Новая Земля

Есть Мир, что за границей островов

Есть Острова, что за границей Мира…

Пролог

И что кроме пепла в твоих руках, что кроме сдавленных слабыми руками ошмётков прошлого в них осталось? Что успел отхватить ты из переспелых плодов вчерашнего утра? Яркий свет сквозь щелку меж шторами, солнечный зайчик на лимонном шелке подушки, мягкие губы жены на изможденной щеке? Еще вчера — да, но не сегодня.

Солдат встал с кровати и обернулся. Любимая, посапывая, видела сон и что-то тихо бормотала. Он улыбнулся… по-настоящему. Уже долгое время не было повода для улыбок, и, даже в те прекрасные часы, когда они проводили вместе, Солдат думал о войне, о ее призрачном конце, о том, как вернуться с очередного дозора и быть рядом с Любимой. Сейчас, пока шторы не открыты и глаза чисты, он впитывает в себя ее образ — самый родной, самый желанный. Он готов умереть за нее, готов убить.

Одеяло соскальзывает с ее плеча, обнажая белоснежную кожу. "Разбудить? Взглянуть в глаза и прижаться своими губами к ее? Нельзя! Вернусь…". Солдат верил в это, хоть и понимал, что за окном лишь смерть и вернуться будет труднее, чем в прошлый раз.

"Свет не пробивается сквозь шторы. Хм…".

Еще один город висел над Москвой, осыпая столицу тоннами земли, грязи, асфальта, людей — всем, что имел. Он погребал Москву собственным телом и скоро, от их дома останется лишь огромная гора черной, ссыхающейся грязи. "Огромный человеческий муравейник".

Когда подъехал грузовик, Солдат складывал фотографию жены в нагрудный карман куртки. Закинув рюкзак на спину, не оглядываясь, Солдат вышел из дома. Он делал так каждый раз и каждый раз возвращался.

Дождь из мусора не прекращался ни на минуту, поэтому все летательные средства, что еще остались в этой части страны, надежно утрамбованы в ангары.

Вертолет, на котором Солдат должен долететь до границы, только выкатили на взлетную полосу, заваленную ржавыми трубами и землей. Тридцать человек вместе с ним вывалились из грузовика и построились ровной шеренгой. Генерал проводил перекличку. Троих не было. К таким людям особый подход: ворота Государственных спасательных лагерей им и их семьям закрыты. Позади, завертел лопастями старичок МИ-8.

Никто не смотрел в иллюминаторы: внизу один унылый пейзаж сменялся другим, заволоченным дымом, объятый огнем, застрявший в трясине. Нет причин смотреть вниз. Есть лишь их мысли и скорая твердая посадка.

Тридцать пятая объединенная дивизия базировалась в десяти километрах от Смоленска. Солдат готовили к масштабной переброске в Беларусь для присоединения к Западной армии. Высшие чины еще воевали в Третью Мировую, начавшуюся до взлета городов, но некоторые говаривали, что такая сила не подвластна людям и, что война, лишь послужила отправной точкой для действий внеземной цивилизации: это они вырвали землю у нас из под ног и встряхнули как следует. Что во всем этом истина, никто сказать не мог. До солдат доходили лишь обрывки новостей и слухов, поэтому, у них была своя правда.

Истории ходили самые невероятные. Говорили, что скоро начнется ядерная война, что люди начнут кидать бомбы на падающие города, чтобы еще хоть что-то сохранить. Говорят, что создаются укрепленные города где-то на севере и востоке, что они способны защитить, но места в них хватит не на всех. Кивали на висевший у генерала на шее патрон и объясняли, что это ключ к воротам одного из спасительных городов. Только лишь слухи, но Солдат, как и остальные не мог не думать о них.

Палаточный городок расположили в лесу неподалеку от поселка Ельня. Старшины хвастались, что в скорости пойдем штурмом на пылающую Европу, спасать мирных жителей и убивать подлых захватчиков. Но кого? Кто те подлые захватчики о ком твердили по телевизорам, а сейчас из уст генералов и президентов?

"Те, на кого укажут", — как-то ответил друг Солдата.

Он много с ним разговаривал. От него же узнал и о патроне на шее Генерала. Друг?! Знакомый скорее. Пришлось взять в привычку не заводить друзей — слишком часто они умирают, бросают и предают. Осталась лишь Любимая, к которой он обязан вернуться, а друзей… Надо о них забыть.

Накрапывал мелкий осенний дождик, когда Генерал вышел из радио рубки, погруженный в темную реку раздумий. Тем временем, Сержант начищал не нуждающиеся в этом сапоги. Щетка, набравшая нужную скорость, ходила то вправо то влево, размазывая по черной коже блестящий крем. Лицо молодого Сержанта разрезала широченная улыбка и, неизвестно было, чему он так радовался. Она исчезла в следующую секунду, когда на отполированный блестящий сапог упал смачный кусок грязи. Губы вмиг выровнялись. Рядом упал еще кусок, побольше, за ним еще один, и еще.

Солдат в тот момент сидел в палатке и писал письмо Любимой. Сквозь ткань донеслись крики и он выскочил на улицу, сжимая листок в кулаке.

Следующий кусок был с грузовик и со свистом опустился на Генерала, бежавшего к заляпанному УАЗику. Накрыло и машину и старика. Солдат понял, что происходит раньше, чем широкая тень закрыла всю округу. То был город, огромный, самый большой из тех, что он видел, и стало ясно, что для Москвы это будет последним ударом. Солдат знал, что ракеты скоро вылетят из своих ангаров и заполонят улицы летящего города ядерным пожаром, но он понимал также, что эта крепость слишком велика даже для сотни бомб. Мегаполис на толстом земляном фундаменте, истыканном десятками больших и малых дыр, из которых медленно выкатывались электрички. Некоторые уже висели в воздухе и готовились к смертельному полету, некоторые, застряли, дожидаясь своей очереди.

Солдат, увидев, что товарищи бегут, рванулся за ними. Не было видно ни старшин, ни лейтенантов, ни капитанов — все смешались в поток, подхваченный всеобщей истерией людей, несущийся к укрытию.

Сверху теперь сыпалась не только грязь, но и пустые мусорные баки, деревья, части развалившихся домов, животные и… люди.

Солдат бежал за всеми, уворачиваясь от всего, что могло его затормозить или остановить. Вокруг царил хаос: деревья трещали под тяжестью обрушившегося дождя, щепки летели во все стороны, пронзая насквозь попавшуюся плоть, а плотный тромб из людей медленно продвигался в узкий вход бункера. За его крепкими стенами только что кончились места.

Все обезумели от страха, и Солдат, тоже. Больше всего он боялся не успеть… не успеть вернуться домой, к Любимой, к той, которой обещал.

"Остановись!".

Толпа обтекала его словно камень посреди бурной реки, обезумевшая, неконтролируемая. Все забыли о танках и орудиях, но никто не забыл о смерти.

Десять метров, отделявшие его от заветной двери, остались позади — он уже бежал в другую сторону, к Генералу.

Дождь усиливался, земля проглатывала ноги и с большой неохотой отпускала их, людей становилось все меньше, тень все больше.

То, что когда-то было Генералом, оставалось на месте — искореженное тело, торчащее сломанными костями из кучи грязи. Рядом стоял Знакомый, вонзающий острие лопаты в могилу Генерала.

Началась настоящая гроза, сумерки опустились на лес.

— Эй, — крикнул Солдат, остановившись в паре метрах от Знакомого.

Тот медленно обернулся и облокотился на древко лопаты.

— Чего это ты не в бункере?

— По той же причине, что и ты, — Солдат осторожно сделал шаг.

— У меня семья, понимаешь? Я же тебе рассказывал: трое детей, жена, мама-старушка…понимаешь?

Солдат понимал, но сделал еще шаг.

— Мы могли бы вместе поискать его, город-то, вместе, — Знакомый кричал, что было мочи. Усилился ветер, гром стучал в небесные там-тамы и крупный черный дождь заливал глаза.

— Ты сам говорил — мест мало. Ты сам говорил, помнишь?

Знакомый задумался на секунду, а потом вскинул лопату.

— Ты не отберешь его! Я первый пришел. Так не честно! Убирайся! Спасайся с остальными и не мешай мне. Я должен… — он плакал — …я должен. У меня три дочки, как ты не понимаешь. Пускай, на меня и на жену не хватит места, пускай не хватит маме, но дочурки должны жить!

Солдат остановился и посмотрел на своего Знакомого. Жалкий, плачущий мужчина, весь перепачканный черным и красным, слабый. "Отбери лопату, и сломай ему шею. Сейчас! Либо ты, либо тебя".

И он сделал это…

Крупный дождь молотил по лобовому стеклу грузовика, куски города с грохотом обрушивались на округу и каждый звук, еще тысячью звуками отпечатывался в голове Солдата…

"Все произошло быстро".

Вот, Знакомый замахивается и наносит удар. Острие проходит в опасной близости от лица. В следующий миг Солдат подсечкой сбивает его с ног. Тут же, его руки вдавливаются повалившемуся на землю Знакомому в горло — с силой, с которой смерть уже не отпустит. Он давил сильнее, еще сильнее, рядом упал человек и еще один. "Человеческий дождь", — мысли Солдата блуждали где-то далеко, там, где он вместе с Любимой под теплым солнцем. Но глаза Солдата следили лишь за глазами человека перед ним, закатывающимися и уже ничего не выражающими. Ногти до крови царапали руки и лицо Солдата, но он держал шею Знакомого в тисках, пока смерть с громким хрустом не проникла в тело жертвы.

Город обгонял его даже сейчас, когда грузовик несся по мокрому асфальту на максимальной скорости.

"Ты не успеешь! Она умрет под тяжестью земли и человеческих тел. Она будет ждать меня, я знаю. Будет ждать до последнего…ведь я обещал вернуться. Я черт побери обещал!!! Я…я…убил человека ради этого…Ради этого!? Правильно!?? Этого мне уже никто не скажет. Сделать это было необходимо. Я убил…".

Ночь. Когда он въехал на пылающую равнину город был уже над Москвой. Дорогу перебегали горящие животные, обугленные птицы падали с неба и стены огня повсюду. Дождь опоздал, а жар проникал сквозь машину. От мокрой куртки, лежащей на пассажирском сиденье, сочился густой пар. Все вокруг было пропитано зноем, а мотор ревел от напряжения.

"Скоро она кончиться, дорога в ад, скоро…". Резкий хлопок и машину повело вправо. Солдат с трудом выровнял ее и сбросил скорость. Руль тянуло в сторону взорвавшегося колеса. Стрелка спидометра опустилась до сорока пяти километров в час. Впереди, взметнулось огромное пламя и через несколько секунд до Солдата донесся оглушительный звук взрыва и нечто, быстро приближающееся. Он не успел среагировать и что-то, с такой силой врезалось в лобовое стекло, что оно треснуло и пошло широкими длинными полосам раскола во все стороны. Нечто, оставив после себя красный след, перелетело через крышу и осталось позади, впереди же, стена огня смыкалась. Машина остановилась, заглохла и уже не завелась. Солдат вылез из кабины и одного взгляда перед собой хватило ему, чтобы понять — его смерть не куда не уходила, она все время была рядом, уцепившись за воротник или за карман, и тянула на дно, в бездну. Дорога прямо была перекрыта непроходимой сворой столкнувшихся машин. Солдат обернулся назад и увидел лишь огненное зарево, заволакивающее путь. Раскаленные клещи сомкнулись.

Мираж был отчетливо виден над закипающим асфальтом, огонь кидало с одной стороны дороги на другую. Он пролетал над кузовом грузовика, обжигая Солдата, выпаривая из него последние остатки влаги.

Остальные три колеса лопнули вслед за первым уже через пятнадцать минут после остановки. Мужчина решил, что если он и выживет, то в кузове. Стравил весь бензин в канистры и оттащил их как можно дальше. Спустя минуты они взорвались. Грузовик как следует тряхнуло. Солдат вылил всю воду, что у него была в пятилитровую бутыль, поставил рядом с собой в кузове и улегся на пол, обернувшись во все тряпки, что у него были. Периодически приходилось поливать себя водой в тех местах, где жар добирался до кожи.

Он лежал на дне кузова, наблюдая за паром, улетавшем, словно дух, к облачному небу. Ветра почти не было, изредка он перекидывал огненные шары из стороны в сторону. "Хм. Не знаю даже что лучше зажариться сразу или запекаться на медленном огне". Мысли прервал очередной взрыв, подбросивший перед машины. "Двигатель", — подумал Солдат и потер ушибленный копчик. Одежда под ним оказалась абсолютно сухой, а поверхность кузова, словно раскаленный песок в самый жаркий сезон прижигала его спину и ягодицы. "Я заслужил это. Не нужно было убивать того мужчину. Бог все видит и сейчас он смотрит на меня с непроницаемым лицом. Я даже заплакал, видишь Бог, я плачу, потому как понимаю, что по другому не мог. Я не хотел убивать его, но иначе никак. Либо он меня, либо я. И справедливо, если я умру сегодня вместе с ним. Будет справедливо". Он снял повязку с лица и протер мокрое лицо. Он плакал, а вместе с ним плакало и небо…

Утро. Огромное черное бельмо покрывало округу. Вместо привычных лесов и полей теперь чернь. Солдат шел вдоль выгоревших автомобилей. Кое-где встречались оскалившиеся в последнем крике скелеты. Небо хмурилось, но дождь прекратился уже более часа назад.

Москва — огромная куча, слепленных между собой бетонных плит, выгнутой в сюрреалистичные формы арматуры, гигантских корней деревьев, вылезавших из глубин своих нор и…стонов людей.

Солдат шел по обломкам Родины и слышал все больше голосов и криков из-под земли. Неужели тот город, та страна, тот мир, что он считал своим, стал адом? Похоже, что так.

Он встречал на пути и живых и мертвых, но ни тем, ни другим помощь уже не требовалась. Кладбища, вывороченные наизнанку, рассыпались скелетами и полусгнившими телами на большом пространстве на западе столицы — давно солдат не видел столько ворон.

Глаза его пытались найти привычные указатели, отыскать дома-ориентиры, но мозг понимал, что в настоящем хаосе, вряд ли удастся кого то найти. Еще там, в кузове грузовика, когда пламя обжигало его тело, плавило волосы и иссушало разум, он понял, что ему не успеть, и пришло смирение и усталость. Солдат не замечал ее до сего момента. Он устал от всего, что его окружало и оттого, что пришлось перенести. Солдат устал, тогда, когда до дома оставалось совсем чуть-чуть. Ноги подкосились, и он рухнул на бетонную плиту, припорошенную пылью.

Солдат лежал под сырым небом, отдавая тепло земле. Он отдыхал и чувства его покидали.

Его разбудил протяжный детский крик, будто кто-то кричал ему на ухо, из-под земли. Кричали не так как сотни людей до этого, крик был осознанный, предназначенный Солдату. Некто знал, что он здесь, и что он может помочь. Слух напрягся, чувства вновь обострились и в голове мелькнула мысль: "Ты убил человека, для того чтобы не успеть. Ты ведь понимаешь, что идешь слишком долго и конец пути не скоро. Она спаслась. Ждала, но спаслась. Ты же хочешь, чтобы было именно так?! Конечно, хочешь. Тогда спаси ребенка. Ты должен, ведь ты убил…человека…".

С ладоней капала кровь, ногти расслоились и сломались, тучи объединялись в вихри и день клонился к вечеру, когда показалось ее лицо, серое от пыли, красное от крови.

Его руки обхватили ее под мышки и притянули к себе, в безопасное тепло, на свежий воздух, в открытое пространство.

— Садись на спину и держись за шею — полезем наверх. И, пригибай голову, тут отовсюду торчат железки.

Он улыбнулся ей, обнял и поцеловал в грязный лобик.

Девочка схватилась так, что у Солдата перехватило дыхание. Сильная, испуганная. Он не ослабит хватки — потерпит.

Яма, которую он вырыл за день, опускалась в обломки на добрых четыре метра и подъем оказался не таким стремительным как казалось. Он слышал тяжелое сопение под ухом, чумазой, одинокой девчушки. Солдату это помогало, теперь они вдвоем и он за нее в ответе, ее то он не потеряет.

Когда они поднялись на поверхность, округу заволокла поздняя ночь. Вихри ушли на запад, а на небе разлеглось протяжное тело Млечного пути. Так они и лежали на спинах, тяжело дышали, не в силах найти хоть слово.

Солдат достал из-под куртки бутылку минералки, найденную в груде мусора ранее называвшейся гордым именем Супермаркет и, дав допить последние капли девочке, встал. Как бы они не устали, как бы их не мучила жажда и голод, нужно идти.

Разговор помогал не пасть духом окончательно. Солдат многое узнал о Девочке, она, не так уж много о нем. Диалог, пронизанный печалью и страхом, поддерживал силы.

Утро. Стального цвета небо и сильный ветер, гоняющий тучи пыли. Проклятые развалины отступали — не вся Москва оказалась погребена, но вся была пустынна словно Луна.

Солдат узнал свой район издалека. Это пугало и злило. Он стоял не тронутый, такой же блеклый и промозглый как неделю назад, но целый. Лишь взлетающий с крыши его дома вертолет казался чем-то с другой планеты, таким далеким, чужим, но настолько притягательным, что ноги несли Солдата с невиданной прежде скоростью. Он бежал, забыв о Девочке, забыв, что клялся себе в том, что никогда ее не бросит. Обезумевший от отчаяния и страха, он махал руками и орал так сильно, что легкие пылали огнем. И на каждую сотню метров, преодоленных Солдатом, вертолет отвечал десятком километров.

Они не встретятся, никогда…

Он не помнил, сколько сидел у двери подъезда.

Дверь в квартиру была открыта и на столе под их совместной фотографией таилась записка:

"Милый! Ты пришел, я знаю. Ждала тебя столько, сколько могла. Город погребен, но я жива. Ты вернулся, чувствую, но я не могла ждать вечно. Собирали выживших и я уже пропустила два вертолета. Третий может быть последним. Я лечу. Сказали, что нас повезут на север, на Новую Землю. Там есть город, где жизнь идет своим чередом. Я буду ждать тебя там Любимый. Ждать, пока мы не встретимся…"

Легкая рука легла на плечо Солдату и он вернулся в реальность. Позади, стояла девочка, протягивая в руке… патрон на веревочке. Сердце стучало, и слезы брызнули из его глаз. Он взял патрон и крепко обнял малышку.

"Как многому мне придется научиться и, прежде всего, быть человеком…"