Грязь

Возлюби… ага, с-с-с-час. А научит-то кто? Смотрю по сторонам и не вижу. Покажи, как любить. Вот так, да? Нет, это не подходит. То, что ты выливаешь мне в глаза из своих мерцающих ящиков — только механическое повторение. Вверх-вниз, вверх-вниз, и еще раз до исступления. Что? Людям нравится? Так почему же с каждым часом все жестче, все явственней в этих картинках… насилие? Да, именно оно.

Покажи, как любить.

Но город молчит, безразлично отвернувшись к стене. И если кто-то сделает это, то только не он. Мой город давно трещит от переизбытка… от переизбытка всего. Толпы людей, ежесекундно испытывающих нервы на прочность. Россыпи "легких" денег. Рев клаксонов, терзающих слух. Яркая назойливая реклама, будто ребенок в магазине игрушек — купи, ну купи, я знаю — у тебя есть деньги!

Все это наслаивается, душит сознание, топча в нем остатки человеческого. А искра разума — самая хрупкая в мире вещь. Ее легко задуть или подменить другим источником света.

И от этого в городе заводится грязь. Наверное, так неправильно говорить. Ведь кто-то считает это людьми. Я — давно уже нет. Когда существо добровольно начинает уничтожать и калечить себе подобных, наслаждаясь эманациями боли, оно теряет право называться человеком. Споры бесполезны, я просто чую это, и все. А грязь… кто-то же должен прибираться? Ведь город просто захлебнется в ней. Так почему не я?

А в самом деле, почему я? Просто потому что умею и могу.

Началось все очень странно — меня сбила машина. И не то чтобы просто задеть бампером на переходе. Размазала вдрызг по стене городской библиотеки. Помню, ощутила, как хрустят мои кости и одновременно с этим скрежещет металлический каркас старенькой малолитражки. И еще выпученные глаза двух подростков на передних сиденьях. Парень и девушка, девушку я разглядела в последний момент — ее белокурая головка вынырнула из-за приборной панели прямо над коленями водителя.

Вскоре появились врачи, меня спешно вытащили и перенесли в фургон "Скорой помощи". Дальше — сплошные встревоженные лица, точнее сказать, одни глаза и хмурые брови над ними. Остальное скрывали дергающиеся в такт словам повязки. И слова все сплошь неприятные: "Всмятку… торчат…теряем..."

Но вышло так, что в тот вечер никто никого не потерял. Я очнулась в белоснежной палате. Причем как-то сразу поняла — со мной все в порядке. Ощупала собственное тело, для верности даже в зеркало осмотрела — ни царапинки. Мистика, да и только. Однако меня все устраивало. Устраивало жить дальше.

Вот таким доходчивым способом мне объяснили, что я не умею умирать. Эволюция и закономерный ход вещей как-то случайно оступились на моей персоне. Или же это мой город…где-то в самой глубине души он хороший. И просто пожалел бедную девушку. Дал ей, слабой и беззащитной, преимущество.

Потом было еще кое-что. Я где-то читала о виктимности, о способности становиться жертвой. Так вот — это уж точно обо мне. Какой-то придурок схватил меня в лифте и начал душить. Я вяло сопротивлялась, а в мозгу крутилось: "Зачем? Зачем он меня? За что?" Вскоре ему надоело, и он, посчитав меня мертвой, исчез.

Тогда я узнала, что такое грязь… И в тот же вечер перестала быть слабой и беззащитной.

Так, любителей прокатиться с одинокой дамой на лифте до самого верха нашлось уйма. Там они навязчиво стремились продолжить знакомство. Но оставались ни с чем. Кто предупрежден, тот вооружен.

Еще больше таких встречалось в запутанных улочках и парках ночного города. Но ни один из них не знал о моем маленьком преимуществе. На том и погорели.

Все это продолжалось до определенного момента. Как-то, вернувшись домой поздно ночью, я поняла: сегодня я ударила чуть сильней, чем следовало. На один раз больше, чем было необходимо. И звук, — смачный "чавк" по окровавленному лицу, — он показался мне приятным.

По всему выходило — я втянулась, мне понравилось убирать грязь. Это уже не было одолжением, услугой моему захлебывающемуся городу. И значит, я стала ее частью.

А еще я поняла — меньше грязи не становилось. Город, будто почувствовав, что не справляется, принялся продуцировать ее с удвоенной силой. Возможно, как тело брызжет мертвыми лейкоцитами, он использовал их для собственной защиты. От чего? Я думаю, от самого себя — чтобы окончательно не сойти с ума…

Вечер, я выхожу из дому. Фонари через один, а то и реже. Здесь правят полутона: улицы измазаны в полутемень. Меня торопливо обгоняют машины, люди спешат оказаться в своих надежных квартирках за толстыми металлическими дверями. От-город-иться от тебя, город. И я их понимаю.

Прохожих немного, несколько компаний у входа в магазин, кто-то посвистывает вслед. Нет, это не ко мне, просто флиртуют.

— Эй, красотка, погоди-ка.

А вот этот мой. Я научилась различать грязь по голосам. Они взволнованно дрожат и глотают окончания слов. Должно быть, от бурного слюноотделения.

Не отвечаю, лишь ускоряю шаг. Минуты через две сворачиваю в подворотню, оглядываясь исподтишка. Вижу темный силуэт. Клюнуло…

Он настигает меня и бьет наотмашь по щеке. Уже не больно, боль исчезла вместе со страхом смерти. Схватил за плечи, подставив ногу. Распластав меня на земле, сам наваливается сверху всем весом. Чувствую, как его руки жадно шарят по моему телу в поисках… ну, чего тебе? Может, что помочь расстегнуть? Экий ты неловкий…

Что-то царапает мне бедро. Чувствую у самого горла холодок. Наверное, нож.

Зверь рычит, набрасываясь. Так уже было много раз до этого и будет после. Стону, вырываюсь... только для вида. Чтобы накормить Зверя. На, жри...

Скучно. Вверх-вниз, вверх-вниз, механическое повторение. Город, слышишь, твоя мерзость становится однотипной и предсказуемой.

Вверх-вниз… Снова укололо, теперь шею. Не страшно, через полчаса затянется как на собаке…

Лезвие входит в брюшину, чуть ниже ребер. Боли нет. Отвращение, злость… но боли нет.

И вот наступает момент, который мне нравится больше всего. Смотрю в горящие глаза и самым сексуальным голосом, на который способна, подбадриваю:

— Давай, давай, мой хороший, ну же… Чего тебе там еще не терпится? Может, мне на живот перевернуться, а?

Он дергается несколько раз и дрожит. Смотрит на меня обезумевшим взглядом. По щеке, поблескивая в лунном свете, течет слюна. Лицо его окончательно потеряло человеческий облик. Ничего удивительного — просто повторило следом за душой.

Низ его тела продолжает по инерции двигаться. Но остаток мозга уже разобрал — что-то не так. Он резко вытаскивает нож из раны и вонзает еще раз, и еще…Вверх-вниз, механическое повторение.

Я улыбаюсь и спрашиваю:

— Тебе было хорошо со мной, милый?

Он, не отводя взгляда, подхватывается на ноги, торопливо застегивая брюки. Его трясет, изо рта течет пена. Отлично, это то, что я хотела. Мы оба получили то, что хотели.

Зверь, не оглядываясь, убегает, оставляя нож во мне. Еще один в моей коллекции. Нужно будет всерьез подумать об открытии скобяной лавки.

— Приходите еще, — кричу ему вслед, чтобы добить окончательно.

Теперь нужно полежать немного. Совсем чуть-чуть. Трогаю рассеченную кожу пальцами и ощущаю, как она затягивается. Боли нет. Смерти нет…

Луну закрывают грязные рваные серебристые по краям облака. Видишь, город, это все для тебя, в твою честь. Играю, как умею. А что остается?

Люди выдумали супергероев. Бесстрашный человек-паук, супер-человек, человек-молния… и где они?

А я — человек-человек. Ничего другого придумать не смогла. Да, играю, как умею.

Это животное насытится мной и уйдет, скроется в норе до следующего раза. Когда дьявол снова защекочет его черную душонку. И тогда я буду рядом. А чья-то дочь этим вечером спокойно доберется домой.

Я — человек-груша. Человек-манекен. Надувная кукла для усмирения звериной сущности.

Город, слышишь? Это все, чем я могу тебе помочь. Хоть так быть полезной.

И слушай, может быть, ты сам поможешь себе? Кто, если не ты? Ну хоть чем-то? Покажи, как любить.

Я не знаю…

Я — человек-груша.