Бромо
— Знаешь, Эмиль, я тебе помогу... поедем вместе.
Вот с этого предложения Маркуса, которое я, к стыду своему, ожидал услышать, и началось наше далёкое путешествие в Индонезию, к подножию овеянного легендами вулкана Бромо.
И как только я посмел всё это допустить? Было ли у меня право совершать подобное? Да и можно ли безнаказанно устраивать такие игры со временем? Конечно, нет. Но я это сделал, и верил в успех.
Хотя, пожалуй, вся эта история берёт начало лет на пять раньше, когда по всему миру разнёсся слух об одном чудесном месте, исполняющим желания. Странного вида вулкан, находящийся на востоке острова Ява, в котловине древнего вулкана Тенгер, якобы мог вернуть любого человека в прошлое, позволив тем самым переиграть жизнь заново.
Вся проблема была в том, что за исполнение желания вулкан требовал дань. Нужна была жертва. Человеческая жертва.
У нас же с Маркусом всё было просто и ясно. Он, измученный вечной депрессией, не хотел жить, я — отчаянно желал вернуть свою любовь, безвозвратно упущенную в этом злосчастном прошлом. Маркус знал мою историю, я был в курсе его душевных мучений. Дальше так жить было нельзя.
Распродав всё имущество, мы отправились в путь. В последнюю дорогу в этой неудавшейся жизни.
В Цеморо Лаванг мы прибыли за полночь. В кромешной тьме, подсвечивая фонариками, не стали пробираться далеко и остановились в первых попавшихся на глаза обветшалых домиках, расположенных на самом краю города. Позади остались изнурительный перелёт до Джакарты, автобусная поездка в Сурабаю и сотни километров пыльных дорог на случайных попутках.
Раньше это была обычная высокогорная деревушка, где ветхие одноэтажные строения сдавались местными по завышенным ценам многочисленным туристам. До города Цеморо Лаванг начал разрастаться лишь четыре года назад, когда поток приезжих достиг своего максимума. Всем хотелось увидеть диковинный вулкан, обладавший сверхъестественной силой. Местные особо не распространялись о ходивших вокруг мифах, но и, по понятным причинам, не опровергали ходившие слухи. Доказательств чудесам Бромо не было. Да и откуда им было взяться, ведь ты или преступник, доведший до самоубийства человека, либо взаправду совершил прыжок во времени, оставив мир без единственного свидетеля чуда. Со временем страсти поутихли, а когда вулкан начал проявлять активность, экскурсии в данный район и вовсе прекратились. Эксперты прогнозировали сильнейшее извержение, вследствие чего, ближайшие населённые пункты подверглись срочной эвакуации.
Я проспал до полудня, а затем ещё около часа провалялся под одеялом, в полудрёме вспоминая её образ, моей единственной Мари. На улице царила мёртвая тишина, лишь серый свет, нехотя пролазивший сквозь потёртые занавески, напоминал о том, что пора вставать и начинать свой последний день в этой проклятой жизни. Да, я верил в силу Бромо, верил, что всё получится. Только вера у меня и осталась, и я держался за неё изо всех сил.
Если вы в детстве мечтали прогуляться по облакам, то этот городок с радостью предоставит такую возможность. Смесь пепла, дыма и тумана образовывала непроглядную плотную субстанцию не позволявшую видеть дальше своего носа. Мелкая рябь густого смога окутывала обманчивой нежностью, утягивая за собой в иллюзорный мир то появляющихся, то исчезающих видений.
Маркуса в хижине не оказалось. Я прокашлялся, натянул шарф до глаз — при порывах ветра, несущего с собой клубы плотного чёрного дыма, дышать становилось просто невозможно — и зашагал по рыхлому слою вулканической пыли в самое сердце недавно отстроенного города.
Скелеты заброшенных зданий, словно миражи, всплывали из ниоткуда и снова прятались за серым покрывалом мглы. Я чувствовал это погибшее место, где время давно остановилось, а повсюду слышалось отчаяние забытых голосов. С неба, медленно кружась, падали хлопья пепла. Мне казалось, что в тот момент я ощущал себя свободным как никогда в жизни. Вдали от мирской суеты я плыл сквозь сплошное варево обволакивающей густой массы, наедине лишь с собой, со своими столь незначительными мыслями и с чувством полной безмятежности.
Я шёл по самой середине широкой дороги, разрезавшей Цеморо Лаванг на две половины. По левую руку располагались зияющие чёрными пустотами дверей и окон административные здания, по правую — бары, рестораны и кафе с каркасами будущих вывесок. За ними скромно прятались одинаковые двухэтажные коттеджи, полученные местными в обмен на старые хибарки. Пустовавшие строения, отсутствие деталей, не докрашенные стены, торчащая арматура, обломки строительных лесов. Под красивыми оболочками прятались забвение и смиренная безысходность. Этот город был создан обманывать ожидания.
— Эй, кто там? — раздался голос неподалёку.
Я пошёл навстречу нарушившим мой покой звукам, доносившимся с конца пронзающей город автомобильной дороги, и увидел дряхлого старика, одной рукой опиравшегося на трость, а другой поглаживающего длинную густую бороду.
— Присаживайся, незнакомец, — добродушно сказал он.
— Не думал, что здесь кто-то живёт, — сказал я, оглядываясь вокруг.
Это оказалась смотровая площадка. Крутой обрыв был огорожен металлическими перилами в метр высотой, пустовали никем не занятые скамейки, голые стойки баров покрылись серым песком, застыли, словно каменные, детские качели.
Из тумана плавно возникла фигура ещё одного человека. Это был Маркус, он стоял облокотившись о ржавую перегородку и смотрел вдаль, сквозь непроглядный туман, туда, где возвышался дымивший без остановки Бромо.
— Присаживайся, — сказал старик.
— Что вы здесь делаете?
— Присаживайся, гость, — сказал он, — я люблю приходить сюда, вспоминать свою жизнь.
Позади нас забренчала какая-то жестянка — этот звук напоминал колокольчик, на который обычно инстинктивно обращаешь внимание. Но я даже не обернулся. Здесь, в этом месте, где постоянным звуком являлся только ветер, всё остальное казалось слишком нереальным и не имеющим ни малейшей важности.
— Так значит, ты последняя жертва Бромо? — спросил старик у меня. — Какова же твоя история, гость?
Маркус молчал, а мне стало стыдно за себя, за те причины, побудившие меня к этому поступку. Но всё же, почему бы не рассказать ему, подумал я, какая, в принципе, теперь разница. Минут двадцать заняло изложение истории о нас с Маркусом, о моей Мари, о потерянных в прошлом возможностях, в настоящем времени недоступных.
Старик прокашлялся, помолчал немного, а потом сказал:
— Ты горюешь по прошлому и живёшь прошлым. Что ж, в таком случае, разумное решение. Желаю удачи. Дам бесплатный совет — иди ночью. Ветер поутихнет, дышать станет легче. Самое главное, не останавливайся, не мешкай, иди скорее, но распределяй дыхание. Это огромный риск, сейчас Бромо на взводе, вот-вот полыхнёт, поэтому дыма так много. У тебя мало времени.
— Мы знаем, — сказал Маркус.
— И ещё, — сказал старик. — Жизнь только и состоит, что из сплошной череды упущенных возможностей. Так всё устроено, если пропустил поворот, назад не поворотишь.
— Бромо вернёт меня назад, — сказал я.
— Да-да, конечно, сынок, ты верно говоришь, — он на миг отвлёкся и посмотрел в сторону, будто теряя нить разговора. — Пока я живу вместе с матерью, все говорят, что я некрасивый, а когда в доме становится темно, все почитают меня, как короля. Что это?
— Не знаю.
— А я забыл, совсем старый стал, мне простительно. Гром грянет — столб поднимается. Какой ответ?
— Может — вулкан, — неуверенно ответил я.
— Нет, точно нет. Что-то другое. Я забыл, раньше знал, в другой жизни, а теперь не помню. Старый стал. Умирать легко, пока не понимаешь, насколько многого ты ещё не знаешь. А, вот ещё одна. Все они братья, а глотка воды друг другу не дают.
— Э, не знаю.
— Да, горько всё это. Но что поделать, — печально промолвил старик.
Я смотрел на него с нескрываемым удивлением. Кто этот человек и что он здесь делал?
— Прежде чем вы уйдёте, — вдруг сказал старик, — скажи, гость, твоя Мари, она сейчас счастлива?
— Насколько я знаю — да, у неё семья, скоро будет ребёнок.
— Недалеко отсюда возвышается храм Прамбанан, построенный более тысячи лет тому назад. Множество статуй украшает храм. Эти статуи создал великан-волшебник, влюблённый в прекрасную принцессу по имени Лара. "Я выйду за тебя замуж, — сказала она, — если ты за одну ночь высечешь из камня тысячу статуй и закончишь всю работу до пения петухов". Вечером великан принялся за дело, и незадолго до рассвета у него уже было готово девятьсот девяносто девять статуй. Оставалось сделать только одну, и времени было вполне достаточно. Однако принцесса, не желавшая выполнять своего обещания, велела всем деревенским девушкам постучать пестиками о ступы. От шума петухи проснулись и начали петь...
— И чем закончилась эта история? — спросил я.
— Великан, разгневанный таким коварством, тотчас же превратил принцессу в статую — тысячную по счету.
— Не понимаю, к чему вы клоните. В нашей жизни нет ничего важнее любви. Жаль только, что это понимаешь слишком поздно.
— Да-да, разумеется, всякое случается, — пробормотал старик. — Мне тоже кое-чего жаль.
— Чего же?
— Нас… и других, многих.
— В каком смысле?
— Что ж, пора мне домой. В ту самую хижину, где ты, гость, провёл эту ночь.
— О, простите, я не знал.
— Ничего, ничего… — сказал старик, поднялся, опираясь на трость, и медленно поковылял по дороге.
Мы с Маркусом переглянулись и пошли обратно, но по другой дороге. Я инстинктивно свернул на узкую тропинку, увлекая за собой задумавшегося друга, и вскоре увидел голые деревья, холмики пепла на засохших кочанах капусты и выцветшие растения. Какая, должно быть, невероятная красота была здесь ранее, а теперь вся сочная зелень, синее небо, высоченные горы, холмики и тропинки… всё оказалось съедено и пережёвано в однородную серую кашицу.
— Думаешь он всерьёз всё это говорил? — спросил Маркус.
— Не бери в голову, — сказал я, — скорее всего эти загадки не имеют ответов, так же как и его слова и истории не имеют смысла.
— Может быть.
Тем не менее, говоря так о старике я сам себе не верил. В моей душе зародилась мучительная червоточина, разраставшаяся с каждой минутой, пошатнувшая все мои давние убеждения.
Мы бродили часа два, оттягивая неизбежное.
Тихонько, чтобы не потревожить уснувшего старика, я забрал свои вещи из его домика. Отдохнув немного в хижине Маркуса, мы собрали всё необходимое и, вопреки советам, отправились в свой последний путь ещё при свете дня. Предстояло преодолеть нелёгкий спуск на дно кальдеры, где и находились вулканы разной величины и активности. Пыхтевший Бромо со своей срезанной верхушкой и не интересовавший нас давно потухший Баток находились ближе всего к городу.
Неожиданно пошёл дождь.
— Проклятье, — сказал Маркус, — нужно вернуться и спасти его.
— Что? — не понял я.
— Он сказал, что жить ему осталось ровно до того момента когда взорвётся Бромо или раньше, если пойдёт дождь. Быстрее!
Я бежал вслед за Маркусом, тяжело дыша. Он спешил, указывая мне на крыши домов покрытых толстым слоем пепла.
— Достаточно небольшого дождя, чтобы пепел превратился в цемент, под тяжестью которого дом может сложиться, как картонная коробка...
Уже тогда я понял, что Маркус передумал.
Старик проснулся и сидел у окна, наблюдая как капли медленно стекают по грязному стеклу. Он молча кивнул нам, поднялся и снова лёг в постель. Маркус схватил какую-то замызганную лопату, я же не увидел ничего полезного и просто выбежал за ним. Домик был невысокий, и мы без труда взобрались на крышу. А затем, поочерёдно, скидывали пепел вниз. От физической работы дыхание учащалось и из-за нехватки кислорода у меня закружилась голова. Спрыгнув с крыши я едва успел стянуть шарф до того, как меня вырвало. После чего с трудом вполз в дом и мгновенно отключился.
Мы спасли смертника, чуть не угробив самих себя. Город умер, получив второй шанс. Бромо слишком многое просит. Глупые мечты о Мари, зачем ей такой как я. Маркус передумал.
Старик нас даже не поблагодарил, лежал себе молча, будто злился за то, что ему дали отсрочку.
Ночью ветер переменился, туман ушёл, воздух стал намного чище, а вдалеке немного виднелся шпиль вулкана Баток, рядом с ним и находилась цель нашей авантюры. Мы покидали безжизненный Цеморо Лаванг, впереди нас ожидали крутой спуск и переход по пустынной кальдере до беспрерывно курящего Бромо.
— Знаешь, Маркус, я не хочу возвращаться в прошлое. Не хочу ничего там менять... вообще ничего не хочу. Понимаешь меня?
Он молчал. Не давая ему опомниться, я добавил:
— Сделаем наоборот. Я буду жертвой. Ты вернёшься и всё исправишь. Всё у тебя будет хорошо. Только порви все связи со мной, уезжай куда-нибудь, где поспокойней, подальше от мирской суеты. Заведи семью, найди себе занятие по душе…
— Не знаю, Эмиль, может просто вернёмся домой…
— Нет! Послушай меня. Ты потерял столько лет своей жизни. Бесплодные мечты, разочарования, те самые упущенные возможности подавили тебя, ты никогда уже не станешь счастливым, не изменишься. Сейчас — поздно!
— Никогда не поздно начать с начала, Эмиль.
— Всё это абсурд. Твоя натура уже не подлежит какой бы то ни было коррекции, ты уже давно не ребёнок. Ты будешь жить обманывая себя, мучиться от неспособности радоваться простым вещам, и рано или поздно всё равно покончишь с собой! Я сам виноват в своих провалах, ты же лишь следствие неудачного воспитания и влияния близкого окружения.
Я схватил его за руку и потащил за собой. К рассвету мы добрались до Бромо, гудевшего пуще прежнего, и взобрались на склон по старой туристической тропинке. Из огромной котловины валил густой чёрный дым. Я был готов прыгнуть вниз, и уже представлял себе как кубарем качусь по покатому склону и съезжаю в бездну.
— Эмиль, я хочу сказать тебе одну вещь...
Я застыл на месте. Этот последний момент, перед концом всего, смутно всплывал из недр памяти.
— Насчёт местных загадок, — сказал Маркус, — я знаю ответы. Старик сказал, как только мы встретились.
Меня всего передёрнуло от одной догадки, медленно пронизывающей раздробленную вдруг память.
— Ответ на первую загадку — смола. На породившем её дереве она неприглядна. Но когда вечером зажигают смоляной факел, все им любуются. Эмиль, ты слышишь?
Я затрясся от ужаса и обессиленно повалился на колени. Я был уверен, что сейчас он скажет про "кошачий хвост".
— Гром грянет — столб поднимается? — тихим голосом, спросил я.
— В чём дело, Эмиль, тебе плохо? — забеспокоился он.
— Гром грянет — столб поднимается? — тихим голосом, повторил я.
— Это кошачий хвост. Под "громом" подразумевается треск раскалываемого кокосового ореха. Стоит кошке услышать этот звук, как она настороженно задирает хвост ("столб"), ожидая, что ей перепадет лакомый кусочек.
— Боже, Маркус… сейчас ты скажешь, что братья, не дающие друг другу воды — это кокосовые орехи, которые "по-братски" висят в одной грозди, а "водой", то есть соком, никогда не делятся.
— Откуда ты… — дрожащим голосом произнёс Маркус.
— Это всё уже было... я помню этот момент...
И всё стало ясно. Мы уже отматывали время и просто прошлись по кругу, снова пережили свои неудачи и вернулись в исходную точку.
Вулкан задрожал сильнее, и его дымящееся жерло стало выплёвывать небольшие красные сгустки лавы. Всё активнее с каждым уходящим мгновением.
Я стоял и смотрел в глаза Маркуса и ждал финала. Я видел, как слёзы смывают пепельную пыль с его щёк, образуя белые бороздки на чёрном от сажи лице. Эти тонкие линии под глазами, как образ вечного плача чужой души, зеркальной маской отражались в клубах едкого дыма. И вдруг я увидел самого себя. Обманываемого раз за разом призрака, питающего страданием ненасытный город вечной боли.
Но, Цеморо Лаванг не отпустил бы одну из своих жертв просто так, ничего бесплатно не бывает.
— Прости, Эмиль…
Образ Маркуса приобрёл зернистый оттенок, став одним целым с однотонной палитрой обманчивой реальности и растворился со следующим порывом ветра. Я остался один. И давно уже один. С той самой нашей гибели в кратере извергающегося вулкана, после осознания своей неудачной второй попытки.
На мгновение всё вокруг озарилось непроглядным светом. Ослеплённый яркой вспышкой я закрыл глаза и с горечью понял, как на самом деле всегда был одинок. А затем всё снова затряслось, буквально повсюду загрохотало так, что я пошатнулся и упал. Сил подняться уже не осталось, и я, задыхаясь, сумел лишь потереть глаза. Не знаю, сколько времени прошло, пока мне удалось восстановить зрение.
А открыв глаза, я увидел перед собой огромные яркие соты. Само пространство пронизывали бесчисленные вибрирующие светящиеся трещины, готовые рассыпаться миллионом брызг. Я смотрел на беснующийся мир, состоявшим из обычного толстого стекла. Ярко-оранжевый пепел свободно кружился вокруг, отражаясь в черных осколках хрупкого бытия.
До повторного визита на Бромо мы проделали стопроцентно идентичный первому путь, и готовились пойти на третий круг, если бы меня не посетило чувство дежа вю. Маркус просил прощения, наверное, за свой упущенный второй шанс, за то, что умудрился дважды прожить одинаково плохо. И всё же, отмотавшееся время вернуло обратно и меня! И я получил шанс, но снова всё провалил. И ещё раз, как по сценарию из фильма о ничтожнейшем из людей, потащил друга за собой в качестве жертвы. С другой стороны, Бромо нас обманул, он предоставил лишь иллюзию второго шанса, стерев из памяти все события будущего, и оставил нас такими же, какими мы были всегда. Впрочем, всё это было в другой жизни.
Теперь я в Цеморо Лаванг, примкнул там к себе подобным, взваливших на себя бремя самоубийства ради кого-то или оказавшихся агнцами не по собственной воле. Бромо убил этот город, но дал ему взамен множество потерянных душ. Они пытаются заслужить избавление, бродят бесцельно по пепельным улочкам, с надеждой заглядывают в пустые дома, ищут, в конце концов, выход из этого бесконечного круговорота обрывков воспоминаний последнего дня.
Но без самой маленькой надежды жить до не возможности трудно. И мне очень хочется верить в лучшее даже сейчас, хочется верить…
Соты завибрировали ещё сильнее. Вокруг моего призрачного сознания в бешеном танце закружился огненный вихрь очищающего дождя. И в этот момент Бромо вспыхнул яростным потоком лавы. И всё разлетелось на куски, вся жизнь, вся смерть, и боль, и радость.
— Знаешь, Эмиль, я тебе помогу... поедем вместе.
Вот с этого предложения Маркуса, которое я, к стыду своему, ожидал услышать, и началось наше далёкое путешествие в Индонезию, к подножию овеянного легендами вулкана Бромо.
И как только я посмел всё это допустить? Было ли у меня право совершать подобное? Да и можно ли безнаказанно устраивать такие игры со временем?..