Как хорошо быть генералом
Утро было раннее, промозглое, хмурое. Дождь, прошедший ночью, затаился в листве, и когда всадник задевал плечом ветки кустов, на него моментально выливался целый водопад. Савьер Ампурии, бургграф и личный друг Пресветлого, раздражённо передергивал плечами каждый раз, как холодные капли попадали за шиворот, но не пришпоривал коня. Он старательно оттягивал момент возвращения в фамильный замок Ринстгендоров. Сегодня он должен поговорить с Иви, и она должна будет принять решение. Сегодня или никогда. Звучит очень пафосно, конечно, но жизненные реалии таковы, что завтра Савьера не будет не только в замке, но и на Дельминте. И вряд ли в ближайшем будущем он сумеет вернуться. Всё, что от него требовалось, выполнено в полном объёме, да ещё и с верхом. Договора подписаны, поддержка обещана, средства освоены. Да и подустал он. Подустал.
Узкая лесная тропинка немного расширилась, впереди замаячили постройки Гормистбурга, и всадник машинально приосанился. Когда Пресветлый назначил его бургграфом вместо сгинувшего во время Митленского похода барона Энтига Ринстгендора, Савьер Ампурии потратил много времени и сил, чтобы завоевать расположение и доверие горожан. Конечно, волю Пресветлого никто не оспаривал, но отнеслись к нему сначала весьма настороженно. Тем более, что предыдущий бургграф был весьма уважаем, и его предполагаемая гибель всех удручала. Тогда учёные всерьёз подумывали, а не применить ли внушение, хотя бы первой степени. Но аналитики просчитали вероятности, и от вмешательства отказались.
Всадник поёжился и с беспокойством глянул вперед. Что-то было не так. Пожалуй, слишком тихо. Привычные звуки просыпающегося города отсутствовали. Странно, очень странно.
Копыта зацокали по булыжной мостовой. Савьер хмуро поглядывал на пустынные улочки, закрытые лавки и прикидывал, куда в такой час могли деться жители. Возле ратуши он остановился и прислушался. Где-то вдали гудело море. Волны накатывали на берег и гулко бились о камни. Но никакого моря поблизости не было, да и не могло быть.
Савьер пришпорил коня и помчался по узким улочкам навстречу гулу и гомону.
Широкий двор баронского замка был заполнен беснующейся толпой, которая клубилась вокруг столба с привязанной к нему полуобнаженной женщиной со светлыми, почти белыми волосами. Запрокинутое лицо с плотно сжатыми веками и губами, синяя жилка на шее, полуобнаженная грудь, на которой отчетливо видны кровоподтеки…Иви! Савьер направил коня сквозь толпу, не обращая внимания на шарахающихся горожан.
А у столба между тем суетились несколько человек, раскладывая охапки соломы, один из них сжимал арбалет, тревожно поглядывая на толпу, а другой, вытянув вперед руку с измятой бумажкой и заглядывая в нее, громко, как-то очень визгливо закричал:
— Свидетельствую, что вдова Иви Ринстгендор есть колдунья и богомерзкая ведьма. Своими заклинаниями она отнимает мужскую силу, портит скот, вызывает засуху, мор и поветрие. Свидетельствую, что данная ведьма при помощи своих заклинаний уморила собственного мужа и нашего бургграфа, барона Энтига Рингстендора, и собирается сделать то же самое с Савьером Ампурии. Также было замечено, что вдова неоднократно летала на помеле на шабаш.
Толпа взревела:
— Ведьма! Ведьма! В огонь ведьму!
Савьер, упорно расталкивая окаменевшие спины, уже почти выбрался из толпы, когда люди вокруг него громко ахнули, в воздухе запахло дымом, а потом по ушам резанул пронзительный женский крик. Еще одно усилие, и он буквально вылетел к пылающему костру, выхватил меч и бросил коня вперед, когда тяжелый арбалетный болт вошел в его грудь.
— Докладывайте.
— План операции разработан, исполнитель подобран.
— Вероятности?
— Всё просчитано.
— Отлично. Приступайте.
… Чернота космоса, прорезаемая яркими искрами звёзд, притягивала и завораживала. С трудом оторвав взгляд от бездонной глубины, он снова принялся любоваться голубым хрустальным шариком, как ёлочная игрушка висевшим на невидимой нитке. Вселенная покачивала его мягкой лапой, холила и лелеяла, сдувала пылинки, наводила блеск, оберегала от случайных бурь. Сердце наблюдателя щемило от нежности. Он смахнул набежавшую слезу и глубоко вздохнул. Почему каждый раз ему так сладко и больно? Слабая улыбка тронула губы. Он прикрыл глаза и тот час же, как и ожидал, увидел её лицо. Она смотрела чуть устало и несколько растерянно. Потом несмело улыбнулась и протянула к нему руки.
— Иви…маленькая моя, — он, едва сдерживаясь, чтобы не схватить ее в объятья, качнулся навстречу…
Яркая вспышка заслонила милое лицо… Хрустальный шарик разлетелся на тысячи осколков…
Рывком поднявшись в постели, Фрэнк Уэллс бросил взгляд на будильник, коротко тряхнул головой и с силой провел ладонью по мокрому лицу. Стоя через несколько минут под контрастным душем, он с тоской подумал, что сон, повторяющийся с завидной периодичностью, опять вывел его из равновесия. Именно сегодня, когда ему необходима ясная голова и твёрдость души, в сердце опять разлад и томление. Чтобы вернуть утраченное равновесие, он особенно тщательно выбрился, следя за тем, чтобы бритва двигалась параллельно коже, по всем правилам сварил кофе, придирчиво выбрал галстук, запонки и галстучную булавку. Напевая про себя прилипшую вчера песенку, он оделся, пригладил перед зеркалом волосы и, кинув на плечо плащ, вышел в длинный коридор меблированных комнат.
"Как хорошо быть генералом, как хорошо быть генералом", — пели ступеньки в такт его шагам. Обедая вчера в испанском ресторане, Уэллс засмотрелся на смуглую певичку, которая, жеманно поводя плечами, слабеньким голосом тянула эту нехитрую песенку. Ничего особенного в девице не было, если бы не взгляд: усталый, затравленный, равнодушный. Веселые слова песенки никак не вязались с этим взглядом. Ничем: ни внешностью, ни голосом, ни движением рук она не была похожа на Иви, но сердце Фрэнка привычно сжалось, а перед глазами на мгновение возникла белая пелена. "Лучше работы я вам, сеньоры, не назову", — продолжало вертеться в голове, когда господин журналист вышел на оживленную улицу Далласа. Ноябрьское солнце почти не грело, и Фрэнк надел плащ и перчатки. Первый глоток холодного воздуха заставил на мгновение задержать дыхание. Так и не привык, ничего, недолго осталось. Уэллс быстрым шагом отправился к месту встречи, рассеянно отмечая оживленность не так давно тихого городка.
Месяц назад Виктор Кременски, бывший сотрудник научно-исследовательского института экспериментальной истории, так же шел по улицам Далласа и не представлял, как выполнит возложенное на него поручение. Полгода реабилитации сделали свое дело: руки прекратили предательски дрожать, а ноздри улавливать запах горелого мяса. Он даже вернулся к работе, правда, всего лишь в архив, но и это снова придало ему ощущение нужности и полезности. Занятый до отказа нудной работой день, усталость, заставляющая мгновенно засыпать — что еще нужно человеку в его положении? Виктор пытался снова отправиться в "поле", но ему мягко отказали, мотивируя отсутствием интересных тем. Он и не сопротивлялся, впрочем, прекрасно понимая, что доверие надо заслужить. Составляя каталоги, маркируя входящие документы, разгребая залежи тех, до которых не дошли руки ученой братии, он монотонно повторял про себя: "Всё хорошо. Я вернулся". Это успокаивало и давало иллюзию, что всё снова будет, как прежде. Да, он и раньше был мрачноватым на вид, а сейчас в его лице появилась угрюмость. Впрочем, он на людях старательно контролировал выражение лица, но разве от друзей скрыть что-то возможно? Всё чаще ловя на себе сочувствующие взгляды Серёги и Ольги, он сократил до минимума встречи, ссылаясь на занятость. Ему показалось, что друзья с облегчением приняли его объяснения. Что ж, тем лучше. Он сам выкарабкается. Сам.
Однажды, когда Виктор возвращался домой привычным маршрутом, через парк, на боковой безлюдной аллее к нему неожиданно подошли двое. Ничем не примечательные лица, вежливые улыбки, тихие голоса. Но то, что они предложили молодому учёному, прозвучало как гром среди ясного неба. И вот он здесь, в Далласе, штате Техас, Соединенных Штатов Америки середины XX века.
"Стану я точно генералом, буду я точно генералом", — свернув на Хьюстон-стрит, Уэллс бросил быстрый взгляд на полицейских. Народу на улицах становилось всё больше, и полиция проявляла бдительность. Миновав церковь Трех святых, Фрэнк прошагал еще три квартала, невольно убыстряя шаг. Сегодня, всё должно случиться сегодня. Приближаясь к Техасскому складу школьных учебников, он бросил быстрый взгляд на часы. Десять ноль-ноль. Ещё несколько часов, и всё закончится….всё... Заметив у дверей склада группу рабочих, журналист замедлил шаг и свернул в проулок, решив переждать. Присев на лавочку у ближайшего дома, он прикрыл глаза, прислушиваясь к быстро стучавшему сердцу. Ещё несколько часов, и он вправе потребовать обещанное. Несколько часов…
Незнакомцы, встретившие Виктора в парке, предложили ему работу. Да, да… Ту самую, о которой он мечтал. Отправиться в определенное время, в определенное место. Наблюдать… и даже поучаствовать, немного, намеком, в событиях многолетней давности. А за это он получит награду, о которой как раз и не мечтал. Если всё пройдет так, как планируют его работодатели, он получит возможность вернуться на Дельминте в Гормистбург за тридцать минут до смерти Иви… Конечно, Виктор не поверил. Конечно, он рассмеялся им в лицо, а потом, не справившись с волной безысходности, разрыдался.
А затем были два долгих месяца, в течение которых молодой ученый изучил документы, относящиеся к нужному периоду, разработал легенду, освоил язык и обычаи временного отрезка, получил нужные документы и, что самое главное, поверил в их возможности вернуть его туда, где она будет жива, а он сможет ее спасти.
Прохладный ветерок охладил внезапно взмокший лоб. Уэллс решительно поднялся и твердыми шагами направился ко входу в склад. " Если капрала, если капрала переживу", — лифт не спеша поднял его на пятый этаж. Вдоль стены огромного помещения громоздились картонные коробки с книгами. Здесь журналист и устроил себе снайперское гнездо из ящиков. Он подошел к узкому окну. Отсюда должно было быть видно, как прямо на него движется машина президента, поворачивая затем вправо. Штабеля ящиков закрывали его от тех, кто мог бы проследить за ним из здания Даль-Текса, находящегося на другой стороне Хьюстон-стрит, слева, если считать по направлению выстрела. Другие ящики должны были служить опорой для прицеливания. Укрытие новоиспеченного снайпера выглядело неуютным: старый пол был здесь особенно грязным, стены из белого кирпича обшарпаны и покрыты толстым слоем пыли. Внутри было мрачно даже при открытом окне. Для Уэллса всё это не имело, однако, никакого значения. Расположившись внутри здания, он должен был стрелять в объект, находящийся снаружи, а не наоборот. Мушка его винтовки будет нацелена на фигуру, двигающуюся по Элм-стрит с правой стороны от него, а к полудню там будет ярчайший дневной свет.
Стрелять… Никаких выстрелов не будет…Это всего лишь декорации, бутафория… Уэллс вытащил из ящиков продолговатый сверток, развернул серую бумагу и извлек закутанный в коричневато-зеленое шерстяное одеяло длинный продолговатый предмет. Не спеша журналист извлёк из ткани итальянскую винтовку с оптическим прицелом, провёл дрогнувшими пальцами по стволу, рукояти затвора, прикладу и решительно переложил её на дальний, стоящий в самом углу ящик. Подошёл к окну и глянул на Элм-стрит. Улица продолжала заполняться народом. В окнах зданий напротив появилось всё больше любопытствующих. Фрэнк отступил от окна, присел на ближайший ящик и прикрыл глаза.
Главной целью его задания было…изменить ход истории. Да-да, именно то, на что сотрудник его института не пошёл бы ни при каком условии… Он должен был не допустить убийства президента Кеннеди, по крайней мере, в том временном промежутке. При этом не должно было остаться сомнений, что убийство готовилось: улики, доказательства, место преступления, следы — всё должно было указывать на возможность преступления. Почему всё должно произойти именно так, Виктор не знал, он старался об этом не думать. Мысль о том, что он сможет спасти Иви и что такая возможность вообще существует, затмевала всё остальное. Он гнал от себя все сомнения, которые осмеливались омрачать его радость, хотя предательский холодок неуверенности неоднократно заставлял его вздрагивать, а еще сон…Повторяющийся так часто, что выучен уже наизусть….желанный и такой тревожный….
Месяц назад Виктор по поддельному пропуску вошёл в экспериментальную лабораторию института, уверенно набрал на панели кабинки нуль-перехода нужный код и через несколько минут уже вдыхал холодный техасский воздух. И с тех пор день за днем, час за часом он упорно приближался к этому дню: 22 ноября 1963 года. Осторожное наблюдение за Ли Освальдом и его семьей, "случайное" знакомство, задушевные разговоры за кружкой пива в маленькой грязной пивной на углу Мэйн-стрит, неожиданное открытие, что этот неглупый человек вовсе не сумасшедший, что рассуждает он достаточно здраво, а его приверженность марксистским идеям не является фанатичной, — всё это наталкивало на мысль, что он действительно всего-навсего козёл отпущения и что игра, начатая так давно, продолжится, несмотря на отсутствие трупа президента. Освальду не отвертеться в любом случае.
"Мечтаем каждый о своём, но объявляется подъём, когда казарме снятся сны" — Фрэнк Уэллс снова подошел к окну. Внизу, у подножия склада, толпились рабочие. У них перерыв на завтрак. Конечно, они не упустят случая поглазеть на президентский кортеж. Ещё несколько минут, и всё закончится. Освальд с семьёй вчера вечером выехал в Портленд, где неожиданно нашлась для него неплохая работа и жильё. Более того, с ними едет ещё одна семья, так что они постоянно будут на глазах друг у друга и обвинить Ли в том, что он мог находиться в Далласе во время покушения, будет довольно непросто. После их отъезда Уэллс нашел в забитом всякой всячиной гараже дома, где жила семья Освальда, коричнево-зеленый сверток и несколько вещевых мешков с личным имуществом Ли, о которых счастливый отец семейства даже и не вспомнил. Первым порывом было уничтожить винтовку, но, здраво рассудив, Фрэнк решил, что немного достоверности не помешает, и отвёз оружие на склад.
"Капрал командует "Вперед!" А сам, конечно, отстает и на войне, и без войны", — глубоко вздохнув, Уэллс прикоснулся лбом к холодному стеклу. Внезапно едва уловимый шорох за спиной заставил его резко обернуться. С ближайшего ящика поднялась серая фигура, присмотревшись, журналист узнал одного из своих работодателей и облегчённо вздохнул. Человек оглядел помещение, задержал взгляд на винтовке, потом внимательно глянул на Фрэнка:
— Вы хорошо поработали, очень хорошо. Документы при вас?
Уэллс достал из кармана удостоверение Освальда и несколько писем, прихваченных из вещевых мешков.
— Отлично, оставьте пока у себя. И вот что… Я должен Вам сказать, что мы…мм…несколько ошиблись в расчётах… К сожалению, вернуться в Гормистбург Вы не сможете, вернее, сможете, но вот изменить что-либо…нет…планета закрыта…к сожалению, мы узнали об этом совсем недавно…сожалею…— голос говорящего становился все более монотонным, серая фигура расплылась…
"Как хорошо быть генералом, как хорошо быть генералом" — Виктор выронил из ослабевших пальцев шелестящие листы, моргнул, прогоняя выступившие слёзы. В голове быстро-быстро завертелась мелодия навязчивой песенки. Голубой хрустальный шар на фоне непроглядной черноты космоса разлетелся на тысячи осколков…
Фрэнк Уэллс глубоко вздохнул, взял с ящика итальянскую винтовку с оптическим прицелом и шагнул к окну…
— Операция прошла успешно. Объект устранен Исполнителем. Это обеспечивает необходимый уровень корректировки.
— Какой прогноз по магистральной временной линии?
— Факторы благоприятные. Причинно-следственные связи откорректированы и коллапса 2012 не произойдёт.
— Хорошо. Следующая точка?
— 2018. Наши аналитики уже работают.
— Свободны
Деликатно скрипнула, закрываясь, дверь. Человек, восседавший за большим, заваленным бумагами столом, откинулся на спинку кресла и вздохнул. Нелегко исправлять ошибки предшественников. Хотя, если брать во внимание перемещение во времени, это название относительно.