Последний совет
Макс снял перчатки, нервно чиркнул колесиком зажигалки. Раз, другой. Пальцы не слушались, никак не могли удержать огонек. Выбросив зажигалку в урну вместе с неприкуренной сигаретой, молодой человек спрятал лицо в широкий кашемировый шарф, руки в карманы и побрел к своей машине.
Место для парковки находить становилось все труднее, поэтому автомобиль остался за два квартала, и у Макса было полно времени, чтобы съесть себя заживо. "Все бы хорошо… но вот огонька какого-то нет, понимаете, — звучал в голове вежливый голос директора по маркетингу Арал-банка. — Мы не в первый раз участвуем в подобных выставках, и все, что вы предлагаете для стенда, я неоднократно где-нибудь видел. Нам бы хотелось небанальных решений. Креативного подхода. Вы же дизайнер!". И словно в ответ тут же всплыли в памяти обидные слова Жорика Корецкого: "Да какой из тебя, нахрен, дизайнер! Ты мыслишь штампами. Макс, ну ты ж лингвист от бога! А художник из тебя, извини, убогий. Брось ты это дохлое дело и занимайся своей лингвистикой".
— Сынок! Бери мясорубку! Хорошая.
Махом вернувшись в реальность, парень обнаружил себя среди небольшого торгового ряда, спонтанно возникшего вдоль улицы Горького. Здесь обычно торговали всяким старым хламом, а через дорогу напротив располагался нормальный вещевой рынок, главный виновник отсутствия парковочных мест. Все еще во власти своих переживаний, молодой человек тупо уставился на обратившуюся к нему старушку.
На ней было выцветшее зимнее пальто и потрепанная шаль. Как и прочие торговцы этого ряда, бабушка постелила прямо на земле старое покрывало и разложила на нем свой товар: несколько книг, изданных еще в советские времена, разномастные фарфоровые тарелки, ручную мясорубку и деревянную шкатулку с вырезанным на крышке средневековым городком. Когда-то шкатулка, наверное, могла считаться произведением искусства, но теперь она потемнела от времени, домики пооблупились, а одна из башенок была даже обломана.
— Сто лет тебе прослужит, — продолжала меж тем старушка нахваливать мясорубку, очевидно, считая ее самым ценным из своих сокровищ. — Эти новые-то, электрические, только возьмешь, и уже сломалась.
Максим проходил здесь не первый раз. И хотя никогда не обращал особого внимания на эту женщину, сразу вспомнил, что тот же ассортимент видел у нее и в прошлый раз, и в позапрошлый. Здесь вообще продавцы не умели торговать, и у них редко что-нибудь покупали — кто в наше время позарится на старье, когда все магазины ломятся от дешевого товара? Было очень холодно.
— Сколько вы хотите за шкатулку, бабушка? — спросил Максим, выныривая из шарфа.
Та растерялась, занервничала — как бы не заломить слишком много и, с другой стороны, не отдать за бесценок. Наконец, решилась:
— За двести отдам.
— За двести? А вы знаете, что шкатулка из Польши? Ручная работа. Мастера не назову, но где-то конец девятнадцатого века — начало двадцатого. Вот возьмите пять тысяч, я не жулик какой-нибудь.
Все это Макс придумал на ходу. Он не разбирался в антиквариате и понятия не имел, ручной работы шкатулка или их сотнями клепали на сувенирном заводе в Ульяновске. Просто вот он сядет сейчас в машину и уедет домой. А эта бабулька — в ее-то годы — останется стоять на морозе со своей никому не нужной мясорубкой.
Женщина сразу расцвела:
— Ох, спасибо! Спасибо тебе, сыночек. А ведь и правда, отец с войны ее привез, откуда-то из Европы. Шкатулка, сынок, с секретом. Может советы давать, если спросишь. Правда, больше все бестолковые…
— И как у нее спрашивать? — улыбнулся Максим. — Она у вас говорящая что ли?
— Нет. Просто пишешь вечером на бумажке вопрос, подписываешься и внутрь кладешь. А утром уже там другая бумажка с ответом.
Макс едва не рассмеялся, слушая этот лепет впавшей в детство старой женщины. Но заметив, что ее обидело выражение его лица, вырвал из записной книжки страничку и чиркнул на ней несколько слов.
— Очень интересно. Обязательно посмотрю, — заверил он, запихивая записку под резную крышку. — Может и правда ответ придет.
***
Легкая прохладная рука легла Хлоальду на лоб, отгоняя видения долгого душного дня. Мальчик открыл глаза. На краешке его ложа сидела кузина Игентруда.
Выглядела она столь необычно, что Хлоальд от удивления приподнялся с подушек. На девушке было нежное, как цветущий миндаль, шелковое платье и темно-зеленый бархатный сюркот, опушенный горностаем. Длинные, до пят золотые волосы укрыты под покрывало, а голову венчал тонкий золотой обруч. Никогда еще Хлоальд не видел свою сестру такой нарядной и отстраненно-печальной.
— Лекарь сказал мне, что жар твой спал, — произнесла Игентруда. — Мне захотелось тебя увидеть.
— Что случилось, сестрица? — встревожился Хлоальд. — Ты словно прощаешься.
Девушка поколебалась — говорить ли? — затем все же ответила:
— У города просят совета. Нынче ночью и следующим днем я должна быть в Белой Башне.
— Ох, как это здорово! — обрадовался мальчик. — Ты дашь полезный совет, и боги благословят наш город. Вода станет чистой, в рощи вернутся олени и дичь. И никто не умрет от скарлатины. Я тоже поправлюсь.
Игентруда улыбнулась и легонько встрепала вихры двоюродного брата.
— Да уж я-то постараюсь. Был бы только мой совет полезен…
— А как же! — уверенно воскликнул Хлоальд. — Ты ведь все книги прочла и все на свете знаешь! Конечно ты дашь самый лучший совет!
Но девушка отчего-то заторопилась, поцеловала влажный лоб кузена, и вышла из комнаты, придерживая обеими руками полу слишком длинного и слишком тяжелого парадного платья.
Солнце почти совсем погасло, лишь узкая алая полоса еще очерчивала крыши домов. Игентруда шла в сопровождении двух факельщиков, и на всем пути к Белой Башне ей словно бы ненароком попадались группки горожан, провожавших ее быстрым, тревожным шепотком.
Хлоальд не все знал о городе. По малолетству многих вещей ему просто не рассказывали, и теперь Игентруда молча корила себя, что так и не поговорила с мальчиком напоследок, не созналась, что вряд ли переживет завтрашний день, и что самого его вскоре ждет та же судьба, если болезнь не успеет довершить свое дело раньше.
В былые времена не нашлось бы в мире человека, не слыхавшего о Консилии. Изо всех земель сюда приезжали владыки получить мудрый совет, и надменные маги-властители Консилии могли требовать любой награды, ведь часто речь шла о жизни или смерти, о величии, либо падении государства. За одну ночь в Белой Башне решался любой вопрос, прежде казавшийся неразрешимым.
И вот, тысячу лет тому назад, к магу-властителю Катриану обратился король гномов. Какого именно просил он совета, история уже не помнит, да только в награду потребовал маг руки королевской дочери, прекрасной Дефельды.
То было чистой воды чудачество, ведь гномих никто никогда прежде не видел. Женщинам и маленьким детям гномы не разрешают покидать дома, тщательно прячут их от посторонних глаз. Даже в городской библиотеке, где полно историй о войнах и торговых соглашениях, записок путешественников, од мастерам и биографий гномьих владык, ничего не было сказано достоверно об их семейном укладе
Долго не соглашался король на такую сделку, да в конце концов уступил, очень уж нуждался он в дельном совете. Через месяц прибыл в Консилию свадебный кортеж. А вместо невесты — бородатый коренастый гном с секирой за поясом. Оскорбленный маг не стал разбираться, одним взмахом меча отсек насмешнику голову.
Увы. Убитый гном оказался принцессой Дефельдой, кто ж знал, что женщины этого народа коренасты и бородаты подобно мужчинам. Обезумевший от горя отец поклялся отомстить Консилии. Девять лет искал он надежное средство в недрах земли, пока не докопался до корней Мирового Дерева. Из этого корня вырезал он шкатулку, куда заключил Дух Города. И Консилия оказалась навек отрезана от остального мира.
Прекратилась торговля. Истощились припасы. Город пришел в упадок. Маг-властитель не покидал Белую Башню, дни и ночи пытаясь найти способ снять с Консилии проклятье. А в городе меж тем свирепствовал голод, за ним пришла чума. Некогда цветущая столица погибала в агонии.
И все-таки Катриан сумел добиться цели. При помощи четырех магических кристаллов он открыл портал во внешний мир и заставил их темницу — деревянную шкатулку — работать на благо Консилии. Любой владелец шкатулки, как в былые времена, мог испросить у магов совета, и если тот оказывался полезен, в город возвращалось процветание и довольство. Более того, Катриан предсказал, что дав сто сорок тысяч полезных советов, Консилия избавится от заклятья навсегда.
Увы, была и обратная сторона медали. Город вновь приходил в упадок, если за советом к нему долго не обращались. А если испросивший совета решал ему не следовать, неудачливый маг-властитель умирал до заката следующего дня.
Долгие века маги и не помнили об этом предостережении. Они были хранителями всех знаний мира, их мудрость была безгранична, а советы всегда точны. И город, хоть и заключенный в магическую ловушку, благоденствовал, как прежде. Но блуждая по рукам, перемещаясь по мирам, шкатулка все дальше и дальше уходила от знакомых мест, пока не очутилась в таких мирах, где вся мудрость Консилии казалась лишь сказками, а любой ее совет выглядел абсурдом. И в город, которому для освобождения от заклятья оставалось дать всего-то последнюю дюжину полезных советов, пришли Темные Времена.
Несколько династий магов-властителей стремительно сменились на троне. Игентруда потеряла в Белой Башне сначала отца, затем мать, затем старшую сестру. Она была в том же возрасте, что и Хлоальд, когда погиб ее дядя, отец мальчика. Теперь вот и ее очередь.
Девушка невольно вздрогнула, когда башенная дверь захлопнулась за ее спиной. Факельщики остались стоять снаружи. Стараясь не наступать на подол, Игентруда поднялась по лестнице в таинственный кабинет легендарного мага Катриана. Здесь на постаменте стояла деревянная шкатулка — точная копия той, в которой томился Дух Консилии. По четырем сторонам мерцали магические кристаллы.
Собрав волю в кулак, девушка подошла к постаменту и извлекла из ларца клочок бумаги. В записке было всего пять слов: "Нужны идеи для стенда. Балин".
Не может быть… Балин! Это же гномское имя! Сердце Игентруды заколотилось. Неужели после долгих лет блужданий, шкатулка вновь вернулась в знакомые миры? Уж о гномах-то она читала предостаточно.
Странно только, что гномы обратились за советом к Консилии. Забыли давнюю вражду? Или напротив, решили позлорадствовать? Напомнить магам, кто нынче хозяин положения?
Последняя догадка так сильно покоробила Игентруду, что она хотела было развернуться и уйти из башни. И будь что будет с Консилией, с ней самой… Но мысль о больном кузене заставила девушку наступить на горло собственной гордости.
Как бы там ни было, а совет надобно дать. Строительство стенда, действительно, нетривиальная задача для гномов. Очень странно, что они решили обучать своих воинов стрельбе. Не их это конек.
Игентруда села за стол и принялась писать. Мысль летела впереди пера. Там, где ей казалось недостаточным словесное описание, она дополняла свои идеи легкими зарисовками. Стремительно таяли минуты, время от времени слышался отдаленный бой часов городской ратуши. Свечи почти прогорели. Ночь приближалась к рассвету…
***
Человек, который любит и любим, вдвойне несчастен, если это разные люди. Человек, который безмерно одарен и имеет любимое дело, дважды неудачник, если это разные профессии. Макс всю жизнь обожал рисовать. Но любые попытки продвинуться дальше старательных ученических эскизов разбивались о полное отсутствие глазомера, вкуса и воображения. А тем делом, что давалось ему влет, без усилий позволяло достичь высоких результатов, он занимался лишь вынужденно и совершенно не ценил своих успехов.
Освоив графические программы, Макс решил было, что барьер преодолен, и можно пробовать себя на поприще дизайна, однако и компьютер, и планшет для рисования оказались всего лишь инструментами, вроде красок и кисти. Инструментами, при помощи которых одни создают шедевры, а у других получаются лишь дилетантские эпигоны.
Серое февральское утро было ничуть не мудренее вечера. После завтрака Макс почти на автомате дописал и отправил в журнал "Вокруг света" статью о дешифровке иероглифических надписей древнего Крита и принялся ходить кругами по комнате.
Вчерашнее унижение не потеряло своей остроты. Молодой человек то выходил на балкон выкурить сигарету, то разогревал в очередной раз нетронутую чашку кофе, то пытался сесть за компьютер и поработать над макетами. Но теперь уже не только оригинальных, а даже и банальных идей для выставочного стенда Арал-банка не приходило в голову. Словно за ночь трудолюбивые нейроны успели возвести в его мозгу прочную стену между ним и этим проектом.
Все из-за этого бардака! В приступе внезапной злобы Макс одним движением смахнул со стола весь имевшийся там натюрморт: флэшки, визитки, наушники, аккумулятор для фотоаппарата, пепельницу, батарейки для диктофона, маркеры, карандаши, распечатки диссертации и распечатки 3d-графики. Все это разлетелось по комнате, перемешалось на полу и проапгрейдилось от творческого беспорядка до первозданного хаоса.
Обругав себя последними словами, молодой человек принялся собирать все обратно. Тут он вспомнил о купленной накануне шкатулке и решил, что она вполне подойдет для хранения батареек и всяких зарядных устройств. Макс принес шкатулку, открыл ее и с удивлением обнаружил свиток из странной желтоватой бумаги. На самом деле, вчера он как-то не обратил внимания, было ли что-то еще в шкатулке кроме той записки, которую он сам же туда и засунул. Но уж эту-то записку помнил хорошо. Теперь ее там не было.
Парень развернул свиток. То, что он прочел, ошарашило его, словно пыльным мешком. Это явно был ответ на его запрос. Но ответ, вначале показавшийся совершенно абсурдным. Ну допустим, Макс сам виноват, что чиркнул такую короткую записку. Таинственный собеседник его неправильно понял и подал много хороших идей по обустройству стенда, но не выставочного, а для стрельбы из матчевого арбалета. Однако те дизайнерские решения, которые он при этом предлагал, не имели смысла ни для одной спортивной площадки. А впрочем…
Макс еще и еще раз перечитал послание. Мозг взорвался идеями. Ведь это все можно применить для Арал-банка! И будет здорово!
Молодой человек бросился к компьютеру, открывая новый проект в 3D-max.
***
Игентруда с трудом сдерживала слезы радости, глядя, как ее братец, еще слабый после болезни, но уже быстро идущий на поправку, уплетает с большого блюда спелые вишни. Он-то, бедный, и не видел их никогда. Последнее вишневое дерево перестало плодоносить, когда ей самой не исполнилось еще и четырех лет.
Теперь же боги благословили Консилию богатыми дарами. Девушка понимала, что большой заслуги ее в том нет, просто ей больше повезло, чем другим магам-властителям, но все же ее сердце невольно наполнялось гордостью.
Вошла служанка и поклонившись, сообщила, что явился мэр Консилии Лотарь, который хочет говорить с Игентрудой от имени городского совета. Девушка поцеловала кузена в лоб и вышла принять посетителя.
— Будь благословенна, госпожа! Ныне в каждой семье с благодарным трепетом произносится имя нашей спасительницы, — пафосно воскликнул мэр, не давая опомниться вошедшей девушке. — Городской совет нижайше просит тебя присутствовать на празднике, который мы устраиваем для горожан.
Игентруда побледнела, сжала тонкие пальцы. Ей так не нравилось принимать непопулярные решения. Так не хотелось идти на конфликт с лучшими мужами Консилии.
— Праздника не будет, Лотарь, — произнесла она, стараясь, чтобы голос звучал ровно и уверенно. — Напротив, я собираюсь изъять припасы из всех кладовых и перенести их в городское хранилище.
Лотарь так изменился в лице, словно она только что предложила спалить город до тла.
— Но это невозможно! — вскричал он. — Никто из магов-властителей прежде не грабил жителей Консилии, и они этого не потерпят! И должны же мы умилостивить богов, дабы не страдать в последующие годы.
— Мы не будем страдать, только если разумно распределим их дары и не станем уничтожать всю снедь за раз. Быть может это первый и последний полезный совет, который мне удалось дать. Я не желаю, чтобы мои подданные радовались один день, а вслед за тем десять лет голодали.
И сколько ни спорил, ни возмущался мэр, Игентруда оставалась непреклонна. Уходя, Лотарь бросил на девушку такой злобный взгляд, что будь он магом, она тут же скончалась бы от отравления.
***
На выставке "Банки и кредиты — 2014" всеобщее внимание сразу же обращал на себя стенд Арал-банка. Чем-то он неуловимо напоминал декорации из фильма "Хоббит. Пустошь Смауга". То ли светоэффектами, имитирующими тусклый блеск сокровищницы, то ли готичными каменными стражами, подозрительно взирающими на зевак. Несколько четких штрихов создавали ощущение чего-то величественного и фундаментального.
Пройдя под массивной аркой, украшенной лозунгом банка — "На страже ваших сбережений", посетители выставки внезапно оказывались на компактном, но очень удобном и функциональном стрелковом стенде, где каждая мишень символизировала тот или иной целевой кредит. Здесь можно было посоревноваться в метании дротиков и стрельбе из небольшого арбалета, а самые меткие стрелки могли надеяться на определенные льготы при оформлении кредита.
За три дня выставки целевых кредитов было оформлено больше, чем за предыдущие два месяца работы банка. Кроме того, освещающие выставку пресса и телевидение с большим удовольствием снимали со всех ракурсов эффектный стенд. Получившийся пиар превзошел все прогнозы. Директор по маркетингу был на седьмом небе. А на Макса со всех сторон посыпались выгодные заказы.
***
Того, чего так опасалась Игентруда, не произошло. Через некоторое время Балин вновь обратился за советом и опять последовал ему в точности. На этот раз девушка согласилась устроить праздник, дабы порадовать горожан и возблагодарить богов за их благодеяния.
А затем Консилия словно бы вернулась к Золотому Веку. В городе, где уже тысячу лет не было ветерка, воздух сам собой очистился от миазмов и злых сущностей, и был теперь свеж, как в альпийских лугах. В протекавшей через город реке вода стала прозрачней слезы, и в ней весело плескались форели и карпы. Иссохшие было плодовые деревья теперь снова расцвели, а в их ветвях распевали на разные голоса птицы.
Дома щеголяли друг перед другом свежевыбеленными стенами и новенькой черепицей, а горожане — нарядными платьями. Жители вынесли на городскую площадь свои старые лохмотья, драные перины и развалившуюся мебель. Все это сожгли под радостные вопли ребятишек в огромном костре. Консилия прощалась с нищетой и голодом. Старики утирали глаза, радуясь, что довелось-таки дожить до счастливого времени и благословляли мудрую Игентруду.
Но в то же время пошли злые шепотки, раздуваемые городским советом. Не слишком ли госпожа старается для гнусных гномов? Можно ведь дать в меру разумный, в меру полезный совет, а не тратить все душевные и магические силы на помощь супостату. Поди, нажились уже, подлые, на бесплатных-то советах сверх всякой меры.
"Вот увидишь, — говорил Лотарь Хлоальду. — Погубит гном твою кузину. Не убережем"
Нашептывал он что-то и другим важным лицам, каждому свое.
Недовольство в народе умело подогревалось и столь же умело сдерживалось до поры до времени. Пока что Игентруда была нужна. Ведь сакральные сто сорок тысяч советов на исходе. Если везение девушку не оставит, совсем скоро злые чары с города будут сняты. И тогда уже, не нуждаясь больше в помощи мага-властителя, Консилия за все с нее спросит — и за ошибки предков, и за ее собственное пособничество врагам.
Сама же Игентруда об этом даже не догадывалась. Она была целиком занята совсем другими переживаниями. Не до конца знакомым оказался ей язык Балина. Когда он о чем-то просил совета, иных слов она просто не понимала. Приходилось отвечать наугад.
Девушка отправляла очередное письмо с замиранием сердца, молясь в душе, чтобы смысл, который она уловила, оказался верен. Ее саму удивляло, что ни разу она не ошиблась. Все до единого ее советы Балин счел полезными и принял к исполнению.
И вот, наконец, подошел тот день, когда предстояло дать самый последний совет.
***
Долгожданная слава одаренного дизайнера так и не принесла Максу радости. Он чувствовал себя узурпатором. Паразитом, присосавшимся к чьему-то богатому воображению.
Что он о себе возомнил? Да, у него есть волшебная шкатулка с креативными идеями, но без нее он по-прежнему никто. Неудачник. Бездарность.
К тому же Макс давно понял, что общается не с искусственным интеллектом. Его собеседник — живой человек, а значит, он нагло ворует чужие идеи. Нет, так дальше не пойдет. Нужно как-то обсудить дальнейшее сотрудничество, договориться о процентах, обговорить вопрос об авторских правах…
Преисполнившись этих мыслей, молодой человек торопливо набросал несколько слов.
***
Игентруда развернула записку и прочла: "Посоветуй, как мне встретиться с тобой. Балин".
Несколько минут она ошеломленно смотрела на клочок бумаги. Потом перечитала еще раз. Смысл не изменился. Встретиться! Есть один способ, но тогда обратно она уже не возвратится. Ей навсегда придется остаться у гномов.
Сердце Игентруды тоскливо заныло. Вот и пришел час расплаты за Дефельду. Она будет там совсем чужой, в подземном городе. Все что угодно может происходить за высоким каменным забором и закрытыми дверями — слез твоих никто не увидит, даже о смерти твоей никто никогда не узнает. А если гномихи и правда столь мужеподобны, то она, длинноволосая тростиночка, будет казаться гномам отвратительной и безобразной.
Но это последний совет! Последний шанс для города снять вековое проклятье. И она не может сейчас отказаться.
Игендтруда взяла перо и подробно расписала простой ритуал, каким Балин мог призвать ее к себе. Посыпав письмо песком, она свернула его, бросила в шкатулку и разрыдалась.
— Отчего ты плачешь, сестрица? — послышался голос с порога.
Девушка вздрогнула, оборачиваясь. Она никак не ожидала, что кто-то может стать свидетелем ее слабости, ведь в тот день, когда давался совет, только маг-властитель и его наследник могли входить в Белую Башню. Но это и был ее наследник — Хлоальд.
Игентруда обняла кузена. Больше она решила от него ничего не скрывать.
— Я плачу оттого, что мне придется покинуть Консилию и жить у гномов. Хорошо, что ты пришел, и я смогу проститься с тобой.
— Жить у гномов! — потрясенно воскликнул мальчик — У этих жадных, мрачных, неотесанных гномов! В их затхлых, вонючих подземельях?
— Не говори так, братец. Это благородный и трудолюбивый народ. К тому же Балин — спаситель Консилии. Единственный за последние полсотни лет, кто стал слушать советы города. Он может брать любую награду, какую захочет.
— Ну так пусть он берет любую награду, а тебя оставит в покое! Не губи себя, Игентруда!
Девушка покачала головой.
— Уже ничего нельзя сделать. Совет дан. Когда Балин прочтет мое письмо, он совершит ритуал призыва.
— Не прочтет! — крикнул Хлоальд.
С этими словами мальчик кинулся к шкатулке, но письма в ней уже не оказалось. Тогда он схватил один из магических кристаллов и выбросил его в окно.
Ахнув, девушка бросилась к оконному проему. Зеленый кристалл, расколотый на части, тускло мерцал среди камней.
Игентруда долго смотрела на рассыпанные внизу осколки. Постепенно до нее стал доходить весь ужас случившегося. Она умрет на закате. А Консилия, навсегда оставшись под властью злобных чар, придет в такой упадок, по сравнению с которым прежние худые года покажутся процветанием. Зеленый кристалл разбит. Никто никогда не получит больше от города ни одного совета.
***
Утром, на свежую голову, вчерашнее желание встретиться с таинственным собеседником показалось Максу нелепой затеей. Понятно же, что это нереально. Тем не менее, после завтрака он проверил шкатулку, и нашел, как обычно, ответ. Однако когда молодой человек развернул свиток, то увидел лишь вереницу незнакомых рун, отдаленно напоминавших готские.
Это была как пощечина. Макс ощутил себя старухой из сказки про золотую рыбку, которая захотела всего и сразу, а в итоге осталась у разбитого корыта. Что ж, это ему урок. Никаким волшебством не заменить таланта.
— Знаешь, что там написано? — спросил он у своего отражения в зеркале. — "Закатай губу, приятель".
Макс решил больше не обращаться за советами к чудо-девайсу.
Но какая-то смутная тревога не покидала его. Время от времени он поглядывал на шкатулку, и что-то зловещее чудилось ему в ее искусной резьбе. Ощущение неотвратимой беды, невольным виновником которой стал он сам, навалилось на Макса.
Парень вновь взял записку. Ученый-лингвист, специалист по мертвым языкам, он мог бы расшифровать и эту надпись. Если бы не одна проблема — не было ключа. А что если…
Повинуясь какому-то внезапному порыву, Макс стал рыться по карманам, выдвигать ящики стола. Ему удалось найти восемь из одиннадцати предыдущих писем.
И все они теперь были испещрены теми же странными знаками.
Содержание этих свитков на русском языке молодой человек помнил наизусть.
— Вот он, мой Розеттский камень, — пробормотал Макс, раскладывая бумажки на столе. — Сальвадором Дали мне никогда не стать, пожну хотя бы лавры Шампольона.
***
Мягкое перламутровое сияние разлилось над крышами Консилии. А когда оно исчезло, превратившись в искрящийся вихрь, неподвижный воздух широких улиц всколыхнул теплый летний ветерок. Пали засовы с городских ворот, и за ними открылся вид на цветущую диким разнотравьем долину, где когда-то, тысячу лет назад, были ухоженные поля и дороги, ведущие к Консилии.
Все это Игентруда и Хлоальд увидели с вершины башни. Случилось невероятное. Какое-то могучее чародейство, доступное лишь легендарным властителям древности, помогло Балину прочесть и исполнить последний совет. Девушка обняла кузена:
— Правь мудро, братец.
Вихрь все приближался. Хлоальд крепко обхватил сестру за талию, не желая отпускать, но она отстранилась, забоявшись, что стихия случайно захватит и мальчика.
— Прощай, солнечный свет! — воскликнула Игентруда. — Прощай, любимый город! Живи счастливо!
И она шагнула в этот искрящийся вихрь, ожидая очнуться в подземной пещере…
Она стояла на высоком балконе, и над ее головой закатное солнце терялось в перистых облаках. Внизу расстилался город, такой огромный, что по сравнению с ним царственная Консилия казалась обычным селом. А напротив… молодой рыцарь, высокий, статный и абсолютно безбородый. Правильностью черт, благородством осанки он больше всего походил на эльфа. Но такой теплоты и живости во взгляде не встретишь ни у кого, кроме людей.
— Б-балин?
Молодой человек широко улыбнулся и, наконец, тоже обрел дар речи:
— Ага. Это моя фамилия. А зовут Максим.