Пианино

Таня шла по улице и горько плакала. Злой ветер кусал мокрые щеки, но девочка не обращала на него внимания. Улица, по которой она шла, была пустой, темной и немного жутковатой. Но плакала девочка не от страха и не от холода — Тане было обидно. Ведь мама всю эту волшебную, праздничную ночь и почти весь завтрашний день проведет на дежурстве. А еще обиднее то, что мама запретила себя провожать. Таня стояла, смотрела ей вслед, пока та не скрылась за поворотом.

"Неужели в этот Новый год я буду одна дома…, — думал девочка.

— Дома… — сказала она вслух и разрыдалась горше прежнего.

— Милый, а почему ты один гуляешь?

Вопрос прозвучал так неожиданно, что Таня сначала даже не поняла, что обращаются к ней. Она остановилась, обернулась и увидела высокую женщину в перекошенной черной шубке и в очках — тоже перекошенных. Стекла в очках были совсем белыми от инея.

"А-а, вот почему она назвала меня "милый", — подумала девочка, — ей просто плохо видно".

— Я провожала маму… ой, а у вас пуговицы неправильно застегнуты…

Женщина как-то неуверенно потрогала одну пуговицу, потом другую, словно проверяя, на месте ли они. Но ничего менять не стала.

— А где твоя мама?

— Она пошла на работу, а я провожала ее, а она сказала, чтоб я шла домой, а сама пошла и даже не обернулась…

Выдав всю историю, Таня шмыгнула носом.

— Ну, ну, не реви. Я вот тоже — плачу-плачу — и у меня очки на морозе замерзают. Но ты-то — мальчик. Стыдно… Так ты что? Заблудился? Ну ничего-ничего. Многие тут блуждают…

Последние слова она сказала не очень внятно, и Таня их не совсем поняла, но на всякий случай покивала.

— Да… то есть нет…я…

— Я тебя провожу. А они там… пусть сами… без меня… посмотрим, как они без меня… А я тебя провожу. Мы найдем твой домик, малыш.

Покачнувшись, женщина подошла к Тане и взяла ее за руку.

— Нет, тетя, не туда. Вон туда, — показала девочка.

Женщина послушно развернулась и слегка нетвердой походкой двинулась вслед за Таней.

Минут через пять они уже стояли перед домиком, в котором Таня жила с мамой.

— Ну вот ты и дома, — удовлетворенно сказал женщина. — Иди, играй, деточка. Встречай Новый год. Иди к своей мамочке. Ой, когда вы маленькие, такие миленькие. Мама вам нужна. А вырастаете, так и не нужна…уже нет для вас матери, одни друзья на уме… ах…, — женщина всхлипнула и высморкалась в рукавичку.

— Но ведь мама на работе!

— Ну тогда к папочке.

— А папа… он… — Таня запнулась, не зная, что сказать.

— Ну, в общем, иди, малыш. А тетя замерзла. Тетя домой хочет.

Таня потопталась на месте, а потом угрюмо сказала:

— У меня ключа нет.

— Как это? А где он?

— Я, кажется, его внутри забыла. А дверь захлопнулась…

— А как же мама? У нее есть ключ?

— Ну да. Только она уже уехала. Я ее до остановки хотела проводить, а она мне не разрешила… Я же вам уже рассказывала.

Женщина погладила Таню по воротнику.

— Ну не плачь. Все вы, мальчики, такие растяпы… вечно что-нибудь выкидываете этакое. Не то что девочки. Вот девочка никогда бы не забыла.

Таня заныла громче, уже готовясь разреветься по-настоящему.

— А вот… вот мы дяденьку попросим… это, наверное, ваш сосед.

Таня замолчала и растерянно посмотрела по сторонам — из-за угла дома выглядывал какой-то мужчина — низенький, бородатенький и совершенно Тане незнакомый.

— Молодой человек! Да-да, вы! Вы не могли бы помочь?

Таня подумала, что женщина совсем плохо видит — дяденька был скорее старым человеком, чем молодым.

— Чего вам? — мужчина осторожно приблизился.

— Тут ребенок. Ключи потерял. Вы не можете его как-нибудь домой вернуть?

Мужчина сдвинул шапку на лоб, почесал затылок.

— Ну… вообще-то можно. У них, вон — форточка открыта.

— Ой, да! А вы мне поможете туда влезть?

Мужчина подхватил Таню подмышки, крякнул и взгромоздил на плечо.

— Ну? Достаешь? — задыхаясь, выговорил он.

— Еще чуть-чуть вверх…

Ну вот Таня и дома. Она спрыгнула с кухонного стола и бросилась к двери. Выскочила наружу. Женщина уже вышла за калитку.

— Ну куда же вы?

Женщина обернулась.

— Что?

— Ну, может, зайдете. Я вас чаем напою. Новый год же.

— Нет, деточка. Я домой. Меня сын заждался. И друзья его скоро соберутся. Никак не могу сосчитать их всех — не то одиннадцать, не то двенадцать.

— А мне можно? Чаю бы.

Мужчина сидел на корточках под окном и курил.

— Да-да, пригласи дяденьку, — сказала женщина, осторожно ступая по обледенелой дороге. — Это ничего, что он такой потрепанный. У меня вот, сынок — тоже непутевый с виду. Все у него не как у людей. Только-только день рождения его справили, а через неделю он опять собирается отмечать. Ну что ты будешь делать — дети!

— Ну ладно… — неуверенно протянула Таня. — Спасибо вам! А...

Она растерянно огляделась. Женщина только что шла мимо забора; потом шагнула в освещенный фонарем участок на дороге и... исчезла.

Послышалось деликатное покашливание. Мужичок поднялся и подпирал теперь стену дома.

— Ну ладно, — повторила Таня, — заходите в гости.

— Спасибочки! А у меня ведь тоже есть дочка. На тебя похожа.

Дома было тепло, однако мужчина не стал снимать фуфайку. Таня заметила, какая она грязная и рваная, но не стала ничего говорить. Она поставила чайник на плиту, достала из шкафа чашки и блюдца, проверила, есть ли сахар в сахарнице.

А мужчина тем временем бродил по кухне, заглядывал в единственную комнату, рассматривал все.

— У меня тоже есть дом, — говорил он, похлопывая по стенке, — и печка большая. А что ж елки-то не поставили? Новый год же?

— Ну, мама не успела, а…

— А папа где ваш?

— Папа…он военный…

— Военный? Ну-ну. А лет тебе сколько?

— Восемь.

— Слушай, какое совпадение! Моей дочурке тоже восемь исполнилось. Она у меня молодчина! На пианино играет. А ты случайно не играешь?

— Ну да, играю.

— Правда? В музыкальную школу ходишь?

— Нет. Оно у меня тут. Ну там, — девочка мотнула головой в сторону комнаты. — Не помню где.

— Как же… а… — мужчина растерянно почесал бороду и замолк.

— Давайте пить чай.

Чай пили с малиновым вареньем и баранками. Таня мельком поглядывала на гостя. Смотрела, как он пьет чай из блюдца, смешно сёрбая, щуря светлые глаза и шевеля рыжеватыми бровями.

— А что вы подарили своей дочери на Новый год?

— Я… — мужчина замер с блюдцем в руке, — я это… конфеты и п-платье, точнее, я не подарил еще, если честно. Подарю. Еще же не самый Новый год. А ты, то есть тебе, мама что подарила? Или еще не отдала подарок?

— Мы с мамой на той неделе в райцентр ездили, и она купила мне новую шапку. И краски. Вот все подарки. А в прошлом году… — девочка закатила глаза и покачала головой.

— А что — в прошлом году?

— Ну так, пианино же.

Таня слезла с табурета, прошла в комнату. Открыла ключиком дверцу шкафа и вытащила белую коробку. Принесла ее на кухню и осторожно поставила на стол. Затаив дыхание, потянула вверх крышку.

— Вот.

На поддоне коробки стояло пианино. Белое. Совсем как настоящее — с черными и белыми клавишами.

— Слушайте!

Таня стукнула по клавише — помещение заполнил чистый и звонкий звук.

— Мне его папа прислал.

Гость неожиданно засобирался.

— Пойду я, Танюша. Мне ж домой надо. Дочь вот тоже — подарки ждет.

Таня вышла с ним на порог.

— Стойте! — неожиданно воскликнула она и вернулась в дом. Через секунду выскочила с белой коробкой, прижимая ее к груди.

— Ну что ты, Таня! Я не могу!

— Берите, кому говорю! Вы ведь ничего не купили своей дочке, я же знаю. А я им наигралась. Оно мне ведь надоело уже. Берите-берите!

Таня вернулась на теплую кухню, взглянула в зеркальце, висящее над умывальником.

— Глаза у меня тоже голубые. И волосы с рыжинкой. Да. А брови… это в маму. Ведь это он мне пианино прислал! А мама все Дед Морозом голову морочит. Ну ничего-ничего, папочка. Придешь как миленький с этим пианино завтра. Я же видела, как ты смутился. Хм, дочка у него! Да ведь это он про меня…

***

К ночи потеплело. Ветер стих, сыпал легкий снежок, припорашивая округу. Степка-домушник по прозвищу Рыжий прошагал по улице до ближайшего фонаря и неожиданно остановился, обхватил фонарный столб, сполз по нему на снег. Коробка беззвучно улеглась рядом. Степка открыл коробку, ткнул заскорузлым пальцем в клавишу. Тихий звон поднялся к серебристо-темному небу. И в ответ на этот звук что-то горячее поднялось у Степки откуда-то изнутри, в глазах защипало нестерпимо.

— Ух, гад! Жизнь пустил под откос. Тридцать шесть лет… Все профукал! Ведь мог быть дом, жена, дети! Ничего нет. Все впустую! А ведь она ангел! Это что? Она же решила, что я ее… отец. Что же… Как же я завтра ее матери в глаза посмотрю… А мама у нее ничего, симпатичная. Извини, Танюша, не удержался, прихватил.

Степка достал из-за пазухи маленькую черно-белую фотографию.

А звон все не стихал, казалось, он лился с неба, и снежинки танцевали, словно пары под музыку старого вальса.