Город Колдунов

Славный, славный город Азебеш! Лежит он на краю пустыни, что катит песчаные волны от самых южных гор — и до северных саванн. Раскинулся в тени пальм, возлёг на невысоком пригорье, благоухает Азебеш изысканными ароматами, журчит серебряными ключами. Солнце палит, накаляя камни; прямо на плитах улиц сидят торговцы в полосатых тюрбанах: они торгуют водой, вином, финиками, изюмом. Рабыни расхаживают голыми; по улицам разъезжают всадники, сверкая сталью начищенных кольчуг. Дикая, варварская страна!

Случайный странник удивился бы невиданному обстоятельству: нет в ней ни князя, ни короля, ни сатрапа; живёт Азебеш сам по себе. Окружают Азебеш пустынные пески; а правят Азебешем два колдуна.

Один из них — родом из негритянского царства Томбалку; кровь демонов и военачальников течёт в жилах его; высок он и бледен, и женат на колдовской твари, что вызвал через Колодцы Смерти. Второй — тучен и тяжёл, родом из Каира, обучен восточному колдовству и премудростям.

Денно и нощно враждуют они, но согласие ежечасно между ними в одном. Охраняют они город от посягательств сильных мира сего. Африкансого колдуна кличут Ааш Занерфес, а заклятого его врага — Шондазар Махадшах. Держат они в руках вожжи, направляющие горожан; чёрным колдовством оберегают город от напастей. Идут караваны, везут товары — из благовония, рабов, дорогие ткани. Процветает Арзебеш. Мир и покой царит в нём.

***

Небо стремительно темнело. Вначале загорелись две звёздочки; а затем высыпала целая уйма — раскатились они, по опрокинутому над землёй своду, словно жемчуг и драгоценности, высыпанные из волшебной шкатулки.

Ветер гулял по пустынным улицам города; ночь в Арзебеша была временем колдовства. Выходили на охоту призраки, призванные из Запретных Королевств; шествовали по площадям князья из Мира Мёртвых. Отворили им колдуны врата в мир живых — чудища и демоны были гостями южного города. Но не трогали они дверей со знаками "ильш" и "кот" — дверей, помеченных покровительством Двух Владык.

— Иди скорее, сука, — шипел кто-то в темноте. — Какого Сета ты упираешься, потаскуха?!

Дома возносились вверх, словно призраки. Пальмы трепетали невидимыми листьями на ветру.

— Я не хочу, хозяин, — лепетал кто-то позади. — Умоляю, заклинаю Митрой и Аллахом, Шанго и всеми богами, не ведите меня туда!

Мольбы перешли в рыдания; почти невидимый в темноте человек остановился. Его укутывал плащ; за руку он держал другую фигуру — невысокую, тоненькую, упирающуюся.

— Не хочешь идти? Ах, ты мерзавка!

Мрак скрадывал его стать; он походил на зыбкую тень — но яростный шёпот отчётливо раздавался в проулке.

— Ну, тогда я заставлю тебя!

Незнакомец протянул руку и ухватил спутницу за волосы — длинные, густые. Послышались горькие, захлёбывающиеся рыдания.

— Не кричи, шлюха, — грубо рыкнул её хозяин. — Иначе сюда сбегутся все демоны ада, и ты пожалеешь, что родилась на свет! Однажды, в прошлом году я видел, как маленький мальчик ночью разорвал и сожрал персидского наёмника… Алтарь Кобад Шундры тебе покажется мягким пуховым ложем по сравнению с тварями этой ночи!

Рыдания перешли в всхлипы. Девушка дрожала.

— Меня похитили из Сицилии, — шептала она. — Насиловали в Каире и Шемризе. Неужто мои мучения не закончены? Я не хочу умирать, не хочу — умирать…

Её ноги подкосились, и она села на землю.

— Что ж, — цинично сказал её повелитель. — Никто не хочет.

В порыве безумной, безрассудной мольбы обняла она его ноги.

— Умоляю вас, Ардшадес! Я сделаю, что угодно, я буду вашей верной рабой, исполню все ваши прихоти — но сохраните мне жизнь! Я, я…

И вновь она разрыдалась. Сириец брезгливо оттолкнул её, разбив губы в кровь.

— На что ты мне сдалась, дешёвая шлюха? На золото, что мне даст Кобад Шундра, я куплю с десяток таких, как ты. Твоя судьба — умереть сегодня на жертвеннике Дурги! И хватит рыдать! Идём!

Рабыня лежала словно мёртвая, ничком. Он рывком, за волосы, поставил её на ноги. Она вскрикнула от боли — клок волос остался в пальцах сирийца.

— Нехорошо — так обижать девушку, — нежно, ласково сказал чей-то голос.

Ардшадес дёрнулся, обернулся. За ним стоял человек — высокий, прекрасно сложенными, с чертами лица тонкими, почти изящными. Было в нём что-то восточное — в особенности разрез глаз; однако одежда его не походила на одежды детей земных. Она струилась и переливалась в свете звёзд, будто опал.

— Какого чёрта, — грубо сказал сириец. — Она моя невольница, и…

Он осёкся. Ладонь сжимала его горло — бледная, ледяная ладонь с артистическими, длинными пальцами.

— Там, куда ты отправляешься, тебе не понадобятся невольницы, — мягко сказал незнакомец. — Мы ещё увидимся. Прощай.

И быстрым движением сломал ему кадык. Бывший господин итальянки упал на землю. Он корчился и хрипел, вцепившись пальцами в горло, глаза безумно выкатились. На губах выступила пена. Звуки, которые он издавал, походили на клёкот птицы. А затем, по его телу прокатилась судорожная дрожь — и оно затихло.

Девушка, с жалобным поскуливанием отползла к стене дома. Над ней было сверкающее звёздами небо, перед ней — сияющий в темноте незнакомец.

— Как тебя звать, красавица, — мягко спросил он.

Что-то странное и опасное было в его чертах, в его мягких кошачьих движениях. Бывшая рабыня, дрожа, сглотнула. Сердце колотилось в груди, как безумное.

— Ну же, — с бархатистым нажимом повторил незнакомец. — Позволь мне узнать твоё имя, прекрасная северная дева.

— Я… Я Нумерия, — с трудом она выдавила из себя.

В спину упиралась, всё ещё тёплая, нагретая за день шершавая кладка, а от незнакомца веяла холодом, как от заснеженных горных вершин.

— Прекрасно, — рассмеялся незнакомец. — И что же ты делаешь в жарком южном городе, дева, чьи косы горят, как золото эльфов, а кожа — белее молока кобылицы?

— Я… я рабыня, — отчаянно сказала Нумерия. — Меня обманом выкрали из родного города и привезли на каирский рынок. Там меня купил…. хозяин… он, — она с содроганием посмотрела на неподвижное тело. — А потом… потом он хотел продать меня индийскому колдуну, Кобад Шаху, чтобы принести в жертву. Кобад Шах прокрался в город тайком, он желал сбросить власть Ааша и Шондазара.

— Вот как, — призадумался незнакомец.

Он склонился и нежно приласкал лицо Нумерии тонкими пальцами, холодными, точно вода в горных ручьях. Мертвящий холод разлился по всем её внутренностям. Юноша, с глазами, полными фосфорического сияния, смотрел на неё, и её воля, исчезла, словно туман под первыми лучами солнца.

— Что ж, мне следует заняться Кобад Шахом. Однако прежде…

Его холодные пальцы легли на её горло.

— Прежде, — ласково, певуче сказал он, — Мне следует забрать тебя с собой. Давно у меня не было столь красивой невольницы в Садах Отчаяния.

Нумерия хотела вскрикнуть, но ни единого звука не вырвалось из её горла. Она хотела пошевелиться — и не смогла. Отчаянный панический ужас поднялся у неё изнутри. Ноги ослабели. Взирая в бездонные глаза незнакомца, она поняла — демон сделает с ней то же, что и с Ардшадесом.

— Ты встретишься с ним, — чарующе сказало порождение ночи. — И снова будешь прислуживать ему. На этот раз — вечно.

И шелковистый лёд его пальцев сжал ей горло… И в тот же миг исчез. Словно зачарованная, Нумерия смотрела, как голова с прекрасными, неземными чертами –подпрыгивает, падает на камни и катится по мостовой. Сверху на неё наступила нога в кожаном сапоге.

— Ну и дрянь, — ворчливо сказал чей-то голос, забавно мешая арабские и итальянские слова. — Видывал я такое однажды в Джанпуре: силаты, отродье ночи, как кличут их иранцы. Довольно неприятные парни — но стоит оторвать им башку…

Рука подняла голову демона за волосы — и пренебрежительно перекинула через крышу дома. И тело, в тот же миг, на рой светлячков — и исчезло.

— К дьяволам дьяволов, — не слишком понятно высказался незнакомец, тёмной глыбой нависавший над нею в ночи. Нумерия робко подняла глаза: её спаситель был просто громаден — выше силата, выше Ардшареса, с могучим сложением и неторопливостью движений сытого тигра.

— Полагаю, он сдох, — с весёлым смешком заключил он. — Куда пойдёшь, девонька? Этот Азебеш — настоящий город демонов: только по пути сюда я уже прикончил троих.

Он наклонился и подал ей руку; Нумерия вцепилась в неё и отчаянно разрыдалась.

***

— Во имя всех демонов ада! — великан грубо заколотил в дверь дома. — Клянусь кишками Дьявола и любовнице Сатаны! Или вы откроете двери, или я к чертям собачьим их вышибу!

— А ежели ты демон, преисполненный хитрости и коварства лукавого? — опасливо поинтересовались с той стороны.

Нумерия робко держалась за плащ нового защитника, опасаясь выпустить его хотя бы на минуту. Ей чудились тени во мраке тупиков и проулков; она жалась к великану, будто испуганный ребёнок.

За последние минуты она узнала о нём много нового — спасителя звали Кормак, родом из холодной, неприветливой Ирландии. Он был наёмником, приехавшим в город в поисках работы, выпивки, денег и развлечений. Итальянцы почитали его сородичей варварами; варварами они и были — неотёсанными, грубыми дикарями. И один из них спас её от верной смерти.

— Если ты не откроешь двери, — взбеленился Кормак, — я оторву тебе голову и запихну её в задницу! Я проехал до черта миль, от самого Бенина, и мой конь сдох перед самым городом. Я тащился сюда почти полдня; в моём горле скребёт, словно туда засунули раскалённый прут.

— Это великая беда, незнакомец, — лицемерно вздохнули с той стороны.

— Ещё какая, — охотно подтвердил кельт. — Я хочу спать, жрать и пить.

— Ты можешь поспать на улице? — вкрадчиво предположил невидимка.

— И проснуться в брюхе какой-нибудь твари, — хмыкнул великан. — К дьяволам рассуждения.

Он задумчиво посмотрел на двери. Они не выглядели слишком крепкими. Очевидно, волшебные знаки оберегали их надёжнее тонкого дерева.

— Эй-эй, — забеспокоились внутри. — Погоди, добрый незнакомец. Не стоит ломать дверь — она обошлась мне в целую корову. Погоди, я отворю тебе.

Послышался скрип засова. Полукруг жаркого, маслянистого света выплеснулся на улицу. Помаргивая, перед ними стоял невысокий тщедушный человечек с лампадкой в руках. Его глаза удивлённо расширились.

— О, да ты не один, грозный странник. Кто это прелестная дева? Не гуль ли она, злобный дух, что предстаёт в обличии дев, полных соблазна?

— Да ты и сам похож на дохлого ишака, оживлённого колдуном, — добродушно проворчал дикарь и лёгким движением отодвинув хозяина в сторону, позволил Нумерии пройти. Старичок поспешно бросился задвигать засов.

— Но, — нисколько не обидевшись, сказал он, — коли эта дева из плоти и крови, то не уступишь ли ты мне её, о благородный странник, на ночь? А я накормлю тебя ужином — и можешь не платить за ночлег.

— В моём кошельке ещё есть пара медяков, — ухмыльнулся Кормак. — К дьяволам ужин, покажи мне, где можно переночевать.

— Наверху есть комната, где ранее жила моя тёща, — со вздохом признался горожанин. — Вот уж стерва была, не приведи Аллах! Настоящий демон. Не боишься, а?

Варвар окинул взглядом ветхую лестницу с рассохшимися ступенями, и лёгким шлепком по заднице придал Нумерии нужное направление. Высыпал из кошеля три погнутые монеты.

— Я боюсь только одного, — с угрозой сказал он. — Что кто-то помешает мне выспаться!

***

Кровать была широкой, но неудобной. Нумерия лежала, прижавшись боком к варвару, ощущая его мерное дыхание. Грудь его работала, как кузнечные мехи: ровно вздымалась и опадала. Конан остался в набедренной повязке; клинок он положил рядом, на расстоянии вытянутой руки.

Взошла луна; крыша была ветхой, и лунный свет лился внутрь, потоками живого серебра. Девушка со смесью ужаса и восхищения смотрела на дикаря. Он не был похож ни на одного из людей, которых она знала ранее. Всю грудь, бока, руки у него покрывали шрамы. Тонкие и рваные, давно зажившие и явно свежие — памятные надписи о беспрерывных сражениях.

Он не был уродом; по-своему, он был красив. Густые волосы были неровно откромсаны: спадая до плеч, густая грива придавала ему сходство со львом. Черты лица были суровыми и простыми; но в этой простоте, казалось, таилась сила, которой непросто противостоять. Резкий подбородок, словно вырубленный из камня; а ещё она помнила его глаза — яркие голубые глаза.

Он не коснулся её этой ночью — наверно, сильно устал. Рухнул в постель и уснул богатырским сном. Нумерия протянула руку и робко коснулась одного шрама — от тянулся от ключицы к подмышке. С острой жалостью погладила шрамы на ладонях. Она знала обычай — прибивать грабителей к крестам: но ни разу не слыхала, чтобы кто-то выжил после этого.

В ней вспыхнуло яркое, ничем не объяснимое чувство: душа её, измученная и взбудораженная событиями этой чёрной ночи, просила, требовала ласки и покоя. Она крепко обняла могучего дикаря и нежно погладила его: своими тонкими, нежными пальцами, боязливо касаясь шрамов, целуя его грудь. Дыхание Кормака изменилось; но он молчал. И тогда она потянулась, и, вначале робко, а затем неожиданно страстно поцеловала его в губы — словно охваченная жарким огнём колдовского безумия, вспыхнувшая, словно солома от поднесённой спички.

И в тот же миг сильные руки обхватили её за пояс; она ощутила прикосновение шершавых ладоней к её нежной коже. Извиваясь, словно рыбка в воде, она закрыла глаза, вся отдаваясь безумному ритму барабана, что звучал в её сердце.

***

Две фигуры внизу лежали, утомлённые дорогой и страстью. А луна всё так же лилась в комнату, потоками призрачного серебра. И невыразимо прекрасное, чёрное лицо с рубиново-красными глазами заглядывало вниз. Оно было бесстрастно.

Если бы кто-то зажёг факел и поднял его повыше, он бы мог рассмотреть фигуру — высокую, сухощавую, подобную человеческой, но с громадными крыльями, сложенными пополам. Подобно коршуну, она прикорнула на крыше дома. В недвижимости её было нечто сверхъестественное: так могла бы сидеть статуя, каменная химера на замках европейских вельмож. А затем она шевельнулась — зыбкая, неявная тень в бриллиантовом сиянии звёзд — и оторвала несколько досок.

***

Кормак проснулся рывком, внезапно. Делом единого мига было нащупать меч — и делом мгновения вонзить его во врага. Что-то хлынуло ему на грудь — густое, липкое, жгучее. Захлопали во мраке огромные крылья. Щёлкнули клыки. Почти рефлекторным жестом варвар оттолкнул от себя Нумерию. Чудовище дотянулось до него когтями и пропахало борозды в груди. Его багровые глаза углями вспыхнули во тьме.

Крепко ухватив его второй рукой, Кормак свалил чудовище на пол. Демон рвал из него куски мяса, щёлкал клыками подле горла. Конан подмял его под себя, заставив хрустнуть крылья, и хладнокровно разделал, как свинью. Клинок вспорол живот, пальцы сломали монстру рёбра. Руки у Кормака были по локоть в крови, как у мясника.

Тварь всё ещё вяло шевелилась. Северянин отрубил её голову, пинком откинул её в угол комнаты, и зажёг лучину.

Нумерия всхлипывала в другом углу. В зыбком свете огонька она была весьма привлекательна — высокая грудь, нежно-молочного цвета; крутые бёдра; золотистые волосы, напоминающие пламя.

— Ну, будет, — успокаивающе проворчал Кормак, машинально погладив её по плечам; кровь размазалась по её бархатистой коже.

— Во имя Дамбаллаха! — неожиданно сказала отрубленная голова. — Однако же я потерпел поражение, как и мой славный друг Махадшах. Впрочем, мы сравняли счёт. Я не держу на тебя зла, чужеземец — хоть ты и обошёлся с моим слугой довольно сурово.

Глаза демона гасли, словно остывающие уголья.

— Не держу зла и на тебя, прелестная Нумерия, — учтиво сказала она. — Благодаря тебе лишь, мы раскрыли козни Кобад Шундры. Сегодня к нему наведаются гости из преисподней.

Глаза демона окончательно погасли. Но губы всё ещё шевелились — хотя и с трудом.

— А ты, славный варвар, не желаешь ли ко мне на службу? Мало найдётся в Арзебеше воинов, подобных тебе.

— Во имя киля корабля Сатаны! — воскликнул ирландец. — Что ж ты за дьявол?!

— О, я не дьявол, — притворно вздохнула голова, — а всего лишь скромный слуга сил зла Ааш Занерфес. Ныне я говорю с тобой устами моего преданного раба. Которого, увы, ты отправил на Серые Круги Небытия. Каково твоё слово, сын зелёной Тары? Мне ведомо, что ты пришёл искать службы; нанимайся ко мне, и не будет у тебя недостатка ни в винах, ни в золоте, ни в прекрасных рабынях. И во врагах нехватки не будет тоже.

Варвар только кхекнул. Посмотрел на распластанное на полу чудовище, украсившее своими кишками ковёр, на перепуганную, посеревшую Нумерию, икающую в углу — и покачал головой.

— Нет, — весело рассмеялся он. — Такая работа, раздери меня дьяволы, не по мне.

— Какая жалость, — произнесла голова. — Но, ежели я верно понял, к Шондазару Махадшаху ты наниматься не станешь тоже?

— А это что ещё за дьявол?

— О, он уж точно не дьявол. Но, несомненно, слуга Сета, как и я.

— Не люблю змей, — буркнул Кормак. — Я-то подумывал наняться на службу какому-нибудь королю…

— Увы, — с сожалением развело руками выпотрошенное тело. — Отродясь не водилось в Азебеше королей. А ты, славная незнакомка, не желаешь остаться в моём серале? У меня холодный шербет и пахлава.

Нумерия задрожала и поспешно вцепилась в руку Кормака.

— Сегодня не мой день, — с сожалением констатировал демонический мертвец. — Так что же ты станешь делать, варвар? Здесь, в Азебеше лишь два правителя — и оба колдуны.

Кормак, хмыкнув, задумчиво осмотрел заляпанную кровью комнату. А затем прижал к себе девушку и с наслаждением потянулся.

— Украду, пожалуй, лошадь и отправлюсь дальше на юг, — весело рыкнул он. — Девушка и лошадь — что ещё нужно?

Мёртвая голова в полумраке комнаты улыбнулась ему.

— Да, молодость. Я тоже когда-то таким бывал.