Полевой цветок

Каин всегда жил с бабушкой, во всяком случае, сколько себя помнил. Отец его погиб в карьере, а мать пропала. Заурядная история — слишком много городских детей росло сиротами. Бабушка хорошая, добрая, только немногословная, как, впрочем, и остальные старики. Спросишь о чём-нибудь таком, «запредельном» — не ответит, или сильнее запутает. А вопросов у Каина много, тачка и ещё одно маленькое ведёрко:

— Как выглядел папа?

— Что там — за пустыней?

— Куда уезжают люди?

Ответ один, мол, не твоего ума это, мальчик, дело. Хоть и говорит по-разному: нет там ничего, лучше воды накачай, в огороде жуков собери, дырки заделай. Нельзя отвлекаться! А Каин способный, работа в руках спорится. Хороший помощник в бакалейной лавке. Товар всегда выложен правильно и добротен.

Как-то мальчик нашёл на чердаке старую книгу с рисунками. Уже никто не помнил, как она сюда попала. Железные истуканы кромсали друг друга ножами. Зачем?

— Может быть, здесь я найду ответы, — пробормотал Каин.

Бабушку пришлось долго уговаривать, чтобы она научила читать. Наобещал, что работать станет усердней, на игры не отвлечётся. Но вопросов только прибавилось.

— Выучила себе на голову, — скажет потом бабушка.

«История курфюрстов Священной Римской империи» — одна из немногих целых книг в городе. Остальные рваные или с одними только картинками, комиксы, рекламки несуществующих товаров, на мёртвых языках… В «Истории» совсем не объяснялось, кто такие курфюрсты и где они живут. Каин специально облазил весь город, ходил с ребятами на окраину. Нет здесь никаких курфюрстов! Пустыня есть, пакеты на сетках, шакалы. С того момента в сердце Каина поселилась тоска. По чему-то особому, запредельному, о чём нельзя спрашивать старших.

Он дружит с Аланом, городским вожаком, пусть тот и старше на несколько лет. Алан высокого роста с квадратной челюстью и шевелюрой густых каштановых волос. У друга зачёсанные назад волосы, высоко вздымающиеся, как иглы у дикобраза, большого и очень сильного. Алана все боятся, кроме Каторжанина, слесаря. Старики прочат ему карьеру старателя, но Алан не любит жаркое солнце, вонь и чёрную пыль. Пару раз друг ходил в дальние рейды и возвращался с добычей, но никакой радости не было в его больших, глубоко посаженных глазах.

— Этот пруд слишком мелок для меня, — частенько поговаривает Алан.

А ещё дружит с Леной — гибкой девицей со светло-русыми волосами. Обычно волосы её серые от пыли, тусклые; скреплялись неряшливой выцветшей повязкой. Но однажды Каин натолкнулся на девушку сразу же после душа. Лена была разгорячена тёплой водой. Каина поразила розовая, пышущая здоровьем кожа. Волосы Лены — влажные, тяжёлые, прямые — облегали плечи. Она оказалась натуральной блондинкой! Каин не мог вымолвить ни слова. Лена как полевой цветочек. Цветочек невзрачен и обыден на первый взгляд, но внезапно проходит дождь, и он как-то по-особому расцветает. И в нужное время на нужном месте станет самым прекрасным в мире.

— Полевой цветочек, — пробормотал Каин.

С того дня они неразлучны, ровно настолько, чтобы оставаться друзьями и не переходить за грань, не нарушать особое хрупкое таинство. Но проходят дни, и Каин чувствует, что сильнее увязает, и уже не может относиться к Лене легко и непринуждённо. Как к полевому цветочку. Муки ревности раздирают изнутри. Каин чаще молчит, чтобы никто не знал, что у него на душе, но от этого только горше.

Обычно Каин в свободное от работы время с приятелями. Они шатаются по городу, дразнят ручного шакала Каторжанина, подглядывают за купающейся Мартой, ходят за ограду. Сетка сплошь забита обрывками кульков. Стелется пустыня. Со стороны города она видится необоримой. Красную, растрескавшуюся землю покрывает мусор и жухлая трава. На жёлтых стеблях раскачиваются пакеты, кажется, что сейчас весна и это одуванчики кланяются солнцу пушистыми головками.

Из пустыни ещё никто не возвращался. Никто, кроме Каторжанина. Старатели не ходят дальше карьеров. Но всё равно люди уезжают. Каждую осень, когда из пустыни на карьеры прилетают грачи, в городе останавливается автобус, всегда в одно и то же время, ровно на один час. Большой, ржавый, с выбитыми стёклами, пустой. Автобус ездит сам по себе, без водителя.

— Однажды я уеду из города, — обещает Алан, другие тоже. И Лена. А Каин нет, ведь ему надо думать о бабушке и бакалейной лавке, а ещё о любимой и единственной книге и вообще, он не любит неопределённостей. А за оградой таится неопределённость, и никто не мог её хоть как-то обозначить. Никто, кроме Каторжанина, но попробуй-ка его ещё спроси. Там их никто не ждёт и будет очень тяжело. Каин-то понимал, а они нет.

А время шло. Каин перерос бабушку и из худенького мальчика превратился в молодого мужчину. Таинственный автобус стал чем-то большим, чем просто автобус. Единственным путём на свободу.

Алан лёгок на подъём, как и другие ребята. Лена тоже, монотонность городской жизни её раздражает. В тот день она звала за собой — молча, улыбаясь. Каин знал, скажи «останься со мной» и Лена останется. Как на ладони видел. Но Каин видел и другое: Лена никогда здесь не станет счастлива. Спрячет мечту и это сожжёт её изнутри.

— Нельзя вмешиваться в чужую судьбу. Каждый сам должен сделать выбор.

Не вмешиваться, постараться забыть, что она не чужая. Смотреть вслед автобусу, чувствовать выступившие злые, горькие слёзы. Недоброе солнце иссушит слезы, и он высохнет вместе с ними.

— Я никогда не стану прежним.

В лавке много работы. Старатели приносят товар, Каин принимает, торгуется, перебирает. Ещё есть огород, ветряки, колодцы, ветхий дом. Вскоре Каин забывает, что кроме лавки есть другая жизнь. Иногда он ещё читал про германских курфюрстов, но это уже не приносило былой радости.

— Нет там ничего, — говорит Марта. — Ветер свищет в бесконечной пустыне. Поэтому никто и не возвращается. Город — это и есть весь мир.

Каину больно, чувствует Марта права. Нет больше ни Леночки, ни Алана, ни других ребят. И всё равно, в глубине души он понимал, что больше жалеет себя. О, бедное, истерзанное одиночеством, страхом и ревностью сердце! И тогда Каин вспоминает иссохшие слёзы:

— Они просто дураки! Шакалы давно обглодали их кости.

Чужой человек говорит его голосом, а он, настоящий, прячется. Но со временем этот чужой человек вытеснит прежнего, и от былого Каина останется только интерес к германским владыкам. Новый мужчина стыдится наивной влюблённости, любопытства, странных вопросов.

Бури натаскивают мусор из карьеров. Дома защищены сетчатыми заборами. Часть собранного мусора пользовали в хозяйстве: пакеты сшивали, из макулатуры и тряпок варили бумагу. Женщины трудятся на огородах, Каин тоже, потому что бабушка не справлялась. Часть еды, самой вкусной и необычной, из дальних карьеров приносили старатели. Каин ходит с ними пару раз, там пыльно, жарко и кругом горы мусора. Иногда карьеры загораются, и в город тянется вонючий, чёрный дым. В мусоре попадается еда: макароны, крупы, конфеты, консервы. Старатели гребут без разбора, оптом перепродают в бакалею и возвращаются в лагерь пить, пока не закончится что. Никто из городских не знает, откуда в карьерах берётся едва, а старатели помалкивают.

— Духи ветра кормят, — говорит Марта.

Из оставшихся она самая болтливая. Марте одиноко, да ещё и почти старуха, лет тридцать, не меньше. У Марты морщинки под глазами и кривой, сдвоенный зуб. Говорят, раньше много пила и пока дрыхла пьяная, её ребёночек задохнулся во сне. Больше у почти старухи не было детей, сколько ни пыталась. Поэтому она такая грустная. И ведьма! Говорят, что Марта разговаривает с ветряками. Ветряки будто поведали, что она скоро вынесет ребёнка.

Каин работает в лавке на первом этаже, живёт на втором. Жизнь проходит в узком коридоре от спальни до туалета во дворе. Бакалейщику не нравится работа, но он привык и уже не представляет ничего другого. У Каина нет друзей, вот только Марта зачем-то стала захаживать. Однажды, когда они остаются вдвоём, ведьма внезапно начинает гладить его плечи и трогать. Каин вырывается, сбегает через раскрытое окно.

— Марта всегда добивалась, чего хотела, — посмеивается Каторжанин.

Осенью хуже всего. Птицы возвращаются из пустыни. Сердце бьётся с удвоенной силой, и Каин подолгу замирает во дворе. Взгляд его устремляется за золотистую линию горизонта, на луну, если есть. Незаметно для себя Каин влюбляется в ночное небо. Когда луна становится большой и блестит огромной жемчужиной, все его чувства растворяются в сиянии, и хочется выть от счастья.

Однажды бабушка как обычно ложится спать. У кровати два стакана: для зубов и с водой. Ложится спать и утром не просыпается. Каин стоит над ней и не может выдавить ни слезинки.

— Уеду!

Простые и скучные похороны. Бабушку кладут на стол, старухи омывают тело. Хоронят в сшитом из лоскутов мешке. Поминают.

В назначенный день автобус не приходит. На следующий год тоже.

— Я словно узник в самой тёмной и страшной темнице, куда имперские князья бросали своих злейших врагов, — восклицает Каин. Но на этот раз он не собирается сдаваться.

Каторжанин знает, как пересечь пустыню. Говорят, в молодости он был очень красив: черноволосый, с блестящими тёмными глазами и точными, правильными чертами лица. Сильный, храбрый как Арес. К сожалению, и характером под стать. Прекрасный нос Каторжанина ломали как минимум дважды, черты огрубели, от кактусовой водки лицо приобрело красный оттенок. Теперь он просто уродливый старик, хотя и сохранивший безграничное обаяние, распространяющееся с первым же сказанным словом. Говорит он низким, бархатным голосом, неторопливо и всегда по делу. Живёт один, на краю, держал плешивого койота. Говорят, подобрал в пустыне в изгнании за убийство. Уходил юношей, вернулся уродливым пожилым мужчиной, загорелым до медного оттенка, с ручным зверем. Характер переменил, хоть пить и не бросил, но теперь редко, по значащим только для него одного датам.

Сначала Каин боится слесаря, но всё равно находит способ подружиться. Подкармливает дряхлого койота остатками еды из бакалеи. Признаётся, что ищет помощи.

— Веришь ли, — замечает Каторжанин — Я не люблю пустыню. И не люблю город. Но когда возвращаешься, видишь огни, а они, поверь, видятся далеко-далеко, в груди растекается тепло. И то же самое здесь, вспоминая пустыню. Ностальгия! Пустыня не дом, конечно, но зато в ней я свободен. Можно надевать брюки шиворот-навыворот, и никто даже слова не скажет.

Однажды койот умирает. Находит тёмный угол в подвале и затихает.

— Вот и пришло время, — бормочет Каторжанин. В глазах блестят слезинки. Вздох. — Выйдем вечером. Днём по пустыне не ходят.

Каин бежит домой, запирает лавку, отдаёт ключ Марте, больше некому. Собирает рюкзак, качает воду, цепляет чехол с ножом к поясу.

Выходят. Пустыня встречает воем шакалов. В безбрежном ночном океане мерцают звёзды. Растущий полумесяц освещает путь. Ветер-бродяга шелестит мусорными мешками.

— Мёртвая земля, — бормочет Каин. — Жуткое, гнилое место.

Каторжанин трясёт головой:

— Шакалы — это добрый знак, значит, в пустыне есть жизнь.

Останавливаются под утро, растягивают тент. Проводник копает неглубокие ямки, накрывает полиэтиленом, подкладывает чашечки.

— Утром будет вода. Нашу зря не тратим, потом только хуже станет.

Пока роется в земле, находит нескольких жирных белых личинок, делится:

— Ешь! Мерзость, конечно, но не смертельно.

Днём отсиживаются в тени, дремлют, пьют собранную воду мелкими глотками. Каторжанин отлучается на полчаса, возвращается с обезглавленной змеёй. Мусора хватает на растопку костра.

— Чувствуешь свободу? — спрашивает Каторжанин, слизывая жир с пальцев. — Никто над тобой не довлеет, и ты ни над кем. Вот что значит это слово.

Каин отмалчивается, думает о Лене, увидит ли её снова? Ведь из пустыни ещё никто не возвращался. А если за горизонтом ничего нет?

— Знаешь, — роняет Каторжанин. — А ты ведь мог быть моим сыном. Иногда отцовство определяют по последнему.

— Какой была моя мать? — сухо спрашивает Каин. Он не знал и поэтому никогда любил эту женщину.

— Весёлой. Мы все тогда были весёлые. И город был совсем другим. Это сейчас в нём одни старики и дети. Раньше жизнь била ключом. Но нас было слишком много, и мы слишком шумели. Мы бы потопили лодку, понимаешь? А потом она решила уйти. Меня не было в городе, я бы не позволил ей так умереть.

Каторжанин со вздохом массирует затёкшие ноги.

— Твой отец уехал со всеми на автобусе, она осталась, на последнем сроке. Как родила, сразу вдогонку. Недалеко, конечно…. Не знаю, как ты выжил, скажи спасибо бабушке и козьему молоку... Да, какими же мы были глупыми!

Идут ночью, следующей тоже. Каторжанин учит читать звёзды, искать воду в корешках и стеблях, находить жуков и личинок, красться мимо шакалов и добивать одиночек.

Видят асфальтовую реку. Чёрная матовая поверхность блестит на солнце. На берегу автобус, заваленный набок. В салоне сухая земля, пыль.

— Вот куда он подевался, — бурчит Каин.

Потом, когда вода остаётся только в одной фляжке, показываются огни. Исполинские лампы: жёлтые, зелёные, белые цветы, стократ сильнее всех звёзд на небе.

— Город! — сухо поясняет Каторжанин. — Здесь теперь твои друзья.

Из пустыни город видится исполинским, в десятки тысяч раз больше родного. Каин ещё не знает, что это только «предместья», окраина.

— Мы расстанемся, — говорит Каторжанин. Обнимает до хруста. — Отвык я от шума, не могу на свету спать. А ты теперь другой, надоест — сам найдёшь дорогу.

— Куда ты пойдешь?

Каторжанин смеётся.

— Я поищу самое тёмное место.

Расстаются. Остаток ночи и половина дня уходит на дорогу. Играет музыка, фортепьяно. В городе много людей и автобусов, но они словно не замечают Каина, не слышат. Пешеходы с глазами «вовнутрь». Музыки тоже не слышат.

— Вы знаете Лену? Где живёт Алан?

Горожане словно живут в маленьких мирах, где они были сами себе курфюрсты, императоры, рыцари и крестьяне. Сотни, тысячи, может, миллионы маленьких мирков и только Каин один, без ничего. Никто из них не собирался впускать в свой мир чужака, пусть и временно, на пару минут. Большинство из них, наверное, с плохим зрением, раз носят очки на пол-лица или линзы. Кто не носил, тыкался носом в тёмные матовые экраны.

Хочется есть, но в городе не водятся личинки. Решает идти на сладкий запах сдобы, оказывается у забегаловки. Круглые столики, зонтики, окошко. Из окошка торчит голова усталого продавца. Лицо кажется смутно знакомым.

— Алан? — спрашивает Каин. Неужели этот хмурый, бледный дядька и есть бывший вожак?

— Каин! — Продавец выходит из забегаловки. — А я ведь работаю, здесь очень трудно устроиться. У нас же, понимаешь, документов никаких, образования тоже. Женился! Угол снимаю, дочка есть, второй ребёнок на подходе. Кручусь! Жить трудно, но на бутерброд хватает.

— Ты знаешь, где найти Лену? Я должен о многом ей рассказать.

— Лену? — задумывается Алан. — Лена теперь далеко. Сейчас её не найти, вечером ищи, я напишу адрес.

Тянет бумажку с цифрами.

— Покажи любому, и тебе скажут — верно идёшь или нет. Большинство, конечно, всю жизнь по навигатору. Тут, брат, всё не так как у нас. Система-с! Голоден? Ну, за счёт заведения. Это-то можно. Ты не серчай, но в долг не дам, семья-с. Переночевать тоже не проси, Лили будет против. Места нет, спим вместе с ребёнком.

— А что такое этот ваш город? — спрашивает Каин.

— Город? — задумывается Алан. — Город — это такое место, где видишь настоящее солнце только на мониторе. Но другого такого всё равно нет. Эх, брат, и как мы только жили раньше? На огромной свалке…

Каин отдыхает в тени на ступеньках. На него никто не обращает внимания. Люди уважают чужую свободу отдыхать на ступеньках. Снится Каторжанин.

Сидят на деревянном крылечке, Каин пьёт чёрный несладкий чай, а тот курит свои вонючие папиросы.

— Город — это там, где тебе тепло, — объясняет Каторжанин.

— А где тебе бывает тепло? — спрашивает Каин и… просыпается.

Вечером идёт за Леной, встречает на улице. Лена стоит на обочине асфальтовой реки. У неё короткое облегающее платье, голые ноги и плечи. Под коленом желтеет синяк.

— Лена? — слова высыхают на языке. Он расстроен и счастлив одновременно.

— Можно без имён? — огрызается она. — Здесь меня знают как Марго.

Лене стыдно, неловко перед ним. Только перед ним, остальные понимают. Горожане уважают чужую свободу жить, как хочется и как получается. Но Каин другой, из чуждого, позабытого как поздний сон, мира. Неловко — и она почти его ненавидит.

Каин смотрит на Лену расширенными глазами. Ему стыдно, что он прошёл такой длинный путь и растерял все нужные слова.

— У Каторжника умерла собака, — зачем-то сообщает. — А так дела идут хорошо.

Плевать на собаку. Глаза Лены устремлены к дороге, будто ищут, ждут. Внезапно, Каин понимает, что она уже не его полевой цветочек. Лена теперь орхидея, умеренно дорогая, яркая и глубоко фальшивая.

— Здорово! — буркает девушка.

— А ты бы хотела вернуться… — начинает Каин и осекается от визга тормозов. Открывается задняя дверца и Лена скрывается в чреве чёрной машины.

Каин, оцепенев, стоит на обочине, смотрит. Поворачивается, шагает прочь. Кругом толпы, но он одинок, сильнее, чем в пустыне. Там хотя бы были звёзды. А здесь нет звёзд. В городе один фальшивый свет.

«Эти люди живут избыточно, — думает он. — Жгут впустую лампы, слишком много едят. Понимаю, почему Каторжанин ушёл. Ненавижу это место!»

Каин возвращается домой, ловит змей, одиноких шакалов, жрёт жуков и гусениц. От жёстких корней распухает живот, но он всё равно идёт. Солнце, жар, жажда больше ничего не значит.

Ночью достигает города, где ничего не изменилось. В небе насмехается жёлтая, болезненная луна, вся в оспинках. Забирает ключ от лавки, через какое-то время возвращает обратно. Спустя год у Марты появляется долгожданный ребёнок.

— А ведь она тоже цветочек, — понимает Каин. — Только засушенный до срока. Будто кто-то сорвал, заложил за листы книги и забыл. Забыл на годы. И Марта была, наверное, очень хорошей девушкой. Или была бы, если бы не сложилось всё так, как сложилось.

Привыкает к Марте, к её мягким, волнующим грудям. И не скажешь, что почти старуха. Иногда она бывает красивой и почему-то любит его. Каин не любит Марту. Ему безразлична семья, безразлична её любовь, но он чувствует долг.

Она невероятно глупа, хоть и ведьма. Глупостью такого же рода, как и у тех — с больными глазами. Она тоже живёт в маленьком мирке, пусть её мирок и размером в Город-у-Свалки.

— Что для тебя город? — спрашивает Каин.

— Вселенная! Больше ничего не существует. Слушай, выкинь ты уже этих курфюрстов дранных, потом всю ночь после них ворочаешься!

Соседи называют Каина идеальным отцом. Бакалейщик возится с подрастающим мальчиком, покорно слушает крики, укачивает, хотя не раз, и не два в мыслях душит его подушкой и относит шакалам.

Каин поздно ложится, перед сном смотрит на звёзды, иногда подвывает. Манит простор.

— Я не заберу тебя просто так, — говорит пустыня. — Сначала ты должен отдать своего первенца.

Каин жалеет ребёнка, пусть даже ему и наплевать на него. Он должен и будет выглядеть как примерный отец. Больше некуда деваться. От скуки и одиночества Каин обращает внимание на подрастающих детей. Они ещё не знают, что впереди будет выбор. «Что ж, — думает Каин. — По крайней мере, я научу вас не бояться пустыни». Возится с ребятнёй. Бывает, отпускает глубокомысленные замечания, вроде:

— Свобода — это право надевать колготки задом наперёд.

Травит байки про сгинувшего Каторжанина, большей частью выдуманные.

Иногда ему снится юная Лена. В такие моменты он бывает счастлив.

— Полевой цветочек, — бормочет во сне Каин.

Примечания:

1. Священная Римская империя — конфедерация германских княжеств, формально подчиняющаяся императору.

2. Курфюрст — имперский князь, имеющий право избирать императора. Обычно курфюрстов было семь, по числу наиболее могущественных земель.

3. Арес — древнегреческий бог войны, он же Марс, любовник Афродиты.