Если ты убьёшь зверя
Перекрестье гарды дрогнуло, качнулся клинок. Юноша едва заметно подался назад, но не сдвинулся с места.
Чёрный зверь шёл неторопливо, гипнотизируя Андэля немигающим взглядом. Как и тысячи знатных сынков-героев, юноша наивно считал зверя соперником. А зверь знал — перед ним жертва.
Матей вжался в полуразрушенную стену некогда роскошного пиршественного зала. Он прятался в нише за уходящей под купол аркой — прямо напротив места сражения. Двое — зверь и юноша — уже преступили границу и сошлись на янтарном кругу мозаики в центре. Пустовали массивные балконы — подбадривать и выражать недовольство схваткой было некому. Этот поединок касался только двоих. Да ещё, может, Матея.
Проклятье! Юноша имел все шансы одержать верх. Матей следил за ним всю луну, изучил повадки юноши, его характер, завязал дружбу. Нет, о дружбе с Андэлем Матей не жалел. Он будет жалеть о его смерти. Матей бы гордился таким братом — Андэль из рода Боузов жил для того, чтобы сразиться со зверем, его мастерство оттачивалось годами учения, он был лучшим в городе Костэ.
Матей затаил дыхание. Зверь шумно втянул воздух, иглы на холке встали дыбом, он остановился, ощерил клыкастую пасть. Почуял запах Матея? Или играет с Андэлем? Матей не знал. Каждый раз зверь выглядел по-другому, и каждый раз встреча с ним оборачивалась неожиданностью.
Андэль стушевался, сжался в комок. Смелый вышколенный Андэль был готов отступить и броситься наутёк. Матей зажмурился — смерти он не боится, пусть она заберет его вместо Андэля, только бы не стать свидетелем позора! Одного малодушного бегства на его жизнь достаточно.
Протяжный рык разорвал тишину и завис жуткой нотой в пространстве зала. Матей видел, каких усилий стоит Андэлю не растерять остатки мужества. Но парень выдержал — он выпрямился, собрался. Юное лицо превратилось в каменную маску.
Выпад был молниеносным. Лучший выпад Андэля на памяти Матея. Меч опустился на шею зверя. Но не причинил ему вреда. На собравшейся складками лоснящейся шкуре не осталось не то что раны — царапины. Андэль отступил, выставил вперед меч. Зверь в недоумении мотнул головой, оскалился, прыгнул. Зубы сомкнулись на плече Андэля. Юноша удержался на ногах, и не пытаясь защищаться — против всех выработанных годами инстинктов — крепко сжал чёрную тушу, так исступлённо и страстно, как обнимают только любимых. Двое упали, не ослабляя хватки.
Вспышка боли пронзила плечо, будто Матей сам получил смертельную рану. Нет, не так. Он остался без близкого друга. И без надежды. А это было хуже, чем смерть.
В ушах звучал рык зверя, а в сердце росла пустота.
Под порывом ветра стебель бессмертника пригнулся к холмику могилы. Ветер дунул ещё пару раз и стих, оставив цветок в покое.
Это всё, что Матей мог сделать для друга — похоронить и почтить его память. Говорить бессмысленные слова в воздух Матей не умел, да и не считал это нужным, другое дело — оставить Андэлю цветок. Может, приживётся.
Он бросил последний взгляд на могилу и пошёл прочь от массивных крепостных стен.
В Костэ Матей не вернётся — лишние расспросы ни к чему. Семья Андэля должна быть готова и к такому исходу.
Стать добычей зверя — не редкость. А на могилу не обратят внимания — мужчина либо выходит из замка с победой, либо его забирает зверь. После схватки нет мёртвых, на поле боя остаётся лишь победитель. С Андэлем вышло по-другому: на янтарной мозаике лежало два мёртвых тела — человеческое и звериное. Из спины твари торчало остриё клинка. Зверь сам насадил себя на меч, когда сделал последний прыжок. Матею пришлось немало потрудиться, прежде чем он смог вытащить изувеченного Андэля из-под смердящей чёрной туши. Что решило исход битвы? Необычное поведение юноши и крепкое предсмертное объятие? Или это случайность, а разгадка — в намерении Андэля одолеть зверя любой ценой? Юноша дал ему надежду. Пусть не своей жизнью, так смертью. Запоздалая благодарность обожгла глаза солью, слёз не было.
Он остановился на перекрестье дорог. Ветер повеселел и пьяно носил клубы пыли по степным просторам. Дело близилось к полдню, осеннее солнце скучало по лету и нещадно припекало. Матей зажмурился, огляделся по сторонам. Он может пойти на север, на юг. Рвануть к морю на восток Или обойти замок и двинуться на запад. Все дороги одинаковы. Он ходит по зигзагам вытоптанной земли одиннадцать лет, и со временем разучился их отличать друг от друга. Что ж, Матей сделал шаг на запад — в окрестностях богатого и благополучного города Гота самый большой замок зверя на континенте. И самый опасный. Если ему придётся сражаться там, то поражение будет не таким горьким, а победа — втройне почётней.
Замки зверя — такое название люди дали хаосу, который сделал их беспомощными. Хаос пришёл после золотого звездопада четыре века назад, и с тех пор, как болячка, расползся по всему континенту. Поначалу шла борьба со стихией, бушевавшей несколько лун подряд — бури, дожди и землетрясения смели крупные города, похоронили людей под обломками прошлого мира. История умалчивает, как предки пережили упадок, она начинается с новой катастрофы — континент обнесло язвами пропащих земель. Сколько люда сгинуло без вести, сколько замков и крестьянских домов за ночь превратились в древние развалины, а на пустырях за час выросли побеги новых дворцов — никто уже не сочтёт. Земли на то и были пропащими — всё лучшее, правильное, понятное пропадало там насовсем, оставляя после себя невнятные слухи о мантикорах, гарпиях, василисках, каппах и катоблепасах...
Матей замедлил шаг, надвинул берет на лоб — может, хоть так спасётся от солнца.
Зверь Андэля не был похож на мантикору или каппу — сказочные чудища выглядели скорей нелепо, чем страшно. Зверь был жутким — в жёлтых глазах светился холодный ум, расчёт, безжалостность. А в мышцах переливалась дикая сила. Что такое василиск по сравнению с ним? Матей скривился — заныл старый шрам на запястье. Он достаточно навидался схваток, поначалу лез с помощью, пока не сообразил, что эти битвы только для двоих — он запросто может погибнуть в сражении с чужим зверем, но никогда не победит. А ему нужна была победа...
Кто знает, во что бы сейчас превратился континент, не решись триста лет назад безрассудно смелый кнеж Брутвиг сам исследовать пропащие земли. Столица континента Рага, основательно подготовившись к пышным похоронам кнежа, была вынуждена сменить траур на чествование — Брутвиг вернулся целым и невредимым, более того — уверял, что сразился в пропащих землях с белым львом и одержал победу. С тех пор кнежеская власть взяла хаос под своё покровительство — по приказу Брутвига пропащие земли обнесли толстыми стенами, на воротах вывесили кнежеские флаги, с них свысока взирал на мир белый лев. Что-то в его взгляде неуловимо напоминало самого Брутвига.
Простой люд вздохнул с облегчением и стал обходить границы пропащих земель десятой дорогой. Другое дело — знать. Пример Брутвига разбередил дворянских сынов, и те потянулись к опасным стенам с кнежеским флагом на воротах. Девять из десяти смельчаков погибали. Победители неохотно рассказывали о происходящем в замке, вскользь упоминая о поединке с чудищем.
Авторитет Брутвига падал. Но кнеж вовремя издал указ об обязательной битве со зверем для тех, кто хочет подтвердить дворянский титул. Это считалось почётным, добавляло привилегий при дворе и влияния в светском обществе. Брутвиг справедливо рассудил, что ожидаемая опасность — уже не смертельная опасность, и открыл школу, где дворянских детей учили проходить пропащие земли и готовили к финальной схватке.
Пропащие земли стали называться замками зверя. Сквозь хаос проступило лицо. И что-то в этом лице неуловимо напоминало звериный оскал.
Матей сделал вид, что не слышит, не спеша взял кружку, глотнул вина. Приготовился было скривиться — в трактирах на окраинах городов постояльцев редко ублажают вкусной стряпнёй и добрым вином. Но кривиться не пришлось — в «Слепой кошке» вино было отличным. Не в пример его настроению.
— Не признаешь старого знакомца? — бродяга пригрозил заскорузлым пальцем, — ай, ай, нехорошо! А я всё помню — ты был в замке под Метуйе. И в Такоре. И в Лакете тоже был ты.
— Нет, — Матей покачал головой, — не узнаю, — и посмотрел в водянистые бродяжьи глаза.
«Старый знакомец» шутливо поклонился.
Матей поставил кружку на стол. Может, чуть более резко, чем следовало бы.
Значит, кнеж снова послал шпика. Почему бы и нет? Если Матей не выполнит договор, и надумает сбежать, должен быть рядом человек, который восстановит справедливость. Власть не доверяла простым смертным, власти нужны были доказательства — твоя жизнь или честь, не меньше, не больше...
Одиннадцать лет назад он не задумывался о цене сражений со зверем. Матей был уверен, что победа — его служанка, и платил ей щедрое жалованье тренировками и дисциплиной. Будущее Матея, как и Андэля, знали с рождения — отпрыск влиятельного дворянского рода фон Гранитс предназначен для поединка со зверем и блестящей карьеры при кнежеском дворе. Матей не любил тайных ночных прогулок, шумных компаний в трактирах, глупой болтовни на светских раутах. Он не хотел тратить силы на пустое, он думал, что знает секрет всему — контроль. Но теории пошли прахом, когда жизнь столкнула его с площадной комедианткой Маруше в канун сражения со зверем. Он потерял свой внутренний щит и вышел на поле боя растерянным и безоружным. Матей выжил только потому, что трусливо бежал. Схватка помнилась смутно, врезался в память лишь брезгливо-презрительный взгляд твари. Зверь не гнался за ним — Матей оказался слишком мелок для добычи, и зверь потерял интерес.
Проклятый этим взглядом, Матей скитался по континенту, жил как придётся — наёмником, бродягой, подмастерьем. Он не вернулся домой и постарался забыть о Маруше — пусть лучше он будет для них мёртвым, чем трусом.
Два года Матей не мог заставить себя снова подойти к замку, он искал лёгкой смерти, но та, как и зверь, презрительно отворачивалась. Не помогали ни уличные драки, ни передовая кровопролитных сражений, ни дуэли с ревнивыми мужьями. На третий год он решил, что его смерть, должно быть, живёт рядом со зверем и сделал последнюю попытку напроситься к ним в компанию. Изрядно напившись, он прокрался вслед за очередным героем в открытые ворота замка. Он мечтал встретить клыки зверя, помочь юноше, и так хоть немного оправдать свою непутёвую жизнь. Но схватка закончилась быстрее, чем Матей протрезвел. Зверь исчез, и победитель покинул поле боя. На лице у юноши сияло новое выражение плохо скрываемого превосходства.
Матей стал свидетелем не одной схватки — тайком пробирался за отпрысками дворянских семей, иногда ввязывался помогать, иногда безучастно наблюдал. Зверь притягивал его, завораживал. Сколько было битв — и никогда раньше Матей не видел зверя или человека мёртвым. Оставался только победитель. А побеждённый исчезал — ни следов крови, ни клочка волос. Только Андэлю удалось изменить ход вещей.
Матей наловчился подбирать кнежеские медали, оброненные в пылу битвы побеждёнными юношами — надёжный пропуск на случай, если возле замка выставят гвардейский караул. Однако лучшей защитой замка служил сам зверь — кто бы стал шататься без дела у смерти под носом? Но Матей был не одинок. Щуплый бродяга с водянистыми глазами караулил его после каждой схватки, шутливо кланялся и задавал один и тот же вопрос: «Сколько битв может выиграть трус?». Матей отмалчивался, но внутри закипала злость.
Однажды под Рагой кнежеские гвардейцы поймали его на входе в замок, команды им отдавал щуплый человек с водянистыми глазами — давешний бродяга. Он снова задал любимый вопрос. «Столько, сколько проиграет кнежеская шавка» — на сей раз Матей нашёлся с ответом. И нажил смертельного врага. Хотя, чего бояться? Матею полагалась позорная казнь на центральной площади. Ибо он нарушил ход священного ритуала, границы кнежеской собственности и покой зверя.
Кнеж Варслав, достойный внук своего легендарного деда Брутвига, снизошёл до личной беседы со злостным преступником и предложил сделку. Раз Матей так охоч до прогулок по замкам, говорил иронично улыбаясь кнеж, он должен знать способ остановить зверя. Навсегда. И во всех замках. Или найти этот способ за три луны. Тогда Матей прощён и свободен. Пятна пропащих земель растут и скоро превратятся в одну язву — если кнеж не остановит рост, его подданные поднимут бунт. А этого он никак не может допустить. В интересах Матея постараться. Иначе будет прилюдно объявлено, что именно он, странник, потревоживший зверя, виновен в катастрофе. И какой ждет Матея конец в этом случае, кнеж боится представить...
Шпик подошёл ближе к столу, нагнулся к уху Матея.
— Этот замок будет последним, дружище. И постарайся! У тебя два дня, — бродяга многозначительно положил руку на эфес сабли.
Срок подходил к концу, и ему решили это напомнить. Шар гнева обжёг грудь. Кнеж думает, что свобода Матея принадлежит его сиятельству? Нет! Матей либо сделает дело, либо погибнет. И плевать он хотел на кнежескую волю.
Матей тяжело поднялся, заглянул в мутные глаза непрошенного собеседника. Зрачки сузились, загорелись презрением и ненавистью. Матей отвёл взгляд, проглотил вспышку раздражения — ему тридцать лет, он не юноша, чтобы ввязываться в глупую драку. Он бросил на стол пару монет за вино, и направился было к выходу из трактира.
Бродяга не сдвинулся с места, закрывая узкий проход между столами. Что-то внутри Матея порвалось, пелена застлала глаза, он схватил бродягу за шиворот, швырнул о стол. Под удивлённые возгласы посетителей трактира стол хрустнул и распался пополам.
— Извольте заплатить за беспорядки, пан!
В дверях трактира стояла высокая женщина в простом суконном платье. На вид — ровесница Матея. Лицо обветрено, выгоревшие на солнце льняные волосы забраны назад в тугой пучок. Холодные голубые глаза бесстрастно изучали Матея, губы сжаты в нитку, брови сдвинуты.
Кажется, Матею посчастливилось встретиться с хозяйкой «Слепой кошки». И приём его ждал отнюдь не тёплый.
— Спросите с того бродяги, что лез на рожон. Беспорядки не моя забота, пани ...
— Нейджа, — сухо отозвалась женщина. — А что тогда ваша забота? Неужели со зверем сражаться? — в светлых глазах заплясали огоньки насмешки.
— Хоть бы и так, — Матей едва сдержал раздражение.
— И где же ваш зверь? Никак только что проломил спиной мой стол и теперь потирает ушибленный бок?
В зале трактира тихонько рассмеялись, кто-то одобрительно хлопнул в ладоши.
Матей почувствовал, что краснеет. Казалось, он снова трусливо бежит с поля боя. И на сей раз все видят этот позор.
— Что ж, идите, куда шли. Как справитесь со зверем, приходите чинить стол. Я буду ждать.
Матей вздрогнул. Он узнал тон. Он узнал слова. Он узнал лицо. Холодные глаза Нейджи засверкали васильковым огнём, светлая прядь выбилась из причёски, упала на лоб. Перед ним стояла беспечная Маруше, которая тоже никогда не носила шляпы, и сощурившись от яркого солнца говорила ему: «Как справишься со зверем, приходи на площадь, я буду ждать...»
***
Вот ведь насмешка. Последнее, о чем он мечтал в этой жизни, — снова попасть на глаза хозяйке «Слепой кошки». Нейджа вызывала раздражение, хотелось заставить её замолчать, зажать рот, оттолкнуть с пути — как того бродягу. Но в её присутствии Матей немел. Видел перед собой Маруше и не мог сдвинуться с места.
Он провёл день скитаясь по трактирам Гота — спрашивал сам, слушал других. Искал зацепку, подсказку, намёк — у зверя должна быть слабость, нет непобедимых соперников, некоторые из них просто очень сильны. Чего ему только не наплели — и про несметные богатства, которые победители вынесли из замка, и про разверзшуюся землю после поражений юных дворян, и про жуткий рык по ночам и следы огромных лап в пыли городских дорог. Заинтересовала Матея лишь одна история — у замка был смотритель. Говорили, что это женщина. Одни утверждали, будто она оберегает зверя. Другие — что хочет отомстить ему. Кто эта особа, Матей не смог допроситься. Жители Гота опускали глаза и заводили разговор на другую тему.
И чем настойчивее горожане увиливали от расспросов, тем крепче становилась безумная догадка Матея. В конце концов он решился попытать счастья — в запасе всего день, терять ему нечего.
Он опёрся спиной о дверь, задрал голову, посмотрел на звёзды. Когда он последний раз вот так беспечно таращился в небо? Наверное, ещё с Маруше. Потом небо стало для него лишь картой погоды. Не больше.
Дверь скрипнула, опора ушла из-под спины, Матей едва удержал равновесие, схватился за косяк.
— Со зверем покончено? Или совесть замучила?
— Вы знаете, что не покончено, — Матей поднялся. — Расскажите о нём, пани Нейджа. Вы ведь были в замке?
— Хотите одолеть зверя? Это невозможно.
Нейджа отступила вглубь зала, свечка в руке дрогнула, огонёк выхватил опущенные уголки губ, потухшие глаза. От утренней дерзости не осталось следа. Матей перешагнул порог, закрыл за собой дверь. Вдруг захотелось подхватить хозяйку на руки и укачать, успокоить как ребёнка.
— Так же невозможно, как сойтись в схватке с самим собой и победить, — ответила Нейджа на повисший в воздухе вопрос.
— Я не хочу бороться с собой, мне нужна голова зверя.
Нейджа печально улыбнулась, передернула плечами, будто пытаясь освободиться от невидимых пут. Она устало опустилась на скамью, жестом приглашая Матея последовать её примеру.
Матей сел напротив Нейджи, между ними на столе слабо мерцал огонёк свечи — единственное светлое пятнышко в пустом словно брошенном зале трактира.
— Что вам от меня нужно, пан герой? — Нейджа в упор посмотрела на Матея.
— Помогите мне попасть в замок под Гота. Я должен встретиться со зверем один на один.
— Вы снова хотите невозможного. Замки охраняются кнежеской властью. Кто я такая, чтобы нарушать волю его сиятельства? Да и зачем мне вам помогать?
Громкий стук в дверь не дал Матею ответить.
— Именем кнежа, откройте! Нейджа Таулер, вы обвиняетесь в государственной измене!
Матей узнал голос. Ненастоящий бродяга, он же кнежеский шпик, следил не только за ним.
Нейджа резко поднялась, бросила испытывающий взгляд на Матея.
Он опустил глаза. А ведь он может её сдать людям кнежа и так выслужить свободу. Какая разница кнежу, кто будет страдать за его ошибки перед безумной толпой? Перевидавший десятки зверей Матей, или сторож одного зверя Нейджа? Почему он должен погибнуть, почему не она? Матей проглотил тугой комок. Проклятье, он не может просто так уйти из жизни, он должен получить свободу и убить своего зверя, чтобы... Чтобы стать человеком. Чтобы отважиться вернуться к семье. Может, он ещё отыщет Маруше... И ради этого он должен обречь на смерть другую женщину? Вот она стоит перед ним — живая, красивая, сильная, не такая как все. Что-то в нём меняется, когда она рядом. Ему больно, но он чувствует, что снова живёт. И он должен её предать? Нет, не бывать этому!
Матей медленно кивнул, так и не решаясь взглянуть в глаза Нейджи. Ответом ему был едва слышный вздох облегчения. В руку легла тёплая жёсткая ладонь — почти мужская — Нейджа увлекла его вглубь зала, к выходу на задний двор...
Погоня долго жарила им спины проклятиями от имени кнежа и грохотом выстрелов. Приходилось терпеть и пришпоривать гнедого жеребца Нейджи — тот старался вовсю и рвался вперёд, будто и не нёс на спине двух всадников. Огнестрельное оружие считалось привилегией кнежеской гвардии, и ответить на выстрелы Матею было нечем. Он надеялся только, что они с Нейджой больше нужны кнежу живыми, чем мёртвыми. Сколько они выдержат эту гонку? Одному небу известно. Но близость Нейджи придавала силы. В кои-то веки чья-то жизнь его волновала больше, чем смерть зверя.
Позади остались стены города, и опасный открытый участок степи, где они были отличной мишенью для кнежеских гвардейцев — некуда бежать, негде прятаться, только скакать вперёд, прикрывая собой Нейджу; осталось позади желание немедленно дать бой, рассчитавшись за это их с Нейджой жизнями; позади остался крутой подъем между скал по крошащимся камням; только погоня не отставала — расстояние между жертвами и преследователями сжималось и грозило исчезнуть совсем.
Гнедой взобрался на небольшой уступ, Нейджа резко дёрнула поводья, жеребец недовольно качнул мордой, но повиновался — осторожно переступая копытами пошёл вдоль скалы по узкой кромке выступающих камней. Копыта гнедого скользили, то и дело срывались, но вопреки ожиданиям Матея они не упали в пропасть. Гнедой вывез их на более широкий выступ, скрытый от глаз преследователей резким изломом скалы. В стене над выступом открывался чёрный зев пещеры. Нейджа выдохнула с облегчением, опустила поводья, и гнедой сам вошёл в прохладную темноту — как, видно, делал это не раз.
— Надеюсь, они не пойдут за нами, — от долгого молчания голос Нейджи охрип. — Люди думают, логово зверя начинается здесь. Они просто не знают — он не может покинуть свою тюрьму.
Нейджа махнула рукой вверх — туда, где венчал вершину скалы замок зверя.
Матей хмыкнул, Нейджа говорила о звере так, будто любила и жалела его, а людей ненавидела.
Гнедой уверенно выбирал дорогу в темноте. Из пещеры они попали в туннель — там вовсю хозяйничал сквозняк, ветер шастал по закоулкам, искал тайные ходы. Погоня отстала. И Матей был безмерно благодарен Нейдже за подаренный глоток свободы. Пьянящего напитка свободы, который так любила Маруше...
Ему было девятнадцать, до схватки со зверем оставалась неделя. Утром Матею торжественно вручили кнежескую медаль — пропуск в замок, почётное право доказать свою доблесть и чистоту рода. Он прогуливался в одиночестве по городу, дышал воздухом весны и мечтал о блистательной жизни при кнежеском дворе.
Они столкнулись на площади. Маруше шла навстречу — счастливая, бедно одетая девушка с рассыпанными по плечам пшеничными волосами и непокрытой головой — недопустимая вольность для благородных девиц. Матей задержал взгляд на чудной фигурке, а потом из любопытства посмотрел девушке в глаза — да так там и остался. Он пригубил свободу, и в нём проснулась жажда.
Каждый день Матей был на площади — буффонады мелькали пёстрой лентой, он не вслушивался и не всматривался в действо на помосте — он хотел видеть лишь Маруше, ловить ощущение вольной птицы, исходившее от её движений, напитываться им.
«Бежим со мной!» — просила Маруше, и её дыхание обжигало щеку, нежный поцелуй трепетал бабочкой на губах, уводя Матея с широкой аллеи к победе и славе, толкая на нехоженые тропинки Марушеных желаний. Маруше тащила его из замкнутого круга крепостных стен города, учила целоваться, без дела валяться в стогах сена, радоваться солнцу, смотреть в небо. Она пьянила его, звала за собой, но разве мог он променять судьбу сына влиятельного дворянского рода на скитания с площадной комедианткой? Не мог. Или не хотел? Он не сказал ей, что любит — не захотел. Или не смог?
«Как справишься со зверем, приходи на площадь, я буду ждать...» — слова Маруше ещё звучали в ушах Матея, когда кнежеские гвардейцы окружили помост и взяли под стражу всех комедиантов. Маруше оглянулась лишь раз, нашла его глазами, печально улыбнулась. Матей не выдержал, опустил голову. Скоро сражение, он не пойдёт против кнежеской власти. А Маруше ждала, хоть и знала ответ наперёд...
Туннель закончился округлой пещерой. Её пустая глазница смотрела на широкое плато, поросшее бурой травой. По волглом полу пещеры лениво ползли лучи полуденного солнца. Выходит, они провели в бегах полдня. Срок, отмеренный кнежем, истечёт завтра утром.
Они спешились, вывели жеребца на плато — тот жадно потянулся к скудной растительности.
Скала возвышалась широким уступом и огибала пустынное поле подобно драконьему хвосту. Уступ венчала громада замка зверя. Небо над стенами дрожало мелкой рябью, грозясь вот-вот порваться в клочья, да и сам замок казался миражом — как Матей ни пытался посмотреть на него в упор, тот будто отпрыгивал вбок.
Вокруг стояла давящая тишина — ни крика птицы, ни стрекота кузнечиков в траве, не шелеста ветра в поле, только собственное неспокойное дыхание, да тихие шаги отставшей Нейджи.
Они сидели прижавшись спинами к скале, держались за руки, завороженно смотрели на замок. Впереди зверь, позади — кнеж. А рядом — Нейджа. Всё, что у него есть сейчас.
— Мой брат погиб в этом замке, — Нейджа говорила очень тихо, но её слова громом отзывались в голове Матея. — Он был единственной родной душой — мы рано потеряли родителей. После его смерти земли отобрал кнеж. Пришлось держать трактир, чтобы как-то выжить... Я мечтала о мести, ходила в замок каждый день, изучила все ходы и выходы. Мне никто не мешал — кнежеская стража уже лет сто как сбежала от Готского зверя подальше — слишком жуткое место, дворянские сынки выбирают замки попроще, а сам зверь так и не показался. Я мечтала выманить его из логова. А теперь думаю, что зверя нет. Есть живое существо, и с ним сражаются. Но это не зверь. Зверь внутри человека. Я не буду бежать — от себя не убежишь. Я должна войти туда и попытаться снова.
Матей отпустил руку Нейджи. Он никогда её не поймёт.
— Нет, Нейджа, зверь есть. Он держит в страхе город, кнежескую стражу, он заставляет тебя искать мести. Он забрал твоего брата... — Матей осёкся.
Повисла звенящая, напряжённая до предела тишина.
— А что ты знаешь о звере?! — васильковые глаза сверкнули огнём. — Моего брата забрало безрассудство. Он был предупрежден об опасностях. Но хотел стать лучшим. Единственным победителем. Настоящим героем... Я простила его. Но не простила себя. Должна была удержать, остановить.
Нейджа отстранилась, распустила невидимые иголки страха, и Матей протянувший было руку, чтобы приобнять её, замер на полдороги.
— Если зверя нет, Нейджа, почему ты привела меня сюда? Кого ты сама так часто навещала в этом брошенном небом месте?
— Не знаю, — Нейджа ответила чуть слышно, — никто не знает. Люди сражаются со зверем и погибают, кто бы ни вышел победителем. Поэтому здесь так жутко. Но бояться некого... кроме себя, — Нейджа горько усмехнулась.
Оба не сговариваясь посмотрели на замок. Мираж превратился в мрачную крепость. Казалось, замок приблизился. В пропащих землях всё возможно, но такое Матей видел впервые.
Нейджа подобралась, резко встала.
— Замок открыт. Идём.
Матей перехватил её руку, посмотрел снизу вверх. Женщина без слабостей. Одинокая и несчастная. Он не верил ей, потому что знал цену этой силе. Матей поднялся рывком, борясь с желанием встряхнуть Нейджу, увидеть на красивом лице боль, страх, отчаяние, и порывом крепко обнять, защитить, успокоить. Исход борьбы решил случай.
— Именем кнежа Варслава, вы оба арестованы!
Бродяга бесшумно вырос из темноты пещеры. Не самый свежий был вид у бродяги — он с трудом дышал, губы искривлены в гримасе боли, глаза лихорадочно блестели. Но за его спиной росла свора кнежеских псов — тоже пеших, вымотанных от долгой прогулки по туннелю и от собственного страха. Их было человек двенадцать — слишком много для двоих.
Матей вышел вперёд, заслонив собой Нейджу. А ведь он может отойти в сторону — Нейджу арестуют, от него отстанут. Это будет во благо всем. Он встретится со зверем, вернёт статус при дворе, освободит Нейджу. Возможно, добудет кнежу секрет... Матей покачнулся — всего один шаг.
Он чувствовал затылком взгляд Нейджи. Он знал — она поймёт. Как поняла когда-то Маруше. А он так же стоял в стороне, веря, что вернётся за ней. Когда станет сильнее, умнее, смелее. Когда победит зверя... И сколько его женщинам ждать? Вечность? Немного меньше? Матей застонал. Будь проклят этот зверь, который не даёт ему стать человеком.
— Нет! — голос Матея охрип.
С облегчением, будто сбросил с себя вековую ношу, он обнажил клинок. Свобода, забытый подарок Маруше, вырвалась на волю и плясала на острие меча.
— Взять их! — рявкнул, будто пролаял кнежеский шпик.
Он очнулся от крика Нейджи:
— Остановись! Прекрати!
Матей моргнул, с недоумением огляделся. Он стоял на поле мёртвых. Гвардейцы были не просто убиты — изувечены до неузнаваемости. У многих тел не хватало голов, у других — рук, ног. Выбившаяся из сил Нейджа пыталась оттащить его от последнего целого тела с рваной раной на груди. Матей бросил меч, схватил Нейджу за плечи, заглянул ей в глаза.
Это всё сделал он? Не может быть. Нет!
«Да» — безмолвно ответила Нейджа, — «да».
Матей разжал пальцы, женщина рыбой выскользнула вниз, упала на колени, разрыдалась.
Вихрь ушёл, оставив пустоту. Матей переставлял ноги вслед за Нейджой — камень, шаг, уступ, ещё шаг, ещё камень. Они поднимались к замку — логову зверя. Стены из чёрного камня занимали полнеба и грозили вот-вот обвалиться на голову. Матея не страшил и такой исход. Ему казалось — главная битва только что закончилась, и он проиграл её. Выиграл, и поэтому проиграл. «Хотите одолеть зверя? Это невозможно... Так же невозможно, как сойтись в схватке с самим собой и победить». Слова Нейджи холодными каплями били в макушку.
Землю тряхнул мощный толчок. Нейджа беспокойно оглянулась:
— Скорее, нам нужно успеть к воротам, пока не начался обвал.
Скала снова дрогнула, под ногами разверзлась трещина, Матей вовремя подхватил за талию неловко покачнувшуюся Нейджу, перепрыгнул зияющий провал. Обернулся к Нейдже подбодрить, но не успел и дух перевести — сверху сыпучей волной покатились камни, а за спиной трескалась скала, открывая глубокую расселину.
Матей вцепился в неожиданно ослабевшую руку Нейджи, рывком потянул её вверх. Нейджа часто спотыкалась — казалось, она теряет последние силы. Матею чудились стоны: «Мне страшно, оставь...», но он только крепче перехватывал запястье. Он ни за что бы не выпустил руки Нейджи, пусть бы она умоляла его, или приставила к горлу клинок. Пока они вместе, он ещё сможет что-то для неё сделать.
И словно всех бед показалось судьбе недостаточно, перекрывая треск и грохот стонов сбрасывающей шкуру скалы, воздух разрезал раскатистый вой. Вой ударил по ушам, ворвался в тело, прошёл волной до пяток, и ледяными комками осел в сердце.
Матей начал задыхаться, рванул ворот колета, но убрал руку — надо терпеть. Только через этот лёд в сердце и можно чувствовать зверя. Сейчас он понял — зверь ждёт их, предвкушает встречу. И ... страдает?
Матей споткнулся, безжизненная рука Нейджи тихонько дрогнула в его ладони.
Они вскарабкались на небольшую площадку — выпотрошенные, молчаливые, избитые дождём камней, устало повалились на первую ступеньку — подножие лестницы к замку. Матей не смотрел вниз — он и так знал, сколько прошёл, не смотрел наверх — не секрет, кого он там встретит. Он закрыл глаза и ещё больше сжал руку Нейджи. Наградой ему было лёгкое пожатие. Это единственное, что у него есть сейчас. Горько-сладкий момент настоящей жизни. Которую он всегда откладывал. Потому что был недостаточно хорош для семьи. Недостаточно свободен для комедиантки Маруше. Недостаточно смел для зверя.
Он притянул Нейджу совсем близко, крепко обнял, вжался в солёные влажные губы. И она ответила — торопливо, страстно, не закрывая глаз, из которых текли и текли предательские слезы.
— Пожалуйста, останься, — шепнул он. — Я отомщу за тебя. Здесь безопасно — зверь не станет рушить замок во время боя. Я хочу, чтобы мне было куда возвращаться. Чтобы меня кто-то ждал.
Матей с тревогой заглянул в помутневшие от слёз васильковые глаза. Пока они не миновали ворота, даже если он погибнет, Нейджа сможет уйти, отсидеться, сбежать в другой город.
Но Нейджа упрямо качнула головой.
— А я не хочу оплакивать ещё одного мужчину, которому не сумела помочь, — она шмыгнула носом, — тем более, этот мужчина мне кое-что должен.
Она права, он ей многим обязан — долг ценою в жизнь, если не больше.
— Как вернёмся, пан герой, не забудьте починить стол в моем трактире.
Сбитый с толку Матей поднял голову, моргнул — синие глаза Нейджи снова сияли, а она сама улыбалась сквозь слёзы.
Ледяные комки, осевшие на сердце, начали было плавиться, и тут зверь снова издал протяжный вой.
***
Они с Нейджой налегли на тяжёлые створки вдвоём — тщетно. Матей было подумал, что всего веса на континенте не хватит пересилить упрямство ворот, но петли с натугой застонали, и створки по чуть-чуть начали отходить вглубь.
Матей почувствовал, что земля снова уходит из-под ног, схватился за кольцо створки, спрыгнул на ступеньку.
— Вниз, скорее!
Нейджа охнула, приземлилась тремя ступенями выше.
Они стояли на неширокой лестнице, спиралью опоясывающей глубокую воронку, что занимала всё свободное пространство внутри замковых стен. Замок оказался перевёрнутой башней, она тянулась не вверх, а уходила вершиной в толщу скалы. Матей задержал дыхание, посмотрел вниз. На самом дне очень-очень далеко беспокойно металась чёрная тень. Его заждались.
— В прошлый раз здесь было поле, — Нейджа торопливо нагнала его, — в этом месте всё слишком быстро меняется, герой. Кроме тебя самого. И если ты убьёшь зверя...
Матей не дослушал. Он ощутил нетерпение зверя, его желание крови, тоску по азарту схватки, рвущуюся изнутри силу уничтожать, убивать, крушить. Зверь исходил в истоме перед сражением, не мог дождаться мига, когда набросится на противника, подчинит себе ещё одну жизнь. Неумолимая сила потянула Матея вниз, и он побежал — перепрыгивая через ступеньки, забыв о близости бездны, не слыша криков Нейджи. Белый плащ смерти сверкнул над бездной, Матей почувствовал легкое прикосновение — давняя знакомая осмелела и взяла его за руку.
Он бежал и бежал, лестница становилась всё круче, и казалось, она ведёт не вниз, а вверх. Матей слышал, как лязгают о каменный пол когти-ножи, как недовольно рычит его соперник, чувствовал смрадный звериный дух — наваливалась тяжесть, сбивала с ног, заставляла задыхаться. Матей застонал, закричал, охрип от усилий, крик сменился воем, вой — рыком. Перед глазами поплыли картинки.
Светлый завиток, упавший на щеку и тёплый поцелуй.
Как справишься со зверем, приходи...
Презрение в раскосых жёлтых глазах.
Насмешливая улыбка смерти.
Тело Андэля в объятиях зверя.
Маска удивления, застывшая на мёртвом лице бродяги.
Дрожащая рука Нейджи в его ладони.
Матей зарычал ещё громче, мотнул головой. Одним прыжком преодолел последний пролёт. Мягко опустился на каменный пол.
Перед ним стоял человек с мечом. Слабый человек. Отчаявшийся. Он поднял голову, шумно втянул запах человека. Фыркнул. Необычный запах. Странный. Так пах чужой страх, и так пахла его свобода.
Холка встала дыбом. Он обошёл человека по кругу, не отрываясь от настороженных глаз, внутренне собранный, готовый к молниеносному выпаду. Человек слегка подался вперёд, и он рыкнул, оскалил зубы. Запах страха усилился, и человек сделал шаг. Упрямый, глупый двуногий.
Он мог бы прекратить игру одним прыжком. Это было даже проще, чем рычать и скалить пасть. И проще, чем ждать столетия. И чем сдаться Брутвигу. Но он медлил. Сквозь привычный тяжёлый дух страха он чуял свободу. Ноздри с шумом раздувались — любимый забытый запах. Запах дома.
Глаза двуногого сверкнули отчаянием.
Человек занёс меч, и зверь прыгнул.
Зверь начал обходить его по кругу, глаза сузились, ноздри подрагивали. Матей едва поборол искушение упасть на четвереньки, так же шумно втянуть воздух — понять, почувствовать соперника.
Меч в руке задрожал — он почему-то стал непомерно тяжёл. Матей сжал рукоять, побелели костяшки пальцев. Сейчас или никогда!
Он занёс руку с мечом и на него кинулась чёрная тень. Меч рассёк пустоту, но Матей успел увернуться. Острые когти задели шею — легко, почти ласково. Тёплые струйки потекли вниз по груди. Матей подскочил на ноги — но только затем, чтобы снова встретить выпад зверя. Меч вошёл во что-то мягкое, воздух разрезал рык боли. Зверь вскинул лапу, лицо обожгли новые раны. Матей отскочил назад, оттёр рукавом кровь с лица, моргнул.
Зверь прихрамывая ходил кругами, приглушённо рычал, из раненого бока капала густая бордовая кровь.
Он смог ранить зверя! Матей усмехнулся, перехватил меч, и вдруг согнулся пополам от резкой боли в боку — там же, где зияла рана у зверя. Матей заревел от злости, сейчас бы он сам не отличил своего рёва от звериного.
Огромная чёрная кошка оскалилась, пригнулась к земле, готовясь к новому прыжку. Матей замер. Вот его шанс. Надо только рассчитать удар. Он смог поранить бок зверю, и так же вспорет ему живот. Матей поморщился — рана под колетом снова дёрнулась болью.
Глаза зверя блеснули лунным светом, лапы спружинили.
— Матей! — Нейджа кричала, но её крик был далёким, будто просачивался из другого мира, — если ты убьёшь зверя...
«Ты убьёшь себя» — прошептал Матей в унисон с прерывающимся голосом Нейджи и в последнюю секунду отвёл клинок. Жаль, он был так близок к победе...
Чёрная тень метнулась к Матею. Он не защищался, а лишь открыл навстречу ей объятия. «Умру как Андэль» — подумал Матей и рухнул, придавленный горячим тяжёлым телом. Вспыхнула острая боль в груди. Матей попытался сделать вдох, но воздух оказался слишком плотным, спину выгнула судорога. И Матей вдруг забыл, кто он.
Он чувствовал запёкшуюся на боку рану, промокшую от крови шерсть, чувствовал звериную ярость, удивление, досаду — кто-то слабый ворвался в его жизнь, принёс боль, и он не может покончить с этим слабым, заставить его остановиться.
Он лежал беспомощным, будто на него свалилось всё звёздное небо, в груди не осталось воздуха. Он хотел быть далеко отсюда, но очередная судорога подбрасывала его, заставляя впустить в себя черноту, пропитаться ею.
И он был заблудившейся мыслью. Он мечтал открыть дверь тюрьмы, на которую когда-то согласился сам. Он грезил свободой. Он принимал тысячи обликов — мог быть зверем, человеком, камнем, ветром, но это всё был не он. Чужой мир. Чужая земля.
А потом пришёл Брутвиг. Первый, кто сумел разглядеть его. Нет, борьбы не было. Был договор. Брутвиг захотел власть подчинять людей своей воле — всегда и во всем. А взамен обещал ему лучших сынов континента. Он согласился. И взял у Брутвига ещё кое-что — внутренняя сущность кнежа стала его внешним обликом. Ростки родной земли обнесли высокими стенами. А его начали звать Зверем.
Первого зверя не видел никто. Но второй и третий, а потом их двойники по всему континенту уже имели сильное смертоносное тело, вылепленное из страха и ярости дворянских сынов. Он пил их жизнь, жадно глотал знания, отдавая взамен то, что они заслуживали. Достойные выходили живыми, но оставляли с ним свою силу и уносили частичку его самого. У слабых нечего было брать, кроме страха, и он убивал их, чтобы обострить вкус ужаса смертью. Кто бы ни выиграл, Зверь выживал. Как можно убить то, чего нет? Чёрная тень большого хищника растворялась в пространстве замка, и его двойник исчезал до следующего героя.
Он был доволен и сыт. Он начал забывать, как сюда попал. Сражения приносили наслаждение, неведомое ему раньше. У него было сильное непобедимое тело, он мог двигаться, чувствовать, жить. Он мог всё, кроме одного — вырваться на волю. Тоска по родине стёрлась, осталась тупая боль запертого в клетку существа. Он гасил в себе эту боль. Ради чужой силы, в которой нуждался теперь больше, чем когда-то Брутвиг в его помощи.
Но однажды чужая сила отравила Зверя. Юноша в замке под Костэ сумел его ранить. Он сделал то, что не делал никто — перестал защищаться. Привыкший жить злобой Зверь почувствовал себя неуютно, и пропустил удар. Юноша был слишком хорош, и Зверь вдруг испугался за свою шкуру. Которой на самом деле не было.
Сейчас Зверь умирал. Продавленные ребра не давали дышать. Ему было гораздо хуже, чем под Костэ. За это время он сжился с хищным телом в одно. Стал слишком ранимым и слишком настоящим.
Голова гудела от чужих мыслей. Чужих ли? Сейчас он сомневался, что знает, кто он. Может, зверь. Может, человек. Или то существо со звёзд, что грезит о свободе.
Он перехватил меч. Зверь лежал на боку на каменном полу, тяжело дышал. Осталась мелочь — занести меч и отрубить твари голову.
Зверь повернул морду, встретил его взгляд, как встречают удар клинка.
Матей так долго шел к этой победе. Бросил семью, которая его вырастила. Предал Маруше, которая его любила. Пожертвовал друзьями. Все силы и мысли он отдавал зверю. Ради чего? Чтобы выйти из замка с клыкастой головой в руках и тем снискать расположение кнежа, которого он презирает? Он был глупцом, он всё потерял, но прошлого не вернешь. Да и не нужно это — пусть оно уносит его ошибки. Не зверь его сделал таким. Он сам. И он ещё может остаться человеком.
— Иди с миром, — Матей отошёл в сторону.
Зверь понял — в жёлтых глазах сверкнула благодарность. Он тяжело поднялся и прихрамывая шагнул в тень.
Матей долго стоял неподвижно. Не замечая, что дышать уже не больно. Не чувствуя, как перестаёт пульсировать бок. Не видя обнявшей его Нейджи. Не осознавая, что они в замке одни.
Очнулся он на открытой террасе — вершине башни. Далеко внизу пёстрой тканью раскинулся между холмов город Гота. Над городом потерянной звездой блестела яркая точка, поднимаясь всё выше и выше.
Он покрепче обнял Нейджу и улыбнулся — Матей чувствовал себя по-настоящему свободным.
Завтра на континенте все замки зверя сами собой разрушатся до основания, и люди найдут там мёртвых существ, созданных злобой и страхом.