Летучая черепаха
Спустя столько-ко лет дождя город казался чужим и нездешним, словно выстроенным заново. Этот дождь был трауром местного старого бога, он оплакивал своего протеже короля Абигейла Милосердного, поперхнувшегося арбузной косточкой на банкете по случаю празднования сбора супа из черепаховых озёр. И вот спустя столько-то лет дождя город, словно воскресший из рыбьих глубин бездонного океана, плыл по небу на сизой летучей черепахе. Собственно, летучая черепаха, которую все местные жители называли Гертрудой, и была самим городом. Несколько эонов тому назад, когда Гертруда была ещё молода и умела летать к звёздам, она, испивши воды из источника снов, задремала на туманном берегу. В тот самый день беглые кочевники, пришедшие из далёких безжизненных пустынь, взяли черепаху на абордаж, захватили её панцырные просторы и заложили первый фундамент грядущего города.
Теперь, спустя много тысяч лет скитаний, постаревшая Гертруда кряхтела и вздыхала болезненно и тяжко, кашляла надрывно, порождая в городе землетрясения. Но чаще — глядела мечтательно на небо, где сверкали и серебрились такие невыносимо манящие и влажные звёзды. Самые первые звёзды спустя столько-то лет бесконечного дождя, ниспосланного грустным стариком, не богом даже, а так, местным пустячковым божком. В городе этого божка мало кто уважал, многие посмеивались над меланхоличным стариком, а некоторые пренебрежительно называли его просто "Ветхий".
Маленький Мальчик, о котором пойдет речь, родился во время всеобщего траура и поэтому кроме слёз и дождя не знал ничего. Когда ему было четыре года, его родителей съели злые усатые Сырорыксы, в то время расплодившиеся на окраинах дождливого города. По прошествии нескольких тоскливых лет к новому королю Абигейлу Милосердному II пришли оракулы и предсказатели, перебивая друг дружку, дерясь за право голоса, они, плача и крича, докладывали о грядущем конце света. По словам пророков, катализатором начала конца или конца начала станет Одинокий Мальчик, потерявший своих родителей несколько лет тому. Король сразу догадался о ком речь. Он послал своих слуг, что бы они нашли и схватили сиротку. Осиротевшему Мальчику было тогда всего двенадцать лет, он храбро гулял по опустевшему городу, жители которого попрятались в своих размокших и вечно протекающих домишках, он гулял один под невыносимым дождём, ловя языком солёные слёзы плакучего бога.
Слуги схватили ребёнка и привели к королю. Абигейл II был не только милосердным, но и мудрым, поэтому он, откашлявшись, сказал:
— Дитя! Рад неимоверно. Тебя избрали. Важная миссия. Великое древо. Что? Нет! Забраться! На самом верху. Именно! Тебя избрали. Волшебный цветок. Зачем? Нет! Цветок солнца. Близится конец мира. Тебя избрали. Именно! Спасти город. Для этого.
Король смекнул, что если мальчик и доберётся так высоко и сможет справиться с дождём, то не выдержит палящих лучей солнца, не выдержит и падёт, неизбежно погибнув.
Посреди главной площади произрастало великое древо, выросшее из волшебного космического семени, посаженного Величайшим Духом ещё в то далёкое время, когда Гертруда была маленьким черепашонком и умела летать к звёздам. Сейчас же древо было настолько высоким, что ветки его цеплялись за облака. Итак, Храбрый Мальчик, превозмогая дождь, принялся взбираться вверх на осиротевшее от ливня и нескончаемой осени дерево: нашему герою очень хотелось увидеть хоть немножко солнца, о котором он всегда мечтал, но которое помнил только на картинках в покрытых пылью старых книгах отца, а ещё ему хотелось найти волшебный цветок и спасти свой родной город. Путь наверх продолжался так долго, что Уставший Мальчик потерял счёт времени. Ему удалось забраться на самый верх: преодолев мрачную твердь облаков, голова его неуверенно выглянула из-за туч. Тогда-то он и увидел солнце впервые. И не выдержал. Жмурился, прятал лицо в ладонях, но всё было напрасно. Ярко, невыносимо, ослепительно. Солнце просачивалось сквозь пальцы, оно забиралась ему прямо в глаза, въедалось в мозг, и вскоре, кроме ярких красных вспышек Умирающий Мальчик не видел ничего. Он потерял равновесие, упал, и полетел беспомощно вниз, цепляясь за ветки, он падал и падал, бесконечно долго, ударялся обо что-то, пугал местных зверей и птиц, мух и пауков, старых жителей древесного мира.
Когда Испуганный Мальчик проснулся, то понял, что находится в большом гнезде. Рядом просили есть, крича, маленькие подслеповатые птенцы.
Вокруг — сумерки древестного мира, печальные голоса призрачных птиц, жуткий шёпот старых пауков-гипнотизёров, нескончаемый и далёкий шум дождя, доносящийся словно из бочки или трубы. Густая паутина веток ограничивала размах свободолюбивого взгляда и создавала иллюзию всестороннего лабиринта. Гравитация здесь словно не работала, и Раздосадованный Мальчик не мог толком сообразить — где верх, а где низ. Вскоре, появился хозяин гнезда, большой чёрный Дрозд.
— Тысяча червей! — воскликнул Дрозд. — Кто ты такой, откуда взялся?
— Не пугайтесь, дорогой дядя Дрозд, я пришел из города. — Отвечал спокойно Миролюбивый Мальчик.
— Из какого города? Три тысячи червей! Неужели из того самого? Из облачного города Райской Птицы? Червь мне в мозг! Муху мне в ухо! Это невозможно!
— Нет же, нет, — отвечал Нетерпеливый Мальчик. — Я совсем из другого города, города Летучей Черепахи, что внизу, то есть, вверху... Я не знаю где. Тут всё перепуталось.
— Прощу меня простить, но вы безумны, черви выели ваш мозг, я слышу, как сквозит ветер в ваших ушах, я абсолютно уверен, что никакого города Летучей Черепахи не существует, это сказка, фантом, призрак, страшилка на ночь. Вы жалкий врун и обманщик.
— Нет же, нет, — отвечал Раздражённый Мальчик. — Я говорю правду, чистую правду, я жил одиноко на спине у летучей черепахи, а там всегда дожди, понимаете, очень мокро и грустно, и вот я жил, пока меня не нашли и не направили — с заданием, но я и сам, понимаете, и сам желал всю свою глупую жизнь увидеть это солнце, потому что никогда, понимаете, никогда?
— Так значит, ты тоже стремишься туда, в город Райской Птицы? — Дрозд снисходительно щёлкнул клювом и надолго смолк. Он глубоко задумался о чём-то, сделался вдруг грустным, из глаз его рванулись слёзы, а из клюва — песня:
Солнце в плену твоих лап, жаждет свободы. Стук — в дверь или в душу, — послушай, снаружи... шум непогоды. Пустые угрозы бросает в дупло небо. Скребётся под дверью кто-то, просит тепла и хлеба. Боль и любовь напоказ. Брызжет из глаз лето. Нет иного рассвета, чем тот, что внутри нас. Крылья расправь и лети: нежного света потоками, быстрого ветра восторгами, по небу, лазурными тропами — землю оставь позади.
Растроганный Мальчик расплакался, слезы неудержимым потоком лились из его раскрасневшихся от усталости глаз, он словно бы что-то понял, в груди его воспалённым комком стучало новорождённое кровоточащее солнце.
— Послушай, друг, — сказал Дрозд, собравшись. — Оставайся жить у меня, я вижу — ты хороший малый. Пойми, я нестерпимо одинок, моя жена — проклятая Дроздиха — упорхнула с молоденьким голубоглазым Воробьёвым, оставила меня одного с тремя оголодавшими птенцами.
Сомневающийся Мальчик согласился, но в глубине души верил, что однажды покинет это место, что ему было предрешено судьбой найти солнечный цветок и спасти свой город от неумолимой стихии. Но так же он знал, что выбраться отсюда будет не так-то просто: древесный мир был слишком путан и сложен, в нём словно отсутствовала сила притяжения, и порою казалось, что ты падаешь вверх, а подпрыгиваешь вниз, а со всех сторон, куда ни глянь, торчали бессчётные голые ветки. По сути, это был мир веток, город веток, вселенная веток, и Запутавшемуся Мальчику начинало казаться, что ничего кроме этих проклятых веток не существует.
Осень проникла в его душу, дни опадали сухими листьями. Жизнь потекла размеренно и скучно, далёкий занавес дождя продолжал шуметь где-то на границе восприятия, птицы, казалось, не умолкали ни на минуту, они пели песни о далёком и желанном солнце, которое однажды придет в этот мрачный мир и осветит сердца всех живых существ невообразимым счастьем.
Но были так же и незримые Летуны, они болтали между собой без умолку, и быстрая речь их текла словно весенний ручеёк, а потом обрывалась внезапно подобно водопаду тишины. И видно было, как дернется ветка, опадут позавчерашние листья, послышится легкий и быстрый топоток маленького существа, взмах стремительных крыльев, — и больше ничего. Летуны болтали о конце света. Целыми днями и ночами напролёт они говорили о том, что конец близок.
— Мыр всер умрёрм! Солнцер урпадёрт с неберс! — восклицал испуганно Летун.
— Не борлтайр ерундыр, — отвечал спокойно другой. — У тербя майниакарльрное райстройрство.
— Дожрдь закончиртся и райрские прирцы затрурбрят в свои трурбры! Настурпирт апоркалирпсирс! — кричал, обезумев, третий.
Порою и правда случались странности — громогласный трубный звук, оглушая весь древесный мир, порождал устрашающие землетрясения. Тогда всё вокруг дрожало, бегало, вопило наперебой: напуганные птицы срывались с мест, пауки шептали раздражённые проклятия, Дрозд отважно пел песню любви и свободы, а Летуны поднимали такой невообразимый галдёж, что в итоге заглушали все остальные звуки.
Но чаще в Городе Веток абсолютно ничего не происходило. Жизнь текла спокойно и грустно, годы неизменно сменяли друг дружку на часовом посту времени. Задумчивый Мальчик всё никак не мог забыть своего предназначения. Он пытался найти выход, но каждый раз лишь скакал бесцельно с ветки на ветку, и раз за разом возвращался назад. Жители Веточного Города ничего не знали о Городе Летучей Черепахи. А в большей степени считали этот город вымыслом, сказкой.
Однажды, когда Повзрослевший Мальчик справлял в одиночку свой семнадцатый день рождения, вкушая торт из червей, приготовленный дядюшкой Дроздом, он почувствовал всей кожей прикосновение удивительного, доселе незнакомого ветра, ощутил тепло и свежесть. И вдруг перед ним из воздуха возникла удивительной красоты девочка, с кожей цвета зелёного чая и длинными ярко-салатовыми волосами.
— Вкусно? — спросила девочка.
— Нет же, — отвечал Растерявшийся мальчик. — Просто день рождения.
— А что такое "день рождения"?
— Это день когда ты родился.
— А что значит "родиться"?
С тех пор они подружились. Зелёная девочка оказалась духом воздуха и ветра. У неё не было имени, потому что не было друзей, и никому даже в голову не приходило её как-то называть. Она просто была и всё. И тогда Добрый Мальчик дал ей настоящее имя. Он назвал её Сильвией.
Они часто болтали о том и о сём, и Влюблённый Мальчик рассказывал о городе Летучей Черепахи, где он родился и вырос, а Сильвия верила каждому его слову.
— Конечно, — шептала она. — Я верю тебе, мой милый, нежный мальчик, верю тебе, верю, и ты верь мне, потому что я люблю тебя, люблю, как никто никогда на свете, понимаешь? Никто.
Так странно, но в тех местах где они проходили на ветках расцветали листья, а Сильвия смеялась счастливо и звонко, и смех её хрустальным колокольчиком проносился по всей вселенной, и каждая угрюмая птицы, заслышав этот звон, улыбалась тихо и нежно, про себя лелея мечту.
Они полюбили друг друга детской наивной любовью, счастливые, словно ангелы, они парили среди всеобщей скорби и лени, в мрачных чертогах Веточного Города, озаряя тёмные уголки чистым светом своих сердец.
И тогда ветхий бог, что глядел на мир из глубин заржавевшего космоса, узрев эту радостную картину, эту последнюю и прекраснейшую любовь среди умирающего мира, и сам словно влюбился. Его лицо расцвело лучезарной улыбкой, и вечный дождь прекратил своё течение, и мрачные тучи рассеялись, освободив простор громадному солнечному мячу.
И вот, спустя столько-то лет дождя город, словно воскресший из рыбьих глубин бездонного океана, казался будто выстроенным заново. Жители вышли на площадь, торжествуя. А король Абигейл II, откашлявшись, воскликнул:
— Замечательно! Значит — пир! Танцы, песни. Гуляем!
Но в этот самый миг солнечная пыльца защекотала ноздри больной летучей черепахе, отчего она неистово расчихалась, и от каждого её чиха город содрогался словно в безумном припадке. Балка в королевском замке не выдержала и рухнула, придавив насмерть бедного Абигейла II. В городе начался хаос.
Тем временем, Влюблённый Мальчик, узрев прекрасные солнечные лучи ниспадающие с неба, понял и осознал, где верх и где низ, тогда он вспомнил про обещание данное королю, имя которого уже давно позабыл.
— Прости меня, милая, любимая Сильвия, но я должен идти, я должен добраться до неба, — говорил Взволнованный Мальчик.
— Нет, нет, нет, — бормотала Сильвия, — я не потерплю, не вынесу, не смогу. Ты подумал обо мне? Как я без тебя?
— Я должен спасти свой город.
— Нет, нет, нет, — качала головой Сильвия, — они все обманщики, милый, я не хотела говорить, но теперь скажу, я не хотела, но знай — я бывала в Городе Черепахи, и я видела этих людей, они плохие, понимаешь, плохие? А ещё я знаю — король обманул тебя, ты послан на верную смерть. Поверь мне, прошу: они хотели убить тебя!
— Сильвия, зачем ты врешь мне, зачем пытаешься остановить? Я не могу остаться, я должен, обязан, вынужден! Когда всё будет кончено, я вернусь к тебе, и мы будем жить счастливо. Навсегда. Понимаешь? Только бы спасти их всех.
И с этим словами Храбрый Мальчик сорвался с места, и быстрыми, стремительными движениями поскакал с ветки на ветку, вверх, к солнцу. Вокруг шумели и мелькали различные существа, большие и маленькие, жители Веточного Города собирали вещи, готовясь к вынужденному отъезду, ведь конец света — это совсем не шутки. Очень скоро Уверенный Мальчик оказался на самой верхушке дерева, и его ослепленному взору открылся небывалый вид: небо, бесконечное, прекрасное, ослепительно синее, и громадный раскалённый шар солнца, яростно взирающий на него из космических глубин. А ещё он увидел черепаху, что летела по миру, усталая и больная, беспокойно чихающая, на грани жизни и смерти. И никакого солнечного цветка. Значит, права была Сильвия, всё это ложь? Король обвёл его вокруг пальца. И в этот решительный миг, когда мир рушится и умирает, он уже не сможет оказаться рядом с ней, со своей любимой, не сможет обнять её, прижать покрепче, и прошептать слова любви. Обманутому Мальчику стало горько и больно, из груди его рвался какой-то детский, безудержный крик. И он закричал бы, наполнив небесный купол своим обезумевшим воплем, но тут увидел глаза Гертруды, её старые, подслеповатые глаза, преисполненные слез и горечи. И тогда он закричал ей, что было сил:
— Черепа-а-а-аха! Чере-па-а-а-аха!
— Чего ты хочешь мальчик, — отвечала громогласно усталая черепаха.
— Скажи мне, черепа-а-ха, почему ты плачешь?
— Я плачу, мой милый мальчик, оттого, что мне тяжело и больно, нестерпимо больно, ведь я так давно не была на небе, и не видела своих родных звезд. Как же такое могло выйти, что бы Звездная Черепаха Пикулирнаурти умирала на чужбине? Нестерпимая тяжесть давит на меня, и я понимаю, что скоро паду, рухну в неведомую пропасть, и от этого мне грустно, мой мальчик, от этого горестно…
— Послушай, милая Черепа-а-а-ха, послу-у-у-у-ша-а-й! — кричал Взволнованный Мальчик. — На твоей спине — город! Го-о-ро-о-о-д! Противный старый термитник! Стряхни же его скорей! Стря-я-я-хни-и-и! Потряси своими ветхими косточками, покрутись юлой! Стань, наконец, сво-о-бо-о-о-дной! И тогда у тебя хватит сил добраться до самых далёких звёзд! До самых звё-о-о-зд!
Гертруда завыла, и из последних сил дернулась, перевернулась вниз головой. И тут же город рухнул. Дома посыпались осколками, старые башни теряли свои шпили, а живые существа, выпадая из окон и дверей, теряли свою физическую форму и очертания. Их души покидали оболочки и стремились в небо, к солнцу. Черепаха, ощутив небывалую легкость, рванула ввысь, она поднималась всё выше и выше, теряя на ходу дома и домишки, замки и ветряные мельницы. Только великое дерево держалось на спине её, глубоко впившись корнями в самую черепашью суть. Вскоре, Гертруда очутилась в открытом космосе, она, словно маленькая черепашка, парила и пританцовывала в безвоздушном пространстве. На пути ей повстречались старые космические киты, прилетевшие сюда умирать. А потом всё выше и выше, рыдая от счастья и боли, предчувствуя смерть, древняя космическая черепаха переполнившись невыносимым светом, оглушительно и беззвучно взорвалась сверхновой звездой. Но за секунду до неминуемой гибели, Гертруда заключила Древо Жизни в прозрачное сферическое яйцо.
Ничто не исчезает бесследно. Так шептал Очарованный Мальчик, король и правитель Летучего Древесного Города, сидя на самой высокой ветке и наблюдая за звездопадом. Рядом сидела Сильвия, тихая и прекрасная, внутри неё, как и снаружи зарождалась новая, трепещущая жизнь.