Люди-костры
1. Туманный Овраг
Возле Туманного Оврага с лошадьми приключилась беда. Белая кобылка леди Берканы словно взбесилась: испуганно заржала, вздыбилась и всё норовила скинуть с себя наездницу. Пегий конь сэра Кенвальда стал, как вкопанный, и ни с места. А лошадь сэра Блэдри, напротив, пустилась в галоп — хотела, видимо, удрать назад, в деревню. Беглянку едва удалось остановить.
— Говорил я вам, кони дальше не пойдут, — с видом умудренного жизнью старца сообщил рыжий Эльфриг, — если мы желаем спуститься в Овраг, нам придется спешиться. Места здесь особенные, требуют почтения…
Сэр Кенвальд поморщился — у слуги леди Берканы еще молоко на губах не обсохло, а умничал мальчишка, будто какой-нибудь потомственный маг.
— Пешая прогулка не составит для меня труда, — с улыбкой ответил сэр Блэдри, — но приличествует ли благородной даме бродить по оврагам и долам, трудить маленькие ножки, марать дорогие наряды?
Он мнил себя галантным кавалером, этот щёголь Блэдри. Весь его облик свидетельствовал о непомерной тяге к самолюбованию и франтовству: и бархатная шляпа с зелёным пером, и плащ, подбитый мехом нутрии, и перстенёк на указательном пальце, якобы вырезанный из кости дракона.
— Я готова идти пешком, — объявила леди Беркана, — ради спасения Оливера я сделаю все, что угодно.
Спорить с упрямой женщиной никто не стал. Привязав лошадей к старым дубам на краю Оврага, путники медленно двинулись вниз.
— Обопритесь о мою руку, миледи, — изящно предложил сэр Блэдри, — здесь очень опасная тропинка, для меня же сопровождать вас — большая честь и приятность…
Сэр Кенвальд едва не хмыкнул при этих словах, но вовремя сдержался. Ему, как никому другому, было известно, что любезность сэра Блэдри стоила весьма недешево — кошель, набитый золотыми соверенами. Он сам, вольный наёмник Кенвальд, тоже в накладе не остался — за успешное предприятие леди Беркана посулила ему мешочек с самоцветами. Славное вознаграждение за такое простое, по сути, задание — сопроводить безутешную вдову через Туманный Овраг, к замку колдуньи Игваз.
— Недоброе место, — пробурчал под нос юный Эльфриг, цепляясь за очередную корягу. Он шел следом за сэром Блэдри и, кажется, очень боялся сорваться вниз.
— Сказывают, что даже на заброшенном кладбище в безлунную ночь веселее, чем на дне Оврага. Здесь творятся жуткие вещи. Могильный холод проникает в самую душу случайных странников, чувство вины разъедает их сердца, а по жилам вместо крови течет тоска. Зря мы решили идти через Туманный Овраг, моя госпожа, уж лучше бы в обход. Пускай и дольше, да уж наверное бы достигли своей цели…
— У меня не было выбора, Эльфриг, — возразила леди Беркана, — таково требование колдуньи Игваз. Ты не хуже меня знаешь, что старуха принимает лишь тех, кто пришел к ней через Овраг. К вечеру мы доберемся до ее замка, и она поможет мне спасти Оливера. А всё остальное меня мало беспокоит.
— К вечеру! — не унимался юный ворчун, — Хорошо, если живы останемся! Даст Бог, повстречаются нам люди-костры, а иначе замерзнем, встретим здесь верную гибель…
— А ты не каркай, рыжий ворон! — возмутился сэр Блэдри. — Нашел, чего бояться — обыкновенный овраг. Мне и не в таких переделках приходилось бывать… Помнится, когда ведьмак Белоозёрья убил моего лучшего друга Ромуальда…
И сэр Блэдри в двадцатый раз начал рассказывать о гибели сэра Ромуальда, о своей схватке с чародеем Белых Озёр, о мести и трофейном перстне из кости дракона, который с тех пор победитель носил на указательном пальце.
Сэр Кенвальд слушал рассказ спутника рассеянно. Таинственный Овраг беспокоил его, вызывал мрачные мысли и тёмные предчувствия. И чем ниже они спускались, тем тревожнее становилось на душе.
Там, внизу, плавала холодная хмарь, голубоватая, похожая на разваренную овсяную кашу. Где-то вдали протяжно завыл ветер или, может быть, волк, охрипший от тоски, одиночества и вечного тумана.
Рыжий Эльфриг вздрогнул, поёжился:
— Люди-костры… На них вся надежда.
— О чем ты толкуешь, остроухий? О каких таких людях речь? — насмешливо поинтересовался сэр Блэдри, и его слова больно задели юношу. Последний зарделся, неловко накинул капюшон, пряча некрасивые, по-эльфийски заостренные уши.
— Неужто вы не слышали о людях, от которых исходит тепло? Живут они на дне Оврага и спасают несчастных, вроде нас с вами, от страшной холодной смерти. Рядом с ними путешественники могут согреться, словно у горящего очага или полыхающего камина.
— Колдуны, что ли? Или демоны?
— Не знаю. Может, ангелы? Одно мне доподлинно известно: их сердца — будто маленькие солнца. Мне мама рассказывала, а она никогда не лгала…
Люди-костры…
Сэр Кенвальд подумал, что сейчас и впрямь не отказался бы согреться у жаркого огня. Овраг обдавал холодом, обдувал стылым ветром. Сырой туман пробирался под плащ, под тонкую кольчугу, под теплые перчатки — остуживал кровь. И мгла такая — хоть мечом руби! Дважды путники пытались развести костер, но ни одной сухой веточки не нашли, а у огнива отсырел трут. Приходилось идти дальше, уповая на счастливый случай и милость всесильных небес.
— Как зябко! — пробормотала леди Беркана, кутаясь в меховую накидку. — Любопытно, долго ли еще до замка кол…
Дама оборвала себя на полуслове, застыла на месте, будто под воздействием злых чар, будто в сером мареве она увидала нечто особенное…
…и вдруг заголосила, закричала тонко, пронзительно, словно лесная птица!
Крик ее испугал и рыжего слугу, и сэра Кенвальда, повидавшего немало на своем веку, и даже храброго рыцаря Блэдри, победившего в честной схватке колдуна Белоозёрья.
— Это он, он! — вопила леди Беркана. — Он! Мой муж!
Она тыкала пальцем в белесую взвесь и, кажется, видела в ней силуэт покойного супруга — лорда Мюррейя. Это особенно поразило рыжего Эльфрига. Глядя на хозяйку, мальчишка крестился часто-часто и все шептал невнятно:
— Бедная, бедная моя госпожа! После смерти лорда сама не своя! От горя рассудок помутился, не иначе… Помилуй Господи, такое несчастие!
— Прекрати причитать! — строго оборвал мальчишку сэр Кенвальд. — И вас, миледи, я прошу успокоиться — никого там нет, только иссохшее дерево в клочьях тумана.
Удивительно, но его слова возымели действие — женщина замолчала, хотя по-прежнему вглядывалась вдаль, силясь рассмотреть в сизом куреве что-то, ведомое ей одной.
Рыжеволосый слуга, увы, своего бурчания не прекратил, и больше всего на свете сэру Кенвальду захотелось надрать острые, похожие на листики лавра, мальчишечьи уши.
Идти становилось всё тяжелее, мга сделалась гуще, холод — нестерпимее. В какой-то миг сэру Кенвальду показалось, что позади него маячит какая-то фигура — высокий худой человек в плаще и берете. Вздрогнув, рыцарь остановился, огляделся по сторонам, на всякий случай осмотрел заросли можжевельника, но никого там не обнаружил.
— Мы погибнем здесь, — жалобно простонал Эльфриг, — точно погибнем. Еще вечер не наступил, а я земли под собой не чую, ладони совершенно окоченели…
— Не погибнете! — произнес кто-то, спрятанный за дымной пеленой. Рыцари поспешно схватились за оружие, готовясь достойно встретить неизвестного.
— Не желаете ли согреться у огонька? — и этот некто вышел им навстречу из голубой мглы.
***
Он вывел их на поляну.
Ледяной туман неожиданным образом отступил, трусливо ретировался, обнажая корявые деревья неизвестной породы, мшистые камни и островки сухой, прошлогодней травы.
В центре поляны лежал ворох хвороста, в печальном ожидании, когда его охватит пламя костра.
— Присаживайтесь, здесь вам будет удобно, как в тронном зале на королевском пиру, обещаю…
Никто из путников и не подумал спорить. Как завороженные смотрели они на странного старика — худого, смуглого, черноволосого. Одет он был необычайно легко — хлопковые шаровары да рубаха, подпоясанная вышитым красным кушаком. При этом, видимо, совершенно не мёрз — как раз наоборот, от него исходил жар, как от печки. Хотелось подойти к старику поближе, взять за руку и отогреться.
— Главное — не обжечься, — пробормотал рыжий Эльфриг, и сэр Кенвальд в изумлении понял, что мальчишка прочитал его собственные мысли.
— А ты всё ворчишь, юный Эльф! — с лукавой усмешкой заметил старик, — Всегда всем недоволен… Ну, ничего, сейчас согреешься у костерка, подобреешь…
В немом удивлении путники воззрились на старика, ибо имен ему не называли и ранее представлены не были.
— У костерка! — грустным эхом отозвался сэр Блэдри. — Разведешь тут огонь, как же! Такая сырость!
— Костер я разожгу, — уверил старик, — но мне потребуется помощь одного из вас. Скажем ты, юный Эльф, готов ли мне подсобить?
Рыжеволосый мальчишка засиял от счастья, как новенький соверен. Раздуваясь от гордости, согласился. Вдруг опомнился, спросил осторожно:
— А что делать нужно, господин?
— Ничего сложного. Я просто возьму тебя за руку и расскажу сказку. Сюжет ее известен тебе лучше, чем всем остальным. Слушай внимательно. Если я хотя бы раз ошибусь или намеренно солгу, ты должен крикнуть "Неправда!", но будь осторожен. Коль правду ложью обзовешь — пеняй на себя. Сгоришь заживо. Огонь невозможно обмануть. Если же найдешь в себе силы дослушать мою историю до конца — сухие ветки вспыхнут жарким пламенем, и ты, и твои спутники смогут согреться, выпить горячего вина и отведать жареного мяса. Отдохнете у моего костерка — и двинетесь дальше, к замку колдуньи Игваз.
Эльфриг побледнел. Он уже сотню раз пожалел о том, что вызвался помочь человеку-костру. Однако отступать было некуда, и мальчишка обреченно кивнул.
Тогда старик взял его за руку и начал свой рассказ.
***
2. Эльфриг
Хороша была рыжеволосая Фэй — зубы белые, ровные, веснушки — что россыпь золотых звёзд, а глаза — два чёрных зеркала, смотреть бы в них — не наглядеться! И улыбка ласковая, и мастерица славная, жаль, только наивна не по годам. Совсем дурочка.
Всё в единорогов верила, цветок папоротника искала, русалок в заводи выглядывала, а пуще остального мечтала встретить эльфийского короля.
Сон ей, видите ли, приснился на полнолуние. Будто из лесной чащи, где хвощи и сон-трава, навстречу ей выходит необыкновенный красавец — алый шелковый плащ, камзол, затканный золотом, и туфли с рубиновыми пряжками. Разумеется, король. Разумеется, эльфийский.
Поверила, глупая. Каждый день шла в лесную чащу, садилась на поваленное дерево и всё высматривала своего суженного. Завидных женихов отшивала, между прочим.
Один раз увидал её лорд тамошних земель, охотившийся в лесу на кабана. Никакого внимания на лорда рыжеволосая Фэй не обратила. Помилуйте, где алый плащ? Где камзол, затканный золотом? Где туфли с рубиновыми пряжками, наконец?
Лорд, напротив, очаровался юной красавицей — её веснушками и рыжими локонами, её блестящими черными глазами.
Расспросил он слуг, расспросил людей в деревне, узнал о девичьих причудах и, полный страстного томления, купил себе алый плащ и прочие атрибуты, которые девица увидала в полнолунном сне. Теперь даже мать эльфийского короля спутала б его со своим сыном, а глупая Фэй и подавно не признала обмана.
Увидела его выходящим из чащи, где хвощи и сон-трава, бросилась в объятия и отдалась лорду и душой, и телом. Целое лето наивная Фэй тайком убегала в лес, веря, что стала женой эльфийского короля, а девять месяцев спустя…
— Прекратите! — закричал рыжеволосый Эльфриг, — Это неп…
Но, вспомнив о предостережении старика, зажал рот ладонью и подавил горестный возглас.
…родился мальчик, которого Фэй нарекла в честь отца. Задолго до рождения сына лорд покинул несчастную, сославшись на неотложные дела в волшебной стране. У мальчишки, между тем, было трудное детство. Мать рано поведала мальцу правду о его королевском происхождении, ничего не утаила. По недомыслию рыжеволосый малыш поделился тайной со своим лучшим другом — тот высмеял его, да и прочие сорванцы деревни ополчились против сына эльфийского короля. Кричали ему вслед: "Байстрюк!", "Сын шлюхи!", "Ублюдок!". Швыряли в спину тухлые яйца и гнилые яблоки.
Спустя годы лорд внезапно вспомнил об отвергнутом бастарде и решил забрать его в свой замок — в качестве слуги для своей леди. Последняя, впрочем, о похождениях мужа ничего не ведала и отнеслась к новому прислужнику вполне благосклонно.
— Каков подлец! — сквозь зубы прошипела леди Беркана, и никто не знал, к кому эти слова относились — к человеку-костру, к рыжему Эльфригу или к ее покойному супругу.
Мальчишка по-прежнему зажимал рот ладонью, качал головой, словно заколдованный, и по щекам его катились крупные слезы.
— Такова правда, юный Эльф. Теперь ты знаешь, кто твой отец. Ворчливый характер, кстати, ты унаследовал от него.
— Вот уж точно! — буркнула леди Беркана.
— Но есть в этой истории и немного магии, — неожиданно добавил старик. -Твоя мать, рыжеволосая Фэй, слишком верила в чудо, потому в твоей крови разбавлена капелька волшебства. Веришь ты мне или нет, но, коль сумеешь выбраться из Туманного Оврага, ждет тебя невероятное будущее, полное настоящих приключений. Однажды ты попадешь в гости к древнему народу, о существовании которого уже мало кто помнит… Они посмотрят на твой острый подбородок и примут за своего. Так будет, поверь…
Эльфриг ничего не ответил. Он глядел куда-то вдаль, не мигая, и мысли его невозможно было угадать.
Но вдруг в черных глазах мальчишки отразились язычки пламени.
Сухой хворост загорелся сам собой, вспыхнул и весело затрещал.
***
Сытые и отдохнувшие, они продолжили свой путь — вперед, к замку колдуньи Игваз. Леди Беркана шла, насупившись, хмурая, подобно небу, распростертому над их головами. К сэру Блэдри, напротив, вернулась обычная веселость и жизнерадостность, и он даже начал что-то насвистывать себе под нос. Позади всех плелся рыжий Эльфриг, непривычно тихий и задумчивый. То, что мальчишка перестал ворчать, в принципе, всех устраивало.
Тепла, полученного у костра, хватило, увы, ненадолго. Путники едва миновали вересковую чащу, когда туман, зловещий и беспощадный, вновь обступил их со всех сторон. Он застил собой всё вокруг — и обнаженные деревья, и остовы сухих сорняков, и даже низкое пепельно-серое небо.
— Как холодно! — прошептала леди Беркана, — Но мой мальчик, мой бедный Оливер… Я должна!
— Она должна! Конечно, должна! Она знает, почему! — насмешливо прошептал кто-то на уху сэру Кенвальду. Рыцарь резко обернулся, но, как и прежде, никого не увидал. В тот же миг за его спиной раздался хохот.
— Бедняжка Кенвальд! Твой отец поступил с тобой так несправедливо…
Создавалось впечатление, что это туман издевается над ним, хихикает и бесчинствует.
Одновременно с тем загадочный припадок случился у сэра Блэдри. Ни с того ни с сего славный рыцарь набросился на куст ракитника — и рубил, рубил его мечом, выкрикивал нечто невразумительное, то и дело поминая имя покойного друга.
— Поди прочь, Ромуальд! Я не боюсь тебя!
— Мы сходим с ума, — устало произнесла леди Беркана, — помилуй, Господи, наши души...
И пока они шли, женщина молилась. Судя по всему, просила Небо послать им еще одного волшебника, способного развести костер.
А когда в Туманный Овраг спустились холодные фиолетовые сумерки, молитвы ее были услышаны.
К ним вышла девочка в легком хлопковом платье. И от девочки исходил жар.
***
— Вижу, ты совсем окоченела, — очень серьезно заметила девчушка, протягивая теплую руку госпоже Беркане,— пальцы-то ледяные…
На вид ей было лет семь, не больше, но синие глаза поражали такой мудростью и глубиной, что сэру Кенвальду даже сделалось немного не по себе.
— Я разведу костер, отогрею вас всех, но ты должна мне помочь…
— Что угодно! — отвечала леди Мюррей, поспешно сжимая ладонь маленькой незнакомки. Озябшая, продрогшая до костей женщина отдала б все на свете, лишь бы согреться.
— Ты знаешь правила игры, Беркана? Я расскажу сказку…
— Да, да! Начинай же скорей!
И девочка не замедлила начать свой рассказ.
***
3. Беркана
Многие мечтали о ней, но досталась смешливая Беркана лорду Мюррею, и с тех самых пор смех юной озорницы мало кто слышал. Брак сей был оговорен их отцами, благословлен матерями, предназначен Небом, и перечить благородным родителям (а тем паче Господу Богу!) никто не стал. А то, что девушка с детства была тайно влюблена в сэра Гарольда, младшего брата своего жениха, нет, о том никто не знал, не ведал, хвала Пресвятой Деве!
Смирившись со своей печальной участью, леди Беркана вышла замуж за нелюбимого и сделалась полноправной хозяйкой большого замка, дремучих лесов, бесконечных полей и лугов. Земли лорда Мюррея тянулись вплоть до зловещего Оврага, который никогда никому не принадлежал. Никому, кроме Тумана.
Первое время молодая леди находила некоторую прелесть в своем новом положении. Лорд Мюррей, любивший турниры, охоту и ледяное пиво, почти не докучал юной жене. А вот сэр Гарольд, частенько гостивший в замке, как раз наоборот проводил с прелестной снохой всё свое свободное время, обсуждая последние новости и сплетни, привезенные им из столицы.
Когда родился малыш Оливер, злые языки нашли чрезвычайное сходство между племянником и дядей, но, право же, кто будет верить досужим сплетникам? Им бы только злословить, ей-богу же!
Впрочем, лорд Мюррей и сам оказался не промах — охоч был до женских прелестей и крепких напитков. Характер его испортился: ворчлив стал, несносен. Вдруг начал донимать жену своими подозрениями, ревновать к брату, придираться к мелочам.
— Если то, о чем нашептал мне косой Барли, правда, мальчишку — с глаз долой, а ты с Гарольдом навеки соединишься — замурую вас, бесстыдников, в замковой стене…
— Косой Барли, разумеется, многое видит да подмечает, — отвечала острая на язык леди Беркана, — ты бы еще слепого Освальда попросил подглядывать за мной…
Разумеется, сносить оскорбления леди не собиралась. Задумалась она, задумалась крепко. А вечером за пряжей толстуха Нелли, служанка из высокогорья, легенду рассказала занятную. О том, как горные красавицы избавлялись от нежеланных супругов — выходцев из долины. Стало быть, за ужином потчевали своих мужей мясом жареных муфлонов и остуженным вином.
— Муфлона только горячим отваром следует запивать, иначе и окочуриться немудрено… Заворот кишок ждет едока, знаю, о чем говорю, — так поведала толстуха Нелли, и госпожа Беркана, разумеется, пропустила этот рассказ мимо ушей. А то, что спустя три дня к обеду подавали истекающего жиром барашка, овечий сыр и пирожки в масле, а к ним в придачу бочонок ледяного пенящегося пива, так ведь это обыкновенное совпадение. В жизни всякое бывает.
К слову сказать, заботливая супруга намекнула лорду, что тот пьет и ест чрезмерно много, для здоровья нехорошо… Да разве стал он слушать жену? Напротив, выпил наш лорд больше обычного, свою леди с глаз долой прогнал, а к себе тем временем подозвал малыша Оливера, что резвился возле очага.
— Так сын ты мне или нет? — спросил грозно, — Если сын, то съешь-ка сей кусок мяса и выпей-ка со мной пива. Сумеешь — мой отпрыск, поверю…
Малыш заплакал, и тогда свирепый лорд Мюррей хорошенько встряхнул его и силой заставил есть и пить, вероятно, позабыв, что мальчонке нет еще и пяти зим.
Вскоре, как и предрекала толстуха Нелли, и лорд, и сын его Оливер, ощутили боли чрезвычайной силы. Домашний лекарь оказался бессилен, и к утру лорд отмучился. Маленький Оливер продолжал метаться в горячке, корчась от спазмов в животе.
Леди Мюррей разослала слуг за лучшими врачевателями, и среди них нашелся лекарь в длинном плаще и фиолетовом берете. Он дал ребенку целебное снадобье, а матери — дельный совет.
— Мое лекарство поддержит силы вашего сына некоторое время, но по-настоящему ему сможет помочь только старуха Игваз. Торопитесь!
Убитая горем, исполненная чувства вины, леди Беркана отправила скорохода к колдунье и получила следующий ответ:
"Приходи ко мне через Туманный Овраг. Возьми с собой двух вольных наемников и слугу из тех, кто помоложе. Я знаю, как спасти твоего сына".
— Скажи мне, девочка-костёр, — прервала рассказчицу леди Мюррей, — это правда? Старуха действительно мне поможет?
Сэр Кенвальд взглянул на женщину с невольным восхищением: за всё время она не произнесла ни единого слова, слушая обличительный рассказ девочки с завидной выдержкой и спокойствием. И только заострившееся лицо (так, будто в жилах леди Берканы тоже текла эльфийская кровь) выдавало её внутреннее напряжение.
— Спасет ли Игваз моего сына?
— Спасет. Если сумеешь выбраться из Туманного Оврага, твой ребенок будет жить. Так я вижу в огне…
"В каком огне?", — успел подумать сэр Кенвальд, но тут же получил ответ на свой вопрос.
В одночасье кипа хвороста вспыхнула оранжевым пламенем, а на бесстрастном лице леди Берканы, кажется, мелькнула улыбка.
***
"Хорошая компания подобралась, — думал сэр Кенвальд, когда костёр догорел, и они продолжили свое путешествие, — мужеубийца, едва не погубившая собственного сына, бастард, рожденный полоумной Фэй, сэр Блэдри — темная лошадка, да и я сам… Разве святой?".
— Разумеется, нет, — прошептал Туман ему на ухо, — вспомни, вспомни, Кенвальд, свою сероглазую сестренку Элайну. Вспомни лекаря в фиолетовом берете… Ты и по сей день мнишь себя жертвой, пасынком коварной судьбы, не так ли, глупый Кенвальд?
Слушать сей издевательский шепот было невыносимо. Иногда рыцарю казалось, что серая хмарь приобретает знакомые очертания высокого человека в плаще и берете.
О, если б мог, он бы вызвал коварную мглу на поединок — проткнул бы копьем или разрубил боевым топором!
— Похоже, мы заплутали, — неожиданно промолвил сэр Блэдри, — этот изъеденный дождями и короедами ясень я уже видел, клянусь честью! Боюсь, мы ходим кругами, друзья!
— Пресвятая Дева! — выдохнула леди Беркана, и это были ее первые слова с тех пор, как девочка-костёр разожгла оранжевое пламя.
— Так мы никогда не доберемся до замка старухи, — испуганно заметил Эльфриг, — мне кажется, или туман сделался гуще?
Мальчишке не казалось.
Что-то неладное творилось в Овраге: холодная муть внезапно и неожиданно обратилась в стену, гигантскую, темную. Медленно, но необратимо стена надвигалась на путников, давила со всех сторон, и каждый видел в ней, словно в зеркале, что-то своё. Будто уродливые гипсовые маски, вмурованные в камень, на путешественников пялились их собственные грехи и страшные тайны.
— Прочь, прочь от меня! — кричал сэр Блэдри.
— Я не виновата! — голосила леди Беркана.
Рыжеволосый Эльфриг всхлипывал, тоже увидав призрак прошлого.
На сэра Кенвальда из серой туманной стены глядела отвратительная рожа лекаря в фиолетовом берете. Последний глумливо улыбнулся рыцарю, так, будто целую вечность ждал этой встречи.
— Вижу, ты стал вольным наемником, Кенвальд, — произнес Фиолетовый Берет, — а кем ты мог стать, помнишь? Блестящее будущее рассыпалось трухой, так бывает…
И лекарь расхохотался, как безумный. Смеялся и смеялся, остановиться не мог.
— Иди к дьяволу! — выкрикнул сэр Кенвальд, вытаскивая меч из ножен. Что было мочи он рубанул по омерзительной маске, но в тот же миг сотни других появились в туманной стене.
В ярости рыцарь продолжал махать мечом и сыпать проклятиями, но схватка с Фиолетовым Беретом была нелепой и бессмысленной, ибо кто в силах победить призрачный Туман?
— Не нужно, Кенвальд, перестань, — откуда-то издалека донесся нежный женский голос.
— Элайна? — хотел было позвать наемник, но вовремя спохватился.
— Леди Беркана?
Впрочем, ошибся и на этот раз.
Звала его девушка в легком светлом одеянии.
Девушка-костёр.
***
И все-таки она походила на Элайну, словно кровная сестра, с той лишь разницей, что девушка-костер была ослепительной красавицей, а сероглазая Элайна — дурнушкой.
Сэр Кенвальд смотрел на незнакомку, как зачарованный, и слова застревали в горле.
От одного ее мимолетного взгляда рыцарю сделалось теплее, даже туман и ветер разом прекратили дразнить и глумиться. Притихли.
Сэр Блэдри, впрочем, восторгов спутника не разделял.
— Ведьма! — процедил сквозь зубы. И куда только девалась прежняя любезность дамского угодника?
— Чтобы развести костер, мне нужен помощник, — промолвила девушка, и сэр Кенвальд уже доподлинно знал, что данная честь на сей раз выпадет ему.
Он хотел было сделать шаг вперед, прикоснуться к тонкому запястью, к нежным девичьим пальцам, но отчего-то не решился. Неподвижно ждал вердикта красавицы, чувствуя, как сердце оглушительно громыхает в груди подобно боевому барабану.
— Мне поможет вот этот господин! — наконец, объявила девушка-костёр.
Зеленое перо испуганно качнулось в воздухе.
— Почему я? — возмутился сэр Блэдри, — Похоже, дружище Кенвальд больше моего замерз…
— Ну, ежели боишься, — девушка неопределенно пожала плечами.
— Боюсь? Я? — кровь прилила к лицу храброго рыцаря, — Клянусь честью, будь ты мужчиной, ощутила бы сполна, каков мой меч в поединке! Узнала бы его запах и вкус.
Полный решимости, Блэдри первым взял девушку за руку.
— У твоего меча вкус крови, благороднейший рыцарь, — печально улыбнулась красавица, — а пахнет он… предательством.
— Я ничего не хочу слышать! — выкрикнул сэр Блэдри, но было поздно. Девушка-костёр начала свой рассказ.
***
4. Блэдри
— Чародей Бокхард донимает жителей Белоозерья, — сказал на совете рыцарей лорд Дарклей, — рыба в озерах перевелась, сети рыбаков полны черных дохлушек и смрадных слизняков. Кувшинки одурманивают ядовитым ароматом, кто вдохнет, тот не проснется. По ночам мужчины, что лунатики, покидают нагретые постели, оставляют жен и, сонные, идут к берегу, ведомые таинственной силой. Уже четверо самых крепких утопились в озере по причинам нам не известным. Пятого чудом удалось спасти, сказал, что привиделась ему русалка, влекущая и манящая, обещавшая ночь восхитительной любви. Разумеется, без чар Бокхарда не обошлось. Кто из моих славных рыцарей готов сразиться со злобным ведьмаком?
Видимо, никто из славных рыцарей к сражению готов не был, посему лорд Дарклей заплатил двум вольным наемникам — сэру Блэдри и сэру Ромуальду, посулив им вознаграждение еще более щедрое при успешном завершении предприятия.
— У старика есть дешевое колечко якобы из кости дракона, — сказал на прощание лорд, — привезите мне его, и золотые соверены приятно отяжелят ваши бархатные кошельки…
Быстро и беспрепятственно прибыв к лачуге старого Бокхарда, рыцари, к вящему своему изумлению, вместо мрачного и могущественного чародея обнаружили там дряхлого подслеповатого старичка, беззубого и на вид совершенно безобидного.
— Да какой зе я вам колдун? — прошепелявил Бокхард, — Травник я… Рыбаков от хворей всяких лечу, зён их от бесплодия, детисек — от простуды… Знаю, это старуха Игваз ресыла меня со свету сзыть, насептала лорду Дарклею на ухо всякую чусь… Сон мне как раз приснился, "винный" сон…
С трудом разобрав шепелявое бормотание старика, рыцари уяснили, что есть в лачуге заговоренный кувшин. Испив из него вина, можно увидать вещий сон.
Сражаться с беззубым травником представлялось и сэру Ромуальду, и уж тем более мужественному Блэдри, делом бесчестным и даже нелепым. Поскольку час был поздний, а Бокхард оказался хозяином гостеприимным, друзья решили заночевать у старика. Досыта поужинав жареной зайчатиной, легли спать. В полночь сэр Блэдри проснулся, мучимый невероятной жаждой. Утолить ее рыцарь смог, лишь отпив из заговоренного кувшина, и тогда приснился ему сон.
…Блэдри увидел перстень, вырезанный из кости дракона, а еще — груды золота, изумруды, рубины и жемчуга, а еще — человека в длинном плаще и фиолетовом берете…
— Отдай мне кольцо и взамен получишь сокровища, — пообещал Фиолетовый Берет.
— Но у меня нет перстня, — развел руками рыцарь.
— Тогда добудь его…
Блэдри проснулся и больше уснуть не смог. Перед глазами его поблескивали золотые слитки, переливались рубины, искрились изумруды. Близко-близко — только дотянись!
Еще с вечера рыцарь заприметил на руке старика тот самый перстенек, о котором толковал лорд Дарклей, и теперь мысль о заветном артефакте не покидала его.
Сам не ведая, что творит, он подошел к спящему Бокхарду и без лишних раздумий вонзил стальной клинок в дряхлую грудь. Прежде, чем забрать кольцо, успел подумать, что старик и впрямь был обыкновенным травником, раз не почувствовал опасности даже перед лицом неминуемой смерти.
— Что случилось, Блэдри? Почему ты не спишь? — вдруг услышал рыцарь позади себя. Сэр Ромуальд, дьявол его побери, пробудился ото сна так не вовремя.
Блэдри обернулся, не спеша подошел к сонному другу, пряча меч за спиной.
— Все в порядке, дружище, — меч разрезал воздух, отсекая Ромуальду голову, — спи спокойно…
Возвращаться к лорду Дарклею не имело смысла, перстенек стоил дорого, много дороже обещанной горсти соверенов.
Сэр Блэдри решил отправиться на восток — к замку колдуньи Игваз, которая, возможно, предложит ему совершенно иную цену…
В дороге встретился ему одинокий путник, рыцарь узнал его сразу: то был человек в длинном плаще и фиолетовом берете.
— Вижу кольцо на твоем пальце! Знакомая вещичка…
— Я продам его вам, если пожелаете, — охотно предложил сэр Блэдри, памятуя о своем "винном" сне, но его ответ вызвал приступ смеха у человека в фиолетовом берете.
— Продашь? Помилуйте! Такое украшение мне и даром не нужно. Многие ошибочно полагают, что это кольцо власти и богатства. Мне нравится поддерживать их заблуждения. На самом деле это Перстень Совести… он будет с тобой до конца твоих дней как напоминание о бесчестии, что ты совершил в лачуге старика Бокхарда…
— Замолчи, проклятая ведьма! — выкрикнул сэр Блэдри, вытаскивая меч из ножен, — Замолчи, потаскуха!
Девушка-костер невозмутимо окинула его взглядом:
— Ты считаешь, что я солгала, храбрый рыцарь? Тогда скажи, где и как ты добыл это кольцо, скажи, если осмелишься… но помни: коль правду ложью обзовешь…
— Клянусь дьяволом, — яростно прошипел в ответ Блэдри, — сей же миг я вырву сердце из твоей груди, негодяйка, вот и согреемся, вот и узнаем — похоже ли оно на маленькое солнце!
Разъяренный, полный ненависти, он набросился на девушку.
Сэр Кенвальд ринулся ему навстречу — помешать, остановить, заслонить рассказчицу собой!..
Опоздал.
Блэдри взмахнул мечом — и в тот же миг и девушку, и самого атакующего охватил лютый, неистовый огонь. В странном оцепенении сэр Кенвальд смотрел на бушующую стихию — в ярко-синем пламене, будто в любовной горячке, извивались два тела — женское и мужское.
От черного, едкого дыма слезились глаза. Закрыв лицо рукой, рыцарь попытался приблизиться к дикому огню, но его моментально обдало жаром и откинуло назад, так, будто дракон извергнул полымя, или небо обрушило на него синие молнии.
Оттуда, из самого сердца адского пламени, доносились душераздирающие крики, мольбы о помощи и проклятия. Но внезапно всё успокоилось: подул ветер, огонь погас.
Стало тихо-тихо, как на деревенском кладбище.
Леди Беркана беззвучно рыдала, спрятав лицо в ладонях. Эльфриг дрожал, как осенний лист на ветру.
Сэр Кенвальд медленно подошел к пепелищу.
…От Блэдри, от прелестной сероглазой девушки, от беснующегося огня осталась лишь горстка серого праха.
А еще кольцо, вырезанное из кости дракона.
***
Сколько брели они по Оврагу, ведала только сизая взвесь, заменявшая здесь небо.
Может быть, сутки. Может, целую вечность.
Замерзшие, продрогшие, дьявольски голодные, путники не раз замечали, что ходят кругами и теряются в серой мгле. Пытаясь подняться наверх, то и дело натыкались на мрачные туманные стены, соскальзывали, царапая лицо и руки. Шли вперед — и выяснялось, что они снова сбились с пути.
Дважды им попадались поляны с ворохом отсыревшего хвороста, зажечь который смогли бы только люди-костры. Последние, к сожалению, к скитальцам больше не выходили.
— После гибели одной из них, помощи нам ждать нечего, — с горечью заметил Эльфриг, — проклятый сэр Блэдри! И себя погубил, и девушку, и нас всех…
— Мой бедный Оливер, — тихо произнесла леди Беркана, обхватив голову руками, — прости меня, малыш… Я так и не смогла тебя спасти…
— Пойдемте, госпожа, — жалобно попросил Эльфриг, — нам нельзя останавливаться, иначе замерзнем здесь. Уснем и не проснемся…
— Я никуда не пойду, бастард, — устало ответила женщина, — сил больше нет. Все без толку. Я знаю, что нас ждет — мы будем петлять и петлять по зачарованному кругу, но так и не сумеем выбраться из него. Не хочу идти. Останусь здесь.
Сэр Кенвальд почувствовал, как в душе его закипает ярость. В бешенстве он подошел к кипе хвороста и пнул ногой, толкнул еще раз и еще, рубанул мечом, выкрикнул что-то непристойное. Затем устало опустился на влажную землю, чувствуя, как по ней, словно сонм невесомых призраков, стелется белесая дымка.
— Вот и всё, Кенвальд, — прошептал ему на ухо Туман, — ты проиграл. Конец.
— Вот и всё, — согласился рыцарь, не замечая, что говорит вслух, — но умереть без костровой сказки? Несправедливо. Каждому из моих спутников выпала редкая честь — услышать правду о себе. Чем же я хуже? Люди-костры оскорбились и больше не выходят к нам? Пусть так. Тогда свою сказку я расскажу сам, только допью из фляги остатки вина и надену-ка Перстень Совести на указательный палец. Так-то лучше… А теперь послушайте меня, благородная леди и сын эльфийского короля, слушайте и не говорите, что не слышали.
5. Кенвальд
Это история о бедолаге Кенвальде, родившемся за Вересковым Перевалом, далеко от здешних мест, в одной знатной, почтенной семье. До поры до времени всё в этой сказке было весьма предсказуемо: мать мальчика скончалась преждевременно, отец, благородный лорд, женился во второй раз, взяв в супруги девушку-простушку, из крестьянок, к тому же отнюдь не красавицу. Но, как ни странно, то был брак по любви. Простушка родила лорду дочку, и характером, и обликом, походившую на отца. Лорд души не чаял в сероглазой Элайне, совершенно забыв о сыне-наследнике. Как сказал бы человек-костер, в жизни и не такое бывает!
А что же наш Кенвальд? Почему его история должна быть нам интересна? А потому, что волею судьбы мальчик вдруг обнаружил у себя необычайные способности.
Иногда в своих руках он ощущал странное покалывание, так, словно ладони его превращались в подушечки для булавок. После этого с Кенвальдом обязательно случалось нечто волнующее и необъяснимое. Только о чем-то подумает — тут же сбывается; пожелает зажечь свечу — а она уже горит! Рассердится на слугу — и тот поранит руку ножом!
— Будущий маг растет, — со знанием дела сообщила старая кормилица Мэри и как будто не ошиблась. Часто юный Кенвальд убегал в лес: там он видел то, что не доступно обыкновенному зрению. Слышал то, что обычные люди не слышат.
Единокровную сестру он ненавидел, но не стоит осуждать мальчика. Посмотрел бы я на вас, если бы вами пренебрегал родной отец!
А потом случилось так, что Элайна заболела — и недуг ее был самого загадочного свойства. Девочка точно провалилась в глубокое забытье, будто дремала наяву. Разумеется, лорд, знавший о магических способностях сына, именно мальчика обвинил в колдовском воздействии на сестру. То, что это было не так, говорить я вам не буду, ибо вы все равно не поверите.
Следуя призыву лорда, со всех сторон к замку поспешили знахари и ведуны, целители восточных уделов и травники западных земель. Увы, осмотрев Элайну, врачи только разводили руками, не в силах противостоять таинственной болезни. Но вот в замок прибыл неизвестный худощавый господин в длинном плаще и фиолетовом берете, представившийся лекарем из Туманного Края.
— Я смогу вылечить вашу дочь, — сказал он лорду, — но взамен мне потребуется особая награда…
— Всё, что угодно! — с пылом отвечал несчастный отец.
— С вашего позволения я заберу магические способности вашего первенца. Мальчику они без надобности, а мне весьма пригодятся!
— Если мое позволение — все, что вам нужно, то я не стану перечить. Меньше всего мне хотелось бы видеть своего наследника магом, ничего хорошего в колдовстве нет.
Получив согласие старого лорда, Фиолетовый Берет пришел к мальчику и в нескольких словах изложил суть дела.
— Через несколько минут я заберу твой необычный дар, Кенвальд, и никто не сможет мне помешать. Возрадуйся, ибо теперь твоя жизнь станет простой и понятной, как и у большинства людей. Однако я вовсе не злодей, как ты мог себе представить. Я готов подсластить горькую пилюлю. Прежде, чем твоя судьба изменится раз и навсегда, у тебя есть право на последнее желание.
— Просто оставьте мне мои чудеса, — твердо отвечал мальчик, — все, чего я хочу — быть магом.
Его слова вызвали неудержимый смех лекаря в длинном плаще.
— Это невозможно, мой мальчик. Сделка уже состоялась. Здоровье маленькой леди в обмен на твой талант — так решил справедливый лорд…
— Вот как! — вскричал потрясенный мальчишка, — Отцу никогда не было до меня дела! Он готов лишить меня последней радости — моего волшебства! Проклятая Элайна, все из-за нее! Что же, господин лекарь, у меня есть одно желание. Пускай Элайна не увидит ни единого чуда за всю свою жизнь. Исполняйте — и немедленно!
— Все будет так, как ты того пожелал, благородный Кенвальд, — лекарь снял фиолетовый берет и шутливо поклонился мальчику. В тот же день маленькая Элайна очнулась от своего загадочного оцепенения, но, увы, сообщила кормилице, что перед глазами ее висит черная пелена. Девочка ослепла.
Узнав о случившемся, Кенвальд сбежал из дома.
— Я не хотел этого, не хотел, — повторял он, покидая замок, — не видеть чудес — вот о чем я просил для нее, но сделать незрячей… Я даже не думал!
Вот так из жизни бедолаги Кенвальда навсегда ушло волшебство. В родной замок, тот, что за Вересковым Перевалом, он больше никогда не возвращался. Вместо того отправился в Туманный Край, надеясь найти человека в Фиолетовом Берете и, если и не вернуть сестре зрение, то хотя бы вызвать злодея на честный поединок.
Рассказчик завершил повествование, и надолго осеннюю поляну затопила прозрачная тишина. Птицы, деревья, засохшие травы, даже троица заблудившихся странников — все замерло, застыло, своей неподвижностью напоминая рисунок на выцветшем гобелене.
Внезапно рыцарь почувствовал дивное тепло, исходившее от драконьего перстня на его руке.
Возможно, под влиянием воспоминаний (или это воображение сыграло с ним злую шутку? или все-таки кольцо?) — да только сэру Кенвальду стало казаться, что в ладонях он ощущает странное покалывание, такое, как в ранней юности, когда по его воле сами собой зажигались свечи в замковых канделябрах.
"Я разожгу костер, — с удивлением словил он себя на мысли, — я смогу, это же так просто…"
Влажный хворост был совершенно иного мнения и загораться вовсе не спешил.
"Люди-костры, — думал Кенвальд, — прежде, чем развести огонь, они говорили что-то очень важное, но что?".
Дважды каркнул темно-синий ворон, опустившись на ветку молодого явора. Холодный ветерок принес запахи прелой листвы и кедровника. Туман больше не казался враждебным — просто пар, густой и белый, точно скисшее молоко.
— Мы выберемся отсюда, — сказал рыцарь вслух неожиданного для самого себя, — клянусь своей никчемной жизнью, мы непременно найдем выход из этого дьявольского лабиринта. Ты слышишь, Эльфриг? Впереди тебя ждет встреча с древним народом, чья кровь течет в твоих жилах. А вы, леди Беркана, вспомните слова маленькой волшебницы у костра! Вы спасете сына, если сумеете выйти из Туманного Оврага! Подумайте об этом. Да и мне рано умирать, ей-богу же! Я должен попросить прощение у одной незрячей девушки и вызвать на дуэль одного подлого господина.
— Мы выйдем отсюда, — пробормотал Эльфриг, и впервые в его голосе прозвучало нечто, отдаленно напоминающее надежду.
— Выйдем, — без выражения повторила леди Беркана.
— Так будет, поверьте, — хрипло произнес Кенвальд, — я вижу это в огне, а огонь никогда не обманывает.
Леди Беркана хотела было что-то переспросить, но осеклась на полуслове.
В центре поляны, рассыпая сноп ярких искр, само собою занялось трескучее синее пламя.