Творение Мастера Фей

 

Наверно, не проходило ни дня, чтобы Ульрих не жаловался. Обычный городской мальчишка, он никогда подолгу не оставался в лесу, не искал еду, не слышал волчьего воя. Его сестре Виде повезло меньше — госпожа Риттенбах продала девочку многодетным фермерам, которым, похоже, только и нужна была, что чернорабочая сила. С ранних лет Вида училась разделывать рыбу, вязать корзины, косить сено и принимать роды у коров. В свободное время она мастерила кукол или гуляла в лесу с прирученной рысью Соломкой.

 

Дети встретились, когда Вида с приемной матерью приехали в город за платьями. Это было наутро после ночи, когда луна поцеловала девочку, поведав на ухо немножко женских тайн. Поскольку Вида была постарше, это она узнала Ульриха, а не наоборот. И вот уже пять лет брат с сестрой странствовали по чужим землям, меняя крыши над головой.

 

— Что будешь делать, когда вернемся? — спросила Вида, отбиваясь еловой лапой от комаров.

 

— Женюсь, — выпалил паренек. — На Лизхен.

 

— На той рыжеволосой малышке? — усмехнулась сестра. — Да ведь она и вся ее семья — ведьмы.

 

— С чего ты взяла? — спросил доверчивый Ульрих.

 

— Я видела мать Лизхен. Однажды мы работали в поле, а она как пролетит на своей метле… У-у-у… что твоя сова за мышью. И смеется страшно — до дрожи. — Вида пнула шишку, попавшуюся на пути.

 

— Не завидуй, ты-то у нас в старых девах.

 

Жаркие летние деньки сменились непогодой. Наконец-то можно было идти через поля, потому что солнце перестало печь, как городская пекарня, но ночевали путники на деревьях, подальше от хищников и полудниц. Соломка поддерживала выбор хозяев. Иногда Вида боялась питомицы и думала сбежать от нее, но рысь исправно приносила кроликов, доказывая, что годы не повлияли на привязанность зверя.

 

Пока брат спал и набирался сил, девушка много думала: о золотых понимающих глазах Соломки, о том, как сейчас на ферме, о гномах, чье ворчание слышно за несколько часов до рассвета, и странном голубоватом свечении в далеких горах. Наверно, это женщины, которые заманивают в пещеры и пожирают до последней косточки, или королевская охота альвов на баранов.

 

Мастер Фей знает обо всем, и непременно расскажет. Он образован, и, конечно, прекрасен. Понадобились годы, чтобы узнать, где живет кудесник, создающий золотыми руками великолепные игрушки. Не только фей — еще и принцесс, коней, драконов, домовых. Виде казалось, что она помнила его добрые таинственные глаза, мягкий голос, ласковые теплые ладони. Обнимала собственные плечи тощими руками, и представляла, что это Мастер Фей, но ей не удавалось повторить его крепких мужских объятий и пудрового запаха тела.

 

Иногда она складывала созвездия и придумывала им названия: Принц, Веник, Ограда, Ожерелье, Ясень, Хоровод. Ветер играл в прятки с невидимкой, перебирал с любопытством ее волосы, целовал щеки невинно и вкрадчиво, как ребенок, а Вида притворялась, что спит, и улыбалась краешком губ.

 

Наутро дымка покрыла лес, плотная и взбитая, как сливки в ступке у приемной матушки на Рождество. Ульрих возмужал и обогнал сестру в росте, но в его сердце поселилось сомнение, а сомнение почернело и превратилось в страх. Он забрался на сосну, а затем слез и прошептал:

 

— Тумана — насколько глаз хватает.

 

— Не бойся.

 

— А что, если он никогда не рассеется?

 

— Тише. Они слышат.

 

— Кто?

 

— Те, кто это устроил.

 

— Прекрати, — парень едва не заплакал. Лицо пылало, лоб разрезали глубокие морщины. — Прекрати!

 

— Хочешь, я спою песню? Какую тебе пела няня?

 

Ульрих отошел на пару шагов, уселся на пенек и обнял колени.

 

— Никакую. Не люблю песни. Не любил няню. Не любил родителей. Не люблю этот глухой лес.

 

— Вот поэтому и он тебя не любит.

 

— Он неживой. Хватит говорить обо всем, как о живом.

 

Соломка улеглась на ягодный ковер, зевнула и лизнула нос. Брат посмотрел на нее и задумчиво произнес:

 

— Какая ужасная кошка. Большая и ужасная.

 

Взгляд у него сделался стеклянным. Туман поднимался выше, будто кто-то гигантский сверху собирался встряхнуть одеяло. Пискнула белка, зашуршали крыльями птицы и ветки. Шея у Ульриха покрылась коричневой корочкой, пальцы с землей под ногтями сжимали пень. Его рубаха и штаны износились, а щиколотки покраснели от укусов насекомых.

 

— Помнишь, мы были на постоялом дворе "Веселый медведь"? Какие-то бандиты пытались меня ограбить, а тебя — обесчестить. И вдруг с охоты вернулась Соломка, и вонзила зубы прямо в глотку мужика с топором. И я очнулся, схватил топор, и отрубил тому, что держал тебя, пальцы на левой ноге.

 

— Помню, — сказала Вида. — Тебе было десять, а мне — двенадцать.

 

— А ведь рыси по-другому себя ведут. Они равнодушные, эти рыси. Могут и помурчать, и скальп содрать. Я спросил у трактирщика, когда разносил посуду: "А почему наша Соломка — не такая, как все?". И он ответил: "Это все, сынок, потому что сестра твоя — самая что ни на есть настоящая ведьма. Потому вы и целы. Я б и сам давно отведал ничейный пирожок, хе-хе. Но ты не бойся. Ни один дурак не позарится на ваше добро".

 

— Старый глупый трактирщик, — Вида погладила Ульриха по затылку. — Мы найдем Мастера Фей, и никогда нам не придется видеть людей, подобных ему. Осталось совсем немного, Ульрих. Карта говорит, что Гаард-над-Летой уже за холмом.

 

— А если карта врет?

 

— А если врет, мы сожжем ее и развеем пепел над рекой. Потом дойдем до деревни, наймем повозку на запасные монеты и отправимся на родину. Мы все равно хотели вернуться обратно.

 

— Я передумал, — Ульрих потер веки. — Хочу жить в большом городе. Буду ученым. Или торговцем.

 

— Хорошо, — ласково промолвила Вида.

 

Через некоторое время туман испарился, и небо прочертил полет сокола. В сумерках они поймали в пруду четырех жирных лягушек и зажарили на костре. Взобравшись на холм, юные путешественники увидели алый закат, а под ним — то, что очень долго ждали.

 

С деревьев облетали еще зеленые листья. Вида запустила пальцы в волосы, стараясь привести внешность в порядок, и заметила, что и с нее чуток облетело. Ульрих любовался башенками, светом в окнах опрятных домов, фонтанами на площадях и оживленными улочками. Полноводная река Лета обрисовывала вокруг города полукруг и сверкала золотистыми чешуйками света.

 

Ульрих заметил облупившуюся табличку с названием города и крикнул сестре:

 

— Смотри, Вида! Сможешь прочесть, как я показывал?

 

А потом он подбежал, чтобы изучить самому, потому что любил и буквы, и цифры, но заметил замшелый валун и спящую девушку на нем. Приглядевшись, он понял, что это не девушка, а искусная статуя из камня, и в его памяти зашевелились сказки старухи-няни.

 

— Она живая? — Вида, с заплетенной косой, наклонилась над девушкой, и убедилась, что ту сваяли руки скульптора. — Неживая.

 

— Это она, — изрек брат. — Дева из Леты.

 

Он присел, и Вида последовала его примеру. Девушка обнимала валун спокойно и обреченно, словно ей в мире больше не осталось ничего, кроме как присесть здесь и отдохнуть. Волосы разметались по лицу, но зритель мог наблюдать закрытые глаза, небольшой прямой нос и сомкнутый детский рот.

 

— Няня говорит, что Дева из Леты как-то раз сильно устала и присела отдохнуть… отдохнуть от жизни. И до того ей понравилось, что она спит здесь с незапамятных времен, и ничто и никто не может ее разбудить. Она никого не ждет и ничего не ищет. Она свободна и скована одновременно.

 

Вида уперлась подбородком о плечо брата, щурясь от закатных лучей и разглядывая бедняжку.

 

— Это плохая легенда, — прошептала она. — Мне ее жалко. Давай будем думать, что это не настоящая девушка, а творение великого человека. Он создал ее из труда и терпения, и в награду получил почет, уважение, любящую жену и прекрасных детей.

 

— Пусть будет так.

 

Они поднялись, отряхнулись и направились к воротам.

 

Трава под ногами сменилась мощеными дорожками, животные и птицы — нарядными господами, суровыми стражниками и радостными крестьянами. Разрисованные мукой и свекольным соком шуты вставали на деревянные палки и ходили на них, будто в галошах, и цыгане танцевали с цепным медведем и кидали ему на шею голубые обручи. Музыканты играли на скрипке, флейте, барабанах, дудке, лютне, а кавалеры приглашали дам, и наоборот. Дети запускали в воздух цветастых воздушных змеев, взрывали хлопушки и играли с шальной черной собакой. Хоть Соломка была большая, Ульрих взял ее на руки, как младенца, а Вида следила, чтобы никто их не обидел.

 

На какую улицу бы они не свернули, везде царил праздник. Ульрих остановился, присев у лавки с рыбой, а Вида нашла кусочек бумажки с картой города и, закусив губу, принялась водить по ней пальцем.

 

— У-ли-ца Гор-тен-зий, — читала она. — Пе-ре-у-лок С…Снов. Ча-со-вая П…Пло-Ща…Площадь.

 

— Не погадать ли тебе, милая? — пристал человек со смешной круглой шапкой на голове и с туфлями, носки которых загибались спиралью.

 

— Уйди, — рявкнул Ульрих. — А то спущу дикую кошку.

 

— За-ку-соч-на-я, — продолжала Вида. — Мас… мас… нашла! Я нашла!

 

Они пробились через толпу народа к стеклянной витрине, уставленной куклами, игрушечными медведями и ослами, заводными обезьянками в красных кафтанах, крошечными чайными сервизами и корабликами с поразительно белыми парусами. На вывеске блестели позолоченные буквы: "МАСТЕРСКАЯ ФЕЙ".

 

Вида дернула за металлическую ручку, но дверь оказалась заперта. Ульрих простонал.

 

— Праздник, — кивнул он. — Его нет на работе.

 

Рысь выскользнула из объятий парня, прыгнула вниз и прижалась к его ногам.

 

— Мы узнаем, где Мастер живет, — решительно заявила Вида.

 

— Нет, — тронул ее за запястье брат. — Уже темнеет. Надо найти приют, поесть, умыться. И Соломке страшно. Эх, как я соскучился по перине!

 

— Ладно.

 

Они постучались в заведение недалеко от Часовой площади. Как водится, пьяные распевали песни, чокались кружками, дрались и проливали эль. Пышногрудая хозяйка с розовыми щеками Анна-Мария хохотала без умолку и флиртовала со всеми подряд, включая Ульриха, провела гостей до комнаты и вручила ключ.

 

— Нам, пожалуйста, луковый суп, говядину в горшке, тушку сырой индейки и простой воды, — протянула Вида хозяйке монету.

 

— Будет, — пропела Анна-Мария и поспешила вниз.

 

Вида вздохнула, повернула матрас и обыскала пустой шкаф — приличное местечко, ни одного клопа. Ульрих зажег свечу, разобулся и лег на свою койку.

 

— Думаешь, он обрадуется?

 

— Думаю, да, — с готовностью заверила девушка. — У него большое и горячее сердце. Почему ты не хочешь пойти на праздник? Там много красавиц со свежим румянцем и обольстительными улыбками.

 

Ульрих смутился.

 

— А что? Может, и пойду.

 

— Ненадолго, — предостерегла сестра. — Не забывай об опасностях.

 

— Об опасностях знаю лучше многих в этом городе.

 

Остаток вечера они лакомились супом и говядиной и парились в горячей бане. Когда брат ушел, Вида запрыгнула в постель и открыла объятия для Соломки. Кошка горделиво выждала минуту, и лишь потом пожаловала в постель. Шум за окном не смолкал, женщины ругались и кидали на прохожих цветочные горшки. В новом доме всегда не спится, но стоит взглянуть на луну и звезды, и привычная картина вселяет покой.

 

Вида наблюдала за луной, стараясь не упускать из виду, словно ветреная так и норовит сбежать. Бывает, в детстве ребенок просит маму остаться, чтобы защитить от чудовищ тьмы, а она все равно уходит и закрывает дверь. Сердце трепыхалось, как голубь в клетке. Руки обнимали рысь, а представляли только Мастера Фей. Как же сильно хочется до него дотронуться! Вида прижала Соломку посильнее, не выдержала и заплакала от бессилия. Вот его глаза. Вот волосы — русые, с проседью. Его полные губы, растягивающиеся в улыбке. Шея с запахом, какой бывает только у родных и любимых людей. Его голос. Его слова. Его поцелуи, нежные поцелуи в лоб.

 

Вида поднялась с койки, натянула платье и выбежала на улицу.

 

— Вы знаете Мастера Фей? Вы знаете, где он живет?, — спрашивала она у каждого.

 

Кто-нибудь да знает! Наконец-то сухая старушка, придерживая здоровенного детину, помогла:

 

 

— Это на окраине города, там, где Яблоневые дома. Одна ли спешишь, девочка?

 

 

— Спасибо! — поблагодарила Вида, забыв ответить на вопрос, и помчалась со всех ног.

 

 

Там, где заканчивались ухоженные скверики, рассыпались дома, утопающие в яблонях. Узкие тропинки, тишина и вечнозеленая трава — да, ему бы точно понравилось здесь жить. Коса растрепалась, конечности зябли от предосеннего холодка. Вида потирала ладони, чтобы согреться, и пыталась отдышаться — воздух сильно резал легкие.

 

 

В окнах разворачивались сценки, как в кукольном театре: семейные ужины, ссоры, детские шалости, встречи, прощания, воссоединения. В каком из домов поселился Мастер? Вида семенила и вокруг того дома, и этого, уверенная, что сердце подскажет, а потом вдруг замерла, и в ее глазах загорелся свет дома напротив.

 

 

Он почти не изменился. Именно таким он жил в воспоминаниях. Двигался неспешно, степенно, и в руках у него красовалось яблоко. Вида подкралась ближе и прислонилась к стволу дерева, ожидая, когда он ее заметит. Кажется, ее губы онемели, а пальцы еле сгинались. Он запахнул халат, и протянул кому-то яблоко. Вида затаила дыхание. В пределах видимости окна появилась маленькая пухлая ручка, а затем и прелестная златокудрая девочка. Мастер Фей поцеловал девочку в лоб. К нему подошла женщина. Ее кудри золотились так же красиво, как кудри дочки. Она обняла Мастера Фей нежно и сладко, и они засмеялись, а потом исчезли.

 

 

Вида сделала глубокий вдох и попыталась отойти от дерева, чтобы постучаться в дом, но не смогла. Стремительно и невозмутимо протикали секунды, прежде чем дверь внезапно отворилась, и он вышел за порог, посмотрел на луну и закурил из трубки. Он выпустил струйки дыма, потоптался, пробормотал что-то под нос. Затем он повернулся и заметил Виду с нескрываемым удивлением.

 

 

Почему так холодно? От погоды ли? Вида шагнула навстречу, но не посмела приблизиться.

 

 

— Ты?.. — выдавил Мастер Фей, и на его лице, освещенном светом звезд, отразились страх и отвращение к прошлому. — Как ты… Нет. Нет. Я не хочу… Я не… Уходи. Я больше не хочу тебя видеть. Убирайся прочь, пока моя жена и дети не увидели тебя. Ты ошибка, поняла? Ты просто ошибка прошлого. Чертов город. Завтра же мы с семьей переедем. Уходи!

 

 

— Папа, — только и смогла произнести Вида посиневшими губами.

 

 

Мастер Фей уставился на нее, бросил трубку, помедлил и ушел в дом, хлопнув дверью.

 

 

Когда Вида вернулась, праздник смолк, но ни Ульриха, ни Соломки не было. Она спросила Анну-Марию и даже трактирных пьяниц, но никто ничего не видел.

 

 

— Ничего удивительного, — заметила хозяйка, протирая пыльные стаканы ситцевой тряпкой. — Это Гаард-над-Летой. Мы живем и не печемся, напиваемся вдрызг. Вчера, например, я видела саму себя, только с пятерыми детьми. Одного зовут Ганс, другого — Генрих, и три девочки, представь себе. Гуляла и ругала младшего за то, что жует сопли. Мы спокойны и наслаждаемся сегодняшним днем. Если хочешь, оставайся, и каждый день станет для тебя праздником.

 

 

— Я хочу найти брата, — голос Виды звучал вяло, будто это страницы книги шуршали, а не человек говорил. — Помогите мне, пожалуйста.

 

 

— Он найдется, — пообещала Анна-Мария. — Только в нужное время и в нужном месте.

 

 

— Я хочу найти брата, — повторила Вида. — И Соломку.

 

 

Она встала и пошла на улицы, и ходила по ним, пока не сгустились сумерки, и пока снова не высыпал гулящий народ. Хозяйка была права: жители Гаарда-над-Летой любили кутить, и, вероятно, даже каждый вечер. Вида потеряла счет дням и ночам, ее волосы растрепались, голос осип, а платье было не узнать. Однажды она свалилась возле витрины с часами, и не нашла сил подняться. Часовщик заметил ее, взял на руки, несмотря на преклонный возраст, и посадил в кресло в мастерской.

 

 

— Неважно выглядишь, — прокряхтел он. — Долго ли тебя носило без еды, воды и крыши?

 

 

— Не знаю, — Вида смотрела на дощатый пол.

 

 

— Я подумал: что за старуха опять прибилась к моей витрине? Тебе следует умыться и примерить что-нибудь из одежды моей жены.

 

 

— Не могу. Мне нужно идти. Я потеряла брата. Вы не видели паренька? Ему пятнадцать лет. Волосы светлые, почти белые. Голубые глаза. Он очень хороший мальчик.

 

 

— К сожалению, не видел, — пожал плечами часовщик. — Как жаль, что не могу помочь.

 

 

Он положил руку ей на плечо, и добавил:

 

 

— Не теряй надежды, милая девочка. Я уверен, что он просто отлучился. В Гаарде-над-Летой по-всякому бывает. Ах, чтоб их, эти праздники. Ты должна вернуться туда, где потеряла его, не беспокоиться и ждать.

 

 

— Я не уверена, — Вида думала, что иссохла, но заплакала. — Он никогда бы меня не бросил. Мы всегда были рядом. Он очень… очень слабый и ранимый. И у меня нет для него хороших новостей. Совсем нет. Но я его люблю. И мы есть друг у друга. Вот это хорошая новость. Пусть он вернется. Пожалуйста.

 

 

— Припоминаю, — скрипнул старик, и его очки чуть сползли набок. — Старая голова совсем не варит, но кое-что раздобыть из задворок памяти я сумел. Я знал девочку, похожую на тебя. Она… кого-то потеряла. Хм.

 

 

Он налил крепкого чаю и протянул Виде.

 

 

— Я помню, что был молод, поэтому извини, если перевираю события. Она была дорога мне, не помню ни имени, ни лица, но помню, что дорога. Я не верил в то, что она найдет свою пропажу, но изо всех сил хотел помочь. Поэтому я молчал. Молчал, и… Старая моя башка! Этот город и эта проклятая река выпили из меня все соки. Прости, не получилось ободрительной истории. Не желаешь работать у меня подмастерьем?

 

 

— Благодарю, — чай согрел Виду, и она улыбнулась. — Я подумаю над вашим предложением и вернусь.

 

 

— Договорились, — просиял часовщик, и они распрощались.

 

 

Покинув мастерскую, Вида окунулась в недружелюбные холода. Ее глаза по-новому увидели окружающий мир — фонтаны заледенели, люди кутались в теплые куртки и пальто, лед и наст устилали кирпич. Только два человека на площади были одеты не по времени года — Вида и человек в смешной круглой шапке и туфлях, загнутых спиралями.

 

 

— Не помочь ли тебе, милая? — человек распахнул перед девушкой сиреневый жилет. В кармашках хранились карты, ножи, стрелы, мячики и бутыльки со снадобьями.

 

 

— Вы не видели моего брата? Ему пятнадцать. Он выше меня. Волосы светлые, почти белые, а глаза голубые и добрые.

 

 

— Нет, — ответил незнакомец. — Но я могу предложить прекрасной девушке что угодно взамен. Гадаем на картах? Играем на спор? Зелье красоты? Эль? Сидр? Лекарство от любой заразы?

 

 

— Я должна искать, — отмахнулась Вида. — Мой брат… он… хороший мальчик. Он не может защитить себя. Может, он ушел в лес? Как вы думаете? Он мог уйти в лес? Я не искала в лесу, — в ее сердце затеплилась надежда.

 

 

— Почему прекрасная незнакомка должна искать?

 

 

— Потому что… — Вида осеклась. — Потому что… я тогда умру.

 

 

— Нет, прекрасная девушка не должна умирать, — спохватился человек. — Нет, не должна. Есть выход. Есть средство лучше.

 

 

Он протянул Виде бутылек с прозрачной жидкостью.

 

 

— Дарю, — изрек он.

 

 

— "Заб-ве-ни-е", — прочитала Вида.

 

 

— "Забвение". Это настойка, приготовленная из воды реки, что протекает в этом городе. Ты выпьешь, и забудешь обо всем, что тебя волновало.

 

 

— Я не выпью ее. Брат не сможет жить без меня.

 

 

— Но на всякий случай, хорошо знать, что в любой момент ты можешь избавиться от тяжести на душе.

 

 

— Она действует?

 

 

— Не знаю. Я не пробовал. Я тебе ее дарю.

 

 

Вида сжала бутылек и отправилась за городские ворота, а затем дальше, в лес. Она забралась на холм, где когда-то стояла вместе с Ульрихом, и окинула взглядом Гаард-над-Летой. Ей так хотелось вернуть те дни, когда они встретились на базаре, и когда они путешествовали вдвоем по полям, лесам, деревням, городам, и она рассказывала ему про их отца, Мастера Фей, потому что Ульрих был слишком мал и ничего не помнил, и Соломка приносила кроликов.

 

Вида подошла к табличке с надписью, но заметила, что валун пуст, словно на нем никогда не было статуи. Она поискала кругом, но не нашла ни сломанной каменной руки, ни следов от статуи на снегу. Помнится, они сидели рядом с Ульрихом и наблюдали за лицом Девы из Леты, будто та проснется, а солнце золотило их волосы, и они предвкушали встречу с отцом. Вида вздохнула и прочитала табличку:

 

— Доб-ро по-жа-ло-вать в Га-ард-над-Ле-той, Го-род, где мир-но со-су-щес-т-ву-ют прош-лое, нас-то-я-ще-е и бу-ду-ще-е.

 

Вида вспомнила часовщика. Легкая улыбка легла на ее детский рот. Затем она откупорила бутылек, выпила его до дна, обняла валун и… заснула.