Потерянный Рай
Мне сопутствовала удача. Последние выставки в Хэвенбосхе прошли с большим успехом. Они собрали всю столичную богему и получили самые восторженные отзывы в прессе. Рики, мой агент, была завалена предложениями от известных меценатов, музеев и простых любителей живописи, желающих приобрести столь необычные полотна. В тот вечер она сидела среди вороха бумаг на краешке стола, болтала ногами как маленькая девочка и шутила, что теперь наша любовь, искупавшись в лучах славы, станет бессмертной. А я смотрела на легкое яркое платье, на губы сладкие, как вино и понимала, что ничего бы в моей жизни не свершилось без нее. Однако я не торопилась расставаться со своими творениями и настаивала на продолжении турне. Мне хотелось, чтобы как можно больше людей увидели своими глазами то, что некоторые называли восьмым чудом света. Мои картины. Вы не видели их? Жаль. В них мне удалось изобразить — к чему инстинктивно влечет нашу духовную сущность, те места, куда она стремиться попасть. На холстах, среди ярких, захватывающих миров, сюжетов и образов отражалась каждая душа, и каждая душа находила в них что-то свое. Неудивительно, что они вызывали такой живой отклик в сердцах людей, черпающих в них истоки будущего пути. А что же я? Что двигало мной? Желание славы, поклонения, альтруистические мотивы? Трудно сказать. Быть проповедником, промыслом воли божьей мне не очень-то и хотелось. Но как спорить с радостью светящейся в их глазах... Была, правда, одна странность. Церковь хранила молчание. Шло ли это от сложности определения моего творчества в рамках канонов или были какие-то иные, скрытые причины — кто его знает, но будучи искренне верующей, я не находила ничего зазорного в порывах своего гения...
Завтра мы улетали. Оставалось получить подтверждение.
Светлая тихая ночь.
Еле слышный стук в дверь.
— Рики? Ты?
Молчание.
Я подошла к двери.
В воздухе зазвенел незнакомый мелодичный звук.
Что-то удержало меня на месте.
— Кто там? — спросила я.
Меня спасло предчувствие и хорошая реакция. Дверь словно перышко слетела с петель, и огненный шар пролетел в дюйме над головой. Комната мгновенно заполнилась странным резким запахом, а в образовавшееся отверстие повалил мерцающий туман, пожирая все на своем пути. Я ринулась на балкон, с размаху перелетела на другой, и что есть сил забарабанила по стеклу, пытаясь попасть в комнату Рики. Никто не открывал.
— Рик-и-и!! — в отчаянии кричала я, пытаясь достучаться. Непонятное чувство неизбежной утраты душило меня, темной болью сжимая сердце.
Неожиданно для себя я размахнулась и ударила кулаком по стеклу. Оно разлетелось на мелкие осколки, нисколько не поранив руку, и я проникла в помещение.
Тот же самый запах висел в воздухе. В углу на кровати лежала Рики. Я подбежала.
Она еще дышала. Маленькое тельце сводили судороги. Я присела рядом с ней и поцеловала милые черточки у ее губ.
— Картины... — это все что я смогла разобрать в ее шепоте.
— Ну, что ты… что ты… — я обняла, прижала к себе, и, укачивая, стала поправлять ее светлые волосы, прилипшие к лицу. — Это не важно. Все — не важно. Ты, главное — не уходи… Не уходи…
Из моих глаз потекли капельки. Я попробовала их на язык. Соленые.
Немыслимо. Кто-то или что-то, проделывал невероятные, невозможные вещи. Зачем? Почему?
Через минуту Рики затихла навсегда.
Я машинально встала и вышла на балкон. Туман, свесив молочно-серый язык из моего окна, нерешительно покачивался, как бы принюхивался — где я?
Когда я выбежала в коридор, было уже поздно — существа в раздвоенных остроконечных шляпах с колокольчиками спешили ко мне, поднимаясь по лестнице. Свободным оставался только один путь. И я помчалась наверх. Выбравшись на крышу, я, чуть дыша, прислонилась к сетке из железных прутьев. Город тысячи гигантских небоскребов-цветов, подсвеченный ровным красноватым цветом, покачивался словно океан. Откуда-то выплыла большая рыбина и, не мигая, уставилась огромным глазом на мое трепещущее от холода тело. Затем безмолвно шлепнула хвостом и у меня перед глазами заплясали круги — белый, черный, золотой... белый, черный, золотой... В конце — они превратились в тоннель, в затягивающий серебристый водоворот.
Я нащупала плохо закрепленный прут, выдернула его и вонзила в самый центр огромного равнодушного зрачка. Потом сложила руки и прыгнула. Вниз. В бездну. Туда, где меня ждала тьма, смерть и новая жизнь...
Очнулась я в грязном, пропитанном запахом пота и нечистот, полуподвале, служившем прибежищем нищих в долгие морозные ночи. Мое тело было худым, костлявым, одетым в лохмотья и главное — я стала… мужчиной. Я почти все забыла. Тепло, божественный свет, нежный запах цветов, духовную призрачную легкость... Но крупицы того, что еще помнила моя душа, зернышки моих воспоминаний порой всплывали в моей памяти. Тогда я брала кисть и начинала рисовать... Многие в Босхе смеются над моими фантасмагорическими полотнами, иные же находят аллегории с неким философским подтекстом. Часто я вижу, как некоторые осеняют себя крестом при виде меня, полагая, что моя фантазия не что иное, как порождение дьявола, а что касается собратьев по кисти — те вообще принимают меня за шута.
Недавно я закончила триптих… Вглядись, любовь моя…. В нем я смешала бред сумасшедшего с нежностью влюбленного… Ты смотришь из прозрачной чашечки цветка, ты множишься в кругу своих отражений с ибисом на голове, ты танцуешь в воде, нежишься на травке и четырехпалые руки жадно обнимают тебя...
Я аккуратно положила на холст последний мазок краски и вывела внизу: 1504 год от Рождества Христова.
Пройдет еще пять столетий, прежде чем я встречу Тебя.