Моя реальность
— Институт изучения мозга, — сообщила навигационная система. — Виктор Сергеевич, ваше имя вычеркнуто из реестра работников Института. Оплата за стоянку взымается согласно стандартному тарифу.
Я проигнорировал запрос искусственного интеллекта и заглушил мотор.
— Не забудьте надеть защитную маску, — настоятельно попросила система. — Уровень загрязнения в этом районе на 7 пунктов выше допустимого.
Выходя из машины, я сознательно оставит там мобильный телефон и магнитную карту, которая могла бы без лишних формальностей пропустить меня в Институт: даже не являясь сотрудником, я остаюсь уважаемым ученым, а всем людям науки Комитет выдал личные идентификационные карты. Все данные на входе фиксируются, и, уверен, тут же передаются на личный компьютер директора, а мне совсем не хотелось бы нарушать покой работников своим появлением.
Пройдя все формальности на входе, и получив временный пропуск, я тут же направился в лечебное крыло. Возле лифта в исследовательском отделе меня окликнул знакомый хриплый голос.
— Витя! — и после короткой паузы, с иронией: — Профессор Соколов, не уделите мне минутку?
Я лишь вздохнул и еще раз нажал кнопку вызова лифта, как будто это могло ускорить его движение и спасти меня от неминуемой беседы.
Тем временем старый коллега догнал меня и с чувством похлопал по плечу.
— Витька! Сколько лет, сколько зим! Ты после ухода словно испарился: телефон не отвечает, с квартиры переехал, никакой связи! Я уже испугался: не помер ли, Господи прости! — мужчина хихикнул и сильнее сжал мое плечо. Когда я поднял взгляд, улыбка сползла с его лица и превратилась в извиняющуюся гримасу. — Ты уж прости, Вить, я ввел в систему распознавания на входе твои данные. Ну должен же ты был появиться здесь рано или поздно, а мы с тобой так и не поговорили по-людски после твоего отстранения.
"Обновили систему безопасности, чтобы поймать меня?" — невольно пронеслось в голове.
Подъехал лифт. Я поспешно вошел в него и громко произнес:
— Двадцать второй этаж, отделение А.
Серж Матвеевич Ружневский, директор Института и мой коллега по исследовательской и научной деятельности, молча проследовал за мной в кабину лифта, терпеливо ожидая ответа.
— Давайте не будем, профессор. Это уже в прошлом. Я больше не имею к Институту никакого отношения, — бесстрастно сказал я, и, после паузы, добавил. — Точнее к исследовательской работе Института.
— Ну зачем ты так, Вить? Твоя работа послужила началом для ряда грандиозных открытий в сфере лечения людей с СЗМ, — Серж Матвеевич выдержал паузу и с гордостью в голосе добавил: — Последний эксперимент подтвердил, что аппарат работает. На прошлой неделе мы подключались к подсознанию пациента: доктор Ивасёва лично входила в резонанс с мозгом больного!
Меня будто ударило током. JT-42 (рабочее название СЗМ — синдром замены мира) — единственная болезнь на планете, лечение которой до сих пор остается невозможным из-за отсутствия необходимых данных. Большую часть жизни я посвятил ее исследованию, и, как оказалось, именно моя работа стала ключом к разгадке синдрома. Идея создания аппарата всецело принадлежала мне. И вознаграждение оказалось достойным: комитет с позором отстранил меня от дел 2 года назад.
— И ты говоришь мне это, зная, что комитет запретил мне доступ ко всей информации, которая связана с научной работой Института в сфере СЗМ?!
"Именно Ваш личный мотив, господин Соколов, привел к смерти пациентов с личными номерами 162, 085, 283! …Не хочу слышать! Вы, подчеркиваю, именно вы стали причиной… Даже ваши достижения не являются оправданием…"
— Вить, ты же сюда не как ученый приехал, а как родственник больного. Вот я тебе, как родственнику, и говорю: на прошлой неделе доктор Ивасёва вошла в резонанс с пациентом номер 854 Соколовым Евгением Сергеевичем.
* * *
Когда нам с братом было по пятнадцать лет, Жене поставили диагноз СЗМ. На тот период болезнь убила близко двух процентов населения мира, при этом почти четверть человечества находились в состоянии транса. Общество пережило самое страшное потрясение за последнее тысячелетие: необъяснимая болезнь забирала разум и жизни людей, а ученые не могли найти ни ее причину, ни способов лечения.
В тот день отец приехал с работы пораньше. И тут, во время ужина Женя воскликнул: "Смотрите, это же птица за окном! Настоящая птица!". Это стало моим самым страшным воспоминанием, самым страшным ночным кошмаром на протяжении многих лет. Птицы не могли находиться вне помещения: на открытом воздухе все живое погибало, воздух был слишком загрязненным для живых существ.
Отец вызвал врача утром. Больше дома Женя не появлялся.
* * *
— Вы осознаете, что произошло? Действие аппарата не только не принесло пользы пациенту, да еще и погубило врача! Конечно, даже негативные результаты сфере СЗМ являются ценными, но на данном этапе именно в лечении больных мы сделали шаг назад! Войдя в резонанс с мозгом пациента, доктор Ивасёва каким то образом перенесла на себя тот мир, в котором находятся больные СЗМ. Она вернулась в реальность, но эмоционально осталась там, не сумев справиться с увиденным. Она, если так можно выразиться, заразилась болезнью! — я обессиленно опустился на стул. То, что Серж Матвеевич представил как достижение, было на самом деле не победой. По крайней мере, для меня.
Неужели нет никакого способа вытянуть сотни тысяч людей из их — единственного для всех — вымышленного мира?!
— Витя, — профессор вздохнул. — Доктор Ивасёва была молода, возможно, даже слишком молода, но она была одной из самых надежных и перспективным специалистов отделения. Она как никто другой была уверена в успехе, потому я доверил эксперимент ей. Перед тем как доктор окончательно "ушла в себя", она успела описать то, что видела. Это очень важно, Витя. Ты можешь взглянуть на записи…
— Нет, — прервал профессора я, — записи стоит уничтожить, если не хотите, чтобы и остальные врачи заболели. Что же касается меня, то я хочу увидеть это своими глазами. Я не общался с братом 20 лет, а у него сегодня день рождения. Думаю, это будет неплохой подарок для нас обоих.
Серж Матвеевич не стал спорить.
Мне ввели анестезию, и я погрузился в сон.
* * *
Яркий желтый свет слепит глаза. Я падаю на землю, закрываю лицо руками, пытаюсь защититься от пронзительных лучей. Больно дышать, горло сводит судорогой. Меня окружает множество звуков, которых я никогда раньше не слышал. Тело сковывает страх.
— Молодой человек, что с вами?! — взволнованный голос звучит совсем рядом, я чувствую прикосновение. — Детка, позови кого-то на помощь! Быстрее!
— Выключите свет, прошу вас, — отчаянно шепчу я, все еще закрывая голову руками, — Свет…
Кто-то пытается помочь мне сесть, но ничего не получается. Я не знаю, сколько их, но они издают странные звуки. Чувствую влажное прикосновение к руке, как будто кто-то лижет меня. Какая гадость! Отмахиваюсь, тем самым оставляю лицо открытым. И тут я открываю глаза.
— Бакс, фу, я сказала! Отойди.
Возле меня — женщина. У нее седые волосы и обеспокоенный взгляд. Она держит за ошейник огромное черное существо, которое заинтересованно тянется ко мне. Я знаю, что оно зовется "собака": когда мы с братом были совсем маленькие, родители водили нас в зоопарк — единственное место, где можно было увидеть животных.
Отчаянно тру глаза руками: такое не может произойти со мной, этого просто не может быть! Я отползаю в сторону, пытаюсь подняться, оступаюсь и падаю. Падаю, на мягкую зеленую траву.
Я дышу. Без маски.
— Вот он, вот он! Мальчику плохо! — звонкий детский крик.
— Мы гуляли, а тут он. Я подумала, может быть, сознание потерял, но нет… Странный такой: говорит, свет выключите. Как будто бы солнце выключить можно! — старческий напуганный голос.
— Вы не переживайте, все с ним будет хорошо, — уверенный мужской голос совсем рядом. — Эх, Витька, сколько лет прошло, а ты совсем не изменился, — это уже обращаясь ко мне. — Добро пожаловать в Город.
* * *
Опишите свой самый яркий сон. В мое время не многим людям все еще снятся сны, но вдруг вам посчастливилось быть одним из них? Что вы видите в объятьях Морфея? Нет-нет, я не как ученый интересуюсь, а как обычный человек. Просто, знаете, мне всегда казалось, что мои сны особенные. Я видел что-то настолько прекрасное, что не хотел просыпаться.
Огромный светящийся шар на фоне пронзительно голубого неба. Зеленая земля, кусты, деревья; цветы всех оттенков красного и желтого. Глаза слезятся: мне никогда не приходилось видеть такую богатую палитру красок! Я завороженно смотрю на это чудо, не в силах произнести и слова.
Дышать полной грудью — раньше я мог лишь мечтать о подобном! У воздуха свой пьянящий вкус, свой неповторимый запах. Или это цветы? Я дышу так жадно, что кружится голова.
Где-то неподалеку лает собака, Бакс должно быть. Интересно, как много здесь животных? Они вот так просто гуляют по улицам вместе с людьми?..
— Мне сложно представить, что ты чувствуешь сейчас. Я очень плохо помню мир, в котором ты живешь.
— Это мир, в котором когда-то жил и ты, — произнес я тихим голосом, и повернулся.
Было сложно узнать в стоящем рядом мужчине брата, ведь когда мы виделись в последний раз, нам было по пятнадцать лет. Точнее, не совсем так: когда я видел его здоровым; за эти двадцать лет я лишь несколько раз навещал его в Институте — было слишком тяжело.
Будучи ребенком, меня очень интересовало, будем ли мы с Женей так же похожи, когда вырастем — и сейчас я получил ответ на свой вопрос. Мы были настолько разными, что незнакомому человеку вряд ли удалось бы узнать в нас братьев. Видимо, счастливые люди стареют медленнее, а себя я счастливым никогда не считал.
— Пошли в дом, нам есть о чем поговорить.
…А вот глаза остались все такими же — улыбающимися.
* * *
Первое, что я увидел переступив порог — буйство красок на залитой солнцем лесной поляне.
— Это же мамины картины! — пораженно воскликнул я. — Не видел их с тех пор, как мамы не стало. Они всегда казались такими странными, что глядя на них, становилось не по себе.
— А сейчас они тоже кажутся тебе странными?
Я молчал. От воспоминаний о маме защемило внутри: она пошла прогуляться на улицу без маски — вышла и не вернулась. Ее первая художественная выставка произошла лишь через три года...
— Нет, — решительно ответил я, переведя взгляд на брата. — Она рисовала Город, просто тогда никто из людей еще не видел его.
…"Смотрите, это же птица за окном! Настоящая птица!"
Женя улыбнулся. Он сейчас выглядел таким молодым, я не дал бы ему тридцать пять.
— Я должен показать тебе еще кое-что.
Мы поднялись на второй этаж по деревянным ступенькам. Одна из комнат была незапертой.
— Эта комната ждет тебя уже много лет, Вить. Ты мог бы жить здесь, — Женя сел на кровать, взял книгу с прикроватной тумбочки. Брат первый раз за время нашей встречи показался мне уставшим. — Мама рисовала мир, который породила ее фантазия, а ты назвал этот мир Городом и написал о нем рассказ. Ты описал все до мельчайших деталей: этот дом, алею с кипарисами, яблочный сад, озеро на окраине… Ты писал, не отрываясь от клавиатуры, с таким сумасшедшим восторгом, с такой страстью!..
— Постой, о чем ты вообще?! Я никогда не писал рассказов! — было трудно скрыть раздражение в голосе. — Ты должно быть что-то путаешь!
— Нет, это правда. Когда мы были детьми, ты написал рассказ, но никому не хотел его показывать. По правде говоря, я прочитал его, когда тебя не было дома, — брат улыбнулся уголками губ.
На несколько минут повисла тишина, нарушаемая только тиканьем часов. "Здесь тоже идет время, все как в настоящем мире" — пронеслось в голове.
— Каждый попадает в Город тогда, когда начинает верить в него. Посмотри на свои руки, Вить. Ты выглядишь как пятнадцатилетний мальчик, и это для тебя настолько естественно, что ты даже не заметил этого. Ты придумал Город, нет, ты поверил в него, когда тебе было пятнадцать лет. Картины мамы пробудили в тебе желание сделать их картинами твоего Города. Иллюстрациями, — брат жестом пригласил меня сесть рядом, я принял приглашение. Он помолчал немного и продолжил: — Трагедия, которая случилась с мамой, настолько сильно потрясла нас, что мы не смогли справиться с ней: ты заблокировал в памяти свои воспоминания о маме и своем Городе, а я ушел в твой Город.
— Так это все я? Все началось с меня? — голос звучал на удивления ровно.
— Для меня все началось с твоего рассказа, но когда я пришел в Город, я не был здесь первым. Город жил своей жизнью, тысячи людей жили счастливо тут уже долгое время. Но я был первым и единственным кто читал твою книгу, Вить.
Я долго молчал, мне надо было обдумать все. Если сознание одного человека может создать что-то настолько прекрасное как Город, то есть ли вообще пределы способностей человека? Если какая-то идея поселилась в твоей голове, ее уже невозможно искоренить.
— Так просто забыть о Городе… Знаешь, я ведь всю жизнь занимался исследованием СЗМ, хотел вылечить всех, вернуть в реальный мир. Неужели все было зря?
— Не мне судить, что правильно, а что нет. Я считаю, что каждый человек должен выбирать сам.
Нахмурившись, я поднял глаза на брата.
— Ты не хочешь вернуться в реальный мир, — сухо произнес я.
Для раздумий Жене хватило десяти секунд.
— Теперь здесь мой дом. Это — моя реальность, — брат перевел взгляд на книгу, которую держал в руках. — Я что ты будешь делать дальше?
* * *
— Какой бы ужасной не была реальность, я не поменяю ее на прекрасную иллюзию.
Слишком шумно и неуютно. Голова раскалывается.
— Что он сказал?! Вы зафиксировали?
— Виктор Сергеевич?..
— Витя, ты меня слышишь?
Отмахиваюсь от стоящих надо мной врачей, пытаюсь сесть. Серж Матвеевич бледный как стена; остальные замерли: смотрят на меня, словно на прокаженного.
— Все в порядке, — просто отвечаю я. — Кажется, в наших исследованиях больше нет необходимости.
— Вить, но почему? — пораженно начинает профессор, но я его перебиваю:
— Серж, все намного проще, чем мы могли себе представить. Ты помнишь, когда картины Елены Соколовой были выставлены впервые? А когда заболел первый человек?