Hic terminos habet

Аракешу еще не приходилось видеть двух столь разных, и, в то же время, столь достойных друг друга бойцов. Да что ему-то, в неполные семнадцать лет? Убеленные сединами рубаки следили за схваткой, затаив дыхание! Тишина. Только свист рассекаемого воздуха и звон стали о сталь.

Адаларский катана-мастер стремительно и грациозно кружил вокруг противника. Одетый в черное, ловкостью и изяществом движений он напоминал пантеру. Слегка изогнутый клинок чертил в воздухе серебристые круги, но молниеносные атаки всякий раз лишь звонко выбивали сноп искр из подставленного палаша. Встречные удары рослого, мощного лиданийского паладина, короткие и прямые, но не менее быстрые, уходили в пустоту, а адаларец уже атаковал с другой позиции, и вновь звенела сталь о сталь.

И все-таки черный мастер первым поразил врага. В удачный момент серебряная молния обрушилась на покрытое шелком белоснежной рубашки плечо паладина, но, словно наткнувшись на невидимый доспех, с жалобным звуком, какой издает лопнувшая струна, разлетелась вдребезги. Ответный удар пронзил грудь беззащитного противника. Когда сломанная катана выпала из ослабевшей руки, паладин окровавленным палашом отсалютовал оседающему врагу.

Аракеш склонился над поверженным воином. "Прости, повелитель", — прошептали мертвеющие губы. Юноша поднял голову и встретился взглядом с победителем.

 

Вздрогнув, император рывком сел на кровати. Сон. Снова этот кошмар. Сорок лет прошло со дня ритуального поединка, в котором Лидания взяла верх в вековом споре за прибрежные земли, оставив Адалар прозябать на клочке суши среди волн. Сорок лет, проведенных в боях и походах, увенчали голову короной императора, но не смогли стереть из памяти одного унижения.

Аракеш ана Дениз отер пот со лба, поднялся с постели и распахнул окно. Легкий утренний бриз освежил лицо. Море мерно шумело волнами о скалы у подножия стены его дворца. А далеко за морем, скрытая от глаз за линией горизонта, лежала потерянная им земля предков.

Резким движением император захлопнул окно. Напасть немедля! Вцепиться в горло лиданийскому медведю! Сильнейший в мире броненосный флот раздавит любые помехи десанту, и закаленным в боях солдатам останется лишь разбить армию противника. Армию, полвека не нюхавшую пороха. Чего же проще?

Но взгляд того паладина из сна… Как его звали? Орландо, кажется. Прямой и открытый, совсем беззлобный, но словно предупреждающий: "Ни шагу дальше! Здесь остановиться должно!"

Необъяснимый страх волной холода пробежал по спине императора. Накинув халат, он дернул шнур звонка.

— Ка-Бара ко мне! Немедленно! — приказал он прибежавшему слуге.

 

Луна скрылась в тучах, и ночь стала совсем непроглядной. Четверка лошадей перешла на рысь, затем на шаг, но дилижанс все так же потряхивало на ухабах. Аквилан сидел на месте стрелка, рядом с возницей. С каждой оставленной позади верстой все больше портилось настроение: ныла затекшая спина, дорожная пыль набилась в усы, скрипела на зубах, да еще и возница попался назойливый, видно, с паладином путешествовал впервые.

— А правду говорят, будто вы можете свет испускать заместо фонаря?

Сжав коленями дробовик, Аквилан сложил ладони лодочкой. В руках возник сгусток света, разгораясь, взлетел в воздух и озарил все в нескольких шагах вокруг. Легким жестом паладин отправил светоч вперед освещать путь.

— Эй, барин, да ты полегче! В другой раз упреждай, — проворчал возница. — А ну как лошади испугаются и понесут? Что с ними делать будешь?

В круге света показалась двойка вороных, галопом несущая навстречу легкую повозку. Быстро поравнявшись, повозка скрылась позади. Еще кому-то в эту ночь не спится.

— А вот, говорят, что вас и пуля не берет. Ну, ведь брехня же?

Вопрос заставил Аквилана задуматься. Паладины защищали себя доспехами веры, чтобы отразить удар клинка или дубины, но остановить пулю… Пожалуй, лишь сильнейшие из них, такие как грандмастер или он сам, смогли бы, да и то, навряд ли больше одной.

— Верно говоришь, брехня, — ответил паладин.

— Ага, я так и думал! А еще какое волшебство знаешь?

Аквилан поморщился.

— Темный ты мужик, дремучий. Вон уже бородища начала седеть, а все не разумеешь, что волшебства не бывает. Силу Света дарует вера, а не магия. Хочешь волшебства — иди вон, в цирк — факир достанет кролика у тебя из задницы.

Возница хмыкнул.

— А вот, говорят…

— Хватит, утомил. Тебе не говорили, что паладины вечно выискивают, кому бы зубы пересчитать? Поехали уже молча, — перебил Аквилан.

Пробубнив что-то под нос, возница замолчал. Покой ночи нарушался только топотом копыт. Дилижанс шел на восток по пыльной, ухабистой дороге, среди диких, безлюдных земель. В кабине под охраной четырех солдат стоял железный ящик, полный золотых монет. Так в гарнизоны дальних, приморских фортов ежегодно доставлялось жалование. Пусть дорога и не близкая — почти месяц в оба конца, возницы и охрана яростно рвались в эти поездки. А что им? Оплата по тройному тарифу, якобы за опасность работы, а на самом деле — легкие деньги. Ведь каждому известно, что если на борту дилижанса изображен вставший на дыбы медведь — гербовый символ Лидании, значит рядом с возницей сидит паладин. А уж потягаться в стрельбе с паладином, даже если на кону сундучок с золотом, самоубийц не найдется. Самый отчаянный головорез такой дилижанс за три версты обойдет.

Паладины помоложе, кого еще манила романтика дорог и дальних земель, отправлялись в путь с радостью. Седовласые же ветераны, вроде Аквилана, когда выпадало такое приключение, кляли судьбу на чем свет стоит. Но воля государя превыше всего. Вот и приходится терпеливо глотать дорожную пыль, коротая время в разговорах с возницей. Скучно и глупо до нелепости. Разве таков удел паладина? Разве совершишь тут подвиг славный, достойный эпоса?

Взрыв разорвал ночь. Дилижанс подлетел вверх и, перевернувшись, рухнул на землю. Лошади кубарем покатились по дороге, а Аквилана швырнуло в воздух. Описав высокую дугу, он рухнул в придорожную траву.

 

Васька опустил ладонь на рукоятку револьвера и замер. Расставленные на пустыре ведра представлялись ему страшными чудищами из древних легенд. Полагалось произнести речь, чтобы зло затрепетало в предсмертном страхе, но ничего подобающего моменту на ум не шло.

— Умрите, презренные твари! — звенящий мальчишеский голос утонул в грохоте выстрелов. Ведра покачнулись, из пробитых стенок заструилась вода. Васька подпрыгнул, издав восторженный клич.

— Послушник Василий, — раздался за спиной мягкий, бархатный голос. Васька обернулся.

— Грандмастер Орландо! Вы видели, как я быстр и точен?

Глаза старого паладина смотрели с укоризной.

— Ты почему не на занятиях? По-моему, сейчас идет урок истории. Почему тренируешься с боевым оружием без присмотра взрослых?

Улыбка сползла с лица мальчишки.

— Я взял револьвер тайком, — почти прошептал он, потупив взгляд. — Мастер Адальберт не виноват.

Орландо протянул руку. Васька понуро снял пояс с кобурой, и отдал паладину.

— Иди за мной.

Они покинули стрельбище и пошли по двору замка, вдоль тени, отбрасываемой зубчатой стеной.

— Грандмастер, а разве нам не нужно больше тренироваться? Когда я был в городе, я слышал очень нехорошие вещи. Какой-то дядька говорил, что паладинов уже нет, они превратились в сборище пьяниц и бабников. Там было много народа, все слушали и поддакивали. Способности, дарованные нам Светом, они называли дешевыми фокусами. Грандмастер, они считают, что королю стоит отлучить нас от государевой службы, что мы даром едим свой хлеб. Если мы не будем тренироваться, не будем уметь хорошо стрелять, как мы докажем всем, что мы — лучшие в мире воины?

— Чтобы стать хорошим воином, мало уметь хорошо стрелять, — ответил Орландо. –И уж совершенно недостаточно этого, чтобы быть паладином. Как, скажи мне на милость, ты сможешь распознать укрытое благообразной личиной зло, если не будешь учиться? Разберешься, как правильно поступать? Вот сегодня ты, de facto, незаконно завладел боевым оружием. Это ли воплощение добродетелей паладина, поборника порядка, радетеля справедливости? И ведь прямо в Обители, сердце Ордена. Так что, прислушайся к столь ранившим твое сердце словам народа. И опровергать их начни в себе.

— Но я… — Васька опустил вихрастую голову. — Я все понял, грандмастер. Я буду учиться.

— Ступай, послушник Василий. Vale!

Мальчишка взлетел по ступенькам крыльца школы и, скрипнув дверью, скрылся внутри, а Орландо пошел к оружейной. Путь лежал мимо трапезной, на крыльце которой стояла группа молодых паладинов. Один из них, помогая себе жестами, что-то оживленно рассказывал остальным. Грандмастер прислушался.

— А я говорю, ты, Корки, мошенник и подлец! Встань и прими смерть заслуженную!

— Ну, а он что?

— Да что он-то? Их там целая банда оказалась — все с ножами да обрезами. Повскакивали, да за оружие похватались. Было б их хотя бы семеро, не стоять мне здесь сейчас, клянусь честью. Но вшестером меня не взять. Это ж, как патронов в барабане!

— Славен будь, доблестный Гаэтан! Пора и мне туда нагрянуть. Где это, говоришь, случилось?

Нахмурив седые брови, Орландо покачал головой. С огнем играет молодежь. Нельзя уж так. Времена не те нынче. Прежде, убил какую гадину ядовитую или шайку душегубов в лесу порешил — герой. Воспет и ославлен. А что сейчас? Вроде и зло добрее не стало, а места подвигу благородному нет. Взять того же мошенника, что пристрелил Гаэтан. С одного бока — подлец, жизни не достойный, а с другого — жене муж, государю подданный, адвокату клиент. Вот и летят статьи в газеты: "Паладины объявили войну народу". Орландо тяжело вздохнул. И пути во мгле не видно, виден лишь предел, конец.

Мастер по оружию Адальберт склонился над столом, ровным почерком выводя на листе бумаги строчки письма. Время от времени он бросал взгляд на стоявшую перед ним фотографию белокурой девицы. В такие моменты Адальберт о чем-то задумывался, на его губах играла улыбка. Паладин был столь поглощен занятием, что не обратил внимания, как Орландо вошел в оружейную.

— Мммм, — протянул грандмастер. — Да тут, похоже, можно вообще все вынести вместе с влюбленным паладином, а? Никто и не заметит.

— Нет, грандмастер, что вы, — Адальберт с проворством, удивительным для его крупной фигуры, вскочил на ноги. — Я никогда… Мимо меня и воробей не пролетит, и заяц не проскочит.

— Пересчитай стволы, — Орландо бросил на стол кобуру с револьвером, что забрал у Васьки. — Возможно, не один заяц мимо тебя сегодня проскочил. Кстати, если дама на фотопластинке, что ты так ловко упрятал в карман, есть госпожа Климпуш, то третьего дня в управу жалоба поступила. Соседи сообщают, что неизвестный паладин под окнами сей красавицы серенады распевает по ночам, сон тревожит. И вроде ведь дама приличная, а главное — замужняя. Так что разберись уж, славный Адальберт, паладин ты или прелюбодей, менестрелю грошовому подобный.

Грандмастер вышел, оставив красного, как рак, Адальберта наедине со своим стыдом.

 

 

 

— Господин комиссар, тут вон один вроде дышит еще!

Голос, донесшись как будто издалека, громким эхом раскатился в голове. Аквилан открыл глаза. Рассвело. Холодная роса покрыла лицо, но не было сил утереться. Казалось, все тело дрожит, как колокол после удара, протяжный звон которого до сих пор раздается в ушах.

Над паладином стоял русоволосый мужичонка с длинной винтовкой на плече. По одежде его вполне можно было бы принять за крестьянина или ремесленника, если бы не бляха королевской жандармерии, блестевшая на груди.

Человек в черном кожаном плаще, которого жандарм назвал комиссаром, подошел и присел около Аквилана, склонив над ним не первый день небритое лицо, увенчанное необычайно косматой папахой.

— А ну, подгоняй телегу, Ухов, отвезем к Зубихе, пусть лечит бедолагу. А помрет, за шарлатанство ее штрафанем, давно руки чешутся.

— Не надо Зубиху, — выдавил Аквилан. — Я — паладин, исцелюсь сам.

— Паладин, — разочарованно выдохнул Ухов и сплюнул сквозь зубы. — Вот ведь гнида! Мож, пристрелить его? Ну, типа, чтоб не мучился?

Глаза комиссара сурово сверкнули из-под папахи.

— Марш к телеге, я сказал!

Жандарм нехотя поплелся в сторону дороги.

— Ты, паладин, на Ухова не сердись. Неплохой он малый, дело свое знает. А что паладинов не жалует, значит, есть на то причины, — комиссар развел руками. — Ладно, к черту все это. Виктор мне имя. Виктор Скрофа. Будем знакомы.

 

 

Скрипя несмазанной осью, телега ползла по дороге под размеренный стук копыт. На каждом ухабе или ямке невыносимая боль пронзала тело, вырывая у Аквилана невольный стон. Скрофа, управлявший телегой, оборачивался и озабоченно поглядывал на паладина. Пятеро жандармов ехали верхом чуть позади.

Аквилан осторожно пошевелил руками и, убедившись, что они целы, приложил ладони к вискам. Блики света засияли между пальцами. Боль начала улетучиваться, шум в ушах стих, и паладин расслышал перешептывания жандармов.

— Что это у него, лекстричество, что ли?

— Да ну, какое лекстричество? Где ты у него динамо-машину видел? Паладин это. Ишь, как свет испускает.

— Паладин? Чего он забыл в наших краях?

— Пристрелить бы его, не то сейчас оклемается — быть беде, верно вам говорю. Беда одна от них.

— А я что говорил? Да комиссар мне не дал…

Аквилан отнял руки от головы и нащупал кобуру на бедре. Револьвер на месте.

— Слышишь, комиссар, — голос уже достаточно окреп, чтобы заглушить стук копыт. — Прикажи своим людям замолчать, а не то доведут до греха — перестреляю, как псов помойных.

— Эй, там! А ну, живо пасти позатыкали все! — рявкнул Скрофа. Повернувшись, он посмотрел на паладина. — А ты порозовел уже, а то был, как поганка. Звать-то тебя как?

— Аквилан — мне имя, — ответил паладин.

— Слыхал о таком, как же. Не помню, от кого, но ничего хорошего не рассказывали. — Скрофа, чиркнув спичкой, закурил. — Я ведь не всегда здесь жил. Все мы, по большей части, с запада. Есть, конечно, и те, что родились здесь, но и они — лишь в первом поколении местные. Раньше-то тут только косорылые обитали, да и сейчас их полно, куда от них денешься? А теперь вот мы обживаемся помалу. Промысел наладили, вон уже и фабрику открыли, одежды шьем, — комиссар выразительно пригладил космы на папахе. — Сюда железную дорогу подвести, так вообще рай был бы. А то приезжали к нам геологи из центра, нашли залежи каменного угля. А толку-то? Не на телеге же его трелевать?

— Погоди, комиссар, — вставил Аквилан. — Давай-ка лучше разберемся, что с моим дилижансом стряслось, да кто за то ответ держать будет.

Скрофа снова глянул на паладина.

— Удивительное дело, оживаешь на глазах. Ну, коли хочешь о делах, так слушай. Заехал вчера в наш городок один косорылый. Да, да. Самый настоящий адаларец, из-за моря. Повозка расписная, двойкой запряженная, одежды бархатные. Представился торговцем, постоловался в кабаке. Чушь! Где это видано, чтобы торговец был без свиты, без охраны? Совсем один, представляешь? В общем, подозрительным он мне показался. Проверил документы, груз. Все, вроде, справно: товар — парфюм заморский, сплошь баночки да скляночки, отметка таможни есть, пошлина оплачена. А ну, говорю, продай мне духи поароматнее. А тот — ни в какую. В столицу, мол, везу, спецзаказ. А я ведь тройную цену предлагал. Никакой купец перед таким барышом ни в жизнь не устоит.

— Что-то нить от меня ускользает, — заметил Аквилан. — Связи не улавливаю.

— Да не торговец это, а самый что ни на есть шпион. Адаларский шпион. Есть в наших краях банда, Козорез у них за главного. Была, точнее. Разбоями промышляли, на дорогах в том числе. Свидетелей не оставляли, потому доказательствами не располагал, но оперативной обстановкой владею. Так вот, Обмылок, шестерка Козореза, все терся около косорылого, в повозку украдкой заглядывал, а потом резко пропал. Ну, я сразу понял, что к чему. Как лжеторговец, на ночь глядя, в путь засобирался, я собрал своих, чуток выждал, да и рванул за ним. Думал, бандитов с поличным накрою, когда косорылого потрошить будут. А вот не тут-то было. Нашел я только трупы. Банда Козореза в полном составе. Каждый заколот в спину чем-то типа кинжала. Точно в сердце. Пять дырок — пять трупов. У всех заряжены стволы, но никто не сделал ни выстрела. Сидели в кустах, как живые. Наверно, и не поняли ничего, пока белый свет не померк.

— Да, дело мастера, — вставил Аквилан. — Но какая связь с моим дилижансом?

— Самая непосредственная, — Скрофа щелчком выбросил окурок, вынул из кармана и протянул Аквилану расплавленную железку. — От твоего дилижанса. Видишь, как металл потек? Динамит так не работает, тут повыше температура нужна. Слыхал про гремучку адаларскую? Последнее слово военной инженерии, ну, и у нас, в криминалистике, вещь славой обрастает потихоньку. Если кратко, то две жидкости. По отдельности безопасны, но стоит смешать, и зелье просто адское выходит. Искрой ли, ударом ли — детонация сильнейшая, и жарит, как в преисподней. Я еще, когда Козореза осматривал, подумал, зачем шпиону парфюм? А тут, как поодаль громыхнуло, дилижанс твой, как позже выяснилось, так сразу все на места свои и встало. Кстати, скляночек там у него еще на полсотни дилижансов хватит. Вот только не думаю, что он сюда за этим приехал. Ты, видимо, случайно по пути попался. Судя по следам, косорылый слез с повозки, бегом догнал твой дилижанс и прикрепил гремучку. Дальше не знаю. Может, выстрелил, а может, детонатор какой имелся. Кто был внутри — в лапшу, естественно. Кучер выжил, заколол его шпион, как бандитов Козореза. На дороге лежал ведь. Тебя-то он в траве не нашел.

— А груз?

— Груза нет, — помотал головой комиссар. — А что там было, деньги, небось?

— Двадцать тысяч золотом.

Прислушивавшиеся к разговору жандармы присвистнули от удивления.

— Неплохой счет предъявишь косорылому, когда встретишь, — сказал Скрофа.

— Неподъемный, — глядя в небо, ответил Аквилан.

 

Столица называлась Лиданией по имени королевства, как и принято во всем цивилизованном мире. Чтобы избежать путаницы, столичные жители именовали ее просто столицей или городом.

— Со дня на день в город прибудет человек из империи. Тебе необходимо будет незамедлительно внести его в штатное расписание дипломатической миссии. Выправи документы, имя придумай сам.

Посол Адалара Аль-Гундолах, закутавшись в плед, сидел в кресле у камина. Его знобило то ли от творящейся на улице непогоды, то ли от полученных известий. Час назад он вскрыл пакет, скрепленный печатью самого императора, и лично расшифровал послание, изменившее размеренный уклад его жизни.

Новомодное электричество еще не подвели, кабинет освещался свечами в золоченных канделябрах да отблесками пламени из камина. Тихо потрескивали горящие поленья, дождь шумел за окном, скрипел пером скорчившийся за письменным столом секретарь.

— Могу я спросить, какое направление деятельности предпочтительно обозначить в документах для прибывающего господина?

— Тоже на твое усмотрение, — ответил посол. — Не думаю, что будет уместно указывать его настоящую специализацию — убийства, шпионаж, шантаж…

Раздался звон разбитой чернильницы.

— Да, ты правильно понял, к нам едет Ка-Бар. Так что, держи ухо востро. Последний, кто в его присутствии не следил за языком, в один миг отправился к праотцам. А ведь это был министр культуры. Страшно подумать, что этот мясник сделает с жалким секретарем посольства, — Аль-Гундалах поежился, словно от холода. — Или даже послом. А теперь, растяпа, вызови слуг, пусть уберут за тобой!

— А второе поручение? Вы ведь говорили о двух, господин посол.

— Ах, да. Второе проще. Подготовь все к отъезду. Очень скоро мы станем персонами нон-грата в этой стране, — посол посмотрел на каминную полку, где стояли часы, поднялся и принял торжественную позу. — Двенадцать минут назад имперский экспедиционный корпус, погрузившись на десантные корабли, покинул Адалар и в сопровождении всего броненосного флота отправился к восточным берегам Лидании.

 

На широкой пыльной улице, заменявшей селянам центральную площадь, шла потеха. Окруженный толпой зевак Скрофа избивал невысокого смуглолицего мужичка. Каждый раз, когда кулак слуги закона, описав дугу, с глухим стуком вонзался в физиономию гражданина, толпа одобрительно гудела: "Так ему! Дай ему, комиссар!" Благородно вытянутое лицо избиваемого распухло от побоев и приняло форму груши.

— Виктор, чем это ты тут занят?

Скрофа мельком взглянул на подошедшего паладина, развернул мужичка задом и отвесил доброго пинка, от которого тот, пролетев несколько шагов, упал в пыль.

— Ну, что вылупились? Здесь не на что смотреть! А ну, заниматься всем своими делами! — проревел комиссар толпе. Затем он взял Аквилана под руку и увлек за собой в переулок.

— Это за что ты его так? — спросил паладин.

Скрофа остановился и внимательно посмотрел на него из-под косматой папахи.

— А ну, говори, что у тебя на уме? Ни в жизнь не поверю, что у паладина жалость к преступному элементу проснулась.

— Не проснулась, верно. Просто не могу в толк взять, почему тебя народ поддерживает, а нас за то же убить готов. Вроде бы, дело одно делаем, а отклик разный.

— Ладно, садись. Вижу, разговор у нас долгий будет, — комиссар примостился на завалинку под перекошенным забором и достал самокрутку. — Вот ты преступников на месте стреляешь, пользуясь королевским благословением, нет?

— Лишь отпетых негодяев и только опасных для общества, — Аквилан сел рядом и тоже закурил. — Тому, в чьем сердце нет зла, паладина бояться нечего.

— Вот я и выбил из того мужика немножко дерьма, ну, зла, по-вашему, чтобы ему потом паладинов бояться резона не было. Профилактика преступных проявлений, так сказать, — комиссар широко улыбнулся. — Но ты-то, конечно, дождался бы, пока он до дел висельных дойдет, а потом "умри, презренная паскуда", так? Ты пойми, паладин, изменился мир, не черно-белый он больше. Уничтожая зло, ты убиваешь и добро, что было в нем когда-то, что еще будет. Не тем вы заняты, короче. Знаешь, иногда я думаю, что лучше было бы вам своевременно вымереть, вместе с колдунами и драконами. А то ведь что выходит? Драконов нет, а паладины есть. Диссонанс, — развел руками комиссар.

Аквилан не ответил. О чем говорит этот небритый мужик в идиотской папахе? Сейчас, когда зло проникло даже в души праведников, паладины нужны, как никогда. Иначе, миром станут править алчность и тщеславие, а честь перестанет что-либо стоить, уступив деньгам свое место в системе ценностей. Да разве ему понять?

— Я купил билет на дилижанс, — сказал паладин. — До железной дороги доберусь, а там пересяду на поезд, и через три дня в столице. Попрощаться вот пришел.

Щебетали птицы, откуда-то издалека громким карканьем напомнил о бренном ворон.

— Косорылые бегут отсюда, — сказал комиссар. — В домах, где они жили, только ветер гуляет. От чего они бегут? Война грядет, Аквилан. Нутром чую, адаларцы идут. А мы только жизнь наладили…

— Не могу остаться, сам понимаешь. Шпион в столицу едет. Держись бодрее, комиссар, — Аквилан похлопал Скрофу по плечу. — Если даже адаларцы рискнут сунуться, приморские гарнизоны их задержат. А там, одна телеграмма, и сюда прибудут отборные войска с западных рубежей. Паладины в стороне не останутся. И я вернусь, и тогда мы закончим разговор.

Аквилан ошибался. Телеграфная связь со столицей уже не работала. Среди бескрайнего поля, где на версты вокруг не встретишь ни души, с искореженной взрывом опоры бессильно свисали обрывки кабеля надземной линии.

 

Пары плавно кружились в медленном танце, слившись с музыкой, наполнившей дворцовый зал. Дамы в белых платьях, кавалеры в расшитых золотом костюмах… Аль-Гундалаху была чужда эта эстетика, он чувствовал себя неуютно. Адаларский посол укрылся за колонной, возле стола, заваленного яствами, которые, впрочем, уже не лезли в рот. Эх, если бы не служба, ноги его здесь бы не было.

— Господин посол, вот вы где, — прожурчала изящная дама, легкой походкой попорхнув к столу. Тонкими, украшенными маникюром пальчиками, она отщипнула две ягоды от грозди винограда. — Этот ваш новый коллега, Юмит, он просто душка! Такой чудесный, просто прелесть!

Аль-Гундалах учтиво растянул толстые губы в улыбке и, наполнив вином свободный бокал, протянул его даме. Слегка пригубив, она поставила бокал и, сделав реверанс, упорхнула в зал.

Посол выглянул из-за колонны и нашел взглядом Ка-Бара. Высокий, ладно сложенный, черноглазый красавец, с необычной для столь молодых лет проседью в темных волосах, придававшей его облику особый шарм, танцевал с Маргаритой, фавориткой короля, что-то нашептывая ей на ушко. Улыбка не сходила с лица девушки. Это, пожалуй, перебор. Ведь королю непременно доложат. Но в остальном… Ловкий малый, достойный слухов, что о нем ходят. За пару дней так обаять лиданийскую богему! Аль-Гундалах почувствовал зависть. Еще бы, такой породистый рысак. И кому какое дело, из какого он племени?

— Красивый юноша.

Посол обернулся. Перед ним стоял грандмастер Ордена. Не выдержав твердого взгляда паладина, Аль-Гундалах отвел глаза.

— Это Юмит, наш новый сотрудник, — пробормотал он. — Грандмастер Орландо, признаться, не ожидал увидеть вас здесь.

— Я надеялся застать государя, — ответил паладин. — Однако, Его Величество в последнее время избегает моего общества, более охотно проводя время с вашим другом, бароном Финклясовым.

— Уверяю вас, грандмастер, с господином вице-канцлером меня связывают исключительно деловые отношения, ведь он же является председателем коллегии иностранных дел, — лепетал посол, чувствуя, что стремительно потеет. Язык совсем прилип ко рту. Финклясов был козырной картой в затеянной Ка-Баром игре.

— Ладно, не буду отвлекать вас от веселья, — Орландо чуть заметно улыбнулся. — Vale!

Развернувшись, глава паладинов твердым шагом покинул зал.

Аль-Гундолах отер пот со лба. "Погоди, недолго тебе осталось глумиться", — подумал он.

Домой посол возвращался в одиночестве. Ка-Бар, или Юмит, как его теперь звали, остался ночевать во дворце.

 

Солнце окрасило красным позолоченные шпили храмов. День клонился к вечеру. По столичной мостовой устало шагали прохожие, торопясь домой после рабочего дня. Лавочники, бросая на них безнадежные взгляды, начали собирать товар.

Прямо посреди улицы тщедушный молодчик в пенсне развернул агитацию. Большая часть народа проходила мимо, не обращая на него внимания. Но были и те, кто останавливался и слушал.

… И всюду налоги! На землю, на доход, на воду! Трудовой люд гнет горб себе в убыток! Королевская власть дерет с нас три шкуры, чтобы содержать своих прихвостней. Продажную полицию! Бесполезную армию! Но худшие кровопийцы есть паладины! Они, как клещ, присосались к казне! На их возлияния и пирушки идут ваши деньги! Пощупайте свои карманы, загляните в кошели! Попрощайтесь со своими кровными! Ибо завтра они перейдут в карман к паладинам, паразитирующим на вашем труде!

Достойный кастрата фальцет оратора звенел на полквартала. Толпа вокруг медленно, но росла, и вот уже послышались возгласы: "Доколе? Долой паразитов! Идем ко дворцу!"

Погруженный в мечты, Адальберт спешил по улице, неся в руке корзинку роз. Ноги сами несли туда, где в доме с резным мезонином жила прекраснейшая женщина на свете.

"Смотрите! Вон паладин! Мочи мерзавца!" — раздалось из толпы.

Погруженный в свои мысли Адальберт не сразу понял, что происходит, а поняв, замешкался. К нему бежали горожане, хоть вид их был сердит и грозен, но не хвататься ж воину за ствол при виде ремесленников?

Первый булыжник попал в лоб. Адальберт выронил розы и, пошатнувшись, упал на колени. Увидев кровь, толпа озверела. Выламывая булыжники из мостовой, мужчины и женщины швыряли их в паладина. После еще нескольких попаданий Адальберт рухнул навзничь. Обезумевшая толпа набросилась на бесчувственное тело и разорвала его на куски.

А потом зазвенели окна витрин, затрещали ларьки и даже фонарные столбы, склоняя головы перед правотой несправедливо обделенных людей, рушились на землю. Волна народного гнева крушила все на своем пути. В толпу вливались все новые люди, даже не зная, из-за чего весь сыр-бор. Да и какая разница? Лиданийская народная потеха под названием "погром" набирала обороты. Сея хаос, толпа приближалась к королевскому дворцу, когда путь ей преградили паладины. Семеро воинов стояли цепью, растянутой поперек улицы. Столь жидкая, никак не похожая на непробиваемую стену, преграда не произвела на бунтарей впечатления. Зажав в руках булыжники, народ пошел на штурм. Раздался предупредительный выстрел. Безумная толпа как шанс его не расценила. Тогда паладины открыли беглый огонь. Споткнувшись о первые трупы, волна людей остановилась, на миг обретя ясность сознания, но уже в следующий ее захлестнула паника. Сминая и давя друг друга, бунтовщики бросились назад. Сердце паладина не знает жалости к врагу. Стрельба стихла, только когда в барабанах закончились патроны.

 

Устремив невидящий взгляд куда-то сквозь лепнину на потолке, король Лидании Эдуард лежал в постели. На плече покоилась белокурая головка Маргариты, но думал монарх не о ней. Из головы не выходили слова вице-канцлера Финклясова: "Им нет места в Вашем государстве, их время прошло. Сейчас, когда с соседями установлен прочный мир, они, маясь от безделья, все глубже вбивают клин между собой и народом. Вот уже и кровь пролилась. Я надеюсь, что коллегия внутренних дел проведет тщательное расследование вчерашнего инцидента".

Маргарита зашевелилась и подняла голову.

— Что беспокоит моего государя? Ты думаешь о том ужасном случае?

Эдуард наклонил голову и прижался гладкой щекой к волосам девушки.

— Они невыносимы. Паладины. Но что я могу сделать? Прогнать? Стать первым властителем Лидании, которому они не служат?

— Даже самый прекрасный сон не может длиться вечно, мой государь. Приходит время просыпаться, — Маргарита обняла короля. — Пора выбирать между паладинами и твоим народом. Твоя мудрость подскажет решение, я знаю.

— Возлюбленная моя Марго, — король сжал хрупкую фигурку и зарылся носом в душистые волосы. — Мне так одиноко! Только с тобой я могу поговорить по душам. Как жаль, что я не могу сделать тебя королевой.

— Не хочу быть королевой.

— Почему?

— Ты бы изменял мне с фаворитками.

— Тебе? Никогда.

 

По качающемуся на рельсовых стыках вагону пробирался чумазый пацан, свободной рукой ловко хватаясь за поручни, чтобы не упасть. В другой руке он нес кипу газет.

— Свежие новости! Покупайте "Герольд Лидании"! Кровавое побоище в столице! Полсотни убитых! Паладины вне закона! — голосил мальчишка, перекрикивая стук колес.

— А ну-ка, малый, дай сюда, — Аквилан, сунув разносчику медяк, схватил газету и рывком развернул ее.

"Мы, Эдуард, король и самодержец Лидании, в целях упрочения мира и согласия среди Наших верноподданных, повелеваем:

1. Орден рыцарей Света, известных как паладины, из состава аппарата Нашего королевства исключить с лишением государственного содержания, а также всех привилегий и почестей, установленных Нами и Нашими предками.

2. Орден рыцарей Света, известных как паладины, из состава армии Нашего королевства исключить с изъятием боевого Знамени, лишив денежного довольствия.

3. Настоящее повеление довести до сведения всех Наших верноподданных посредством печатного органа".

Буквы заплясали перед глазами в безумном хороводе. Дрожащие руки не смогли сложить газету, и Аквилан, бросив ее на пол, встал и выбрался в тамбур. Мимо проносились поросшие зеленью холмы, но паладин их не видел. Перед глазами, задумчиво улыбаясь, стоял комиссар Скрофа: "Зачем нужны паладины, если драконов нет?"

Поездка в столицу потеряла смысл. Аквилан вынул из кармана горстку монет и пересчитал. Хватит, чтобы купить завалящую кобылку. За холмами городок, а там и до Обители недалеко.

Паладин спрыгнул с подножки и покатился под откос насыпи. Встав на ноги, он бегом взобрался на пригорок, когда ударная волна страшного взрыва, как тогда в дилижансе, бросила его на землю. Подняв голову, Аквилан увидел, как железнодорожный мост, окутанный облаком черного дыма, медленно, как в страшном сне, вместе с поездом оседает в пропасть.

 

— Это победа, полная и безоговорочная! — Аль-Гундолах смотрел в окно. По улице, впервые оставив посты на страже королевского дворца, проезжали паладины. В парадных желтых плащах и при оружии, которое новая стража не решилась забрать у них, ослушавшись первого же королевского приказа. Из расположенного напротив игорного дома высыпали проститутки. Прикрыв лица веерами, они оживленно шушукались, наблюдая за процессией. Картежники и шулера всех мастей бросали из окон холодные взгляды. Они оставались. Паладины уезжали.

Посол, улыбаясь во весь рот, поднес к губам бокал, уже не первый на сегодня.

— За вас, дорогой Ка-Бар!

— Бросьте, посол, это было не сложно, — шпион, развалившись в кресле посла, курил сигару, стряхивая пепел на дорогой палас. — Подпольщики сразу ухватились за такие смешные деньги, что я поначалу пожалел, что не предложил вдвое меньше. Но результат их провокаторы дали впечатляющий. Кровавое побоище в столице войдет в историю. Сложнее было с вице-канцлером Финклясовым. Он так дорого ценил свою любовь к родине… Я сторговался с ним в последний момент, когда сделка уже теряла смысл ввиду невыгодности. Кстати, его труп обнаружат, по всей видимости, сегодня.

Аль-Гундолах оцепенел. Нижнюю челюсть свело, и вино потекло с подбородка, пачкая кружевной воротник

— Считайте это моей прихотью, личным чудачеством. Не нравился он мне, какой-то толстый, потный, как жаба, — продолжал Ка-Бар, с удовлетворением наблюдая, как посол тщетно силится втянуть щеки. — Да и потом, он все равно будет нам бесполезен, когда не сегодня, так завтра выяснится, что наша армия уже на Лиданийской земле. Ведь он так уверял короля в нерушимости мира и исключительной доброте наших намерений. Я лишь избавил его от каторги.

— Простите, вы сказали, наша армия уже…

— Да, она здесь, я перебил линию телеграфа, и это существенно замедлило распространение информации, дало время для развития наступления. Осталось победить в генеральном сражении, а затем император сам инициирует мирные переговоры. Нам ведь не нужна эта страна, только наши земли. Теперь, когда с пути убраны паладины, победить изможденную долгим переходом армию не составит труда.

— Но ведь они могут сократить путь по железной...

— Не могут, посол, я заминировал мост через пропасть. Конечно, лучше бы это сделать перед отправкой эшелонов с солдатами, но я торопился, — шпион, выпустив облако дыма, задумался. — А знаете, в чем состояла единственная сложность? Маргарита. Отказалась от денег и даже угрожала разоблачить меня. Хорошо, нащупал ее слабое место — камер-юнкер Дорф. Что король? Пустышка. Дорф — вот ее настоящая любовь. Она даже в обморок упала, когда я рассказал, что с ним сделаю. Но, даже будучи вынужденной принять мое предложение, она не взяла денег. — Ка-Бар бросил окурок сигары в камин, встал и задумчиво произнес. — Страна, где шлюхи отказываются от денег… Мне будет, о чем доложить императору.

— Мы возвращаемся на родину? — допив вино, Аль-Гундалах поставил бокал.

— Вы, но не я. Как я уже сказал, работа легкая. Император не послал бы сюда меня ради такой мелочи. Надо идти, настоящее дело ждет. Вот, возьмите, шлюхина доля, пригодится в пути, — бросив на стол увесистый кошель, Ка-Бар быстрым шагом вышел из кабинета.

 

"И тогда преклонил колени Ромуальд перед королем, и поклялся в вечной верности лиданийскому престолу. И сказано было, что не падет земля лиданийская пред захватчиком иноземным, покуда жив хоть один паладин".

Послушник Васька перевернул последнюю страницу книги и погасил свой маленький светоч. Призывать большие он пока не умел. Закрыв глаза, мальчишка представил себя в сверкающих на солнце стальных латах, на мощном скакуне несущимся с копьем наперевес навстречу огромному черному дракону. А рядом с ним скакали древние паладины, могучие воины, которым он, Васька, был равным.

Послушник открыл глаза. Ярко светили звезды, луна уже почти доползла до зенита. Ох, ну и зачитался! Узнают, страшно заругают. Бережно прижимая к груди тяжелую книгу, Васька подобрался к краю крыши и уже было опустил ногу на скрипучую лестницу, но тут небосвод расчертила упавшая звезда. "Хочу стать паладином!" — изо всех сил подумал мальчишка. И в этот миг он заметил странное движение во дворе. Темная, чернее ночи, фигура кралась, перебегая из тени в тень. Кто это? Враг? Васька глянул на стены замка. Паладины были на местах, то тут, то там вспыхивали светочи. Как враг смог пробраться в Обитель, охраняемую получше королевского дворца? Дождавшись, когда фигура достигла главной башни и скрылась внутри, Васька, скрипя лестницей, спустился вниз и бросился вдогонку.

Ка-Бар толкнул дверь. Теперь можно не таиться. Легким шагом он вошел в залитые электрическим светом покои грандмастера. Орландо открыл глаза и медленно встал с постели. В ночной рубашке, с всклокоченными седыми волосами, он не походил на богатыря из легенд, что слагали о нем. Перед Ка-Баром стоял усталый старик.

Взгляд адаларца пробежал по стенам, увешанным оружием, и остановился на покрытом зазубринами старом палаше.

— Тот самый меч… Ну и хлам! Видимо, мой дед не был так хорош, как о нем говорят. Впрочем, паладин Орландо, к нашему с тобой делу это не относится, — из левого рукава шпиона прямо в ладонь выскользнул маленький пистолет с тремя вертикально расположенными стволами. — Император Адалара Аракеш ана Дениз просил передать тебе в твой предсмертный миг, что по землям, которые ты забрал у него, уже идут его воины.

Выстрел прозвучал громко. Очень громко для такого маленького пистолетика. Орландо отбросило к стене, но пуля сплющилась и упала на пол.

— Адаларская катана, удар которой надвое разрубает коня, не причинила тебе вреда, я и не рассчитывал взять тебя одной пулей, — Ка-Бар выстрелил еще раз. — Надо же, как интересно, — сказал он, когда вторая пуля с глухим стуком упала к ногам паладина.

Почти одновременно с третьим выстрелом шпион ринулся вперед, в руке блеснул клинок ножа. Орландо успел перехватить руку, наносящую удар, но былая скорость ушла из дряхлеющего тела, острие кинжала вонзилось в его грудь. Стиснув пальцы на запястье врага, паладин пытался сдержать его натиск, но силы были неравны. Клинок медленно погружался в тело грандмастера. От напряжения лицо Ка-Бара исказилось, и стало напоминать морду хищной птицы. На лице паладина не дрогнул ни один мускул.

— Ты уже мертв, старик, — процедил он сквозь стиснутые зубы. — Клинок отравлен.

— На паладинов яд не действует, — послышалось за спиной.

Ка-Бар бросил взгляд через плечо. У входа стоял веснушчатый мальчишка в просторном балахоне, перетянутом на поясе веревкой. Левой рукой он прижимал к груди толстенную книгу, а в правой держал старинную пищаль, видимо, снятую со стены. Ствол реликвии смотрел на шпиона.

Резким движением Ка-Бар вырвал нож из груди Орландо и, развернувшись, метнул его в послушника. Васька был на миг быстрее. Прогремел выстрел, свинцовый шар пробил шею адаларца. Хрипя и выплевывая сгустки крови, шпион медленно завалился на спину. Умирая, гений шпионажа смотрел в синие глаза мальчишки. Безотчетный страх, настоящий первобытный животный ужас наполнял его.

— Истинно говорили вы, грандмастер. Знание не только помогает распознать врага, но и бережет в минуту опасности, — произнес Васька, разглядывая торчащий из книги кинжал. Орландо не ответил. Он сидел у стены, склонив голову набок. Жизнь покидала его вместе с кровью.

Спохватившись, мальчишка бросился к грандмастеру и наложил руки на его рану. Из-под ладоней заструился свет. Орландо открыл глаза и пошевелил губами.

— Отрок, принеси меч, — расслышал Васька, поднеся ухо к лицу паладина. Не веря своему счастью, он опрометью вскочил, снял со стены палаш, вложил в руку Орландо и упал на колени.

Возложив клинок на Васькино плечо, грандмастер прошептал:

"Имя тебе — Эдгерн. Носи его с честью, доблестный рыцарь, и покрой славой".

 

***

 

Синоза, маленький городишко между западом и востоком, стал отправной точкой. Отсюда вероятность разминуться с неприятелем стремилась к нулю: холмистая равнина упиралась по левую сторону в непроходимый горный массив, справа же, за рекой, местность резко понижалась, переходя в непроходимые болота.

Паладины выехали из города с рассветом. Настроение было приподнятое, в строю раздавались шутки и смех, близость сражения опьяняла, будоражила кровь в венах.

Дорога резко уходила вверх, на крутой перевал между холмами. Аквилан припустил лошадь галопом, оторвавшись вперед, чтобы осмотреться. Наверху он остановился. С востока приближалась большая группа людей. На повозках сидели женщины, дети. Мужчины ехали верхом, некоторые по двое на лошади, а иные вообще бежали, ухватившись руками за борта телег. Двигались нестройно, длинной процессией, хвост которой терялся в утреннем тумане. В первых рядах мелькала знакомая косматая папаха. Скрофа тоже заметил одинокого всадника, пришпорил лошадь и взлетел на перевал. Спешившись, старые знакомые тепло поприветствовали друг друга.

— Кому война, а кому мать родна, — комиссар невольно залюбовался поднимающимся по дороге отрядом паладинов. Две сотни всадников двигались стройной колонной по четверо в ряд, под распахнутыми желтыми пыльниками белели еще не испачканные пылью рубашки, поля серых шляп залихватски заломлены вверх. — Вооружились до зубов: винтовки, револьверы, да еще и палаши навесили. Песни не хватает только.

— Не сочиняют нынче песен про нас, Виктор. Что на востоке? — Аквилан кивнул на подходящих людей.

— Это все, кто остался, — улыбка сошла с небритого лица Скрофы. — Солдаты, крестьяне, охотники. Все. Косорылые идут по пятам. Где точно, не знаю. Некогда было оглядываться, может, в дне пути, а может, уже и в часе. Тысячи или даже десятки тысяч косорылых. Пушки, пулеметы… Маловато вас. Где армия-то?

— Долго рассказывать, купи в городе газеты, сам все поймешь. Не знаю, где армия, мы вот здесь. Давай, лучше, так. У вас, смотрю, трудно с транспортом. Берите наших коней, кому нужно. А нам взамен отдайте патроны. Все, что имеются. Если ты правильно подсчитал врагов, каждый патрон будет на вес золота.

— Считай, сделано. Но как вы сами-то, без лошадей?

Паладин грустно улыбнулся.

— Нам больше некуда ехать. Здесь последний предел.

 

На востоке лежала просторная долина. Утренний туман под лучами солнца быстро рассеивался, и вот уже показались походные колонны адаларской армии.

— Время пришло, паладины, — сказал Аквилан. — Позиция у нас — в самый раз. Как в горловине воронки сидим, да еще и на господствующей высоте. Наш час пробил. Развернуть штандарт! Впишем в славную историю Ордена новую страницу! Ad gloriam!

— Ad gloriam! — подхватили две сотни голосов.

Над местностью вознесся штандарт Ордена. Алое полотнище с белым изображением воздетой десницы и пламенеющего меча, увенчанных девизом Aliis inserviendo consumer, гордо реяло на ветру. Туман окончательно рассеялся — долина была черна от тысяч все прибывающих воинов Адалара.

Аквилан глянул на рассыпавшуюся по гребню холма цепь паладинов.

— А что, силы-то, пожалуй, равные, — заметил он.

Завидев штандарт, адаларцы начали боевые перестроения. Войска на ходу вытягивались в боевые цепи, расчеты разворачивали батареи, по всему фронту распускались белые лепестки знамен. Походные колонны адарарцев еще прибывали, когда грянул первый орудийный залп. Снаряды, оставляя в воздухе белые облачка, разорвались. Засвистела шрапнель.

 

Скрофа протянул руку и, взяв с телеги здоровенный тесак, остановил лошадь.

— Куда вы, господин комиссар? — спросил ехавший рядом Ухов.

— Да не комиссар я, — ответил Скрофа. — Самозванец. История длинная, а времени рассказывать нет. Не хочу на запад, мне там прятаться придется, а не то повесят, как вора распоследнего. Кстати, бляху жандармскую спрячь куда-нибудь, и другим скажи. В розыске эти бляхи-то. Со службы прихватил, когда "увольнялся" в спешке. Я ведь, Ухов, паладина убил. За дело, не за дело, кто теперь рассудит? Но чую, долг пора платить. Прощай, не поминай лихом.

Развернув лошадь, Скрофа пришпорил и галопом понесся на звуки боя.

Ухов растерянно смотрел ему вслед.

— Нет, ну что я за дурак? Мне-то это нахрена? — жандарм заткнул за пояс топор и припустил за комиссаром.

 

— Патроны экономить! Цели выбирать! — Аквилан, не обращая внимания на свист пуль и вой шрапнели, шел вдоль цепи паладинов. — Следить за пулеметами! Если подтянут на дистанцию выстрела, не сидеть нам на холме!

Поле впереди было завалено горами трупов. Цепи наступающих быстро таяли под огнем паладинов. "Главное, чтобы не ломанулись всей массой. Иначе плотности огня не хватит", — думал Аквилан, глядя на уткнувшиеся в землю то тут, то там, фигурки паладинов. Как сглазил. Издав боевой клич, перекрывший грохот стрельбы, многотысячная толпа бросилась на решительный штурм. Аквилан припал на колено и открыл беглый огонь, быстро передергивая скобу рычажного затвора.

 

Скрофа подоспел, когда паладины, разрядив револьверы в подошедшего врага, выхватили палаши. Канонада стихла. Первые ряды адаларцев, взобравшись на склон, достигли линии обороны. Соскочив с коня, комиссар сбросил плащ, обмотал его вокруг руки и с тесаком наперевес бросился в гущу свалки. За ним, размахивая топором, бежал Ухов. На груди поблескивала бляха жандармерии.

Поначалу паладины легко расправлялись с противником. Быстрые, точные удары палашей рубили плоть, а от штыка и приклада надежно защищали доспехи веры. Трупы десятками катились вниз, заставляя спотыкаться карабкающихся по склону врагов. Другая армия бы дрогнула, отступила, но закаленные в боях воины Адалара храбростью не уступали паладинам. Все больше адаларцев взбиралось на холм. Среди лязга оружия, терзающих плоть ударов и предсмертных хрипов все чаще раздавались полные боли возгласы: "Ad gloriam!" Паладины не умели умирать иначе.

Скрофа и Ухов, стоя спиной к спине, держали круговую оборону. Гора окровавленных тел росла перед ними.

Аквилан рубился, пока клинок палаша не преломился под натиском вражьей стали. Отбросив обломок, паладин издал яростный крик. Лучи света, пронзив его тело изнутри, ослепили врагов, обожгли невыносимым жаром. Закрывая в ужасе руками лица, враги бросились назад. Догоняя, Аквилан испепелял их касаниями рук. Казалось, что само солнце спустилось с неба, чтобы защитить Лиданию.

И все же, конец близился. Почти затихли возгласы "Ad gloriam!" Алый штандарт с начертанным на непонятном языке девизом рухнул с перебитого древка. Пал пораженный в грудь Скрофа, а в ставшую беззащитной спину Ухова возилось сразу несколько адаларских штыков.

В пылу битвы никто не слышал доносящегося с запада гула, пока он, нарастая, не зазвучал совсем рядом. Но было поздно. Взлетев на холм, кавалерия полковника Шпее, авангард лиданийской армии, лавиной обрушилась на обескровленного сражением врага.

 

Аквилан сидел на вершине холма, устало глядя на втоптанный в землю штандарт. На коленях лежала окровавленная косматая папаха. Достав сигару, он привычным жестом поднес к лицу ладонь. Ничего не произошло, рука осталась холодной. "Все, как ты хотел, друг. Ни драконов, ни паладинов", — подумал Аквилан и полез за спичками.

 

За морем, далеко на востоке, в своих покоях на вершине башни дворца почивал император Аракеш ана Дениз. Он улыбался во сне. Кошмары больше не мучили его.