Володя
— Саня! Саня! Я полетел! Слышишь? Помоги, Саня!
Володя беспомощно распластался на полу. В голове гудело, тело полностью онемело и не двигалось. Ещё несколько секунд назад он спокойно сидел на стуле и произносил какую-то пафосную фразу полную глубочайшего смысла, как вдруг его плавная и мелодичная речь споткнулась и полетела протяжным словом в глубину беспамятства, потонув в темном провале забытья. Словно кто-то свыше, некто трансцендентный, внезапно ворвался в плавно текущую беседу и властным движением воли оборвал логическую нить монолога…
Но кто? Кто оборвал эту чудную, тянущуюся нить?
— Грибы, Саня! Это всё Грибы! — кричал, брызгая слюной, Володя.
Дела были плохи. Володя лежал на полу без движения в пустой квартире и понимал остатками разума, что грибы ещё только берут его в оборот.
— Саня! Да что ты там бормочешь под нос? Ну, помоги же мне подняться, ну вяленый ты карась!
Володя попытался подняться самостоятельно, пыхтел и кряхтел, но ничего из этого путного не выходило — он похлопал вяло по полу рукой, да нелепо дернул пару раз ногами. На него накатил приступ дурноты, голова раскалывалась, а грибы, казалось, попросились наружу. И только в этот момент до сознания Володи медленно, словно на цыпочках, дошла мысль, что кушать галлюциногенные грибы за час до нового года — не самая лучшая идея.
Что двигало им? Почему он не встретил этот волшебный праздник в компании друзей и родных, почему остался один в этой грязной прокуренной квартирке? Уже год прошел с тех пор, как от него ушла жена…
— Ох, Саня, не напоминай, ей-богу, мне и так дурно! Ты не представляешь… А стены тут всегда фиолетовые были?
…А ещё одиночество, что наступало на безвольное тело волнами в периоды малодушия и апатии, когда Володя был наиболее уязвим и беспомощен. Иногда эти волны лизали ему пятки, а порою уносили с собой и забирали в глубины морские, где не было ничего и никого, только вечная безнадежность и бездвижность бытия. Именно это одиночество заставляло его искать ответы, даже там, где никто не задаёт вопросов. Одиночество подстегивало его в поисках правды, и он, вскормленный печалью и горем, культивировал в себе силу воли. В нём росло чувство, что он, такой маленький и никчёмный человечек, всё же способен открыть и познать, притронуться к тайнам мироздания, и взглянуть хоть одним глазком на этот всепроникающий и волшебный свет божественного огня. И для этого ему понадобились грибы…
— Саня, ну и плющет же тебя! Аж страшно!
Новый год тем временем стремительно наступал. Телевизор на кухне плевался красками и звуками, выблёвывал образы и разрозненные мелодии, и от этой какофонии голова раздувалась, набухала и стремилась воздушным шариком куда-то в сторону открытого окна, за которым — изливающиеся светом фонари, пьяные люди, призраки прошлого, засыпанные снегом автомобили — экспонаты ночных улиц и заснеженных дворов. На экране замелькали жирные свиные морды, они хрюкали и хохотали, смеялись над Володей, тыкали в него толстыми колбасками пальцев и ехидно поздравляли с удачно проведённым праздником. В какой-то момент Володе показалось, что один из хряков от смеха выпал из экрана, и, немного растерявшись, рванулся что было сил в угол, где спрятался за батарею. А стрелка тем временем подходила к двенадцати — вот она, неумолимая быстротечность времени…
— Нету времени, Саня, поверь мне, нету, — горько улыбаясь, говорил Володя. — Все мы только и делаем, что измеряем время движением, а оно — маска для спящего разума. Силки, в которые мы сами ловим себя. Наш ум подобен Христу, и мы, не щадя, распинаем его на кресте между прошлым и будущим, принимаем как истину воображаемые им страдания, мыслями улетая в далёкие дали, забывая о простой и важной вещи — жизнь возможна только здесь и сейчас. А здесь и сейчас — никаких страданий нет. Ну, не считая того, что я лежу на полу под грибами и не могу пошевелиться… Саня! Ты достал! Подними меня!
А за окном падал, медленно вальсируя, прекрасный предновогодний снег. Во дворе бегали дети, кричали, громко смеялись и взрывали петарды. За стеной, в соседней квартире играла музыка, какой-то мужик пел с кавказским акцентом караоке, а после кульминационного припева выкрикивал торжественно: "Ха-ха!"
— Опять дурак этот старый, достал уже, он и когда один дома остается всегда эту песню поёт. И это его финальное "Ха-ха!" — я не выдержу. Повешусь. Хотя нет, пусть лучше меня вырвет и я подавлюсь собственной…
Песня закончилось. Раздались крики "Ура!" и аплодисменты. Противный женский голос сообщил в микрофон, что пора к столу, что салаты уже готовы, и самое время открывать праздничное шампанское.
— Терпеть не могу эту бытовуху, — прокомментировал Володя. — Вот ты говоришь, жена ушла… А может это я сам её бросил, и потому бросил, что моя трепетная душа, с детства мечтающая о чистоте и свете возвышенного, не выдержала столкновения с чугунной задницей действительности. А я, между прочим, художник, творец! А она пилила меня постоянно… Сука. Кран ей, видите ли, капает. Да пошла ты…
Взрыв смеха за стеной.
— …со своим краном.
Телевизор торжественно замолчал. На экране проявился образ президента.
— Дорогие россияне! — начал президент. — Этот год был очень тяжёлым для нас… Особенно тяжелым этот год был для Володи. В январе его бросила жена, и он начал спиваться, пытаясь хоть как-то сместить свою точку сборки и познать иллюзорность сущего. Вскоре все друзья отвернули от него свои образа, и ушли в мир 24, где и до сих пор беззаботно коротают время в своих удобных и уютных камерах. Кто-то ушел навсегда в мир 96 и стал пищей для лунного Орла. Но Володя не сломился, он начал свою собственную партизанскую войну против Иалдабаофа. Он показал на своём примере, что один человек, без посторонней помощи, вполне способен совершить революцию в собственной голове! Дорогие друзья! Прошедший год был совсем не простой, мы боролись, как могли, расширяли сознание с помощью пранаямы и психоделиков, и каждый из нас мечтал достигнуть Великой Объективности, познать суть вещей, увидеть хоть одним глазком Душу мира. Дорогие друзья! Новый год уже совсем близко. Пора загадывать желания. Пусть же наша общая воля творит Вселенную! Помните: любовь есть закон! Любовь, подчинённая воле! Ом мани падме хум!
Зазвенели куранты, но Володя уже не слышал их, он словно вышел ненадолго из комнаты покурить, и вдруг очутился где-то далеко-далеко, за тысячу световых лет отсюда. Старая бабушкина квартира, и пыль, танцующая в лучах утреннего света. Утро его жизни. Рассвет жизни. Начало. Точка отсчёта. Космическая сингулярность. Был ли он, или это только душа не рожденная, парящая в эфире, выбирала новое тело для будущего воплощения? Но почему? Почему именно это тело? Эта страна? Это время? Или всё происходящее — сон во сне? Чужой сон в голове бабочки, что считает себя мудрецом, что считает себя бабочкой в голове грядущего ещё младенца… Бабочка — душа трепещущая, хрупкая, рожденная из хаоса форм. Слышишь ли ты, слышишь ли ты пение небесных ангелов, что трубят в свои серебряные трубы, возвещая приход нового эона? Время, разделенное на отрезки — мгновения вечности. Бой курантов. Да.
Даже сломанные часы дважды в сутки показывают точное время.
Володя молчал. По его щекам текли слёзы счастья. Воспоминания нахлынули на него теплой и приятной волной. Они согревали его замерзшую от одиночества душу, предлагали приют от бури будничных проблем, давали шанс понять и простить всех старых и новых знакомых, и, в первую очередь, самого себя.
Куранты гремели, нарастая, гипнотизировали, убаюкивали, но при этом было что-то напряжённое и давящее в их тягучем монотонном движении — неумолимость, непреклонность, бездушность машины. Куранты были самим временем, воплощенной эманацией нестареющего Хроноса, звоном его механических костей.
А когда Володя снова стал самим собою, он ощутил в своём сердце какое-то движение, словно там поселилась маленькая и ещё не окрепшая любовь. Он видел внутренним оком, как божественное прощение снизошло на него из мира трансцендентного, и почувствовал радость жизни, счастье быть. И вдруг Володя понял, что все эти люди, пьяные и орущие песни свои, глупые и жестокие, добрые и светлые, милые и невинные — суть одно целое. И он неотличим от них, ибо все мы есмь искры одного костра, все есмь частички общего бога, все мы есмь всё и ничто, альфа и омега, абсолют и абсолют!
— Всех! Всех прощаю! — кричал Володя. — Отныне и вовеки: любовь — истинная сущность вещей!
Бесконечные нити света пронзили его космическое тело насквозь, одаривая с каждым пульсирующим ударом новым, ни на что не похожим опытом нуминозного. Любовь росла в его сердце, распускалась мириадами фиолетовых цветов, взрывалась красочными фейерверками…
— Ну тебя и плющит, Саня! Это трындец! — продираясь через пустынную сухость во рту сообщил я самому себе.
Кажется, начинало отпускать. Слава богу!
Я встал и оглянулся по сторонам. В квартире, кроме меня, никого не было. На полу виднелась лужица блевотины. Я невольно поморщился. Надо же было так…
Ну что? С Новым годом, что ли?
Сколько времени прошло с тех пор как я….
А куда делся Володя?
Как это, куда? Я ведь сам всё видел.
Володя вернулся домой.