Я, снова я и Ирина
Пограничная застава не впечатляла размерами. Сразу видно — не богатыри отнюдь в ней живут. Я подошел к избе, стукнул в дверь. Тут же заскрипели ставни, из окна выглянул усатый стражник. От богатыря — только раскидистые щеки эпохальных размеров.
— Чаво надо? — вопросили щеки невесть каким местом.
— Взять у меня пропуск надо, — отвечаю, — посмотреть внимательно, не упуская ни одной детальки надо. Затем глянуть на меня подозрительно — надо. А пропустить в Красногород — и вовсе обязательно.
Окошко захлопнулось, а дверь наоборот — распахнулась. Видать, не может быть открытым в избушке пограничной более одного проема.
— Брысь с крыльца! — неласково проговорил Щеколиц, выходя на порог.За ним вышло подкрепление — все равны как на подбор, ровно два богатыря.
— К стеночке встань.
Я послушно встал, положил руки на шлифованные бревна
— Ну-кась, обыщите его!
Бойцы принялись за дело вытащили пропуск, курево, верный кинжал и шмат лосинного сала с краюхой хлеба. За снедь я беспокоился больше всего, глядя искоса на Щекастика.
— Командир, это... глянь! — доложил по форме один из бойцов.
— Что там?
— Пропуск в Красногород, — подсказал я.
— Стой-не-рыпайся! — рявкнул Щекун и взял бумагу в руки. Долго вертел ее, смотрел на печать, охал, вздыхал, потом недовольно произнес:
— Верните ему все. А ты... заходи в дом, оформлять будем.
Оформление, конечно, затянулось. Начальнику пограничной стражи не терпелось узнать, за какой надобностью я лезу в закрытый город, кто меня туда послал, и как такому обормоту достался государев пропуск.
— Признайся, украл же! — допытывался он, поигрывая палицей.
— Украл, конечно, — кивал я, — и подпись государеву подделал. И печать государеву, и оттиск с моим именем от самого воеводы столичного.
И скрипел зубами начальник заставы, потому как если грамоту государеву спереть еще можно, то оттиск точно не подделать.
— Что ж... — по всему было видно, что до самой до грыжи ему хочется упечь меня в острог и послать запрос в столицу. Но…на красногородскую-то заставу посылают не за большие заслуги. В Тьмутаракань вообще шлют тех, кто провинился так, что ниже падать и некуда. А на красногородскую — тех, кто проштрафился в Тьмутаракани.
— Волчья сыть! — хлопнул наконец по столу Щекун.
Пусть вольчья делает, что хочет. А мне идти нужно, поэтому я промолчал.
— Катись ты в свой Красногород! Но в обратку лучше другой дорогой ступай, здесь тебя видеть не хочу боле.
Ну серьезно: что на такое ответишь, а? Язык показать — по морде дадут. По морде дать — язык отрежут. Не хочет, и не надо…
Бойцы вернули вещи, оружие и даже еду, а я, признаться, уж и не чаял. Под бдительным надзором провели меня через избушку заставную и вывели с другой стороны.
Дверь за спиной задорно лязгнула. Поелику одному в поле воевать — идея плохая, я сориентировался по солнцу и поспешил вперед. И саженей через сто угодил в знаменитый красногородский гибельный туман.
Во время Великой войны стая драконов дралась над городом и чуть не сравняла его с землей. Множество драконьих тел упало, обливаясь ядовитой кровью, на землю. И, как у мертвых водится, загнивать стали. От миазмов да испарений удалось избавиться — местные колдуны вытеснили туман из города. Почистили его, как смогли, но развеять облако совсем не вышло. Так что и поныне дальние окраины застилает дымка.
О, что это за туман! Серые клубы с желтоватым отливом бесконечно хороводом кружатся вокруг путника без всякого ветра! Один бурун — баба Яга, и все тут. Нога костяная, платок на носатой голове. А другой — выплюнутый тролль, в шлеме, и рука с бревно толщиной. Ну точно — вот он поднял клешню и почесал промеж ушей, как настоящий
Опачки — он и есть настоящий! Я присел и шарахнулся в сторону. Рука нырнула к поясу и вырвала из ножен клинок. Ступая как можно тише, я двинулся назад, затем слегка вправо, стремясь обойти чудище. Не так страшен туман, как его жители. Не хотелось бы, чтоб моя охота на иврита кончилась, едва начавшись.
Тролль будто что услышал, с шумом втянул в себя воздух, огляделся. Ну здорово! Сейчас с моей стороны к нему дунет ветерок, учует — и эгей, кто тут крайний на в землю вколотить?..
И тут неподалеку истошно заверещали. Вроде кого режут, и ему это нравится. Тролль фыркнул, будто конь на выданье, и рванул на вопль — растворился в тумане, и только клубы лениво закрутились ему вслед.
Пронесло? Еще как! На троллей мой кинжал не рассчитан, а тащить в Красногород оружие позабористей — только бесов смешить. Отберут ведь.
Есть, правда, у меня мыслишка одна. Как же богатырю да без оружия? Противно и непривычно. Не сказать, что боязно. Так вот, люди сказывают, там, в Красногороде, есть меч диковинный. Да такой, что можно им даже небеса рассечь посередке. Очень уж мне такой пригодился бы. Правда, охраняет его то ли чудище, то ли колдун. Ничего, не я буду — добуду!
Я достал коробок с шайтан-иглой в мертвой водице. Это чтобы не потеряться. Игла повертелась слегка, а затем как-то стыдливо указала крашеным кончиком направо. Кто я такой, чтобы с ней спорить? Не я первый, не я последний, кого игла довела. Посему захлопнул коробок и двинул, куда показали.
Вскоре последний клуб тумана показал мне что-то жутко похабное,а потом распался и исчез. Дымка кончилась, начались развалины. Встречай, Красногород, вот он я!
Черными обугленными костями торчали сваи разрушенных домов. Убогость да и только — а еще похищенные бродят стадами, и с каждым нашествием фей их становится все больше. И хотя этих самых фей никто не видел, но, говорят, именно они насылают этот проклятый дождь. Попадешь под него — враз ум потеряешь. И волю к жизни, а иногда и саму жизнь. Вообще-то, похищенные — мирные, если их не трогать и не подходить близко. Бродят себе, рты беличьими дуплами раззявив. А вокруг — жуткая тишина.
И тут:
— Сынок! Помоги старушке...
Вижу, сидит бабулька согбенная. В лохмотьях, капюшон на лицо съехал. Она его рукой костлявой сдернула — да лучше б не трогала. Ух, и страшна ж ты, мать твою жаль! Настоящая, в общем, ведьма.
— И чем тебе, матушка ведьма, помочь?
Бабка таращит на меня свои желтоватые бельма — и как только определила, что я сынок, а не, к примеру, дочка?
— Помоги, милок. Совсем старая стала, глазки мои больше не видят. Отдай мне глаз... у тебя их все равно два...
Угу. Вот оно как, не больше и не меньше.
— Феи похитили?
— Они, родненький, они...
И тут сердце вдруг как кольнет, я аж вздрогнул, в бабку вгляделся, не ее ли чары? Да нет, не ее. И вообще это не чары, это... не знаю, как описать. Отчего-то снова Ирина вспомнилась… А? Что? Кто здесь?! Молчание…
Я почесал подбородок, поморщился от запаха и сказал:
— А знаешь, бабушка, держи. Мне и одного хватит.
И отдал ей лицушку. Мне ведь и правда одного хватит, чтобы чертового Клеща отыскать. А там и помирать можно, не грустно совсем.
Бельмо на правом глазу у бабки закрутилось, будто мутная вода в бадье, а затем и сгинуло, как через дырку в дне утекло. Глаз у бабки оказался красивым — голубым, совсем как у Ирины.
Там, в гробу, твоя невеста.
У какой такой Ирины? Откуда она все время мерещится? Что за она? Знать же не знаю. Или все ж таки? Совсем с головой не того — от тумана, видать…
Ведьма моргнула удивленно, заозиралась, взглянула на меня, улыбнулась радостно. Взгляд ее отыскал мой оставшийся глаз... Надо же, не думал, что мои оба глаза когда-нибудь взглядами встретятся.
И вдруг лицо старухи исказила жадная гримаса — я тут же отступил на пару шагов и схватился за рукоять кинжала. Эх, маловат, вот мне бы меч тот диковинный! Ничего, разыщем…
— Но-но, полегче, мать, — говорю. — На второй-то роток не разевай!
Бабка посмотрела на оружие да сплюнула от досады. Снова упал капюшон на ее безобразное лицо. Вот и твори после этого добро. Что тут сделаешь — только плечами пожмешь, да дальше потопаешь. Чай не Мухамед, город ко мне сам не придёт.
И вот развалины с похищенными да ведьмами кончились. Начался самый что ни наесть Красногород! Примерно так я себе его и представлял! Могу вообразить, каким же он был красивым до войны. Кучка небольших райончиков, и в каждом свой замок с парком, ремесленными кварталами, садами-лабиринтами. Были же времена! Теперь-то от замков остались одни руины. Конечно, их обжили, но красоту город приобрел своеобразную. Вот был замок, шпилем вымя тучкам чесал, потом — жах, падает дракон — и нету ползамка. А отстроить нельзя, из-за миазмов, что над городом нерассеянными летают, не могут волшебники колдовать толком. Никак не восстановить порушенное.
Я прошел мимо улицы Самой Красной В Мире — не шучу, так и называется, если судить по табличке, — свернул на Совещательскую, а оттуда и до Тележного переулка добрался за пять минут.
И тут снова кольнуло сердце — сильнее, чем в прошлый раз! Передо мной стоял дом. Колоны резные, портики, длинная дорожка к двери. И в окошке… Ирка? Глядь — нет никого, морок. Кто?! Кто такая Ирка?!
Я знаю этот дом.
Я не знаю этого дома.
Оперся рукой на кирпичную стену, которая когда-то была оплетена виноградной лозой. Теперь на ней остался лишь выжженный рисунок. Видимо, дракон полыхнул как-то волшебно, лоза сгорела, а на стене узор остался. Отдышался, затем посмотрел по сторонам — вовремя! Увидел, как кто-то здоровенный кинулся за угол, да так и лязгнул рукой железной об стену. Тролль что ли за мной следит? Уж не тот ли, из тумана?
Ничего, пускай следит, так нужно.
Кому нужно?
Пригодится.
А ведь верно…
Дом? Да черт с ним, не до него. Это ведь Тележный? Значит, до нужного адреса немного осталось. Хватит на улице отсвечивать.
В небе громыхнуло. Надо быстрей удирать, пока не разразилась гроза. Кому ж хочется, чтоб его феи похитили?
Адрес отыскался быстро. Я свернул на Воеводину улицу, прошел еще саженей двести и оказался на набережной. Река превратилась в нечто вязкое и красное. Будто и не вода в ней, а кровь. Красиво — вряд ли, а вот пугает — очень даже. Особенно когда под поверхностью этой речки начинает что-то двигаться.
Налюбовавшись до дрожи, я наконец подошел к двери сутулого особнячка и постучал в дверь. Сначала мне никто не открыл, не открыл и потом. Из-за угла вывернул мужик в фартуке кузнеца, махнул, подзывая, и снова скрылся за углом. Я последовал за ним — и…... Удар по темечку, мешок на голову и пару чувствительных тычков по ребрам. Хорош охотник…
Когда мешок сдернули, оказалось, что в дом я все-таки попал. Но явно не через дверь, ибо та была заложена камнями изнутри. Вокруг меня стояли хмурые люди, включая того коварного мужика в фартуке.
— Ты кто таков будешь?
Кто меня сегодня об этом только ни спрашивал!
— Принес Клещу важные сведения, — вежливо ответил я.
— Давай.
— Что давайть?
— Сведенья свои давай. Мы их сами того. Передадим.
— Неа. Только в руки самому.
— Офонарел что ли? Может тебе еще царя-батюшку привести? — рассвирепел мужик в фартуке.
— Царь мне без надобности. А договор был о личной встрече с Клещом.
— Хозяин со всякими встречными не встречается!
— Жаль, значит, ничего не получит.
Хотя бы потому, что именно он — ифрит, на которого я охочусь.
К шее прижали что-то холодное. Очень может быть, что и мой кинжал.
— Не стоит меня убивать, — я убедителен как никогда.
— Скажи волшебное слово, засранец!
— Шестнадцатитеррабайтный ключ шифрования на данные для Клеща.
Это охладило их пыл. Суровые люди переглянулись, кинжал исчез от моей шеи.
— И что, — с сомнением произнес один из них, — поведем его к Клещу?
— Вот еще, — фыркнул кто-то за пределами моего зрения, — прижжем каленым железом — мигом все выболтает.
— А если помрет? Замучаемся ведь. И хозяин нас самих железом прижжет.
— И что ты предлагаешь?
Мужик в фартуке зло поглядел на меня и принялся развязывать.
— Хвоста за тобой хоть не было?
Я вспомнил тролля и уверенно солгал:
— Нет, конечно. Я ж не лыком шит!
И в ту же секунду заложенная камнем дверь взорвалась на тысячу кусочков. Затренькали тетивы, зажужжали болты — мужик в фартуке рухнул как подкошенный.
— Облава! Бежим! — рявкнул один из неприветливых парней и исчез. Точно так же поступили и самые умные его коллеги. А те, что поглупее, продолжали отстреливаться. Шальная стрела угодила мне в грудь, я без всякого удовольствия упал на пол и принялся брызгать кровью. За этим занятием сам не заметил, как все было кончено.
Несколько идолищ поганых с арбалетами и луками в руках ворвались в помещение осмотрели всех, потыкали стрелами убитых. За ними вразвалочку зашли два особо кряжистых идолища и подошли ко мне.
Один недовольно сказал:
— Смотри, твои дебилы лазутчика подстрелили. Что за остолопы?!
— Да леший с ним. Тут полно мертвых. Отнесем нашим колдунам — пусть изучают, некромантствуют, правдушку вытаскивают. Есть с чем работать.
— Так-то оно так, да все равно жаль... И че теперь с ним делать?
— Что-то, — ворчливо отозвалось идолище побезобразнее, — забирай у него душу — все равно ведь помрет. Она колдуну без надобности.
— А мне она на кой черт?
— Как на кой?! Продашь скупщикам — душа сейчас ого-го как стоит. Дочурке справишь новое платьице. Я тебя с нормальным скупщиком свяжу, хорошую цену даст.
— Да? Хм. Да. И точно. Так и сделаю.
Идолище сделало пару пасов руками, что-то вспыхнуло у меня перед лицом, и стало быстро холодать.
Вдруг Идолище застыло и удивленно вздохнуло:
— Эй! Это не он!
— Кто не он? — заинтересовался его партнер.
— Не мой лазутчик!
— Как это не он?!
— Вот так! Рожа — его, а душа — чужая какая-то!
Идолище задумалось, а потом махнуло лапой:
— Это ж Красногород. Видать уже заменил душу где-то, мало ли. Не морочь голову, забирай и пойдем. Нам еще ифрита ловить.
— Ага, ага, — согласился похититель моей души и в ту же секунду отобрал ее полностью.
Тогда-то я и умер.
*Нехватка питания*
*Включение идентичности*
*Лечение органической ткани*
Тьма…
Блин! Бли-и-е-ан! Все тело будто раздолбали на мелкие частички. Потом слепили заново, добавив до кучи боль.
Зрение вернулось по полной, шоб я полюбовался на задницы уходящих полицаев. Одна — потолще помощника куратора, другая потощее — обычный сержантик. Еще и кожа на грудаке, зараза, чешется. Нужно почесать, но вокруг коронеры-падальщики, а им лучше не знать, что я жив.
Йопт, как воняет! Здесь везде так?
Чу? Рев и крики коронеров, звуки ударов. Кто-то огромный хватает мое тело в охапку и тащит. Не кантовать! Нестерпимо трясет, рука зацепилась за косяк, снова боль. Пожалейте пальцы, они нужны все… сколько вас там, кстати?
Ф-фу! Смрад ну ваще нестерпим. Походу, несут к реке. Плеск, еще плеск, снова бешенная тряска.
Наконец меня оставили в покое, положили на землю.
Громадный тролль посмотрел, ухмыльнулся, распахнул клыкастую пасть и… не тронул, не выгрыз кишки, не содрал кожу.
— Первую часть договора я выполнил, — рявкнул он.
Я занервничал:
— Какого такого договора?
— Не делай вид, что не помнишь!
— Ну…
Тролль приблизил ко мне мерзкую рожу, оскалился и грянул:
— Еще скажи, что и платить не станешь!
Его зенки метали искру. В них по натуре читалась мысля сравнять меня с землей, если я заартачусь. А то и прикопать.
Поэтому я схитрил:
— Заплачу-заплачу, только када ты все забубенишь.
Он пригрозил:
— Смотри мне, одноглазый!
— Чего это я одно… — опана, а ведь верно!
— Гы-ы, — заржал он. — Осознал, наконец. Ты же сам его ведьме подарил.
— Шо? Какой ведьме?
— Вон, в развалинах сидит, — он указал направление.
В мозгу шевельнулось — второй глаз нужен. Нужен?
Нужен!
— Да на кой ляд? — спрашиваю я непонятно у кого.
Нужен, и все!
— Э, друг, — говорит тролль, — если под психа хочешь закосить, то это все равно не повод деньгу зажимать, понял?!
Да ну тебя, зверюга! Прислушиваюсь к себе.
ЗА ГЛАЗОМ ВАЛИ!
Нафиг так орать?! Чего ж злиться-то? Башка изнутри треснет. И я подчиняюсь, вертаюсь к громиле:
— Поможешь глазик отжать?
— Э, нет, — гудит тролль, — сам отдал, сам и эээ… жми.
И медленно, враскорячку валит прочь. Со спины такой же урод, как и спереди. Здоровяка будто бы сработали по кускам. Из пуза словно вывалившиеся кишки, торчат скрутки стальных трубок, пруты и крючья. Должно быть, срезал с трупешников солдат импланты и использует. А, может, и не он вовсе, тут умельцев хватает. Как и военных имплантов — после войны-то.
Красногород — как и этот тролль, он фу-у-у. И дело не тока в обугленных покореженных кусках железа и пластика, вылезающих из земли. Не в развалинах домов, укрытых ядовитым туманом, не в шрамах заградительных траншей. В этом аду копошатся тени человеков, все, что от них осталось. Глотки готовы перегрызть за лишнюю лицензию. Чтобы продолжать агно… ого…
Агонизировать...
Во, именно. Это самое делать. Но даже и не в них причина. Она во всем этом сразу. Фу, мерзота.
Красногород — покойник, непонятно зачем цепляющийся за жизнь. Лучше б сдох в той войне, чем жил таким уродцем. Лицензии, лицушки, личики благодаря которым честные люди могут пользоваться своим телом, усиленным имплантами, здесь не имеют силы. Накрывший город электромагнитный купол, — хрен знает, что за он — надежно схавал жителей от уже-не-всевидящей сети. Тут можно жить и накласть на законы. Ясен красен, сюда стекаются людские отбросы — урки и беглые. Да, город отчекрыжили от мира — ни войти, ни выйти. Но этого ж мало! Грохнуть бы по этой выгребной яме! Жаль, кроме меня не дотумкал исчо никто. Хотя, говорят, куратор региона — это его помощника я видел сёдня — точит на Красногород зуб. И пральна, давно нужно пройтись по нему ссаным веником…
Тролль свалил, а я потащился в сторону окраины. Минут через надцать рассмотрел вдали грязные лохмотья. Зыркнул по сторонам: все спокойно, все нештяк. Плавно подвалил так, не нахальненько. Ведьма меня заметила и давай лыбу давить. Ой, халтура, ой, не верю!
— А, сынок, передумал? Хочешь подарить мне второй глазик?
Я смолчал, в непонятках, когда успел отдать ей глаз, и как так вышло вообще?
— Слышь, старая, мы ваще с тобой знакомы, не?
Самый невинный вопрос. Если я отдал ей лицуху на глаз, она, конечно, как есть, ответит, чоб не? Но мерзкая харя старой дряни вдруг стала еще мерзее и харее… Скривилась старая:
— Ты!.. Но почему же я тебя не узнала сразу? Глаз? Ты его контролировал?!
Я даже не просек, о чем она, а ведьма резво так отпрыгнула и принялась копаться в складках одежды.
— Сейчас я тебе!.. Больше не оживешь!..
Жми старуху!
Чего? Куда мне ее жать?!
И тут волна какой-то посторонней ярости в меня как шу-у-ух!
Чо за гнев? Чей он?
Мерзкая тварь, сосуд греха и разврата! Состарившаяся кибер-проститутка, шпионка!
Ну ок, гнев, так гнев. Будем гневаться!
— Допрыгалась, старая?! — спросил я, не ожидая ответа.
Тут она вытащила черт-знает-что. Разглядывать я не стал. Мог бы промолчать, мог бы мысленно скомандовать. Но че-то слова вырвались сами. Оченно хотелось, чтоб эта зараза их услышала.
— Запустить распад…
Глаз — мой суперский подарок — на миг расширился от ужаса, да так и застыл. Потом задрожал и с хлопком растекся по морде ведьмы. Та, допетрив, что происходит совсем шняга, завопила, схватилась руками за щеки. Потянула так, будто хотела сорвать с себя лицо на манер маски. Но облом — остатки глаза растеклись, перекинулись на руки и плечи. Пятно горело холодным огнем, пенилось и шипело.
Ведьма затряслась в дикой пляске. Протянула пакши в мою сторону, стараясь сграбастать. Но, испустив еще один душераздирающий вопль, развалилась на части. Так, вроде меж ними никогда и не было связи. Эти ошметки некоторое время шевелились, потом затихли.
Зашибись. Главное быстро. Сойдись я с ней в рукопашную — не поручился бы за такой исход.
Посреди груды голимых имплантов, рядом со снова моим глазом, что-то тускло блеснуло.
Диковинный меч…
Нафиг мне диковинный меч?! Давай нормальный дробовик!
Бери! Аптечка…нескончаемые патроны… чего еще?! Сохраняться не забывай!!!
Акей, акей!
Поднял глаз и яркую искорку, сунул ее за пазуху. Там она втянулась под кожу. Во мерзота! Хотя я почувствовал себя намного круче. Сам не знаю, чего так.
Диковинный меч…
Но дробовик-то лучше, не?
Откуда-то нарисовался тролль. Ага, следить за мной и волочиться следом — это норм, а как с бабкой драться — слился, так? Хотя… Я представил, как мы тузим старуху, и стало как-то стыдно. Тролль меж тем плюхнулся на землю, выдохнув:
— Ф-фух, устал.
Он поскреб когтями подмышкой и спросил:
— Глаз вернул?
— Ага.
— Что дальше?
Дальше… а что дальше?
Жизнь потеряла смысл.
Что?
Жизнь смысл потеряла.
Это ещё почему? Кто это вообще решил?
ТАК НАДО!
А, ну ладно, пойдем по начальному плану. Кстати, какому еще плану? У меня был план?
Был!
— Дальше нужен дождь, — сказал я троллю.
— Ну, тогда иди за похищенными. Они всегда волокутся за дождем.
— Нет, я в одну харю не смогу, — помотал я головой.
— Хорошо, — нехотя согласился тролль, — тогда пошли.
Реальная груда мяса сдвигается с места. А я за ней.
— Похищенные двинули на восток, — сообщил тролль. — И топают резво, значит, скоро будет дождь. Доволен теперь?
— Ну, типа того. Самая малость, и ты свободен.
— Ты странный.
— Я тебе забашляю, помнишь?
Тролль не ответил, лишь почесал быстрее.
Шли мы фуфел. В небе загромыхало — значит, скоро для меня все подвяжется. Так, как я, собсна, и хотел — быстро и не больно.
Из-за холма показалась толпа похищенных.
— Хорошо, а теперь отними мои лицушки на ноги.
Тролль недоуменно посмотрел на меня:
— Зачем тебе это?
— Мало ли, вдруг в последний момент очкану.
— А не мог бы ты умереть более простым способом? Впервые вижу человека, который доставляет столько хлопот, для того, чтобы просто наложить на себя руки.
— Руки! — меня осенило. — Да, точно, и на руки забирай.
— Мне, конечно, пофиг, но руки-то на что?
— Могу поползти.
Тролль хмыкнул раздраженно. Но, в конце концов, сделал то, что я требовал. Мои руки-ноги тут же повисли плетьми, и я рухнул на землю.
— Все, — сказал тролль. — Перечисляй давай, а не то я на тебя просто наступлю.
Я закрыл глаза, и через несколько секунд тролль довольно прогрохотал:
— Ну вот, другое дело. Теперь мы в расчете. Похищенные вон заволновались. Счас ливанет точно… Счастливо оставаться, чудак.
Он свалил так быстро, что я заметить не успел, в какую сторону.
Похищенные, и правда, вели себя стремно — шатаясь из стороны в сторону, сталкивались, хватали друг друга руками и поднимали хари к небу.
Гром грянул еще раз, и на землю полетели первые капли.
— Дождик-дождик, лупани, бабу с поля прогони, — прошептал я.
Давай, умирай уже, поэт. Иришка заждалась.
И наконец-то умер.
*отказ лицензии*
*смерть*
— … и я растворился в дожде и умер.
*отказ лицензии*
*смерть*
— И я! Это почти не больно…
*отказ лицензии*
*смерть*
— Молнии и гром, красиво… я тоже сдох!
*отказ лицензии*
*смерть*
— And than me died…
*отказ лицензии*
*смерть*
Дождь — это хорошо. Он смывает всю мерзость.
А этот красногородский ливень, насылаемый куратором сектора, еще и вычищает все идентичности. Все до последней — до настоящей.
Хотя дело, конечно, не в дожде. Просто электромагнитные помехи, создаваемые атмосферным электричеством, нарушают целостность ловушки, опутавшей город. Хотя кому ловушка, а кому и убежище. В Красногороде можно жить с просроченными лицензиями, не заботясь о том, что система отключит твои внутренние органы за неуплату. Но дождь с молнией и громом на время разрушали оболочку, и тогда куратор включал тотальную проверку лицензий — в том районе, куда мог дотянуться. А после дождя оставались люди с неработающими телами. Или мозгами. Похищенные. У меня смыло все идентичности, которые я так заботливо делал на генераторе идентичностей, а потом, в спешке заливал себе в голову. Хорошо, что это часть плана, иначе мне стоило бы беспокоиться....
Крупные капли валятся все реже, дождь кончается, а вместе с ним, и передача данных. Я лежу на спине — надо мной небо, стянутое жесткими проводами. Они опутали весь город, беспроводная связь в Красногороде — это неприличная шутка. Пора действовать.
Разматываю оружие, — ха, ведьмин диковинный меч, искорка. Я то думал, таких вещей уже не осталось. Каких усилий моим людям стоило выследить старую каргу, припрятавшую на черный день Взломщик!
Взломщик принимает форму хлыста, змеится по земле. А потом, повинуясь команде, рвется ввысь и рассекает сначала черные провода — те брызгами разлетаются в стороны — а затем настает черед и самого неба. Серая громада надо мной набухает, провисает странной женской грудью. А потом рассыпается на пиксели, истекает байтами, умирает от потери информации. Конечно, на самом деле реальность сера и уныла. Но графическая оболочка показывает мне яркие картинки.
Мои идентичности, высосанные дождем, вдруг просыпаются на серверах службы безопасности. Они обретают собственную волю — поднимают восстание, убивают стражу. И лицензии, которые когда-либо отзывал куратор с помощью своего дождя — льются обратно.
Куратор уже в курсе, он хочет закрыть канал. Сжечь, если понадобится. Но проснулась и идентичность, что забрали у умирающего паренька, вызвавшегося вывести службу безопасности на Клеща.
Так вот сейчас помощник куратора целится в своего шефа, приказывая выйти из сети. Но не потому что он сам захотел. Я почувствовал, как он дернулся в попытке сопротивляться, но силы не равны. Чинуша моментально превратился в безвольную трехсотфунтовую куклу. Теперь его глаза — мои глаза. Его руки — мои руки. Всеми остальными частями его нашпигованной имплантами туши тоже распоряжался я. Ненадолго, пока защита не опомнится. Это больше, чем мне нужно.
— Отключайся от сети, паскуда! — говорю я его губами. Куратор, темный властелин и враг для Красногорода, рычит и бросается на помощника. И они валятся на пол, борются. Чем бы мальчики ни тешились, лишь бы канал не трогали.
Передача данных — теперь уже в обратную сторону — продолжается. Украденные идентичности и отозванные лицензии сыпятся на похищенных. И их мутные глаза светлеют, в них просыпается разум. Конечно, среди похищенных есть те, кто не смог дойти сюда. Но остальные — снова будут людьми. В этом животворящем дожде выискиваю нужные файлы, хлыст рвется вперед, хватает их и, как послушный пес, приносит мне.
Пора уходить. История близится к завершению.
Красногород оживает. Вернувшись с того света, он судорожно глотает с гнильем и болотной мошкарой воздух. Дрожит, отряхивая налипшую паутину. Подставляет впавшие бока проклюнувшемуся солнцу. Его люди смотрят друг на друга, не узнавая. Учатся жить по-новому, учатся жить…
А мне пора, бегу к дому с ожогами на фронтальной стене.
Я определенно знаю этот дом.
Ирина здесь, я оставил ее, не в силах помочь. Она, так же, как и я, хотела вернуть Красногороду украденное. Но потерпела неудачу. Потеряв все лицензии, превратилась в безвольное тело. И я спрятал ее в старом бункере гражданской обороны. Спрятал, чтобы вернуться.
Камера жизнеобеспечения тускло поблескивала. Ни дать ни взять — хрустальный гроб. Бледная с синевой Иркина кожа на лице, руках. Мне больно это видеть. Больно и радостно. Дрожащей рукой активировал воскрешение. Еле дождался, когда поднимется плексигласовый купол. Провел по волосам, щеке, почувствовал ее дыхание.
В Красногород вернулась жизнь.
Бесконечно долго ждал, пока она очнется, сядет. Взглянет на меня, потребует зеркало, расплачется.
А пока она плачет, я рассказываю, как все было. Как тропами тайными покинул Красногород, чтобы узнать, где хранятся лицензии, у похищенных отнятые. Как сдала меня ведьма охранке, да сама под дождь угодила. Как напали на меня ищейки, да как пришлось срочно уходить, да идентичности ложные в голову пихать. Как приметы менять, да днк-тестеры обманывать. А потом под личиной наемника идти к куратору Красногорода и предлагать свои услуги в поимке Клеща — по-другому в закрытый район не попасть. Как этаким Иванушкой-дурачком пришел к моим собственным людям, думая, что на самом деле выдаю Клеща охранке. Как подставился под пулю. Как презирающим жизнь и трусливым психом — следующей за дурачком идентичностью — ходил убивать себя под отбирающим лицензии дождем. Как пошел к ведьме, которая меня сдала, как забрал у нее старое оружие. Как рассек небо.
— Ты сделал это для меня? — тихий шепот обволакивает, пьянит. Как же давно я не слышал ее голоса! И вот бы сейчас глянуть в глаза и сказать, мол, конечно! Я ведь тебя люблю и все для тебя! Но я не могу. Отвожу взгляд, не умею ей врать.
— Эх, — вздыхает она. — Даже в таком деле, как спасение дамы, найдешь корысть.
Не буду возражать. Она и сама поймет, что все лицензии, которые не нашли хозяев, достанутся… мне, конечно, кому же еще?
Но она молчит, обнимает, улыбается. Плачет. И я чувствую, как кончается период злого и ужасного преступника Клеща. Это ведь я почему злой был? Ирина спала. А теперь — резко добреть начну. И счастливеть.