Сказка на ночь

Ноябрь. Вечер. Глядим в окно. Рамы мелко дрожат под напором воздуха. Стёкла почти продувает холодным ветром. Сыро. Рыжие лоскутки срываются с ветвей клёнов, летят, кружат, падают в лужи под бледными фонарями. Небо пасмурно, белёсое пятно месяца едва пробивается сквозь пелену туч. Девочки прижались к стеклу носами. Я придерживаю их за шиворот на узком подоконнике. Валя на кухне бренчит тарелками, в комнату плывут томные запахи.

Отпускаю трикотажные плечики и щелкаю выключателем.

За окном всё исчезает. Там теперь наша комната, освещенная желтым электрическим светом: шкаф, диван, пара кресел, телевизор в углу на тумбочке. Кот дремлет, свернувшись клубком на диванной спинке. Шельма растянулась на полу у двери. Соня разочарованно отворачивается и сползает на пол. Маша, напротив, припадает к стеклу, прижав ладони к вискам, чтобы свет не попадал в глаза.

— Там ворона… — она задумчиво дышит на стекло и пальцем рисует рожицу, — почему она не летит домой?

— Наверное, ждет кого-то…

— Она непослушная. Её бабай заберёт, — говорит Соня назидательным голосом, — Уже темнота пришла! — Она за заднюю лапу стаскивает Митьку со спинки дивана и нежно тискает его, поглаживая ладошкой против шерсти. Митяй глухо мычит и выжидает момент для бегства. Бедняга.

— Расскажи про бабая, — тихо просит Маша, сползает с подоконника и садится на ковер, оперевшись на диван, как на спинку.

— Про черную ручку! — кричит Соня, бросает кота и подбегает к сестре, готовая отстоять свои слова силой. Хватаю её поперёк живота, и, проделав сальто, усаживаю с другой стороны от себя. Соня довольно взвизгивает.

— Свет выключать?

— Выключать! Не надо! — одновременно вскрикивают девочки. Мне лень вставать, и большинством голосов, свет остается включенным.

— Ну вот… — прочищаю горло и собираюсь с мыслями.

— Вы знаете где живет бабай?

— В плите, — чуть слышно выдыхает Соня.

— Совершенно верно, — серьёзно киваю я.

Бабай живет в старой газовой плите на нашем балконе. Плита стоит там с незапамятных времён, кажется, у неё не работает одна или две конфорки, уже не помню. Во всяком случае, она достаточно древнее и монументальное сооружение, чтобы в ней поселилась какая-нибудь нечисть. Крышка духовки на проржавевших шарнирах открывается с адским скрипом. Там внутри пара замызганных противней, и, кажется, старая утятница, не считая пыли. Вот там он и живет.

Бабай — довольно странное существо, ростом примерно мне до подмышки. Очень тощий, сущий скелет, обтянутый желтой сухой кожей. У него огромная лысая голова, вечный лошадиный оскал на длинном лице, желтые толстые ногти, закручивающиеся в спираль, если он их не отгрызает вовремя. Руки с тонкими длинными пальцами постоянно в движении, но редко полностью разгибаются и отрываются от чахоточной груди.

Все дни этот субъект проводит, скрючившись в три погибели, в духовке, где совершенно бессовестно скрипит зубами от злости и холода. Этот скрип и дробный стук челюстей прекрасно слышат мои дочери, но вот моя собака, Шельма, не обращает на них ни малейшего внимания. (Вообще-то её страсть к костям граничит с манией, и в отсутствие косточки она вполне может изгрызть в труху, например карандаш, или щетку для одежды. Так что для меня загадка — как бабай, с таким удельным весом костей в организме, ухитряется быть ей неинтересным).

Поздней ночью бабай вылезает из духовки, расправляет затекшие члены и тихонько открывает балконную дверь. Он неслышно обходит все комнаты и проверяет, крепко ли спят их обитатели. Особенно долго стоит он над кроватями детей. Внимательно вслушивается в дыхание. Спят ли? Неспящих детей, даже самых искусных притворяшек, он тут же засовывает в невесть откуда берущийся, огромный мешок.

Целую ночь бабай ходит из дома в дом. Он обладает волшебной силой и может осмотреть до утра очень много спален. Когда запоёт первый петух, бабай встряхивает свой мешок, чтобы дети в нём хорошенько перепутались, и идет раскладывать их обратно в кроватки. Но ни один ребенок не попадает в свою постель. Девочку Бабай относит в дом где жил мальчик, мальчика в квартиру где жила девочка, и, проснувшись на утро, дети видят, что лежат на чужой подушке, в чужой комнате, и на них в ужасе смотрят чужие дядя и тётя. Далеко не всем удается вернуться назад, к своим маме и папе, многие больше никогда в жизни их не видят.

Бабай же, когда мешок его опустеет, забирается обратно в духовку, чтобы скрипеть и стучать зубами целый день до следующей ночи.

— Нас бабай не заберёт, — громко шепчет Соня, крепко ухватив меня за рукав. Личико её насуплено. Маша тоже притихла рядом теплым комочком.

— Нет, не заберёт. Он не посмеет сюда войти пока здесь Митяй — наш серый-пресерый кот!

Наш Митяй, конечно, совсем не обычный кот. Он может гудеть, шипеть, фыркать, а иногда, — мяукать и мурлыкать. Ему ничего не стоит поймать мышь, лягушку или бабочку, и он запросто входит и выходит через форточку, ещё непринуждённей, чем я, или вы, например, могли бы выйти через дверь. Кроме того, Митяй — отчаянный храбрец: Он нисколько не боится играть с хвостом Шельмы, тогда как другие коты, издали завидев её, тут же взбираются на самые вершины самых толстых деревьев.

Ночью Митяй получает волшебную силу. Глаза его светятся в темноте желтым. Он недрёмано оберегает детскую от всех ночных страхов и шорохов, и может задушить в когтистых объятиях любого нарушителя покоя, даже огромную, чёрную крысу, что далеко не каждому коту под силу.

Когда Митяй появился у нас впервые — Бабай ещё не знал что это за зверь, и по привычке взял свой мешок, и пошёл смотреть, как спят дети. Он тихо словно тень выскользнул из-за занавески, лишь ткань чуть зашуршала, расправляясь. Митяй услышал шорох. Он затаился, а потом бросился на бабая, растопырив когти. Если бы он был обычным котом — он бы, конечно не смог навредить бабаю, разве что исцарапал бы ему руки. Но волшебная сила Митяя сделала его огромным как диван. Глаза его стали по размеру как чайные блюдца, а лапы — как подушки с кресел. Он схватил бабая, прижал к полу, сдавил зубами — и тут же отпустил. Бабай не успел сделать и шагу, как снова был схвачен и снова отпущен. Он отползалал к балкону, а Митяй ждал, выгнув спину и вздыбив шерсть, но лишь только рука бабая касалась занавески — он снова оказывался стиснут чудовищными зубами и отброшен к середине комнаты. Так Митька мучил его всю ночь. А под утро, с первым криком петуха, откусил ссохшуюся желтую руку по локоть и начал пожирать её.

Но тут волшебная сила оставила Митяя. Он снова стал размером с кота, бросил руку и забился под диван, а бабай, ползком забрался в духовку, и долго-долго сидел там, и скрипел зубами, и баюкал огрызок руки и прижимал к груди.

— Вон она! — захихикала Соня, указывая на шкаф. Там за стеклом лежит покрытая чёрным лаком, деревянная рука-чесалка для спины — героиня множества историй про чёрную ручку.

— Бабайкина рука! — ребенок залился таким счастливым смехом, что я призадумался, не перебрал ли в последнее время с мрачными сказками.

— Да, бабайкина рука…

— Митяй откусил! Вот так — Хам! — Соня ущипнула Машу за локоть. Сестра попыталась дать ей подзатыльник, но не достала.

— Ну всё. Пошли мыть руки.

Маша поднялась. Соня бесцеремонно схватила дремавшего рядом Митьку за хвост и подтащила к себе. — Митяй-лентяй, откуси пальчик! — протянула ему руку и снова залилась смехом.

Я вздохнул и почесал кота за ухом.

— Такая твоя доля, Митяй. Ничего не попишешь…