Голоса немёртвых

Старый Сэм умер тихо и без боли — во сне, оставив после себя трёх детей, 10 внуков, 17 правнуков и сотни пар отменной обуви, которую ещё не один год донашивать будут. Через две недели мастер-сапожник собирался справить своё 85-летие, но из-за того, что он не дожил до юбилея, никто особо не страдал. Когда кто-то уходит в таком почтенном возрасте, то это обычно воспринимается, как само собой разумеющееся. Поэтому ни седовласые сыновья, ни вся многочисленная родня Сэма, прибывшая в день прощания с покойником к городским воротам, особо не убивались. Взрослые грустно смотрели в телегу, в которую положили закостеневшее, завёрнутое золотистым ритуальным ковром тело. Дети же таращились на покойника, словно увидели что-то необычное: те, что помладше, жались к ногам матерей, а один десятилетний то и дело норовил ткнуть прадеда в щёку пальцем. Непоседу то и дело оттаскивал от телеги отец, но — без энтузиазма. Обрамлённое тканью скуластое старческое лицо невыразительно смотрело в синее безоблачное небо, а ветер играл седой бородой и остатками волос на висках.

— Сэм навсегда останется в нашей памяти, как человек добрый, всегда готовый помочь соседу и отличный знаток своего дела. Прощай, пусть вечное пламя укажет тебе дорогу в Сады вечности, — закончил свою долгую прощальную речь проводник Александр.

Как и положено ему по сану, служитель смерти, закутанный в просторные церемониальные одежды алого цвета, выставил левый кулак над покойником и прочитал короткую молитву на старом языке. Спустя минуту, он разжал пальцы, и несколько зёрен кукурузы упали на золотой ковёр — как раз в области сердца. Зёрна не разлетелись в разные стороны и образовали что-то вроде овала — редкий и хороший знак. Разумеется, Александр, практиковавший в сане проводника-жреца последние пятьдесят лет, обратил на необычную россыпь внимание собравшихся.

— Зёрна говорят, что в своём послесмертии Сэм будет жить у Белого озера, у склона гор, в покое и радости, — интерпретировал служитель смерти и взмахом руки подал знак к отправлению мёртвого тела в последнее путешествие.

Я пристукнул церемониальной тросточкой впряжённую в телегу лошадь, и мы тронулись. Управлять повозкой с мертвецами — дело не новое для меня, тем не менее, раньше я никогда не возил их в одиночку. Обычно мы делали это с отцом вместе. Путешествие старины Сэма стало первым исключением. Мне исполнилось двадцать лет, в ближайшие годы отец собирался уйти на покой и, как то велит традиция — передать мне своё дело — посредничества между миром живых и мёртвых. Александр, конечно, ещё не доверял мне к проведению публичный ритуал Отправления в последний путь, но в том, что я уже способен самостоятельно довезти покойника до места выхода из земли Очищающего огня — в это мой отец, видимо, не сомневался.

Так как вся церемония Отправления проходила практически у самых городских ворот, то громыхать по булыжной мостовой мне пришлось недолго. Спустя, наверное, пару минут я выкатился за пределы городской черты и поехал по пыльному тракту, окружаемый полями с колосящейся рожью. Признаюсь, когда родственники покойного скрылись за городской стеной, и пристальный взгляд отца перестал сверлить мне спину, я немного расслабился, откинулся на край телеги и стал даже насвистывать что-то себе под нос. Чтобы не смущать небо пристальным взглядом покойного, я прикрыл его лицо краем ковра.

Около часа я предавался своим размышлениям, когда лошадь начинала филонить — постёгивал тросточкой лошадиный круп и любовался открытым небом и жнецами, орудующими в поле. Некоторые из них, заприметив мою телегу, замирали и почтительно кланялись. От этого я чувствовал себя немного не в своей тарелке, так как полноценным проводником меня ещё не сделали.

На въезде в лес я повстречал двух знакомых: Матрима и Дарину, чему очень обрадовался. Юноша меня приметил первым — его-то окрик и вырвал меня из трясины размышлений.

— А, уважаемый проводник Кинигас! В одиночестве, смотрю, на этот раз едите. Совсем самостоятельными стали? — услышал я знакомый голос, и когда поднял голову, то метрах в десяти дальше по тракту увидел идущего мне навстречу Матрима — невысокого рыжеволосого юношу с приветливой улыбкой на лице.

Шедшая рядом с ним Дарина помахала мне рукой.

— Привет Матрим, доброго утра Дарина, — поприветствовал я пару в ответ, а затем, поравнявшись с друзьями, и, заставив лошадь остановиться, добавил. — Отец мне впервые доверил перевозку тела и полностью ритуал Очищения. Считает, что пора мне самостоятельным становиться.

— Не знаю, по мне, твой отец просто передохнуть надумал, — отметил Матрим. — Эти путешествия на телегах туда и обратно занимают массу времени, а скакать по кочкам и колдобинам — не всякие кости потянут.

— Да брось ты, — встряла Дарина, — не такой проводник Александр и старый. А Кинигасу и в самом деле следует учиться в одиночку трупные дела проворачивать. В детстве он до смерти боялся мертвяков — так сильно, что Александр даже думал вопреки всем традициям его в булочники или брадобреи на обучение отдать. Тебе сейчас-то не страшно? — спросила девушка.

Озадаченный, я почесал макушку. В детстве действительно имели место некоторые инциденты, связанные с ремеслом отца, но с возрастом все фобии, конечно, мною забылись. Чего не скажешь о цепкой памяти Дарины. Интересно, для неё я по-прежнему плаксивый и сумасбродный мальчик, которого в воспитательных целях отец запирал в комнатах с покойниками?

— Да всё нормально, — смущённо ответил я. — Лучше скажите, что вы так далеко от города делаете?

— За грибами ходили, — ответил Матрим и попытался незаметно мне подмигнуть.

Поход, видимо, вышел не очень успешным, так как котомку с грибным уловом я у парочки не приметил. Зато засвидетельствовал, как после многозначительного подмигивания Дарина двинула своего приятеля локтем. Одежда у парочки смотрелась помятой, а в немного сбитых распущенных волосах девушки я заметил несколько крепко засевших сухих веточек и один засохший лист. В общем, обычное дело для молодых людей искать уединения в лесу, тем более — пока погода позволяет. Скоро придёт зима, и в леса "за грибочками" уже не выберешься.

— Так ты, значит, к храму Земного огня путь держишь? — спросила меня Дарина. — Может, и нас с собой возьмёшь? Давно мы там не бывали.

— А ваши родители с ума не сойдут, что вы пошли за грибами, а сами исчезли на целые сутки?

— На самом деле всё схвачено. Родня Дарины в курсе, что после "грибов" мы отправимся к моей бабке в Околеград на пару деньков, — ответил молодой человек. — Мы как раз собирались дойти до первого перекрёстка и туда повернуть, как тебя встретили. Добро? Идём с тобой?

Предположив, что, так или иначе, мои друзья навяжут мне свою компанию, я капитулировал без боя. Такое решение могло несколько осложнить выполнение моей главной задачи, но ничего не попишешь.

— Что ж, залазьте, только ковёр не побеспокойте, — сказал я.

Не проехали мы и нескольких метров, как Матрим, отбросивший с лица покойника покрывало, удивлённо присвистнул.

— Ничего себе, развалина Сэм представился! Когда это он успел? У старого перечника мои любимые сандалии неделю лежат. Теперь, видимо, за них его криворукие внуки возьмутся…

Болтливость моего бывшего одноклассника не знала границ. По счастью, к ней у меня выработалось что-то вроде стойкого иммунитета. Большая часть того, что произносил Матрим, проносилась мимо моих ушей. С одной стороны — не хорошо вот так относится к своему другу, с другой — надо мной довлела задача посредника.

Пока мы ехали сквозь прошитый солнечными лучами редкий лес, я раз за разом прокручивал в голове те ритуальные фразы, которые всего через несколько часов мне предстояло произнести. Краем уха я, конечно, слышал Матрима и даже достаточно метко ему поддакивал. Мой друг рассказывал о своём последнем проекте в области строительства, который он разрабатывал под руководством мастера Этоха.

Дарина, думаю, понимала всю серьёзность возложенной на меня задачи и поэтому старалась не отвлекать меня, хотя обычно могла быть даже более болтливой, чем Матрим. Всю дорогу она просто наслаждалась прохладой леса, щурилась от временами выплывающих из тени ветвей солнечных лучей и болтала в воздухе босыми пятками — усевшись рядом со мной, она свесила ноги с края телеги. Свои сандалии девушка аккуратно приткнула к краю повозки. Во многом меня поражало это её беззаботное поведение, особенно — в присутствии покойника.

Ближе к полдню мы выехали из-под полога леса, оставили позади поворот на Кневичи и, по сути, покатили по бездорожью. Впереди нас находился только храм Земного огня, а такой дорогой обычно никто, кроме посредников не пользовался. Тропинка — как раз в ширину телеги — бежавшая между пологими холмами, конечно, не заросла кустарником и травами до непроходимого состояния, но всё равно представляла собой гораздо менее удобное для езды полотно, чем можно встретить между городами. Здесь имелось больше ухабов, чем гладкой поверхности, что, впрочем, ни меня, ни моих товарищей нисколько не беспокоило.

Верхний ярус храма удалось разглядеть задолго до того, как наше путешествие завершилось. К этой широкой тридцатиметровой башне из потёртого временем камням у меня со временем сформировалось особое отношение — как своеобразного убежища, где мы с отцом вдвоём (если не считать мертвецов), проводили большую часть жизни. Здесь всё принадлежало нам: заросшие дикой травой пустыри, тяжёлые холмы, похожие на застывшие в ураган волны, дикие заброшенные сады и кромка леса, свободные от всяких признаков присутствия или культурного воздействия человека. Вторгаться сюда в компании кого бы то ни было, кроме моего отца — оказалось для меня не совсем привычно. Моё беспокойство — или некоторая неловкость — стала, наверное, особенно явно читаться, так как даже Матрим вдруг прекратил свою болтовню. Молодой человек просто поудобнее устроился в телеге и молчаливо начал глазеть то по сторонам, то — заглядываться на башню, которая с каждой минутой уверенно надвигалась. Впрочем, возможно на Матрима успокаивающе подействовало и само это место. Думаю, заезжал сюда он всего один-два раза в жизни, — в специально предназначенную для этих целей неделю паломничества, которую старейшины из близлежащих городов объявляют раз в 5-6 лет. В эти дни храм Земного огня посещает масса народа, а истории об этих путешествиях и явленных откровениях иногда обрастают чертами сказаний и легенд.

Около часа мы следовали каждому изгибу извилистой тропы. Храм Земного огня то вновь появлялся, то исчезал из виду, скрываемый громадой холмов. В конце концов, наша телега выкатила на облицованную камнем площадку, окружавшую по периметру стены сооружения, и встала у небольшой пристройки, годами служащей моему семейству стойлом. Впрочем, схожим образом пользовали ее и проводники из близлежащих городков.

— Ты сразу же приступишь к обязанностям? — спросила меня Дарина.

— Да, церемония — прежде всего, — ответил я. — Можете погулять по окрестностям, если хотите. А ещё лучше — лошадку покормите.

— Хорошо. Только можно вначале мы за тобой понаблюдаем немного?

Я не возражал. Решив, что рано или поздно мои друзья сами от меня отстанут, я поступил так, как того велел протокол проводника. Закатив телегу в пристройку, благо — благодаря широкому входу с давно сгнившими воротами сделать это не составило труда, я спрыгнул на землю и обогнул повозку по левому краю. Показав друзьям, где мы хранили сено, я опустил заднюю стенку телеги и критически осмотрел мертвеца. Поездка прошла для него гладко — тело лежало в том же положении, в котором отправлялось в свой последний путь.

Собравшись с мыслями, я склонился над стариной Сэмом, и осторожно поднял его. Одна рука моя охватывала его спину, другую — для удобства пришлось продеть под согнутыми коленями покойного. Сапожник весил килограмм восемьдесят — не такая уж и серьёзная ноша для людей моей профессии. Для того, чтобы научиться подолгу держать такой вес на вытянутых руках нас с самого детства заставляют проходить специальные тренировки: бегать по несколько часов в день, перетаскивать или поднимать в воздух здоровенные камни или специальные металлические грузы. Насколько понимаю, в прежние годы покойников перетаскивали на носилках сразу несколько человек, но затем, около двух веков назад, жреческий совет решил отказаться от этого пережитка, возложив все обязанности на одного только проповедника и его подмастерье.

Поудобнее обхватив завёрнутое в золотой ковёр тело, я вышел во двор и твёрдым шагом направился к центральному входу в храм. Мои друзья, чтобы не мешать, следовали от меня и моей ноши на приличном отдалении, причём — в полном молчании.

Когда высокая сводчатая арка центральных ворот осталась позади, меня посетило знакомое чувство возвращения домой. Внутри храма окна отсутствовали, но света здесь всегда хватало, а лицо обдувало тёплым ветром. По голой каменной кладке струились переливами отсветы бушующего в центральной части зала пламени — гигантского столба огня, бьющего чуть ли не на всю высоту башни. Свободное от дыма небо синело у меня над головой. Сколько себя помню, огонь всегда оставался неизменным — не ослабевал и не наращивал силу.

Я подошёл к парапету, образовавшему кругом огненно столба кольцо, и привычно посмотрел вниз. Огненная колонна уходила далеко вглубь бездны под ногами, теряясь, казалось, в самом сердце земли. Выставив над парапетом тело Сэма, я произнёс несколько слов напутствия и отпустил мертвеца. Завёрнутый в ковёр труп ударился о скалистый уступ и по конусу скатился к огненной стене. Когда пламя поглотило его, я механически произвёл рукой заученные ещё в детстве пассы и, скрестив ноги, уселся лицом к пламени.

Глаза я закрыл, но огненный всполохи всё равно не давали погрузиться во тьму. Впрочем, мне это не мешало.

До того, как, согласно уставу проводника, погрузиться в пустоту медитации, краем сознания я различил настойчивый шёпот Матрима и удаляющиеся шаги. Предположив, что мои друзья не пропадут и уж точно — найдут, чем заняться, я полностью отдался выполняемому долгу. Тело Сэма превратилось в пепел — позитивный факт, означающий, что в качестве немёртвого ему уже не бродить по этой земле. Но его душа ещё могла быть привязана к материальному миру и влиять на некоторые события. Так что в ближайшие минуты — а может и часы — мне предстояло проследить и удостовериться в том, чтобы дух старого сапожника мирно перенёсся в Сады вечности.

Несколько раз я уже проводил такую процедуру — под зорким присмотром отца. В его отсутствие, конечно, немного волновался, но всё равно сделал всё так, как нужно. Первым делом, я очистил сознание от постороннего присутствия: мыслей о друзьях, образов природы, впечатлений от недавней езды, ощущений жаркой стены, бьющейся в десятке метре от меня. Затем сквозь сомкнутые веки я перестал отслеживать и вспышки света. Моё сознание полностью растворилось во тьме, которую предстояло побороть. Опыт подсказывал мне, что это не просто мрак, который воцаряется в тёмной комнате безлунной ночью. В нём кипела жизнь.

Сосредоточившись, я стал вычленять в черноте отдельные тени — души непогребенных и проклятых: колышущиеся и эфемерные, густые и вязкие, а иногда — твёрдые, как гранит. Отщепляя их, как шелуху с луковой головки, я посвятил себя поискам света — того, что могло быть эфемерной сущностью покойного. Её следовало осторожно растворить в вечности, не давая отросткам тьмы завладеть ею. Моя битва проходила небезуспешно, но требовала от меня гигантских энергетических затрат и полной отрешённости от окружающего мира.

Не знаю, сколько мне потребовалось на это времени, но я отыскал искорку солнца в этом смоляном тумане. Юркие тени, иногда осторожные, а иногда напористые, как штормовые волны, накатывали на неё, стараясь поглотить, изменить, приручить. Я пресекал все эти попытки. Души несчастных, которых в своё время, по тем или иным причинам, не спасли проводники, скапливались здесь, под храмом Земного огня, в великом количестве не случайно — они чувствовали присутствие мертвецов, знали, что именно здесь могут пополнить свои ряды. И, несмотря на то, что за последние лет сто им не перепало ни одной новой души, они не сдавались и с неиссякаемой настойчивостью, даже — с остервенением бросались в бой.

Однажды я почувствовал, как по моим вискам побежал пот, но тут же постарался забыть об этом. Моё внимание поглотила борьба с тенями. Освобождённое от их присутствия пространство кругом светлого пятнышка — души Сэма — зачистить удалось не без труда. При этом, мне посчастливилось сохранить достаточно прочные ресурсы на случай внезапной атаки. Когда обороняемая мною светлая частица стала бледнеть, мне пригодились все резервы. Наконец, незапятнанное тенями пятнышко растаяло — унеся в Сады вечности очищенное от всякого греха сознание старого Сэма.

Тяжело выдохнув, я раскрыл глаза и несколько минут смотрел в глубины рвущегося к небу пламени. Струйки пота скоро высохли, но в моём теле ещё долго оставалась слабость от того неимоверного напряжения, которое всего несколькими минутами ранее сковывало мои члены. Оторвав ладони от коленей, я пригладил на голове волосы и неторопливо поднялся на ноги.

Когда я выглянул сквозь арку ворот наружу, солнце уже касалось края горизонта. Ни Матрима, ни Дарины в пределах видимости заметить не удалось. Зябко поёжившись от прохладного вечернего воздуха, я обошёл храм по периметру, заглянул в стойло, но так никого и не обнаружил. Мне представилось маловероятным, что мои друзья вот так запросто оставили меня посреди медитации. Обеспокоенный я поспешил к ближайшему холму, чтобы как следует осмотреть окрестности. В запасе дневного времени почти не осталось, а ночь не сулила ничего хорошего.

На вершине холма мой обзор существенно улучшился, но особого результата это, к сожалению, не дало. Приложив руки ко рту, я несколько раз громко позвал своих друзей по именам. Не дождавшись ответа, я припустил в сторону начинающегося у восточных храмовых стен леса. На ходу я продолжал громко звать своих друзей, и внезапно мне ответили. У самой опушки я разглядел человеческую фигурку. Матрим. Юноша кинулся мне навстречу. Когда он поравнялся со мной, я сразу же обратил внимание на его взъерошенные волосы и порванную рубаху. Юноша шумно дышал, словно ему пришлось долго бегать.

— Что произошло Матрим? — обеспокоено спросил я. — Где Дарина?

— Не могу сказать, обыскал всю кругом, — с трудом ответил юноша, в его голосе сквозило отчаянье, он не хуже меня понимал, как важно отыскать девушку до наступления ночи.

— Как?.. Ты же всегда с ней рядом! Куда она делась?

— Дарина решила побродить по дикому саду. Сам понимаешь, там много всяких яблоневых деревьев, а она яблоки страшно любит. В какой-то момент я, может, на пару минут отлучился — нужду справить потребовалось, а когда вернулся, то её уже нигде не было. Вначале я думал, что она в прятки играть вздумала, а затем… За последние два часа я прочесал лес на несколько километров, чуть ли не под каждую веточку заглянул…

— Быстро веди к месту, где ты её в последний раз видел!

Матрим смотрелся едва живым от страха за свою любимую, но к лесу он припустил с такой энергией, что я за ним едва угнался. У самого храма действительно росло немало яблонь. Некоторые из них даже мой отец посадил. Пока мы ломились сквозь кустарник, я понимал, что ничем хорошим наши поиски не закончатся. Однако и меня гнала та же безумная надежда, которая стегала спину Матрима. Мой друг спотыкался, до крови раздирал себе кожу — одежду он уже давно превратил в лохмотья — но всё равно рвался вперёд.

Как безумные мы носились между деревьями, тем не менее, в отличие от своего товарища я не потерял чувство времени. Положив руку на лечо Матрима, я предупредил его очередную попытку углубиться в нескончаемый древесный лабиринт.

— Достаточно, пора возвращаться, — произнёс я твёрдо и, как мог — мягко.

Взгляд моего друга светился таким отчаяньем, мукой и вызовом, что на мгновенье мне показалось, что он двинет меня по лицу кулаком и продолжит поиски в одиночку. В последний момент, юноша, как мне кажется, пришёл в себя: сумасшедший блеск в его глазах угас, а плечи поникли. Он смотрелся очень жалко, но день уходил, и нам больше ничего не оставалось, кроме как возвратиться к храму.

— Давай, — тихо сказал я и похлопал Матрима по спине — словно большого ребёнка успокаивал.

Он побежал впереди меня. В противном случае, как мне казалось, Матрим мог развернуться сгинуть в надвигающейся ночи.

Бежали молча. Тишину нарушал только хруст подлеска под ногами.

Когда мы вырвались из лесного плена, и ступили на каменную площадку при храме, солнце уже полностью скрылось за горизонтом. В том месте, где оно утонуло, ещё немного розовело небо, но большую часть окружающего мира уже скрывала густая чёрная тьма. По каменной площадке я сделал, пожалуй, шагов двадцать. Матрим осилил лишь половину этого расстояния. Не выдержав напряжения, он рухнул на колени, а затем лёг и, свернувшись калачиком, повернулся ко мне спиной. Наверняка, он плакал. Я сделал несколько шагов ему навстречу, но потом просто сел на камни и некоторое время наблюдал за ним. Я не знал, чем ему помочь и чувствовал себя совершенно разбитым, едва сдерживаясь, чтобы не предаться горю по примеру Матрима.

Чтобы выдержать наплыв эмоций, я попытался уйти в некое подобие ритуальной медитации, которая притупила все мои чувства и реакцию.

В какой-то момент Матрим радостно воскликнул и вскочил на ноги. Всё ещё находясь в неком заторможенном состоянии, я проследил за направлением его взгляда и к своему шоку обнаружил, что Дарина вернулась. Она возникла, словно образовалась прямо из воздуха — девушка стояла у самого края каменистой площадки.

Выкрикнув ее имя, Матрим побежал к ней навстречу.

Я собрался последовать его примеру, как сразу несколько настораживающих факторов бросились мне в глаза. Во-первых, девушка не побежала Матриму навстречу — даже лёгкого шага в его сторону не сделала. Во-вторых, я заметил, что она стояла совершенно босой — сандалии свисали с кончиков пальцев её левой руки. И, в-третьих, тут я осознал, что дела совсем плохи, — на небе не наблюдалось даже малейших отблесков солнца. Ночь вступила в свои права, а в мертвенно синем свете полумесяца, любая встреча, как говорит народная мудрость, до добра не доведёт.

— Стой Матрим, осторожней! Остановись на минутку! Погоди, — закричал я, пытаясь, выйдя из транса, броситься ему наперерез.

Но Матрим не слышал меня. Он нёсся к Дарине, словно на крыльях.

К тому времени, когда я нетвёрдо сумел встать на ноги, юноша уже достиг края каменной площадки и на следующем шаге заключил в объятия хрупкое девичье тело. Руки Дарины обняли его в ответ, а затем что-то хрустнуло, и Матрим с неестественно повёрнутой головой рухнул к ногам девушки.

Дарина оттащила труп подальше от каменной площадки, вернулась к её краю и, молча, уставилась на меня. Словно ждала, что я повторю неразумные действия своего мёртвого друга.

Я и в самом деле сделал в её сторону несколько шагов, но затем, зашатавшись, вновь уселся на камни — на расстоянии недоступном для немёртвой.

Именно немёртвая. Иначе объяснить происходящее я не мог. Версия, что Дарина неким непостижимым образом впустила в своё тело одну из наполняющих землю теней — с самого начала представлялась мне наиболее правдоподобной. И пусть физически я ослаб, как последний осенний лист на ветру, моё сознание вдруг обрело кристальную ясность. Я попытался восстановить картину произошедшего с девушкой и определить план действий. Как проводник, вполне возможно, я ещё мог что-то изменить к лучшему.

Итак, Дарина, по словам Матрима, пропала. Произошло это несколько часов назад. Затем она, явившись из ниоткуда и лёгким движением своих хрупких ладошек почти оторвала голову своему возлюбленному. Вне всяких сомнений, когда она и Матрим разделились, имел место некий несчастный случай. Возможно, она на яблоню полезла и упала, возможно — споткнулась о корень и ударилась головой о камень. В любом случае, она оказалась в бессознательном состоянии и какое-то время долго лежала, соприкасаясь с землёй. Это и привело к тому, что её телом завладели против её воли. Тени могут овладеть человеком только таким способом — через землю. А чернозём вблизи храма всегда славился на повышенную концентрацию неупокоенных.

Дальнейшее развитие событий не предвещало ничего хорошего. Вне всякого сомнения, мёртвое тело Матрима обещало в скорые сроки воскреснуть — в течение часа или, от силы — двух. Он, конечно, как и девушка, не смог бы добраться до меня, — немёртвые способны передвигаться только босыми и только по земле. Я же находился на широкой площадке из плотно подогнанных друг к другу булыжников. Ни один немёртвый и шага сюда не сделает из-за боязни потерять контакт с земляной колыбелью.

Если в смерти Матрима я не сомневался, то состояние Дарины представлялось не таким однозначным. На тот момент я так и не смог определить для себя, кто она: мёртвое тело, движимое чужой волей, или всё-таки — живой человек, одержимый духами. В последнем случае мой отец мог бы её спасти, проведя ритуал изгнания.

Мне хотелось отдаться горю, уйти с этого страшного места и оплакать своих друзей. Но вместо того, чтобы скрыться внутри храма, скрепя сердце, я вновь поднялся на ноги и двинулся в сторону Дарины. Когда я на мгновение остановился всего в нескольких шагах от немёртвой, в моей руке уже блестело в лунном свете лезвие ритуального кинжала. Наведя острие на грудь девушки, я сделал несколько шагов в её сторону. По ощущениям под ногами я понял, что сошёл с каменной площадки. Убеждаться в этом я не стал — мои глаза неотрывно следили за Дариной.

Ещё шаг и девушка попятилась.

Наскок с моей стороны — и Дарина отпрыгнула. Лезвие замерло в полуметре от её лица. Обычного оружия немёртвые не страшатся, но этот клинок, каким бы маленьким и неуклюжим он не казался в моих руках, закаляли в храме Земного огня, и нечисть это отлично сознавала.

Она улыбнулась мне, блеснув зубками, и игриво склонила голову набок. Судя по всему, Дарина решила, что мой разум отключился, и я надумал с ней поквитаться, осуществив тщетную и суицидальную попытку мести.

Мои действия действительно были бы тщетными, будь я менее подкован в логике теней. К счастью, ни мстить, ни и преследовать девушку я не собирался. Я отлично понимал, что в лесу даже одному немёртвому без труда удастся совладать с неосторожным человеком, вблизи же храма Земного огня их, несомненно, пряталось куда больше.

Когда немёртвая, наконец, поняла, чего на самом деле я добивался, она проиграла — я встал между ней и телом Матрима. Склонившись над трупом, я ухватил свободной рукой за ногу друга и, всё также держа перед собой лезвие, стал пятиться. Милое лицо Дарины в один момент исказилось в волчьем оскале. Девушка зашипела и попыталась отбить у меня добычу. Она даже умудрилась ухватить Матрима за руку, но я вовремя сделал выпад в её сторону и немёртвая отскочила.

В следующее мгновение девушка возникла справа от меня, затем — слева. Немёртвая двигалась с поразительной быстротой: я едва успевал выставлять между нами своё единственное средство защиты — ритуальный клинок.

Сбитый с толку этими стремительными нападениями, я споткнулся о край каменной площадки и упал на неё. Немёртвая совершила последнюю отчаянную попытку вырвать из моих рук Матрима — снова вцепилась в его руку. Я ударил кинжалом и почувствовал, как рассекаю плоть. Бывшее Дариной чудовище отскочило, цепляясь на рассечённую левую кисть. Рана дымилась. Нечисть сразу попыталась присыпать её землёй. Пока она занималась самолечением, я отполз от края каменной площадки, оттащив подальше от бывшей подружки и тело Матрима.

Повернувшись спиной к немёртвой, даже не побеспокоившись о том, что бы очистить кинжал, я вогнал клинок в ножны, поднял на руки мёртвого друга и направился к воротам храма.

— Постой, Кинигас, — впервые за всё время с момента своего появления произнесла Дарина. — Ты ведь собираешься предать его тело огню? Это всегда можно успеть. Давай поговорим…

Развернувшись лицом к немёртвой, я некоторое время внимательно изучал её. Вступать в диалоги с нечистью категорически запрещалось, да и, в целом, бывшие покойники никогда не страдали от многословия. Они открывали рот только тогда, когда шли на какую-то хитрость. Очевидно, тени досконально изучили воспоминания Дарины, выяснили, что их последними жертвами стали мои близкие друзья, что пусть и я проводник, зато очень неопытный. Наверняка, они прознали и о том, что долгое время я втайне от многих моих друзей вздыхал по девушке и даже заваливал её любовными виршами. В понимании теней я представлял собой идеальную добычу.

— Нам не о чём говорить, нечисть.

— Глупыш, это я — Дарина. Старшие позволили мне общаться с тобой. Позволили быть в этом теле снова, — ответила девушка и ласково улыбнулась. — Предать Матрима огню ты всегда успеешь. Давай поговорим, тебе для этого совсем не обязательно покидать защиту камня.

Взвесив все за и против, я осторожно опустил Матрима. На камнях его тело находилось в безопасности. Чего не скажешь обо мне — я последовал совету Дарины и подошёл к ней, остановившись в двух-трёх шагах от кромки каменной площадки. Во время путешествий с отцом я несколько раз видел подобных существ, но — только издали, и, тем более — никогда не вступал с ними в контакт.

— Это действительно ты, Дарина? Я думал, более сильные тени не позволяют говорить новичкам, обычно именно они занимают тело новой жертвы.

— Это действительно я. И что значит, тело жертвы? Я жертвой себя не ощущаю.

— Докажи, что ты это ты.

Немёртвая начала вспоминать события и мелкие факты личной жизни, о которых могла знать только сама Дарина и наиболее близкие к ней люди. Несколько раз я даже кивнул, с трудом воспроизведя в своей собственной памяти весёлые беззаботные деньки нашего детства. Когда же внезапно немёртвая упомянула, что на самом деле питала ко мне куда более тёплые чувства, чем мне представлялось ранее, — я окончательно убедился в том, что Дарину вернули в её тело для того, чтобы загарпунить именно меня. Проводник-нечисть — особенно редкое сочетание. Люди нашей профессии практически не уязвимы для их уговоров. Возможно, в изученных тенями мыслях Дарины я действительно представлялся человеком не очень уверенным в себе и поддающимся чужому влиянию. По крайней мере, я и в самом деле никогда и ни в чём девушке не отказывал и соглашался с ней даже тогда, когда она явно в чём-то заблуждалась. В этом утверждении имелась своя доля истины. Даже общаясь с немёртвой, к своему ужасу я понимал, что она говорит весьма логичные вещи, и что не принять её точку зрения — это верх глупости.

— Многое ли сохраняется от человека, когда он становится тенью? — спросил я.

— Все чувства, доступные миру живых, доступны и нам: любовь и страх, мы можем ненавидеть и радоваться жизни. Так же, как и люди, мы можем чувствовать боль. Твой удар до сих пор причиняет мне боль, Кинигас, — укоризненно добавила немёртвая.

Я посмотрел на забитую грязью рану на кисти Дарины. Дым из неё перестал валить. Хороший знак. Он указывал на то, что тело девушки просто одержимо, что её ещё можно вырвать из власти теней. Если Александр поработает над ней, Дарина, конечно, может на несколько месяцев погрузиться в угрюмое молчание, возможно — даже станет сторониться людей и за ней придётся постоянно присматривать — чтобы не убежала в лес и не надумала выспаться, лёжа на земле. Но, в конце концов, молодость взяла бы верх над "теневым" опытом.

— Я ударил тебя потому, что ты хотела вырвать у меня Матрима, не забывай. Если бы не этот удар, то он, наверное, уже стал бы немёртвым, — честно ответил я.

— И что в этом было бы плохого — в том, что мы подарили бы ему новую жизнь?

— Жизнь в какой-нибудь мрачной норе, где немёртвые вечно прячутся от солнца? Это, конечно — при условии, что тени разрешили бы ему ходить в собственном теле.

— Жизнь в земле ничем не отличается от жизни в каменном доме. Крота ты ведь не станешь упрекать в том, что он тоже под землёй прозябает? Ты просто отказываешься понять, что на счастье может быть несколько точек зрения. Для людей — это тёплый очаг и защита от ветра, для теней — сырая земля, плотно облегающая члены. Человек называет нас немёртвыми, и это неправда — в нас очень много жизни, мы с ней куда более близки, чем вы в ваших каменных гробницах. Земля полна жизни: насекомых, животных. Она — идеальный дом и для теней. А чем богаты ваши каменные стены, булыжные мостовые, бетонные основания домов, которыми вы отрезали себя от чрева из которого вышли. Человек прячется от жизни, скрываясь в каменном мешке. Ты признаёшь, что вы просто панически не хотите вернуться в землю?

— Я признаю, что мы хотим развиваться и эволюционировать. Возвращение в землю — это, извини, не признак прогресса. Это уход в прошлое, если следовать твоей же логике.

— Эволюционировать — это означает уметь осваивать новые идеи, те, о которых костное сознание, ограниченное рамками обычного опыта, не могло бы и помышлять.

В какой-то момент я усомнился, а действительно ли тени позволили мне общаться с Дариной — на философию её никогда не тянуло. Почувствовав мою неуверенность, девушка ободряюще улыбнулась и подкрепила свои слова примером, который тени знать не могли.

— Помнишь врача Серона, который нам в детстве так ловко вырывал молочные зубы и лечил простуду? До сорока лет он избегал алкоголь в любых его проявлениях. Не пил ни капли и никогда его не пробовал. Он был уверен, что жить нужно только так и никак иначе. А затем, когда одна вдова вскружила ему голову, он поддался на нескончаемые уговоры и попробовал вино. Серон стал другим человеком, сказал, что открыл для себя целый мир, перестал быть замкнутым отшельником, научился веселиться, в праздники его начали встречать на городской площади. Из уважаемого врача он сделался любимым гостем на свадьбах. Так же и с немёртвыми. Люди отрицают наше существование, образ жизни — просто потому, что не понимают.

— Ты забыла сказать, что Серон спился, стал драчливым и в пятьдесят пять уже не смог выполнять свои обязанности, как врача, в то время, как его отец до сих пор — в свои восемьдесят — даже сложные хирургические операции проводит.

— К сожалению, не все и всегда могут держать себя в узде. В обществе теней также есть свои праведники и свои грешники, которых мы наказываем. У нас очень сложное социальное устройство, и хорошо его понять ты сможешь только тогда, когда окажешься внутри.

— Ты хочешь сказать, что я смогу понять, даже почему ты свернула шею Матриму?

— В том числе.

— А ты можешь объяснить, почему тени, так желающие поднять на новую эволюционную ступень развития всё человечество, сами бояться двигаться дальше? Я имею ввиду процедуру очищения в Земном огне — по принципу, что сегодня я осуществил со стариком Сэмом.

Дарина запальчиво начала объяснять мне разницу между эволюцией и убийством. По её словам развитие могло осуществляться только в социальной общности, то есть — в кругу теней, или даже, на худой конец — людей. В то же время, осуществлённый мною ритуал в её понимании это что-то сродни изоляции в очень, возможно, красивом и спокойном месте. Однако здесь, по её словам, "некуда идти и незачем двигаться, здесь всё застывает в вечности и никчёмном блаженстве".

Спор затянулся глубоко за полночь. Мою разговорчивость Дарина восприняла, как предвестницу будущего триумфа — в интонациях её голоса стали проскальзывать нотки самодовольства. В свою очередь я делал вид, что её логика сильнее моей. Мне даже пришлось подвинуться ближе к краю каменной площадки — словно в пылу этого яростного обмена репликами я окончательно потерял голову. В какой-то момент я поймал себя на мысли, что мы спорим, как в старые добрые времена. Совершенно ничто не указывало на то, что всего несколько часов назад Дарина свернула шею своему возлюбленному, что я нанёс ей глубокую рану ритуальным кинжалом.

Однако время шло. Немёртвая занервничала и всё чаще стала посматривать в сторону горизонта. Когда небо едва заметно окрасилось бардовым, она предприняла финальную попытку заполучить меня — сбросила с себя все одежды, призналась, что любит меня и предложила мне вечность в её обществе в царстве теней. Во время своего монолога она принимала самые заманчивые и многообещающие позы. Глядя на её нагое тело, словно светящееся на фоне тёмного леса, я не без труда, признаюсь, поборол тайное желание поддаться на её уговоры.

Сообразив, что я безнадежен в своих заблуждениях, Дарина изменилась в лице — приветливое выражение исчезло, уступив место тупой, невыразительной маске. Она замолчала на полуслове, повернулась ко мне спиной и, даже не побеспокоившись о том, чтобы подобрать одежду, припустила со всех ног в сторону леса — белая точка фоне чёрных стволов и густой листвы.

Я бросился в погоню. Почуяв, что я следую за ней, немёртвая развернулась. На губах у неё снова заиграла улыбка. Она бросилась ко мне, словно желая обнять, как чуть не напоролась на кинжал. Дарина отпрянула от него, как дикая кошка от вспыхнувшего под лапами костра.

— Что? Зачем ты угрожаешь мне? — с искренним изумлением в голосе спросила она.

Я ничего не ответил — просто продолжил внимательно следить за каждым её движением. Крадучись, немёртвая обошла меня по кругу.

Её нападение едва не застало меня врасплох — я едва успел предупредить её атаку. Как, впрочем — и все последующие. В некоторые мгновения, когда мне казалось, что пальцы немёртвой вот-вот сомкнуться на моём горле, я успевал вставить между нами освящённое Земным огнём лезвие. Юркая, как вода в горном ручье, Дарина всякий раз уходила от контакта со сталью. Я же, в свою очередь, несмотря на всю напористость её нападения, сумел продержаться и первую минуту, и вторую, и даже — третью. Немёртвая набрасывалась на меня со спины, внезапно выпрыгивала из-за стволов деревьев, падала откуда-то с веток над головой. Её движения казались такими быстрыми, что их не успевал уловить глаз. Я держался, но чувствовал, как мои силы тают. Я понимал, что одно неверное движение, что стоит мне только пошатнуться, запнувшись о торчащий из земли корень — и всё будет кончено.

Но не только у меня выходило время. Заканчивалось оно и у Дарины — розовеющее небо заявляло о скором приходе солнца. В какой-то момент немёртвая осознала, что проигрывает, и бросилась сквозь лесную чащу так быстро, как только могла.

Из последних сил я понёсся за ней следом. Уверен, что если бы девушка надумала атаковать меня снова, то этот финт вполне мог бы увенчаться успехом. К счастью, она этого не сделала.

В считанные мгновения я отстал от немёртвой, но, тем не менее, ещё долго держал её в поле зрения. Когда, мрачные ветви и кустарник поглотили её окончательно, я продолжил бежать в ту сторону, куда, как мне казалось, следовала немёртвая. Пару раз мне мерещилась между стволами её белая кожа, и тогда я круто менял направление движения, надеясь больше на интуицию, чем на собственные глаза. Наконец, продравшись через очередную стену кустарника, я выбрался на небольшую, свободную от густой растительности поляну. У основания раскидистого дуба я приметил целую гору недавно разрытой земли. Из широченной норы под корнями дерева торчала схваченная первым лучом девичья лодыжка.

Обессиленный я рухнул где стоял и некоторое время лежал, всматриваясь в безоблачное утреннее небо. Мне приходилось прилагать все усилия, чтобы не погрузиться в сон. Если бы я проспал хотя бы несколько минут, то пришедшие из земли тени могли бы парализовать обессилевшее тело, а ночью меня, наверняка, постигла бы участь Дарины.

Переведя дух, я стал выкапывать девушку. На ощупь она казалась тёплой, а значит — у моего отца имелись отличные шансы вернуть её к обычной жизни. Я работал очень осторожно, чтобы не повредить нежную девичью кожу. Спустя полчаса моих землеройных работ я уже нёс Дарину к телеге. На её голове я нащупал огромную кровавую шишку. Очевидно, девушка и в самом деле ударилась обо что-то головой и, потеряв сознание — предоставила теням отличную возможность завладеть её телом.

Несмотря на то, что я не спал сутки, впереди меня ждал тяжёлый день. Мне предстояло предать огню тело моего друга, а затем — срочно отвезти девушку к своему отцу. Пусть мне удалось вернуть её тело, душу Дарины мог спасти только проводник Александр.