Город 307 мечей

Барон фон Штирц был тучен как пивной бочонок и столь же неуклюж. Сражаться бедняга решил фламбергом. То ли посчитал, что лишь такое оружие достойно его персоны, то ли от страха тронулся умом. Двуручником он толком и замахнуться не успел. Боевой топор Хемеда поделил жирные телеса барона на две ровные, истекающие кровью и салом части, попутно разрубив и богато украшенные доспехи, и храпящего в ужасе коня.

Так из камня был извлечен триста тридцать второй клинок.

Здесь завсегдатаи заспорили с трактирщиком.

— Двести восемьдесят девятый, — прошамкал дед слева от Тиона. — Истинно говорю вам.

— Да брешете. Я торговал в тот день, когда располовинили трусливого барона, и считать умею. Триста второй, уж поверьте!

— Ослиная моча слаще щербета с твоего лотка. Товар гниль, и язык не лучше будет. А меч был двести семьдесят седьмой. Так скажу я, Орвик из Митаса!

Застучали пивные кружки, задребезжали столы.

— Послушай, почтенный трактирщик, — спросил Тион. — Когда мы шли сюда, случайные путники говорили о Городе трехсот семи мечей. В то же время главная площадь называется Площадью тысячи мечей. Ведь так?

— Истинно так, иноземец, — ответил трактирщик. — Место священное, а имя свое носит с поры, когда появились там девятьсот девяносто девять и один клинок. Спросишь, чем же один выделяется среди собратьев? Легенда гласит, что камень на площади хранит меч самого Арториуса, основателя города. Великий то был воитель и книгочей. Чтобы столь ценное оружие не угодило в руки нечестивца, Арториус завещал испытание для всякого, кто придет с земель Запада. Ибо однажды появится достойный: среди многих других мечей он выберет тот единственный, которым сможет победить ужасного Хемеда, исполина и палача, и станет нашим правителем.

Таверна встретила слова трактирщика одобрительным ревом.

— Однако, сейчас здесь управляют гискарцы, — усомнился Тион. — Они взяли власть после смерти Арториуса по праву завоевателя. Так я слышал.

— Что ты знаешь о гискарцах, иноземец, — ощерился коренастый крепыш из-за соседнего стола. Его длиннющие усы белели от пивной пены. — Они чтут наш обычай, зная, что иначе не удержать город.

— Их царь даже пообещал отдать свою дочь, красавицу Женер в жены тому, кто освободит из каменных оков клинок Великого. И свадебный хирм впридачу, как того требует закон Гискары.

— Что значит хирм? — полюбопытствовал Тион.

— За каждый год безбрачия невесты, у гискарцев положено даровать жениху три хайма золота и хайм драгоценных камней. Чтобы уравновесить для мужа увядшую со временем красоту жены, — пояснил трактирщик. — Сейчас хирм, наверное, опустошил бы половину царской сокровищницы. Да только Женер уже лет десять как упокоилась в склепе дворца. Ждала, ждала, бедняжка, да состарилась в девичестве.

— Вот как гискарцы жаждут породниться с наследником Арториуса.

— Не заслужили дурного слова.

— Верно!

Вновь по таверне прокатился гул одобрения.

После трактирщик вернул русло беседы к привычным историям о поединках на Площади тысячи мечей, и длилось это до глубокой ночи.

Он рассказывал, как бились и пали от смертоносного топора Хемеда братья Альф, Ильф и Ульф.

О том, как погиб странствующий рыцарь из Лиса сир Клейси.

Как полегла на священном месте сотня слуг и караванщиков купца Бельземула. Сам богатей до последнего отказывался сражаться, и его, завывающего и падающего ниц, палками выгнали на площадь, где он и сложил голову.

Заметив немой вопрос в глазах Тиона, трактирщик пояснил, что имущество павших по закону отходит казне.

— А в будущем наследнику Арториуса, царю из царей, — добавил он.

Когда торговцы поднялись в приготовленную для них комнату, худощавый Рофли, компаньон Тиона, не в силах сдержать себя разрыдался.

— Надо бежать отсюда, бежать скорей! — запричитал он. — Мы умрем! Зачем было соваться в это гиблое место, Тион, зачем?!

— Заткнись и успокойся, Рофли. А сунулись мы сюда не от хорошей жизни — ты это знаешь не хуже меня. Люди измождены переходом через пески, им нужен отдых. Лошади передохли, верблюды измочалены и едва перебирают копытами. Кроме того, нет ни провианта, ни воды. Караван бы погиб, не зайди он в город.

— И что? Погибнет здесь, и мы вместе с ним!

— Можешь зарезаться прямо сейчас, если невмоготу, — ответил Тион. — Конечно, гискарцы придумали занятный способ грабить караваны, да только на всякого ловкача может сыскаться тот, кто половчей.

Внизу, в трапезной зале затихали последние голоса.

— Вот что, Рофли. Отдыхай, а я спущусь, потолкую с этим хитрюгой трактирщиком. Он явно говорит меньше, чем знает, и больно охоч до золота. А ты спи, набирайся сил.

— Как уж тут спать, — заканючил Рофли, сидя на постели.

— Спи, мой друг, спи. Завтра нам уготована слава великая, — улыбнулся Тион. — Ну, или смерть.

На приеме, устроенным гискарским царем, он отчаянно зевал.

— Как вы можете? — негодовал Рофли. — Это неприлично.

— Какие уж тут приличия. Они ведь хотят нас убить, — отмахнулся Тион. — И потом, пока ты дрых, я занимался делом и вымотался. Золото, если умеешь им пользоваться, воистину творит чудеса.

Нынешнего правителя города звали Азат. По обычаю своего народа он облачился в шелковый халат, расшитый красной и золотой нитями. Кисти рук были тонкими, как копейное древко. Ногти длинные и острые, покрытые алым лаком. Волосы, темные и жесткие, как степная трава, стянуты на затылке в хвост. Поверх высокого лба венец из чистого серебра, инкрустированный рубином. Должно быть, единственное, что перешло от Арториуса. На лице царя выделялся нос, острый и изогнутый, словно ятаган.

Коршун это, и глаза его — глаза коршуна.

После приветственной речи гостям Азат не проронил ни слова, уделив светлейшее внимание подаваемым явствам и вину. С жертвой ни к чему вести разговоры. Жертва годна только на убой.

Поединок начался после полудня.

Площадь тысячи мечей была наводнена людьми. Они теснились, толкаясь локтями и переругиваясь. Иные взбирались на фиговые деревья и крыши окрестных домов. Отцы подсаживали детей себе на плечи. В толпе сновали воришки, крикливые торговцы нахваливали щербет и сладкую воду. Раскатисто бил колокол, и все новые и новые горожане стекались сюда, желая поспеть на зрелище.

Центральная часть площади похожа на огромный, брошенный оземь щит. Ровный прямоугольник, выложенный плитами, тщательно подогнанными друг к другу. Камень там, в самой середине. Он подобен мертвому зверю, дракону, которого повергли сотни героев минувшего. Рукояти их мечей реют на ветру словно стяги, их клинки вбирают жар полуденного солнца.

Так бы мог подумать Тион, не знай он, что имеет дело с обычным надувательством.

Собравшийся кругом народ держался на почтительном расстоянии от поля битвы. Меж тем стих колокол, и на дворцовом балконе появились Азат и его свита.

По мановению руки заговорил глашатай:

— По завещанию Арториуса Великого, по воле Шаана, владыки Гискарии. Тысяча мечей в камне, но лишь один из них, названный Эскалибрус, вернется в мир, чтобы сразить могучего Хемеда, сильнейшего из воинов. Человек, коему суждено исполнить волю богов и славных мужей прошлого, будет признан наследником Арториуса Великого и в знак сего признания получит титул правителя города и окрестных земель. Дабы скрепить родовой союз Арториуса и царей Гискарии, я, Шаан Первый, жалую обладателю Эскалибруса дочь свою Женер в супруги, вкупе со свадебным хирмом.

Не успела отзвучать торжественная речь, как на площадь вышел Хемед, поигрывая устрашающего вида боевым топором. Толпа заколыхалась, словно рощица в непогоду:

— Мясник!

— Демон!

— Бессмертный!

Хемед и правда могуч, да только едва ли бессмертен. Многие годы он убивал, окропляя каменные плиты кровью, но возраст трудно скрыть, если выходишь на бой по пояс обнаженным. Тело его было молодо, а лицо воин прятал под бронзовой маской льва.

"Кажется, ты далеко не первый Хемед в этой истории", — усмехнулся Тион.

Тут он понял, что Рофли толкает его локтем в бок.

— Чего еще?

— Он задал вопрос, — дрожащий палец компаньона ткнул в направлении балкона. — Спрашивает, кто из нас будет первым.

"Уже иду, достопочтимый Азат".

Шагая навстречу вероятной смерти, Тион старался сохранять трезвый рассудок. Все по плану, друг мой. Все по плану. Как и ожидалось, под ногами рассыпаны клинки разной степени увесисости. Наследие прошлых битв, которое даже не удосужились убрать отсюда. Наверное, для пущего устрашения.

У камня Тион остановился, примериваясь к мечам, высматривая тот единственный, что нужен. Почесал в затылке, словно пребывая в неком недоумении.

И обратился к Азату:

— Прости, о царь, но так я не выберу Эскалибрус.

— Сдаешься, чужеземец? — изогнул бровь тот. — Что ж, Хемед избавит тебя от мук выбора.

— Отчего же сдаюсь. Ни в коем разе, мудрый царь. Однако, в камне не все мечи. Эскалибрус один из тысячи, посему и выбирать его я согласен только из тысячи.

Подкупленные Тионом люди загомонили в толпе.

— И правда!

— Дело говорит!

— Тысячу!

Азат нахмурился и подозвал к себе советников.

Ожидая высочайшего решения, Тион вспоминал опасения Рофли, которого он посвятил в задуманное.

— Что если царь не согласится? Тогда мы погибли.

— Согласится. Тысяча мечей в камне лучше трехсот семи ровно на шестьсот девяносто три мошны, которые можно будет забрать у мертвецов. Уверен, Азат отлично считает.

— А вдруг он отправит для помощи Хемеду слуг или стражников? Что если палачу не придется возиться с клинками, помещая их назад, в камень?

— Ошибаешься, друг мой. Вся соль в том, что на время поединка арена предназначена лишь двоим. Трактирщик сказывал, что как-то оруженосец пытался придти на помощь рыцарю, когда того ранил Хемед. Так юношу истыкали стрелами, едва он ступил за запретную черту. Нет, гискарцы не станут рушить созданные ими же законы, ведь здешний люд впитал как материнское молоко идею о святости всего того, что связано с камнем. Взбунтуется город-то...

Азат заглотил наживку.

— Хемед! Делай, как угодно чужеземцу!

Убийца нехотя отложил топор и принялся собирать по площади разбросанные мечи. И вот здесь его поджидала неприятность.

Мелкий щебень и густой известковый раствор — этого достаточно, чтобы за одну ночь избавить камень от всех зияющих в его теле пустот. Несложное поручение в миг обернулось сущим кошмаром. Рыча и изрыгая проклятия, Хемед исполнял волю царя, затрачивая уйму сил и времени. Пот градом бежал по мускулистой груди, волосы побелели от крошенной извести.

Толпа вела счет:

— Триста девять!

— Триста тринадцать!

— Триста пятьдесят один!

Путь к семиста мечам уложился в шесть часов. Дышал Хемед тяжело, не утратив, впрочем, резкости и проворства в движениях .

Восьмая сотня стоила ему вывихнутой руки и надрыва в спине. Меж тем в город пришла ночь, и на площади запылали факелы.

Следующая сотня оказалась растянута на добрых пять часов. Бедолага ковылял, используя очередной клинок как костыль.

Никто не спешил расходиться, ожидая развязку.

Она наступила с рассветом.

— Тысяча! — выдохнула толпа.

— Тысяча..., — прохрипел Хемед, упав перед камнем на колени.

Его руки алели от многочисленных порезов, тело сотрясалось в судорогах. Едва ли он смог бы даже поднять топор, не говоря уже о поединке.

— Верно, тысяча.

Кривая сабля одним ударом обезглавила палача.

После чего Тион повернулся к горожанам и, отсалютовав окровавленным оружием, закричал:

— Эскалибрус!

Небывалая тишина.

Ее разбил один робкий голос, к нему добавился второй, третий, десятый, и вот уже над Площадью тысячи мечей громыхало:

— Эскалибрус! Эскалибрус! Арториус!

— Господи, ну вы и богохульник!

— Разве она не милашка? — рассмеялся Тион. — Моя драгоценная супруга.

Он заботливо стряхнул с черепа жены налипшие розовые лепестки, которые жители разбрасывали перед процессией, провожая ее из города.

— И потом, Рофли, если вам неприятна моя нареченная Женер, предлагаю любоваться повозками с золотом и драгоценностями, что принесли нам в дар ее гискарские родичи.

Караван отдалился от Города Без Мечей на расстоянии трех полетов стрелы, но крики продолжали достигать ушей компаньонов.

— Слава Эскалибрусу!

— Слава Арториусу!

Рофли с любопытством посмотрел на Тиона.

— Почему вы не согласились остаться и править?

— Ха-ха-ха! Да вы шутник, мой друг. Я что, так похож на самоубийцу? Гискарцы обид не прощают, — он провел пальцем по бахроме свадебного платья мертвой царевны. — Особенно, если оскорбление нанесено их крови.

— Что же им мешает...

— Ничего. Думаю, Азат отправит за нами отряд. Не сейчас, позже. Когда народ чуть успокоится.

К вечеру они достигли леса. Здесь Тион повелел распрячь мулов, оставив на дороге одну тяжело груженную повозку.

Повозку, внутри которой покоился камень с тысячью мечей.

— Ты верно уже догадался, Рофли, что гискарцы нынче спят и видят, как бы выпустить нам кишки. А в этом лесу, как поведал мне давешний болтливый трактирщик, обитаются изгои, которых степные царьки вышвырнули из города. Люди, истово ненавидящие Азата и всю его свору. Их животы пусты, но умы преисполнены злобы и жажды отмщения.

Думаю, тысяча добрых клинков им точно пригодится.