В сброс

 

Пересчет

 

Король задыхается от ярости.

— Говори, мать твою! В последний раз я тебя по-хорошему, ублюдок! Жалкая шестерка!

Слепой, бешеный пинок — и шаткий столик переворачивается. Я вижу инструменты, сначала как единую массу, но потом с легким запозданием выделяю их один за другим. Паяльник. Щипцы. Утюг. Электрошокер. Король бьет шестерку под дых и смачно вмазывает коленом по лицу.

— Твою мать! Как бы здесь пригодилась Дама! Отвечай, мать-твою, не скули!

Шестерка в ответ лишь стонет. Каждый вздох дается ему тяжело и со свистом. Это выводит хозяина Пик из себя, и он избивает пленника до тех пор, пока тот не переворачивается рубашкой вверх. Карта бита.

— Твою мать! Твою… Прочь! — велит он сдавленным голосом. Девятки, десятки и один валет с облегчением покидают полутемный склад. Королю кажется, что он в одиночестве, и из его груди вырывается сдержанный вздох.

— Я не могу работать в таких условиях. Чего стоит изучение противников, их образа мышления, просчет ходов и интриги, если правила меняются тысячу раз в минуту? Мр-рази…

Он поднял столик и начал складывать на него расшвырянные инструменты.

— Не любишь импровизировать, твое величество? — спрашиваю я и тут же перемещаюсь.

— Я возненавидел импровизацию с того поганого мига, когда случайности перестали быть закономерным стечением обстоятельств. Когда случайности стали зависеть от больной фантазии двух сбрендивших от скуки клоунов.

— Ты перестал пугаться моих появлений, — замечаю я несколько обескураженней, чем хотелось. Король оборачивается в мою сторону, и я спешу переместиться в другой угол. Невидимки не любят, когда кто-то знает, где они находятся.

— Пустышка-Пустышка, двойная рубашка… — тень улыбки трогает его суровое лицо. — Моя единственная отрада в этом цирке крови и сумасшествия. Ты предсказуемей монеты, сброшенной с подлокотника.

— Что может быть предсказуемей предмета, который неизбежно упадет?

— Ты. Ибо куда потом закатится монета — вопрос иногда еще тот.

Король Пик любит представать перед другими спокойным, философствующим владыкой, этаким покровителем искусств, развалившимся на диванчике. Его не смущает, что о его жестокости, аморальности и любви к насилию осведомлена самая распоследняя двойка. Я знаю, с каким хищником имею дело, но все равно иногда попадаюсь на его обаяние. Как истинный кесарь, он находит подход к каждой карте с лицом. Даже если лицо этой карты — вторая рубашка.

— Молчишь? — усмехается Король. — Ты прав — довольно расшаркиваний. Твое предложение, Пустышка!

Он усаживается на стул, где несколько минут назад пытал шестерку. Не по-королевски вершить дела, стоя на ногах.

— Ты знаешь, что мне от тебя надо.

— И не только от меня, — строго поправляет Король. — Но в данный момент самый сговорчивый из всей четверки — это я. Значит, Даму на Даму?

— Я молчу. Молчание — знак согласия.

С ужасом понимаю, что произнес это вслух и сломя голову несусь в другую сторону склада. Король качает головой, словно осуждая мою легкомысленность.

— Ты думаешь, это честная сделка? Шило на шило, мыло на мыло? Нет, Пустышка, ты должен сделать для меня кое-что еще.

— Ты не в том положении, чтобы диктовать условия, Король.

Перебегаю. Чувствую себя зарвавшимся червяком. О, это царственная, непередаваемая словами брезгливость на его лице!..

— Ты не единственный, кто может отыскать Даму. Ты единственный, кто сделает это не за просто так. И в то же время только ты… можешь узнать…

Он тянет время, чтобы услышать мой голос. Но я молчу — в этот раз по-настоящему. Король осознает, что проиграл эту маленькую игру, и продолжает:

— … почему Бубны восемь игр подряд ходят в козырях.

Ответ столь очевиден, что я отвечаю, не задумываясь:

— Джокеры…

— И двойке ясно, что Джокеры! — Король делает глубокий вдох. — Вопрос в другом. Что они нашли в этом жалком рабе плоти?

У Короля Бубей четыре Дамы, и все приходятся ему женами. За это остальные монархи ненавидят его и, подозреваю, втайне завидуют. Я говорю:

— Искать смысл в решениях Джокеров…

— Тебе же хочется, чтобы я рекомендовал тебя? — вкрадчиво перебивает Король.

Образ Дамы Крестей заставляет мои плечи опуститься. Он победил.

— Да будет так, твое величество!

— Так и будет, да, — кивает Король и делает знак: аудиенция окончена. Не дожидаясь, когда он уйдет первым, я упорхаю в полуоткрытое окно под шиферным потолком. Его закроют, едва августейшая нога переступит порог.

Квартал Пик мрачен, под стать своей масти. Он напоминает один сплошной кирпичнолицый переулок. Стены в Квартале неизменно высоки; кажется, что это воздетые к самой Крышке руки, которые тщатся образовать арку в форме купола. Я долго задавался вопросом, что&№769; служит Пикам источником света, ибо свет здесь был: рассеянный в суховатом воздухе, тусклый и замызганный. Когда-то мне казалось, что он исходит от горгулий, этих уродливых стражей, нахлобученных на скошенные углы местных зданий, но нет. Даже окна, вырезанные под самым потолком, делились с улицей одними только ощерившимися ставнями. Прошли годы, прежде чем я понял, что Пики заинтересованы не в свете, а только в одной его утилитарной функции — освещении. Источника здесь не найти, потому что его попросту не существует.

Оглянуться в вотчине Короля Пик негде, как и продохнуть. Я спешу его покинуть.

 

Раздача

 

Никто не знает, какими правдами или неправдами владыка Бубей собрал в одном месте абсолютно все виды плесени, которые можно встретить в Колоде. Мало кто мог даже представить себе их разнообразие. Король сортировал плесень по множеству признаков: цвету, запаху, интенсивности сияния, форме, и создал из всего этого поражающие все возможные органы чувств композиции. Гениальность его работы заключается в том, что в зависимости от маршрута, по которому ты идешь, и в зависимости от чувства, на которое ты больше всего опираешься в данный момент, меняется цельная картина этого сада, трансформируется сюжет, задумка и идея этого маленького эскапистского мирка. Многое зависит от фантазии посетителя и от того, что он ждет от Бубнового Сада: точнейшего воспринимания старых переживаний, их интерпретации, сложенные из них новые, или абсолютно непохожие на все то, что посетитель испытал за свою жизнь. При правильном настрое можно наткнуться на следы всех тех, кто посещал Бубновый Сад. Стоит только опасаться бесчисленных отпечатков безумия его творца…

А сейчас Бубновый Сад разорен, растоптан… разорен! Миллионы тонких связей навеки потеряли связь с этим грубым вещественным миром, втоптаны и вмяты в страшное Никуда. Кто это мог быть? Я бесстрашно прыгаю с балкона, стараясь не поворачиваться к земле ребрами, и медленно приземляюсь. Среди утрамбованной земли и кусочков плесени совсем инородно выглядит какая-то бумажка. Я поднимаю ее и верчу в руках. Узор на обратной стороне (рубашка!) вгоняет меня в ужас. Как ни стараюсь, я не нахожу других кусочков несчастной карты.

Все-таки Король Пик пустил за Дамой Туза, не дождавшись помощи от ненадежного Пустышки.

Мне становится не по себе. Если Джокеры могут меня видеть, то Тузы способны учуять. Точней, один Туз. Все Короли, кроме Пикового, потеряли своих еще давным-давно. Червовый прикончил в неравной схватке Бубнового, поскольку был козырным, и умер оттого, что агент Пик отравил его миску. Крестовый был спущен пьяным Королем на чью-то двойку, и поскольку владыка Крестей очень любил спаивать "песика" перед боем, двойка прикончила заснувшее посреди разбега чудовище и сама не смогла поверить в свое счастье — а уж ее повелитель тем более. Пиковый же Король надежно спрятал своего Туза от своих и посторонних глаз и терпеливо выжидал. Ровно до сегодняшнего момента.

Вырвавшись от невовремя нахлынувших воспоминаний, я замечаю, что разрушения в Саду не стихийны. Они складываются в дорогу, ведущую во дворец.

Может… ну ее, Пиковую Даму? Туз наверняка добился своего, и попадаться на его чуйку мне не улыбается. В другой раз найду повод заставить какого-нибудь Короля написать рекомендацию Пустышки как завидного жениха (ох уж Король Крестей — во всем разгильдяй и недотепа, но по отношению к этому устаревшему обычаю тверд, как скала!). Я с опаской поднял взгляд на Крышку… но нет. Красный Паяц не отреагировал на мои мятежные мысли.

Мятежные? А что скажет моя Дама, если узнает о моем мяте… малодушии? Конечно, простит! Но вернувшись, откуда я найду силы зайти в Крестовую Капеллу, отыскать ее комнату, посмотреть в бездонно-кофейные глаза и позвать шепотом по имени? Не-ет, ноги мои подкосятся еще на пороге! Даже если я найду в себе наглость приползти к ее коленям и поднять взгляд, слова комом встанут у меня в горле. Я уйду бесшумней тени, и светлая грусть тронет ее улыбку от мысли, что Пустышка сейчас слишком занят. О, эта грусть, что заставила меня когда-то отринуть трусливое подглядывание и, не в силах проглотить волнение, произнести первое слово…

Она заговорила обо мне с отцом через месяц после нашего знакомства. Король...

— Растудыть ядреную капусту! — взревел он, тщетно пытаясь вытащить из бороды свою левую руку. Каким образом она туда попала — вопрос отдельный. Я сам не заметил, хоть и скрывался в обеденной зале с самого начала пиршества. — Супы… супы… супыстаты!

Он с по-пьяному беспомощным отчаяньем, дернул рукой и тут же заехал себе по челюсти. Валеты откровенно хихикали, наблюдая за отцовскими ужимками. Когда-то для этого они убегали в соседние покои.

— Ешьте молча!

Стремление вело Даму Крестей, пылая в темных глазах как пламя маяка. Порыв материализовался в ветре, вызванном порывистыми движениями, и развевал полы роскошного платья. Волосы, собранные под темно-бордовой шляпкой, золотились от мягкого света канделябров. На свету и алебастровая кожа приобретала оттенок благородного металла.

Она села по левую руку от отца.

— Мой Король…

Напоминание о высоком положении заставило разум Короля немного проясниться. Еще раз, на всякий случай, дернув плененной рукой, он повелел:

— Ты. Неси ножницы.

Как всегда, не уточняя, к какому именно из Валетов обратился. Все четверо бросились выполнять поручение, толкаясь и шипя друг на друга. Предстоит непростая гонка с хрупкими альянсами, предательствами и грязными приемчиками.

— Давай я.

— Легко… ай!.. люби… би… бить меня, когда я не в таком свинском состоянии? — поинтересовался он, источая едкий запах изо рта. Морщинка тронула лоб Дамы, которая аккуратно распутывала его бороду. — Когда величественен, трезв и делаю вид, что все под контролем.

— У тебя и так все хорошо получается, мой Король, — ответила она с улыбкой.

— Больно! Ска.. ка… жи, дочь моя, что ты думала, когда впервые застала меня… не в короле… ай!.. короле… коро… королевском положении?

Король впервые напился, когда потерпел девяностое поражение подряд из-за произвола Джокеров. Три часа он камнем просидел в своих покоях и, когда мнимая кататония отступила, до самого упаду гонялся за придворными, швыряясь в них скатанными в шарики козявками.

— Я долго не могла прийти в себя. Привыкнуть, что отец…

— Величественный, трезвый… — значительно напомнил Король.

Дама преклонила перед ним колено и прикоснулась губами к морщинистой руке.

— Ты все еще мой отец.

— Я справлюсь. Знаю, — почти изящно махнул он рукой, польщенный.

Поднявшись на свое место, Дама продолжила нелегкий труд.

— Я всегда чу… чувствовал твою любовь, дочь моя, — Король отер замерцавшие глаза рукавом и заговорил вдруг совершенно нормальным голосом: — Поэтому сразу понял, когда ты начала делить ее с кем-то еще. Он не из Бубей?

— Н-нет, мой Король… — растерялась Дама. Не ожидала она от него столь резких перемен.

— Червей?

— Нет…

— А-а-а, Пик! Ну, это хорошо. У них только Король и Дама ненормальные…

— Он не из Пик, мой Король, — совсем тихо проговорила Дама. Король ахнул и отшатнулся.

— Да ты!.. Чтоб с одномастным…

— Нет, нет, нет! Как ты мог подумать!

Король в задумчивости поправил корону на лысеющем загривке. Догадка заставила его дернуться, да так, что рука с поразительной легкостью выскочила из бороды.

— Пустышка!

— Отец, я…

— Молчать!

Король грузно поднялся и начал мерять залу медвежьими шагами. Мысль и гнев дуэтом спелись на его лице.

— Дуреха! Неужели… так… сложно найти нормального валета и принять его таким, как он есть, со всей сложностью и противоре… про… проти... воречивостью характера! Какими бы смыслами ты не наполняла этот порожный бурдюк, он всегда, всегда будет пуст!

Взгляд Короля сверкал вроде бы уже давно про&№769;питой сталью.

— Может, поэтому он тебе и нравится… Сосуд, наполненный отражениями того, что ты любишь. Отражениями того, что ты сама и породила. Будет поздно, когда ты устанешь наполнять его… и получишь в ответ пустоту. Потому что он Пустышка! Пустой внутри и пустой снаружи.

— Не смей так говорить! — вскричала Дама.

— Меня затыкают! — раздраженно вскинул руки Король. — В моем же королевстве! Эй, десятки! Отведите ее в комнату. И сторожите, сторожите как геральдику на своих надушенных тельцах! А еще, чтоб духа этой невидимки не было в моем доме!

Смущенные лакеи вынуждены силой тащить Даму прочь. Она беззвучно плачет на их руках. Не от запрета, который обойти проще простого, не от внезапной вспышки Короля, которая наоборот, хороший знак, а от вида того, как он с яростью прикладывается к бутылке с самым крепким пойлом.

 

Рука

 

Тронная зала Бубей. От открывшейся панорамы меня начинает мутить. Изжеванные, покореженные клочья бывших карт, с перемолотой внутренней бумагой наружу перемешаны таким толстым слоем, что пола за ними почти не видно. Поднялся легкий ветерок, и все эти кусочки задвигались, словно… живые. Боже, как отвратительно! И как отвратительно, что моей первой мыслью было именно "отвратительно!". Но эти внутренности… Несмотря на все мои протесты, сознание скрутилось в узелок и резко, как по щелчку дрессировщика, распрямилось. Я падаю.

Ветер выхватывает меня у свободного падения и швыряет к ногам Короля Бубей. Как-то слишком все быстро…

Он сидит на троне в извечной позе скорбящего монарха: щека упала в правую ладонь, локоть упирается в подлокотник, и все черты лица сползли вниз на несколько миллиметров. На его левой руке с тихим достоинством умирает Первая Дама. Ее карта перекушена пополам, но не до конца. Страшная, долгая смерть.

Их взгляды обращены друг на друга, и в них читается нечто большее, чем прощальные слова. Он проводит дрожащей рукой по рваной бумаге — там, где когда-то был нарисован ее стан — и задумчиво вдыхает аромат, осевший на пальцах. Затем поправляет растрепанную прическу. Я медленно поднимаюсь и, безжалостно не обращая внимания на хрустящие под ногами останки, заглядываю Даме в глаза. И с благоговейным трепетом вижу в этих затухающих опалах то, что горело в них всегда при взгляде на любимого Короля. Заботу.

"Теперь?" вопрошает он без слов. Слова здесь пошлы и неуместны.

"Если тебе будет угодно", отвечает она.

Сначала кажется, что его руки дрогнули в десять раз сильней, чем обычно, но на самом деле он одним движением разорвал ее до конца. Теперь Дама отправится в сброс. Навеки, как и любая карта с лицом.

— Скажи, бесплотный Призрак, это стоило того? — в этой фразе тонкий всхлип Короля резко переходит в рычание. — Скажи… Я победил?

Понадобилась пара секунд, чтобы убедить себя, что он не видит меня, что он безумец…

— Скажи, мой милый Туз… как пахнут Призраки?

То, что я принял за рычание Короля, оказалось дыханием чудовища. Огромная карта с выжженным посреди нежно-белой плоти значком выходит из-за трона, водя по воздуху тупорылым носом. Я отшатываюсь и с внезапной отчетливостью осознаю, что поверх тузиного клейма приклеен скотч с геральдикой Бубей. Когда это вообще работало?

Джокеры.

Не успел я моргнуть, как огромная лапа прижала меня к чьим-то останкам. Переношу лицо на верхнюю рубашку, в которую впились титанические когти. Лучше так, чем мордой в трупы…

Вижу лицо Короля. Он с бесстрастием палача держит скипетр и двусторонний скотч, который тут же начинает на меня лепить. Что происхо…

— Пятерка! Ко мне!

— Ой!

Карте-счастливице приходится ступать по ошметкам собственных товарищей.

— Бегом, кому сказал! — взревел Король.

Спотыкаясь, она подбегает к властелину.

— Ложись рубашкой на скотч.

Я мигом переношу лицо на нижнюю рубашку и начинаю сопротивляться. Поверить не…

— Скажи мне, каково это — обрести плоть… Призрак… — шепчет Король мне в душу. Раздается гонг, слышимый каждому обитателю Колоды, и Король собственноручно поднимает меня. Ноги подкашиваются, но туз не дает мне… нам… упасть.

— Близится час первого кона! — хохочет Король, поднимая державу с подлокотника над головой. — Поднять знамена, мои доблестные войска! Мы победим! Мы войдем в историю! И тот, кто усомнится, пусть первым бросится на камень! Пятерка. Пятерка… Пятё-ёрка! Тебе выпала честь стать моим телохранителем. Что скажешь?

Пятерка вопит, что рада служить Королю. Она искренна, ибо мечта каждой безликой карты — принять на себя удар, предназначенный Королю… и… и погибнуть?

 

Первый кон

 

Створки четырех ворот, выполненных в форме гипертрофированных мышиных ушей, открываются одновременно, впуская армии навстречу грядущему шредеру.

По-рубинному безупречно воинство Червей, оно выходит из ворот, противоположных нашим. Ровны его ряды и непоколебимы. Бархатные знамена развеваются над головами, белые и черные, с красным сердцами посредине. Но особенно великолепна придворная камарилья в богатых доспехах из фольги, которая разъезжает на красных конях, подаренных им Джокерами в тот период, когда самозваные божки увлекались оригами. Коренастый Король сидит верхом на самом, просто режущим глаза каком багровом жеребце. По правую руку от него — Червовая Дама, что правит скромной клетчатой лошадкой. Из-за странных семейных законов эта маразматичка должна контролировать каждый шаг своего сынка.

Из левых ворот маршируют мрачные квадраты Пик. Вышколенные на затхлых улицах своего квартала воевать и в одиночку, и в строю, они представляют армию более подвижную и мобильную, нежели у остальных Королей. К манипулярному строю Король Пик пришел сам, тщательно прокрутив в уме все тактики своих противников за последние игр сто. А вот и его паланкин, который несут четыре злобных десятки. Валеты Пик, лучшие эмиссары в Колоде, не ошиваются возле него, а командуют отдельными крыльями войска.

Из правых ворот вываливают Крестовые Полки. Шлемы не по размеру, на лицах ошалелая ярость, в руках что-то, напоминающее оружие… Король Крестей идет в бой пешком, в третьих рядах, вооруженный булавкой и щитом, сделанным из бутылочной крышки. Ха-ха. Если остальные Короли предпочитают принимать творящуюся здесь идиотию с византийским достоинством, то Крестовый давно махнул своей дрожащей рукой на все. По-своему он прав. Для Джокеров все армии оснащены одинаково.

Последними выходим мы. Король, Пятерка и Туз. Тройка бубновых супергероев…

— Эй, Безумец! — подаю я голос.

— Ты не так пуст внутри, раз все еще говоришь со мной, Призрак.

Может, он и прав. Но тела своего я уже не контролирую.

— Куда ты дел Пиковую Даму?

— Правильней спросить, куда делась настоящая Червовая.

От испуга я перехватываю зрение у Пятерки и долго присматриваюсь к Червям. А что, если моя тоже… Сердце подскакивает к горлу, екает и падает в пропасть. Я судорожно выискиваю переносное ложе Дамы Крестей в арьергарде, но тревога не убавляется.

— Добро пожаловать на сезонный поиск дураков и мудаков, дамы и господа! — заглушает мои мысли в стократ усиленный голос Красного Паяца. Его рожа гнусной луной висит в самом центре Крышки.

— Мы все-таки выслушаем ваше нытье! — добавляет Черный Арлекин. Он валяется ногами и головой на подлокотниках лилового трона, который парит рядом с "луной".

— Я отказываюсь начинать бой без моей Дамы! — тут же возмущается Король Пик.

— О Тузе бы лучше беспокоился, дурашка, — сверкает ухмылкой Черный, поглядывая на него глазком. — Или лучше все-таки о Даме?

Колебания Короля видны даже отсюда. Наконец, он сжимает бороду в кулак и кричит:

— Лучше Дама!

— Какой романтический и в то же время неудачный ход, — в притворном сожалении вздыхает Черный. — Ладно…

Он щелкает пальцами, и скотч с Пиковой Дамы исчезает. Король Червей не успел прийти в себя, как Валеты изрубили ее на куски.

— Ублюдки!! — ранеными зверьми воют два монарха.

— Первая кровь пролита! — торжествующе возвещает Красный. — Первыми ходят Пики! Козырь на сегодня… Бубны!

— Опять Бубны!

— Ты посмотри на них, дурашка, — ухмыляется Черный Королю Пик. — Им можно.

— Лучше не ной, а думай, как сходить, — говорит Красный. — А то введем лимит по времени, как в тот раз.

Король Пик делает отмашку, и когорта троек шагает к Червям. Задние ряды выталкивают червовых троек вперед, и объединенная армия шагает уже к Крестям. Король Крестей кивает Второму Валету, и к нам шагает уже тройная шеренга троек.

— Гулять так гулять! — смеется Король Бубей и натравливает на них Туза. Пятерка успел вовремя отвернуться, но звуки… дикие вопли и чавканье… Какофония ужаса быстро перекрывает гогот обоих Джокеров, и даже зажатые "уши" не были в силах их хоть как-то заглушить.

— Во Король, во дает!

— Настоящий Король!

— Смотри, как его… аааа! Хахаха!

Джокеры рыдают от смеха всякий раз, когда Туз расправлялся с очередной картой. Наконец, Черный, хватаясь за ребра и сползая с трона, хлопает себя по лбу, и две последние тройки разрываются в пасти Туза стайкой конфетти.

— Умора!

Красный, который вылез из своей "луны" чуть ли не до плеч, втягивает, наконец, морду, хихикает, и Джокеры вновь разражаются больным ржачем.

— Охренеть вообще!

Не вскоре совладав со смехом, божки взирают на Бубнового Короля и показывают ему большие пальцы.

— Мужик! Внимание, всем! Туз не уходит в сброс!

"Началось", читаю я по губам Короля Червей. О, да. Джокеры вошли во вкус…

… и вышли только когда Туз в одиночку искромсал безликие части трех остальных Кварталов.

— Все! В сброс, в сброс! — деловито машет карликовыми ручками Красный. — После боя выдадим обратно. Научишь новым фокусам. А теперь ходи, Бубновый!

— Пятерка, — ровным голосом произносит Король.

Безмозглый раб салютует своему непобедимому владыке и надвигается на Крестей. Я до сих пор не могу осознать того, что впервые отправлюсь в сброс. Что там ждет карту, которая картой-то не является?! Я вернусь… пятеркой бубей с промытыми мозгами? Эта мысль чуть успокаивает меня, но тут же ее ошпаривает новая. Я ведь не буду помнить своего прошлого! Я буду гибнуть раз за разом в бессмысленных боях и ничерташеньки не помнить даже того, что успел совершить в своей новой однодневной жизни! Что это, если не людское словечко "смерть"? А если меня не пустят наружу? Что, если такие, как я, вечно живут В Сбросе? Там есть река? А свои Джокеры?..

Мои мысли скачут наскипидаренными тушканчиками, и я нутром чую, как надвигается Валет с мечом наголо.

— А ну, стоять! — слышу я Черного. — Валеты пятерок не бьют!

К подобным фортелям все давно привыкли, поэтому спорить никто не собирается. Но тогда у Короля остается он сам и…

УБЛЮДКИ!

Я рвусь изо всех сил, пытаясь хоть ненадолго захватить новое тело, но это оборачивается для Пятерки лишь непродолжительной чесоткой.

"Пустой внутри и пустой снаружи"

Я кричу изо всех сил, но голос мой — внутренний, и Пятерка лишь слегка поеживается.

"Пустой…"

Я слышу шаги. Тяжелые. Как у медведя.

— Ну, пошли за мной, — слышу голос короля. Бум.

 

Пе-ре-та-сов-ка

 

Ощущения от сброса не столь сложны, как при прыжке в спираль, однако мерзостней в два раза. Оно не отличается от падение в груду таких же еще не умерших, но умирающих тел. Брр. Но что… почему мы…

Пятерка обмяк, пятерка не сопротивляется, и из-за него нас обоих тянет на дно этого живого кургана. Собрав все отчаянье в кулак, я начинаю дергаться и извиваться, складываться и перекручиваться, и… это помогает. Скотч нехотя поддался моему напору, вот я уже отде&№769;лен, отделён, и яростно барахтаюсь. Каким-то чудом достигнув поверхности, я выныриваю. Мои ноги попирают твердую плоскость.

На том свете тоже есть полы?..

Я отгоняю дурацкую мысль, и моему зрению открывается торнадо. Торнадо безликих карт. Как много их. Кружат с сумасшедшим свистом, разгоняя беспроглядную тьму своим сиянием. Белые, белые, белые… А я в самом глазу.

— Давненько тут не был!

Я опускаю взгляд, чтобы проследить источник голоса и от неожиданности вскрикиваю. Как можно не заметить уцепившегося за ноги Короля Крестей?!

— Не смотри так, это я тебя вытянул.

Король встает, с достоинством поправляя складки мантии. Корона на его челе сияет нестерпимым золотом. Я опускаю взгляд, ослепленный.

Он снимает с себя корону обеими руками и прячет куда-то за пазуху.

— Теперь позволяю.

Я опасливо, глазком, смотрю на монарха. Поначалу кажется, что он не изменился вовсе. Те же богатые, но неопрятные одежды, точно такая же борода и подпухшее лицо, но что с ним не так? Он… трезв?

— В Сбросе мы все настоящие, Пустышка. Кого ты видишь перед собой?

— Я… Я вижу короля.

— Остроумно. А я вижу грубо намалеванную физиономию, которая хорошо прячется под рубашкой. Но это лучше, чем… пустота. К тому же ты собственными поступками намалевал себе эту рожу, что немало. Я не разочарован.

Последняя фраза заставляет меня подобраться.

— Что это значит?

Он осматривает меня с ног до головы. В отличие от ястребиного Пикового, совиного Бубнового и по-человечески меланхоличного Червового, у него взгляд льва.

— "Скажи, бесплотный призрак, я победил"?

Он…

— Ты?!

— О да. Я.

— Ты… ты был Королем Бубей все это время?!

— Не пори чепухи. Он просто приняли участие в моем небольшом спектакле под названием… хм… "Увидь Пустышку".

Я раздраженно вздыхаю. Вагончик тронулся вслед за остальными?

— Зачем тебе меня видеть?

— А ты как думаешь?

— Понятия не имею!

Король чешет затылок:

— Скажем, так. Мысль укоренилась, когда дочь впервые рассказала о тебе.

— О, мой…

— А чего ты хотел от скучающего алкоголика? Зато у меня появилась цель в жизни.

— Ты как-то… причастен к исчезновению Пиковой Дамы?.. — Король кивает. — Но как?

— Король Бубей всегда мечтал как-то вернуть себе Туза. Он просто на мыло исходил, выпрашивая своего у Джокеров. В один прекрасный день Паяц повторил ему мою ненароком оброненную шутку о скотче…

— Ты разговариваешь с Паяцем?.. Просто так?

— Нет, не просто так. Ты думаешь, кто мне поставляет выпивку?

Я представляю себе, как король и шут упиваются до поросячьего визга, и становится как-то совсем грустно.

— А как разговаривает с Джокерами Бубновый?

— Думаю, это очевидно, — говорит Король. — Парни давно на одной волне. Иначе я не могу объяснить причину того, что Буби вечно ходят в козырях.

— Да уж… Как ты предусмотрел, что Бубновый поступит именно так, как он поступил?

— Честно? Я не ожидал, что Бубновый похитит Даму. Я думал, что он ее просто убьет. Видимо, у старичка были на нее… планы.

Я понимающе киваю.

— Тогда почему он наклеил на нее геральдику Червей, а не Бубей?

— Спроси что попроще. Может, хотел поизмываться над Пиковым, или любит ролевые игры…

— Одно другому не мешает, — вздыхаю я.

— Вот именно.

— Но пока во всем этом я не вижу себя.

— Да ладно, — улыбается Король. — Нет, ты серьезно? Ты действительно не знаешь?

— Что — не знаю?

— Что ты предсказуемей монеты…

— … сброшенной с подлокотника. Это — да.

— А что древний обычай про сватовские рекомендации — выдумка Королей, чтобы использовать тебя в своих целях?

— Я знал.

Я не знал… Идиот! Как многое это объясняет…

— Ваш "роман" с дочкой развлекал всю Колоду некоторое время. Увы, развлечения нам быстро приедаются…

Он подходит к краю нашей площадки и касается бушующего вокруг нас торнадо. Сияние мягко обволакивает его силуэт в мантии.

— Я думал, что ты погибнешь в пасти Туза, — признается Король.

Я подхожу к нему.

— И как бы ты меня увидел?

— Наложил бы на себя руки.

— Оставив дочь в глубоком горе, а квартал — на растерзание врагов? Я-то думал…

— Что я спившийся старик, не думающий о последствиях? Так и есть, но... Смерть Короля это огромный шок для всей карточной системы. Без меня даже Джокеры не смогут выстроить игру, и весь этот огромный город плесени и мрака начнет рушится, кирпичик за кирпичиком. Останутся руины, что будут тлеть до следующей Пе-ре-та-сов-ки. Это и к лучшему. Мы доказали, что когда карты играют сами в себя, получается какая-то лютая чушь.

— И поэтому ты принес себя в жертву? Ради призрачной надежды на будущее?

— Нет, я принес себя в жертву, чтобы повидать тебя. Зятек... Может, этому городу начхать на мою героическую гибель. Может, система столь легко избавится от меня, как в свое время легко приняла тебя. Кто знает. Зато у нас, в отличие от людей, остается Пе-ре-та-сов-ка.

— Что, черт побери, значит эта Пере-та-сов-ка? — спрашиваю я. Кто такие "люди" я спрошу как-нибудь потом…

— Пе-ре. Не пере. Узнаешь, — он задирает голову и вдруг смеется: прямо как две старые кастрюли в подпрыгивающей на кочках котомке. — Поверить не могу! Сейчас узнаешь!

Я не успеваю ни спросить, о чем он говорит, ни проследить за его взглядом, ибо неведомая сила тянет нас куда-то… вверх. К свету? Я успеваю мельком обернуться и увидеть, что за нами нестройной кучищей тянутся ослепительно безликие карты, что составляли до этого торнадо.

Что было потом… я не знаю. Экстаз, счастье, катарсис — ничего из этого и близко не может описать Пе-ре-та-сов-ку. Возможно, лучшее определение высказал старая Семерка без определенной масти — "ласкающее лапанье перемен". Я не знаю. Честно.

Но что я вижу… Все карты вместе! Все карты танцуют! Все вместе танцуют! Бешеная, стихийная мистерия захватывает нас, перемешивая судьбы, создавая немыслимые комбинации. Я хохочу, откинув голову. А город вокруг, город плесени и мрака, всеми проклятая Колода, осыпается невесомым пеплом. С каждым новым приливом Пе-ре-та-сов-ки он все больше превращается в нечто далекое, ненастоящее и очень неприятное, как дурной сон.

Танец набирает обороты, и каким-то непонятным чудом я начинаю разбирать мелькающие передо мной лица. Я даже успеваю перекинуться с ними парой словечек.

— Дурак, — говорю я Красному Паяцу.

— Сам дурак.

— Твое величество… — Король Пик.

— Иди лесом, — искрится тот жемчужной улыбкой.

— Валет Бубей!

— Поздравляю, пентюх.

— Сам пентюх. Подожди, с чем?

Но он убегает… А вот и Дама! Моя Дама! Я заключаю ее в объятья, чтоб не ускакала.

— Пустышка! Милый! Отец благословил нашу помолвку! Ты ведь знаешь?

Я кружусь с ней в невесомом танце, и радостный смех пробирает мою душу.

— Теперь знаю, любовь моя.

— Теперь нас никогда не разлучат!..

 

Сброс

 

— Глянь, Вась. Две карты слиплись.

— Потому что давно ими не играли. Тык-с… Дама… а это че такое?

— Хрен его знает. Рубашка с обоих сторон.

— Этим играют? — недоверчиво произнес Вася.

— Нет.

И карта-пустышка, весело барахтаясь на лету, отправляется в ведро.

— А че с лишними валетами и кучей циферок?

— Придумаем че-нибудь…