Озимые люди
Недовольные жаждут перемен, обустроенные их страшатся. Голодные ищут пищу, сытые не хотят быть съедены. Жизнь — это постоянная борьба и противостояние интересов, где превозносят победителей и забывают проигравших. Но любой, даже самый оглушительный успех — всего лишь временное явление.
Как поры года в бесконечной череде сменяют друг друга, так же приходят и уходят правители, государства, эпохи, и лишь земля, плодородная и беспристрастная, дающая всем им сиюминутное пристанище, остаётся неизменной.
— Ну что, Пётр Александрович, как думаешь, будет в этом году урожай? — окинув хозяйским взглядом колышущуюся на ветру зелень озимого поля, спрашивает у своего зама Винный, Олег Васильевич — мужчина крупный во всех ракурсах, измеряй его хоть по росту, хоть по сложению, хоть по положению в обществе, одно слово — директор.
— А то куда же ему деться?! И не думай даже! Хорошая зима была, снежная, мягкая… вон какие всходы! — заложив руки за спину, отвечает господину директору его первый и единственный заместитель по любым вопросам Грабко и сверкает довольной улыбкой из-под густых усов.
— Ну, Пётр Александрович, зима сдала нам в руки хорошие карты, надеюсь, что и весна не пожалеет прикупа. У нас всё на кон поставлено, — произносит господин директор и после мимолётной паузы продолжает с совершенно иной, жесткой интонацией. — Нет у меня никакого желания опять за зерном в Златополье ездить.
Налетевшее порывом ветра воспоминание смахивает улыбку с лица замдиректора.
— Да, столько злорадства и самодовольства я ещё никогда не видел… А помнишь, как шипели: "дмитровский выскочка побираться приехал"? Нет, я лучше в саму Империю хлеб поеду покупать, чем к этим, в Златополье…
— Не будем вспоминать, — отмахивается Винный.
— Но и забывать не стоит, — устремив взгляд в необозримую даль за горизонтом, произносит Грабко.
Неспокойный ветер утаскивает хмурую тучу, и солнце вновь освещает лица разговаривающих мужчин.
— Знаешь, а мне всё не верится, что будем уже собственной техникой убирать поля.
— А что техника? Машины надёжные, проверку урожаем пройдут. Вчера только в цеху был, третью принял. Запустили, работает как часы! Нет, ну каких мы с тобой всё-таки мастеров собрали, золото, а не люди! Большие виды у меня на этот цех!
— Третью — это хорошо. С опережением графика идут?
— Да, — вновь сверкает улыбкой Грабко. — Молодцы! Горжусь ими!
— Ну, так поехали, покажешь мне свою гордость, — предлогает господин директор.
— Нашу, — подняв указательный палец, уточняет заместитель. — Поехали.
Мужчины возвращаются к ждущему у обочины железному гиганту, поднимаются по крутой лестнице на высокий борт паромобиля. Дав для порядка короткий гудок, громадина трогается с места и катит к лежащему невдалеке городу, что зовётся Дмитровском.
Ветер упорно тащит по небу тяжёлую тучу, грозя скорым дождём, и по-детски шаловливо играет изумрудной сочной зеленью озимой пшеницы, раскатывая волны во всю ширь поля. И вот уже полыхает первая зарница, вырвав из непроглядной тени небольшой рощи притаившегося человека.
Невысокий коренастый мужчина с роскошными густыми усами, элегантно закрученными кверху, поигрывая зажатой в зубах травинкой, следит через всевидящий глаз подзорной трубы за удаляющимся паромобилем. Гром, как всегда, докатывается с опозданием и не на шутку пугает привязанного к дереву гнедого скакуна.
Транспорт господина директора скрывается в городе, и мужчина в роще поспешно складывает трубу. Сплюнув под ноги травинку, он отвязывает уздечку и лихо впрыгивает в седло. Не жалея ни молодых побегов, ни собственного жеребца, всадник скачет в противоположную от города сторону.
На всей той земле, что собирались возделывать господин директор с замом, и так далеко за горизонт, что и вообразить-то себе трудно, сотни лет непоколебимой мощью стояла Империя. Так никогда и не поддавшаяся врагам извне, она не смогла выдержать внутренней междоусобной грызни, треснула и в один год рассыпалась. Сжавшись в комок, она утащила свои ослабевшие границы далеко на север, туда, где вокруг столицы осколками не растаявшего льда ещё блистали остатки былой роскоши, величия и порядка.
Империя ушла, кинув на произвол судьбы ставшие неподъёмной обузой владения, забыв о былых амбициях, вычеркнув из памяти всех тех, кто оставался ей до последнего предан, и тех, кто её беззастенчиво предавал. Но доброе семя, брошенное в благодатную почву, должно дать всход. А вокруг и непосредственно под Дмитровском почва была самая подходящая, богатая недрами и щедрая на урожай.
Хотя само земледелие и всё, что с этим связано, было далеко от профильной специализации Винного, чей удел помещался глубоко под землёй. Директор Дмитровской шахты номер два, горняк в третьем поколении, любил свое добычное дело и не стремился лезть в дела чужие и плохо понятные, но только вот некоторые проблемы сами вторгаются в жизнь и не спрашивают, не ждут.
Голод пришёл в Дмитровск на пятом году независимой жизни, и шестую весну город мог встречать обезлюдившими заброшенными улицами — обычная картина для нового времени безвластия, беззакония и тотальной анархии. Но когда рушатся давно отлаженные механизмы жизни, ты или создаёшь новые, или вылетаешь на свалку истории.
В ту пору Олег Васильевич уже был довольно уважаемым в Дмитровске человеком, входил в состав исполнительного совета города, где к нему неизменно прислушивались. Но чтобы провернуть задуманное, ему бы всё равно никакого авторитета не хватило, и он поступил, как поступают все, по праву сильного навязал собственную волю.
Шахтная охрана Дмитровской номер два давно переросла в нечто большее. Взвалив на себя обязанности народной дружины, они поддерживали спокойствие и порядок на городских улицах, отпугивали кружащие в степях банды отчаявшихся. И что самое важное, охрана беспрекословно слушалась исключительно Винного.
И господин директор пошёл ва-банк. Конечно же, его могли не послушаться, смести, растоптать и забыть, что некогда был такой, ведь даже вся его шахтная охрана против целого города не больше, чем ведёрко воды против озера. Но тем и хорош человек, что задавшись целью, может и одним ведром озеро вычерпать.
Силой собрав всё, что только можно было продать, полностью опустошив склады и даже распродав многое оборудование и технику, Винный запас достаточно еды и всю осень, зиму и весну кормил город. Олег Васильевич знал, что основное богатство — это люди. Не лес, не уголь, не железо и не золото. Будут люди, а остальное прибудет. И ему удалось победить голод, за полгода в Дмитровске от недоедания не умер ни один человек.
Господина директора обожали те, кто в гибельные времена получал еду в обмен на долговые обязательства. Господина директора ненавидели те, у кого он изъял много разного в обмен на долговые обязательства. А сам Винный не думал ни о любви, ни о ненависти окружающих, уверенно продолжая начатое, и отныне его заботила уже не только шахта Дмитровская номер два, делом его стал весь город.
А чтобы город жил и процветал, его, прежде всего, нужно хорошо кормить. И точно в назначенный срок в поля вышли огромные зерноуборочные машины, настоящие исполины в железной броне, человек рядом с которыми был подобен букашке.
Высокие трубы вокруг небольшой кабины рулевого курились густым смолистым дымом, застилавшим небо. А спрятанные во чреве котлы кипели от непрерывно подбрасываемого в топку угля и неудержимой силой пара неспешно и размерено вращали громадные колёса диковинного механизма.
"Фьють" — озорно пели острейшие лезвия, в мгновенье ока скосив десятиметровую полосу пшеницы. И снова: "Фьють, фьють…"
— Это невероятно! — ликовал Пётр Александрович и, не целясь, стрелял в задымлённое небо пробкой. — Ваши бокалы, господа. Это успех! Наш общий успех!
Вместе с уборочной техникой в поля вышли и городские руководители больших и малых калибров, а в центре, как, впрочем, всегда, господин директор с замом. Настроение было благодушным — машины работали безупречно и быстро собирали урожай. Игристое вино искрилось в предусмотрительно захваченных тонкостенных бокалах. Но, не смотря на улыбки на лицах, радовались далеко не все.
— Празднуют, веселятся, — совсем не различимо во всеобщем гвалте прошипел кто-то, но был услышан и получил ответ:
— Ничего-ничего придёт ещё наше время, вот тогда мы попразднуем…
Дойдя до конца поля, неутомимый зерноуборочный гигант дал полный ликования гудок и повернул в обратный путь.
— Пётр Александрович, — обращался Винный к своему заму, — раньше нам всё приходилось ездить скупать хлеб, а теперь тебе придётся зерно продавать.
— Продадим, Олег Васильевич, было бы что! — беззаботно отмахивался Грабко.
— Не сомневаюсь в тебе, — улыбался господин директор своему заму. — Продавай всё, что не вмещается в амбары. А я новое зернохранилище строить буду, сам понимаешь, оно нам теперь понадобиться.
Урожай собрали в кротчайшие сроки, и какой это был урожай! Столько зерна в Дмитровске не видали даже в самые сытые годы при Империи. Так нужда, запустив шестерни человеческих устремлений, стала мечтой, а мечта не устояла под натиском упорства, смекалки и труда, воплотилась в жизнь. Но преобразования и превращения на том не остановились. Всё только начиналось.
Ранним утром покидает Дмитровск первый караван: шесть тяжелогружёных зерном паромобилей с прицепами. Пётр Александрович недолго водит его по окрестным городам, споро распродаёт всё, что было взято. И вот уже возвращается обратно, и радостно взмахивают дмитровцы руками и подбрасывают к небу шапки.
— Купил два паромобиля, хорошо купил, недорого. Совсем новые. Вместительные… — отчитывался Грабко.
— Как зерно берут? — спрашивал у зама Винный.
— Отлично берут! Я цены не ломлю, смотрю по месту, торгуемся, конечно, но все остаются довольны. Представь, то ли им самим в Златополье переть за зерном, то ли у меня купить. Но соседушки наши урожай-то ещё не собрали, а я, вот он, уже на пороге стою — плати деньги и бери, сгружай.
Порадовались, отметили, и через пару дней подросший караван опять укатил продавать зерно.
— Привёз чугун и лес для крепи, — вернувшись, докладывал Грабко.
— Хорошо, — одобрительно кивал господин директор. — Теперь, когда не мрём с голоду, можно и шахты поднимать. Так, Пётр Александрович, давай делай ещё одну ходку, а потом поедем в Златополье выкупать нашу проходческую машину.
Сказано — сделано! И вот уже господин директор с замом катят по неприветливым улочкам Златополья, лишённым хоть какого-то дорожного покрытия. Да и вообще городом этот разросшийся до неимоверных размеров хутор назвать было сложно. Приземистые хаты с обязательным наделом земли, обнесённым забором, безликой серой массой тянулись в окнах неторопливо ползущего паромобиля.
— Пётр Александрович, мы уже как-то говорили, — напомнил заму господин директор, — пока что квартирный вопрос далеко не самый актуальный у нас в городе, но чем раньше мы им займемся, тем для всех будет лучше, сам понимаешь, дома в один день не строятся.
— Слушай, ну давай разгребём то, что есть, а уже потом… да и людей свободных нет — все на полях заняты.
— Пока заняты. С уборкой урожая вопрос решенный. И для посева машины скоро будут готовы. Так что к следующему году горняков вернём обратно в шахты. Но ты не понял, я тебя не нагружаю… хм, точнее, нагружаю, но не так, как подумал. Продавая зерно, ты колесишь по всей округе, и я хочу просить тебя, чтобы нашёл толкового архитектора на пост зама по вопросам градостроительства.
— А поймёшь по нему, толковый он или нет — на лице-то не написано…
— Пётр Александрович, уж ты-то поймёшь, я в тебе уверен, — откровенно признался Винный и, бросив взгляд в окно, добавил. — Но это потом, а сейчас пойдём торговаться — приехали.
Когда господа спустились на землю, Грабко указал на гору сваленного под стеной управы оборудования и сказал:
— Смотри, до сих пор ржавеет, и на кой они его только купили?
— Ну не нам о том головы ломать, но если бы они тогда у нас его не купили, чем бы мы кормили людей?
В управе господа прождали полчаса, прежде чем попасть к голове на приём.
— Здравствуйте, мы к вам по вопросу выкупа нашей проходческой машины, — сразу перешёл к делу Винный.
— Здравствуйте, — не особо радушно ответил местный голова. — Ну как бы вам это сказать… э-э-э… мы вообще-то планируем расширять собственную угледобычу, так что она нам самим нужна.
— Вы, извините, сколько лет уже планируете? — переспросил Грабко и, не дожидаясь ответа, продолжил: — А всё это время техника гниёт под открытым небом. У меня вообще нет уверенности, что та куча железа, которую мы собираемся у вас купить ещё способна работать…
— Не способна работать — не покупайте, о чём разговор?! — фыркнул голова.
— Способна — не способна, вопрос второй, мы, если что, починим, — примирительным тоном говорил Винный. — Купить мы её хотим. Согласны даже не по той цене, что вы дали, а по той, что мы сами просили, причём рассчитываться будем не зерном, его у вас в избытке, заплатим золотом.
— Нет, — даже не задумавшись над предложением, отмахнулся голова. — Машина нужна нам. Вам мы её не продадим. Я ясно излагаю?
— Вполне, — ответил господин директор.
— Ещё вопросы? — спросил голова.
— Нет, это всё.
— До свидания.
— До свидания.
Не видя причин задерживаться, господа вышли из управы и поспешили подняться на борт паромобиля.
— Думаешь, я сильно круто начал? — спрашивал у Винного зам.
— Знаешь, Пётр Александрович, мне почему-то кажется, что тут в другом дело. Я по глазам его видел, что он нам машину не продаст, хоть и ему она совсем не нужна, не будет он углём заниматься…
— Так почему бы тогда нам не продать? Ну навернул бы цену побольше, получил бы прибыль, а так сгниёт же окончательно!
— Бог его знает, — только и развёл руками Винный. — Ну да ладно. Тогда я поеду в Дубнинск, у них там шахт хватает, может, где и куплю. Ну а если нет, то тебе нужно будет не только архитектора раздобыть, но и проходческую машину, а лучше две.
— Да без проблем! Может ещё заодно и мешок счастья привезти? И пилюль для вечной жизни? — усмехнулся Грабко.
— Нет, достаточно архитектора и машины, — отказался господин директор. — Счастья мы себе сами выкуем. Ну а вечная жизнь… хм… кто хочет жить вечно?
На выезде из Златополья рулевой дал прощальный гудок, внся сумбур и сумятицу в колону всадников, втягивавшихся в город. Посыпались проклятия и ругань, один с пышными и элегантно закрученными кверху усами даже погрозил вслед кулаком, но паромобиль безучастно набрал ход и укатил восвояси.
И как всегда, найти подходящего человека оказалось гораздо сложнее, чем раздобыть нужную технику.
Винный без проблем купил в Дубнинске проходческую машину по вполне приемлемой цене, а зимой и второй такой же обзавелись. И заработала Дмитровская шахта на полную мощь, а люди, которых беда заставила переквалифицироваться в хлеборобов, вновь вернулись под землю. Загремел добычной процесс, запели недра под Дмитровском, и непрерывным потоком покатились вагонетки, полные углём.
С неба сыпал крупный снег, а два мужчины стояли на краю угольного склада и говорили.
— Вот это красота! — указывал господин директор рукой на то, как подобно диковинному водопаду с высоко вздымающегося опрокида низвергался угольный поток из опорожняемых вагонеток.
— Отличную технику ты купил! — не скрывая под усами улыбки, говорил Грабко.
Задымилась труба, и, стряхнув снежное одеяние, ожил тяжёлый погрузчик, скорпионом пополз по угольной куче, растягивая чёрную угольную массу, и мерно покачивалось его жало-ковш на поднятом к небу хвосте.
— Да ну что там техника, — отмахивался Винный. — Люди соскучились по своему делу, вот и выдают на-гора рекордную добычу. А тебе, Пётр Александрович, теперь не только зерно, ещё и уголь продавать нужно будет.
— Продадим, не бойся! — ещё сильнее улыбаясь, отвечал Грабко.
И катили торговые караваны из Дмитровска по всем бросовым земля, по предоставленным самим себе городам и сёлам, продавая когда зерно, а когда уголь. А время, кружа и играя отрывными листами календаря, как опавшей листвой, шалым ветром проносилось мимо. Лишь к середине осени привёз Грабко в Дмитровск архитектора.
— Удивительное дело, — говорил без стеснения архитектор. — Ведь сейчас же нигде ничего не строят! Разбирают, продают — это да, каждый выживает, как может. И даже в Дубнинске, а это огромный сильный город, с вашим не сравнится, но и там не было мне работы. Чем только я не занимался, чтобы с голоду не умереть… Сколько раз уже проклял время, потому что не в то родился. Сколько раз проклинал свою специальность, такую бесполезную и никому ненужную…
— Вас, извините, как по имени-отчеству? — прервал господин директор архитектора.
— Меня? — замешкался архитектор. — Самойлов — я, Иван Васильевич.
— Так вот что я вам скажу, Иван Васильевич, не нужно менять профессию! Для нас она самая нужная. А работы предстоит столько, что и продохнуть будет некогда. Город наш рос без проекта, здания возводились по необходимости, а улицы вытягивались, куда придётся… и нету у нас ни парков, ни тех же аллей, как в Дубнинске. А человек же — он не дикий зверь, что в норе жить сможет, человеческой душе красота нужна. Вот вам и нужно будет создать эту красоту. Да и тесно у нас. Уже сейчас чувствую, что тесно, а население ещё прибудет, в этом я не сомневаюсь. — Винный сделал паузу, обдумывая какие-то свои мысли, а затем продолжил: — Сейчас бы самое время мне развернуть перед вами карту города и рассказать, как и что мыслю… но нет у нас в городе таковой. Поэтому первое, что я вам поручу, это создать план Дмитровска всех наших улиц и строений. Берётесь?
— Нет, это, натурально, чудо! — отвечал архитектор. — Ваш Пётр Александрович вытащил меня из дубнинского болота, где я потихоньку сходил с ума, опускаясь всё ниже и ниже на дно… а вы дарите мне мою мечту! Господи, я благодарю тебя! Верю, что ты есть. Вижу, что услышал мои молитвы…
— Так, сразу хочу предупредить, — резко перебил архитектора Винный. — Мне здесь нужны конкретные дела, а не молитвы. Бог всем нам в помощь, но наши судьбы и наше счастье в наших руках. Придётся работать и работать много…
— У меня два чемодана вещей, не много, конечно, но всё моё добро, укажите угол, где бы я мог их оставить, выдайте бумагу, карандаш, и я готов приступать хоть сейчас.
— Подойдите к моему секретарю, — Олег Васильевич указал на дверь, — сейчас решим все вопросы… Ну а если всё-таки хотите увидеть чудо. Нет, не божественное, а человеком воплощённое, подождите пятнадцать дней.
Архитектор то ли кивнул, то ли поклонился и вышел.
— Ты это, только не волнуйся, — сказал Пётр Александрович, перехватив взгляд Винного. — Когда я его нашёл, он ещё и не так болтал! Он отойдёт, нужно немного времени и капельку нормальной жизни, а то потрепало его сильно.
— Ладно, поживем, увидим.
Господин директор никогда не бросал слов на ветер и через полмесяца после разговора с архитектором, чудо произошло. Хотя, какое это чудо, так, результат долгой работы. Но не суть.
Поздним вечером первого ноября вновь зажглись огни в Дмитровске. После долгих тёмных лет электричество вернулось в город, и радостно и торжественно горели полуметровые стеклянные шары на фонарных столбах уличного освещения. И люди вновь ходили по ночным улицам, щедро залитым чуть желтоватым электрическим светом, и чувствовали себя почти счастливыми, будто бы и не было тех тяжёлых, порой даже смертельно опасных лет, а Империя никуда и не уходила.
Медленно и неторопливо катил по улицам директорский парамобиль, и стояли у самого борта Винный с замом.
— Эх, Олег Васильевич, столько денег сжигаем зря! — бурчал в усы Грабко.
— Да сжигаем, но совсем не зря! — отвечал господин директор. — Ты видишь эту радость на лицах? Нужно ли ещё что-то объяснять?! Они заработали эти деньги, они заслужили этот свет, он для них, как надежда на лучшее будущее!
— Знаешь, Олег Васильевич, лампочка, она-то мотыльков разных к себе манит, как бы и наш город не приманил к себе кого ненужного…
— Бандитов-побирушек? Так наша охрана с ними отлично справляется, обходят нас десятой дорогой.
— Ой, не знаю, Олег Васильевич, не знаю… не спокойно мне как-то. Не нравятся эти яркие фонари.
— Да ладно тебе, просто отвык уже — организм бунтует, знает, что ночью должно быть темно, вот и тревожится. Скорее наоборот, меньше хулиганств всяких чиниться в городе будет при свете-то.
Господа укатили восвояси, люди, погуляв ещё какое-то время, тоже разошлись по домам, лишь только патрули, хранившие порядок и спокойствие в городе, любуясь красотой освещённых улиц, бродили, как и положено, до утра.
Как и говорил Грабко, Дмитровск манил к себе люд, слава о городе катилась вместе с торговыми караванами паромобилей, и в поисках лучшей жизни приходили в город разные: и рабочие, и лихие. И если первым в Дмитровске были рады, принимали и устраивали — готовых трудиться рук всегда не хватало, то вторых рано или поздно ловили на бесчинствах и гнали взашей.
Но, видно, что-то всё-таки было не так, и в город просочилась беда.
Сгорел по весне совсем ещё новый большой полный зерна элеватор.
— Как такое могло произойти?! Из-за чего? Почему не спасли?! — кричал Пётр Александрович, сжигая взглядом начальника тех головешек, которые ещё вчера были зернохранилищем, но тот лишь молча разводил руками и всё не мог оторвать взгляд от пепла под ногами.
— Что говорит охрана? — гораздо более спокойным тоном спрашивал Винный.
— Да что они могут сказать?! — всплеснул руками Грабко. — Вон они, еле на ногах стоят! Вся смена перепилась!
— Так, понятно, всем дать расчёт, — кратко бросил фразу Винный голосом твёрдым и непреклонным.
— Рассчитать?! — не унимался Грабко. — Да при Империи их бы сразу на каторгу!
— Рассчитать! — повторил господин директор и отвернулся.
К уборочной успели выстроить новый элеватор, но тут начались проблемы со сбором урожая.
Как растворяется в окружающей атмосфере выпущенный из котла пар, так же бесследно пропала и зерноуборочная машина, однажды утром выйдя из города в поле.
— Украли! — уверенно заверял Грабко. — Бандиты украли!
— А экипаж тогда где? — с сомнением спрашивал у зама Винный.
— В земле… чего ещё от душегубов ждать?!
— Да уж, дела… Нужно организовать людей для поисков, вдруг отыщут. И к каждой уборочной машине приставить охрану, нельзя допустить подобного!
— Искали уже. Без толку. — Отмахнулся Пётр Александрович. — Охрану приставим. А сейчас, может, помянем усопших?
Грабко достал из внутреннего кармана плоскую фляжку и протянул господину директору. Винный сделал глоток и сказал:
— Да, кстати, надо назначить выплату семьям погибших.
Но не прошло и недели, как пропала ещё одна машина.
— Это что же такое происходит, Пётр Александрович?! — не следя за тоном, говорил господин директор. — Десять человек охраны и экипаж, три человека — тринадцать жизней! С этим нужно что-то решать! Что за банда у нас завелась?
— Чёрт его знает, Олег Васильевич, — только и отвечал Грабко. — Усилим охрану. Организуем поиски.
— Нужно отправить людей по городам, куда-то же они их сбывают…
Под усиленной охраной всё-таки удалось дособирать урожай. А ещё через несколько дней прилетела весть: пропавшие машины в Златопольи. Недолго думая, господин директор собрал сотню лучших охранников, и, погрузившись на два паромобиля, отправился вместе с замом к соседям.
Встретили их, как всегда, неприветливо, хорошо хоть ждать не заставили.
— У вас есть две зерноуборочные машины на паровом ходу, — с порога начал господин директор.
— Да, мы их недавно купили. Нужно идти в ногу со временем, понимаете ли, — не скрывая улыбки, сказал златопольский голова.
— Их украли, — уперев взгляд в невозмутимо сидевшего за столом мужчину, произнёс Грабко. — У нас.
— Ничего об этом не знаю, мы их купили.
— У кого купили? Где найти этих людей?
— Вы с чёго вообще взяли, что они ваши? Вы можете доказать, что они вашего производства? Или что их у вас украли? — начал закипать голова.
— Так вы нас проводите, мы посмотрим на машины, может, наши, может, не наши, — предложил господин директор. — И давайте будем спокойны. Нам не нужны ссоры с вами. Нам нужны те негодяи, что промышляют у нас под городом.
— Ну пойдём смотреть, — согласился голова и грузно поднялся из-за стола. — Сейчас подготовят мой экипаж и отправимся. Можете взять с собой пару человек…
— Спасибо, но у нас есть свой транспорт, — отказался Винный.
Голова лишь безучастно пожал плечами и первым вышел из кабинета.
Златополье осталось далеко позади, но ехали всё равно медленно. Возглавляла процессию запряжённая четвёркой лошадей коляска местного головы, а за ней плелись дмитровские паромобили.
— Ну и на кой мы едем в поле? — спрашивал у господина директора зам. — И так ведь ясно, что наши. Нигде в округе нет подобной технике.
— Так, Пётр Александрович, — начал Винный, но не договорил, потому что "Гу-гух!" — слившись в один оглушительный раскат, громыхнуло сразу несколько взрывов — бомбы вылетели из лесопосадки, тянувшейся вдоль дороги. А затем ещё: "Гух!" — это рванул котёл в паромобиле сопровождения. И мир превратился в клубящийся дымом и паром кошмар: беготня, суета, стрельба, крики, сабельный звон. А когда всё было кончено, связанных Винного и Грабко подвели к коляске головы.
— Ты что же это, гад, творишь?! — раненым медведем ревел Пётр Александрович.
— Решаю проблему, — кратко ответил голова и крикнул в сторону лесопосадки. — Сотник! Клетку сюда!
Из-за деревьев показалась телега с клеткой, а рядом с ней на гнедом скакуне ехал коренастый мужчина с закрученными кверху усами.
— Ну что, вези этих в Дмитровск, — недобро ухмыляясь, распорядился голова.
— Будет сделано, пан голова! — козырнул в ответ сотник.
Осеннее солнце палило нещадно.
— Дайте воды, — просил Грабко.
— Мертвецам вода не нужна, — не глядя на пленных, отвечал сотник и продолжал жевать зажатую в зубах травинку.
Путь был не близкий, да и двигались не особо спеша, потому к городу добрались уже на закате.
Звонко цокотали подковы по безлюдным брусчатым улицам. Победителями въезжали в Дмитровск златопольские всадники. Приосанившись, горделиво высился в седле сотник, одной рукой он держал узду, а вторую положил на рукоять сабли. Следом за ним, выстроившись в колонну по двое, тянулась хмурая и уставшая сотня. А в самом хвосте, скрипя несмазанными колёсами ползла телега, где словно дикие звери в клетке сидели господин директор с замом.
Быстро темнело и, повинуясь внутреннему распорядку, на фонарных столбах зажглись огни. Напряжение скакало то вверх, то вниз, и в тревожно мерцающем свете Дмитровск выглядел пугающе мёртвым. Но вот впереди показались люди и послышались голоса.
Казалось, что на главной площади собрался весь город.
— Ну что ж, — вещал с небольшого импровизированного помоста, к которому и направлялись всадники, директор дмитровской шахты номер один, — вот, наконец, наши друзья и привезли тирана!
И толпа зароптала, увидав, кто сидит в клетке.
— Не будет больше над нами его власти! Не будет больше поборов и грабежей! — продолжал упиваться моментом и собственным величием оратор.
— Каких грабежей, ты что мелешь?! — надрывал пересохшее горло Грабко. — Всё, что у тебя было взято, мы уже почти полностью вернули…
— Заткнись, скотина! — зло бросил сотник и пнул клетку ногой.
— Пришло время нам скинуть рабские оковы! — не обращая внимания на крик пленённого, продолжал вещать оратор. — Мы разгоним его охрану, это сущее сборище бандитов, и организуем вместо неё нашу, народную милицию!
А людской гомон всё нарастал.
Распрямившись насколько позволяла клетка, Винный окинул взглядом помост, где, сгрудившись за говорившим, стояли городские руководители второго эшелона. Он знал всех по именам и раньше считал своими верными соратниками, хотя и помнил, как в голодный год вынуждено изымал у них излишки, чтобы прокормить и не дать умереть остальным горожанам.
— Довольно лжи и тирании! Эти двое по своим прихотям вершил наши судьбы, теперь же их собственные жизни в наших с вами руках! Звери в клетке — не стоит их бояться! — всё больше распаляя себя и толпу, кричал оратор. — И теперь скажите мне, как с ним следует поступить?
Вмиг над площадью повисла мёртвая тишина, так что стало отчётливо слышно, как от напряжения гудит электричество в фонарях. А затем из толпы долетело первое ещё робкое:
— Лапы прочь!
И изменился в лице оратор, ожидавший заветного: "Вздёрнуть его!", и стала ненужной заготовленная загодя верёвка.
— Пошли вон, собаки! Как посмели?! Бандиты! — всё громче и громче ревел возмущённый люд.
Сама собой сползла с лица сотника самодовольная улыбка, а травинка с плевком улетела куда-то вниз. И ощутив пропитавшую воздух угрозу, всадники златопольских сотен, той, что привезла Винного, и тех двух, что проникли в город ещё днём и разоружили охрану, без команды стали стягивать с плеч винтовки.
Но не было страха у жителей Дмитровска, и не смогли остановить их, ни загремевшие выстрелы, ни взметнувшиеся к слепой черноте неба сабли. Город раздавил захватчиков, смёл мятежников, но не забыл и не простил обидчиков.
Говорят, месть — блюдо, которое подают холодным, но этой же ночью грузились в паромобили вооружённые и злые люди, чтобы вершить правосудие по своему разумению.
— Я никогда не забуду этот страшный день, — поднявшись на борт паромобиля, говорил тем, кто оставался в городе, Винный. — Но день завтрашний станет первым днём новой жизни. Отныне и навсегда наш город будет зваться Новодмитровск, как символ того будущего, к которому мы стремимся, как символ новой жизни. А моя жизнь, вся, без остатка, принадлежит вам и нашему городу. И я клянусь, что никогда больше тут не прольётся кровь!
Махнув рукой, Олег Васильевич сказал рулевому: "поехали", и один за другим четыре паромобиля укатили в ночь.
Златополье спало беспечным сном, не ожидая никаких неприятных сюрпризов, потому найти дом городского головы и захватить того не составило ровным счётом никакого труда. Отчаянная потасовка, пара выстрелов в воздух для острастки и готово. Голову казнили прилюдно. Удивительно, но никто из жителей не протестовал и не вступился, напротив, многие одобрительно кричали и улюлюкали, а кто-то даже хлопал в ладоши, когда того вешали.
Жарко горит уголь в топках, кипят котлы, силой пара раскручивая громадные колёса, и торжественно поют приводные механизмы свою победоносную песнь: "Чух-щух, чух-щух, чух-щух!" — паромобили на всех парах мчатся домой. У самого края стоят, опираясь на перила, господин директор с замом и вглядываются в мглистую даль впереди, а налетающий ветер нещадно треплет их одежду. Небо неотвратимо сереет рассветом, и вот уже становятся видны родные крыши.
Посреди возделываемых полей стоит гордо и непоколебимо он, небольшой и с виду самый обычный. Но город — это, прежде всего, его жители. А люди тут особые, сплоченные и дружные, уверенные в собственных силах, своих лидерах и завтрашнем дне, новые люди.
Из-за горизонта поднимается солнце. В Новодмитровске начинается новый день.