас видел, говорил, что без войны имя себе сделать сложно. Многие, как и он, шли тогда в вольные наёмники. "Хотите стать героями? — спрашивал старик и, ухмыльнувшись, трепал одного из нас жёсткой рукой по волосам. — Всего-то и нужно, что меч, кое-какие навыки для битвы и богатенький вельможа с кучей неприятелей". Прирезав пару знатных отпрысков, говорил Тодо, он сделал себе имя. Наниматели в очередь выстраивались.
Алые лучи выкрашивали бледные стены низких домов в ярко-оранжевый. Ветер приносил запахи полевых цветов. Щенки соседской собаки заливались писклявым лаем каждый раз, как кто-то проходил мимо. После очередного "сражения" с друзьями, я возвращался домой, полный решимости рассказать родителям важную новость.
В доме как всегда пахло сушёными травами. Мама раз в неделю ходила в лес и набирала нужные растения и ягоды, необходимые для врачевания. Я любил этот запах. В котле пузырился наваристый суп, посыпанный сверху чёрными точками пряностей. Отец сидел за столом и латал свою обувку.
— Я решил стать вольным наёмников, — выпятив грудь, заявил я.
Отец оставил занятие и с удивлением взглянул на меня.
— После ужина пойдёшь в наёмники или до? — донесся из сеней мамин голос.
Когда тебе восемь лет, и ты заявляешь о важном решении, то любые насмешки кажутся жутко обидными.
— Ладно, — примирительно сказал отец и похлопал рядом по лавке. — Садись и рассказывай.
— Старик Тодо снова говорил о том, как "сделал себе имя". Я тоже хочу стать героем, как и он.
— Вот оно что, — улыбнулся отец. — Знаешь, имя, что на слуху, может стать "грязным". Тодо погубил немало жизней, Рикс. У старика дурная слава.
— Он говорит, что если нет войны, то все мы так и останемся детьми рыбаков, мельников и скотопасов. Что о нас позабудут ещё при жизни.
— Сынок, есть достойные люди, о которых ты не услышишь песен, их имён нет в легендах, и в честь них не называют детей. Но о некоторых важных деяниях следует помнить.
Тогда отец рассказал мне две истории. О военачальнике, что вопреки приказу короля отправил несколько десятков воинов охранять картофельные поля. Год тогда был тяжёлым, уродилась только картошка. В разгар войны вражеские поля часто поджигали. Людей нечем было кормить, как обычных крестьян, так и солдат. Если бы не решение военачальника, то людей от голода умерло бы не меньше, чем от войны в ту долгую зиму. Этому человеку не воздали почестей, но некоторые люди и по сей день вспоминают его добрым словом.
О дочке мельника, что, рискуя жизнью, отправилась на службу кухаркой в дом Укриса Ужасного. Дворянина, которого боялись все за жестокий нрав. Он жёг деревни лишь потому, что кто-то косо взглянул в его сторону или вешал собственных кухарок за то, что в блюде оказалось недостаточно перца. Девушки-служанки сбегали из дома Укриса с отрубленными руками, якобы уличённые в воровстве. Дочка мельника припасла дурман-травы, что затушила бы любой гнев. Добившись расположения Укриса, она до конца своей долгой жизни подсыпала дурман-траву в яства дворянина. Деревни больше не полыхали. Висельников у въезда в имение Укриса Ужасного тоже больше никогда не видели. Дворянин не исправился окончательно, но жестоких поступков больше не совершал. Никто так и не узнал, что стало причиной перемен.
Историям я не предал особого значения. Что толку, если об этих событиях не упомянут в летописях, об этих людях не сложат баллад?
Наша деревня находилась в двенадцати милях от городских стен Вайрема. Тогда королевством правил на ладан дышащий Фамирус третий с кучей наследников, жадно ожидавших кончины отца.
И вот король умер. Правление Фамируса сложно было назвать хорошим, но его четыре сына начали междоусобицу. Один из братьев попросил помощи у соседнего королевства. Акасситы не были нашими врагами, но хорошая плата сделала своё дело. Те три года стали одними из самых страшных на моей памяти. Бледные как выцветший лён акасситы набросились на Вайремское королевство словно голодные псы на стадо овец. Мы с семьёй, как и немногие из деревни, бежали в горы. Отца вскоре убили, когда он рыбачил у широкой реки недалеко от нашего нового поселения. Убили свои же: голодные солдаты, позарившиеся на скудный улов. Мне тогда исполнилось шестнадцать.
Через три года решил связать судьбу с Мирой — милой девушкой, что бежала с остатками нашей деревни. Вскоре у нас родилась девочка. Если бы не кровопролитная междоусобица, переросшая в войну, жизнь текла бы по-иному.
Когда я охотился на кроликов в лесу, то часто находил подвешенные к ветвистым дубам трупы. Одежда унылыми лохмотьями развивалась на ветру, открывая искалеченные тела. Иногда попадались и знакомые лица.
Однажды в лесу я услышал плач. Вначале подумал, что показалось, но всхлипывания и высокие протяжные звуки лишили меня сомнений. В кустах между высоких валунов лежал младенец, завёрнутый в тряпьё. Бледнолицый акасситский ребёнок надрывался то ли от голода, то ли от холода. Натянул тетиву, направив остриё стрелы на кучу тряпья и только хотел выстрелить, как плач стих. Между валунов из тени куста на меня смотрели огромные синие глаза младенца. Вражий выродок, не больше. Но решил не убивать ребёнка. По крайней мере, пока.
Скрывая от соседей свою находку, я принёс младенца в дом.
— Можно попросить за него выкуп, например. Или продать в рабство.
— И ты сможешь сделать подобное? — спросила жена.
— Не знаю. Нужно как-то жить, Мира. Денег у нас нет, а так будет хоть что-то.
Дочке исполнилось полтора месяца, молоко у жены ещё не закончилось. Она покормила найдёныша и уложила его спать.
— Оставить его всё равно не можем.
— Это чья-то печаль, Рикс. Его мать, скорее всего, погибла. Ребёнок не виноват, что родился на той или иной стороне в войну.
— Он наш враг, — устало ответил я. — Я не смог его убить сразу, а теперь жалею, что принёс домой. Самим-то есть нечего…
— Акасситы жили в мире с нами, а теперь мы враги наравне.
Как бы тяжело ни было, но акасситского мальчишку мы решили оставить. Бледность кожи не скроешь, а вот с цветом волос Мира нашла выход. В наших краях не рождались светловолосыми, поэтому жена растёрла корень саженника и покрасила локоны младенца в чёрный.
— Скажем, что ты нашёл его в лесу рядом с мёртвой кочевницей.
Пришлось растить двоих детей. Порой перебивались с хлеба на воду, но как-то выкручивались. Мальчика, Варпо, я вначале сторонился. Элайна, росшая с ним бок о бок, напротив, сводного брата полюбила. Подвоха никто не замечал, а детям мы запретили выдавать тайну светлых волос найдёныша.
Шли годы. Война понемногу утихала. Место короля занял второй по старшинству сын покойного Фамируса. И, надо сказать, его правление началось с благоприятных вестей. Новый правитель заключил перемирие с акасситами. Он отменил неподъёмные налоги для крестьян, приказав помогать отстраивать спалённые деревни. Жизнь налаживалась, хотя и медленно. Разорённые поселения вновь обживались, поля стали засеивать, с дворов вновь доносились собачий лай и детский смех.
Варпо и Элайна к тому времени уже выросли. Мальчик отправился в город попытать счастье с поиском хорошей работы. Всего через пару лет он заслужил уважение королевского советника. Шустрый акасситский паренёк узнавал важные новости первым, умел держать рот на замке и быть незаметным, когда это требовалось. Именно благодаря ему правление нового короля не закончилось, едва начавшись. Братья, не желавшие мириться с занятым троном, пытались устроить коварные покушения, но Варпо вовремя раскрывал их, докладывая советнику. При новом правителе жизнь действительно стала лучше. Кто знает, что бы случилось, займи место нынешнего короля один из его кровожадных братьев. Например, тот, что натравил на нас акасситов. И что бы случилось, не принеси я домой много лет назад бледного младенца, завёрнутого в тряпьё.
Однажды отец сказал, что есть истории, важные истории, что изменили судьбы многих. Об этих людях, что шли на отважные решения, не сложат баллад, об их деяниях не напишут легенд. Когда я был ещё ребёнком, то не понимал, что важно не "сделать себе имя", а принимать правильные решения, когда того требует время. Сейчас, когда Варпо навещает нас в новом доме, всегда улыбчивый и внимательный, знаю, что именно является главным в жизни.