Солнечный поросенок

— Сонни, Сонни! Ко мне! — Лу даже руками замахала, привлекая внимание поросенка, а тот уже мчался к ней со всех ног. Во рту он аккуратно держал маленький гуттаперчевый мячик; хитрые подслеповатые глазки его смотрели куда-то вниз и в сторону, и оттого казалось, что поросенок улыбается — лукаво и немного застенчиво.

Вот он, радостно сопя, подбежал к девочке, сделал пару кругов, забавно извиваясь и подрагивая всем своим длинным, поджарым телом, а затем ткнулся мокрым пятачком ей в щиколотку. Девочка присела на корточки и погладила его по теплой спинке, поросшей редкими золотистыми щетинками.

— Ну дай, дай, — Лу отобрала у поросенка мячик. Поправив подол платьишка, она уселась на мягкую густую травку, ее приятель тут же пристроился рядом, положив голову ей на колени.

— Сонни, мой, Сонни, — тихо говорила девочка, поглаживая поросенка по голове, а тот, зажмурившись, блаженно повизгивал.

Ясный, до краев наполненный солнечным светом день, еще только начинался. По безупречно голубому небу бежала цепочка пушистых облачков. Соблазнительно поблескивала полоска речки внизу, но идти купаться было рано — вода утром прохладная. На пригорке уже припекало, и девочку стало клонить в сон. Она рассеянно почесывала Сонни за ушком, тот дремал и тихонько поскуливал во сне.

Легкий ветерок вздохнул и дунул девочке прямо в лицо, принеся прохладу с реки. Одно облако наехало белоснежным боком на солнце и пригасило сияние утра. Ветер усилился, стал резче, холоднее. Лу зябко поежилась и попыталась натянуть старое куцее пальтишко на голову — но из-за этого легкой добычей для морозного воздуха стали ноги. Девочка поджала их и открыла глаза. Темно.

Где она? Как сюда попала? И где мама? Ах, какой прекрасный сон ей приснился. Как жаль, что это только сон. Девочка едва не расплакалась от обиды.

— Ах, Сонни, бедный Сонни, — прошептала она, поглаживая мешочек, который держала на коленях. В мешочке нащупывались какие-то твердые предметы.

— Свечи. Мама наказала мне продать свечи…

Лу все вспомнила. Как же не хотелось ей возвращаться в этот равнодушный, скованный морозом мир из своего теплого летнего сна. Но где-то — на другом конце города ее ждала больная мама.

Да, она вспомнила.

Мама на последние монетки купила воска и самых дешевых красок. И вчера они целый день лепили свечи. Налепили самых разных — и обычных, которые можно поставить в стакан, и фигурных — в форме пирамидок и полушарий, а одну Лу сделала в виде поросенка — получился ну чистый Сонни! С такой же лукавой мордашкой. Только тельце ему Лу вылепила поупитаннее. Когда Лу лепила поросёнка, то не сдержалась и заплакала — вспомнила, как он визжал, когда грубые руки хозяина схватили его и потащили за кухню. Но все равно — прошлое лето было самым прекрасным в жизни Лу. Мама нашла работу за городом — на ферме. И Лу, когда не помогала маме, оказывалась единственной владелицей прекрасного огромного мира, где было место всему: реке и холмам, корове Гуде и поросенку Сонни, курицам, ветру, деревьям, солнцу. А осенью хозяин отправил их обратно в город — он больше не нуждался в их помощи. И Лу с мамой вернулись в свою темную и сырую комнатушку в полуподвале старого дома.

Сегодня утром мама не смогла встать — у нее был сильный жар. И Лу пошла одна в город — продавать свечи. Ей было семь лет, но город она знала хорошо. Точнее думала, что знала.

Почему-то никто не хотел покупать их свечи, все куда-то спешили и не обращали на Лу внимания. Лу решила пойти в центр, ведь там больше людей, и денег у них там тоже больше. Она долго шла, сначала по знакомым улицам, потом — по незнакомым, и наконец поняла, что заблудилась. Когда полицейский — толстый и важный, с пышными усами и блестящей кокардой на теплой синей шапке, объяснил ей, как добраться до центра — уже смеркалось.

Она брела по промерзшим проспектам, шагала через продуваемые всеми ветрами площади и уже не смотрела на ледяные фигуры, таинственно поблескивающие в свете газовых фонарей. Равнодушно проходила мимо мраморных фасадов старинных зданий. Лу не обращала внимания даже на серебряные шары, золотые шишки и разноцветные гирлянды на высоких, чуть припорошенных снегом, елках. Разве только витрины, яркие витрины магазинов с волшебными игрушками, с роскошными нарядами на плечах надменных манекенов еще привлекали ее. Как бы она хотела, чтобы у мамы и у нее самой были все эти вещи, теплые, красивые. Но и на витрины Лу теперь поглядывала лишь украдкой, мельком; останавливалась на секундочку и шла дальше. Она так устала, так замерзла, и от голода у нее темнело в глазах…

Потом свернула в какой-то тупичок, постояла перед серым дощатым заборчиком, наполовину засыпанным снегом, а дальше… дальше… Ах, она просто упала на этот снег и уснула! Вот же дрянная девчонка! Ведь дома ее ждет мама, а она разлеглась тут.

Девочка вскочила на ноги и едва не упала — у нее закружилась голова. Надо выбираться, надо спешить! Но спешить не получалось — замерзшее тело плохо слушалось. Лу вновь выбралась на проспект, здесь стало заметно темнее — фонари уже погасли, но витрины магазинов все еще светились, маня, завлекая.

— Нет, нет, — прошептала девочка. — Мне нужно продать свечи и вернуться домой.

На углу она заметила большой темный силуэт и услышала лошадиное фырканье. Так и есть, извозчик. Ах, какая удача! Если он купит свечки, то у нее хватит денег и на проезд, и на лекарство для мамы.

Как могла быстро, доковыляла до пары лошадок.

— Дяденька, дяденька, купите свечи, они красивые! — и достала из мешочка свечку — это оказался как раз ее милый Сонни.

Извозчик недовольно высунул нос из огромной медвежьей шубы, щурясь, посмотрел на девочку. Потом на свечу. Выдохнул клуб пара:

— Нет, мне не надо.

— Но как же… — Лу готова была расплакаться, — мне надо к маме. Она больна…

— А у меня жена и четверо сорванцов, и мне нужны деньги, а не свечи!

Тут из подворотни с шумом и смехом выкатилась развеселая компания, кто-то отпихнул Лу, поросенок выпал из ее руки.

— Командир, на тот берег! Живее!

Компания погрузилась в повозку, повеселевший извозчик стегнул лошадей, и они умчали радостных, сытых людей куда-то в праздничную, искрящуюся тьму. Лу долго смотрела им вслед, а потом перевела взгляд на упавшего поросенка. Ему не повезло — он упал на каменную плиту и раскололся на несколько кусков.

— Бедный Сонни.

Горестно вздохнув, Лу двинулась вдоль проспекта. Она и сама не знала куда ей идти, она не чувствовала ног, однако ноги все-таки вели ее куда-то. И привели, наконец. Мягкое сияние светильников, блеск толстого стекла. Витрина. Но за стеклом не мебель, не одежда и не игрушки. Это был продуктовый магазин. На фоне голубенького атласного неба с легкими ватными облачками высились пирамиды консервных банок, прочно лежали головы сыра, свисали на веревках толстые окорока, лежало и стояло много других чудесных, вкусных вещей. У Лу заняло дух, она сглотнула слюну и увидела самое главное чудо. Чудо лежало на широком подносе. Сверху оно было подсвечено подрагивающим светом газовых рожков, во рту чудо держало яблоко. Или, постойте, это же не яблоко, а мячик, гуттаперчевый мячик.

— Сонни, мой Сонни. Мой Солнечный поросенок.

С подноса девочке улыбался ее друг, спинка его светилась, словно маленькое солнышко.

Девочка шагнула к нему. Шагнула туда, где по безмятежно-синему небу бежала цепочка пушистых облачков, где весь мир был залит теплым, ласковым светом. Шагнула, и толстое стекло не стало преградой, и золотое сияние окутало ее, приняло и навсегда согрело.