Тригонавты
Эпизод 1
На трех опорах зиждется наша сила, Троица стоит у истоков.
Волшебство Великого леса — вот первая из основ.
Вера в Аларика Истребителя — второй из камней краеугольных.
Алхимический огонь, рожденный механикусами — третий оплот.
Славься, Троица! Славься, Старый отряд! Славься во веки веков!
[Тригон, или учение тригонавтов]
Шатер блеклого неба трещал, в прорехах пылали кометы, яркими росчерками падали звезды. Твердь время от времени сотрясалась, и подернутая белесым туманом расселина выбрасывало на поверхность пузырящийся мякиш. Силы, враждебные всему живому, лепили из него чудовищ, и те вырывались из провала с одним желанием — убивать. У врага много лиц, но имя одно — бесформенные. Обитель их упрятана глубоко под землей, в свитом из искаженных пространства и времени коконе. Подобные места называют Котлами, так повелось еще со времен Троицы. Лишь тригонавты способны проникать в кокон, и возвращаться назад — они-то и выжигают гнойники изнутри.
Котел бушует, ярится, словно огрызаясь на отряды рыцарей, текущие стальной рекой с горизонта. Расселина невелика в поперечнике, и воители охватывают ее тремя кольцами стражи, расправляются с многорукими и многоногими тварями, похожими на гигантских пауков. Поверженные креатуры расползаются киселем, в нем вязнут подводы с провиантом и боеприпасами. Бои не затихают ни днем, ни ночью, но закованные в тяжелый доспех воины стоят крепко. Наконец наступает день, когда по лагерю со скоростью степного пожара распространяется весть — тригонавты идут!
ФОРМАТОР
У каждого человека — своя судьба, своя нить, как и у каждого мира. Мы не создаем волокно, но плетем из него, собираем в узоры, согласуясь с высшим порядком. Мы — форматоры, и одна из наших задач — развязывать узлы, или разрубать их, если нет другого выхода. Долгое время сей мир не представлял опасности — старые мехи противостояния механикусов и друидов, прорвавшее их молодое вино веры в Аларика Истребителя Греха, но пришли бесформенные, и внесли искажение. Они распускали ткань мироздания нить за нитью, устраивая свои гнезда, в результате чего образовался один большой ком. Бесформенные — заклятый наш враг, стремящийся к одному: смешать все и вся. Эти твари чужды узора, чужды гармонии — они не играют на струнах, а предпочитают их рвать. Бесформенные — то противодействие, что родилось вместе с актом творения, и вражде меж нами суждено длиться, пока одна из сторон не будет истреблена полностью.
Сплетая обрывки судеб, собрали мы Старый отряд, из него родилась Троица. Тугой узел поддался под нашими ловкими пальцами, нить высвобождалась за нитью — так возникло учение тригонавтов. Люди воспрянули, подняли головы, свободно вздохнул опутанный мерзостью мир. Бесформенные терпели поражение за поражением, хоронились в Котлах, выпадающих из обычной реальности, но мы помогали выжигать их, действуя, конечно же, не своими руками.
Теперь я один, ибо пришла очередь последнего из Котлов. Я знаю об этом, люди — нет. Ловко орудуя спицами случайностей, я привел сюда лучший отряд тригонавтов, и позабочусь о том, чтобы дело было доведено до конца.
Эпизод 2
В верхней своей части Котел состоит из уступов, по которым сбегает вода. Ниже она соединяется с влагой первичной — темным водяным хаосом. Первичные воды предшествуют жизни, стоят за ее пределами. Одолеть преграду поможет магия произрастания, волшебство Великого леса.
[Тригон, или учение тригонавтов]
Силана мутило. Казалось бы, столько лиг уже пройдено, столько Котлов выжжено, а к мерзкому духу бесформенных до сих пор не получалось привыкнуть. Друиду он напоминал кислую вонь прелого дерева и горечь опавшей листвы...
— О чем призадумался? — спросил механикус Тахор — самый разговорчивый в их компании.
–С ума сводит эта вонь, — отвечал друид сквозь зубы, — наизнанку выворачивает.
— Я так разумею, — Тахор закинул огнеструй на плечо, — здесь не столько тухлятина, сколько вражьи чары!
Третий член команды молчал — угрюмое лицо оставалось бесстрастным, и только глаза пылали двумя угольками. Ревнитель веры в прошлом, истязатель, став тригонавтом, он отрекся от прежней жизни, и взял новое имя — Исай.
— Мне вот гангрена на ум идет, — продолжал широкоплечий Тахор, — ох, как гнило колено, и точно так же смердело! Смерть варится в этих треклятых Котлах, и она же воняет…
Он раскрошил правой ногой камень — от колена та была механической, оканчивалась тремя когтями и шпорой.
— Дорога очищена, — с низким поклоном подошел к ним гроссмейстер, — можно спускаться.
— Хорошо, — кивнул друид, — уже идем.
Не только облачение троицы было схожим — стеганые куртки, сапоги с высокими голенищами, плащи — но даже, казалось, и лица. Тригонавтов часто принимали за братьев, а по сути, братьями они и являлись. Старший, Силан, обнажил десницу, сквозь которую тянулся гибкий побег, усеянный белыми и розовыми венчиками дивных цветов. Тонкий аромат не мог перебить мерзкой вони Котла, и все же рыцари, стоявшие в оцеплении, почувствовали и легкость, и воодушевление, и приток сил. Исай, очертив ритуальным кинжалом круг, истово молился, Тахор лишний раз проверил зажимы и шестеренки грозного своего орудия.
— Пора, — обратился Силан к товарищам, — да поможет нам Великий лес.
Они направились к устроенным у расселины сходням, латники расступались, салютовали клинками и алебардами. Остановились тригонавты на самом краю, и белесые пряди тумана, что нависали над брешью, потянулись навстречу. Друид воздел руку, затянул заклинание, с цветков просыпалась золотая пыльца. Она закружилась, словно рой насекомых, вонзилась в туман, и белесая муть откатилась, отхлынула.
— Так держать! — громыхнул Тахор, и первым спрыгнул с уступа. Следом спустился Исай — по кромке кинжала пробегал голубой огонек.
— Стражу усильте, — сказал Силан гроссмейстеру. — Если через три дня не вернемся — посылайте за новой командой.
Рыцарь только кивнул, с опаской поглядывая в бездонное жерло. Друид ловко спрыгнул, догнал товарищей, и вскоре тригонавты исчезли — за спинами их сомкнулась изорванная кисея мглы.
ФОРМАТОР
Сила пропасти отталкивает, словно яростный ветер, и все же следую за троицей. Липкий туман хватает холодными пальцами, вырывает нити судьбы, но я держу крепко. Журчание воды сменяется болезненной тишиной, тишина — рокотом, на смену рокоту приходят гул и шепот. Лица людей заостряются, в запавших глазах пляшут искры — они уже не чувствуют ни вони, ни холода, и воля каждого сжата пружиной. Пружиной сжимается и полость Котла, собирается складками, в надежде остановить незваных гостей, но тригонавты, не сговариваясь, бьют по незримой перепонке. Друид — плетями плюща, механикус — огнем, ревнитель веры — молитвой. Из трех сил вырастает огненно-изумрудный побег, пробивает ход в иное измерение, и тригонавты исчезают.
Я не могу последовать за людьми, придется действовать исподволь; между моим движением и откликом по ту сторону будет большая задержка. Если враг оборвет нити — тригонавтам уже не вернуться, и окошко, через которое смотрю, тут же затянется.
Эпизод 3
Внутреннее устройство Котла непостижимо по причине абсолютной своей инаковости. Мы можем только догадываться, что он из себя представляет. Возможно, это один большой организм, возможно — возведенный из плоти и костей город, или же некая изнанка материи. Стоит уяснить одно — долгое пребывание в логове бесформенных ведет к необратимым метаморфозам. Известны случаи, когда тригонавты сливались в единое существо, превращались в зверей и невиданных страховидлов, обменивались телами и душами. Лишь строгое следование путем Троицы может оградить от опасности.
[Тригон, или учение тригонавтов]
По гибким стенкам желоба то и дело пробегала дрожь, шевелился ворс мельчайших щупалец, сочилась слизь, почему тригонавты и называли эту часть Котла "кишкой". Не заблудиться помогало заклинание путевой лозы — сотканная из листвы змейка скользила впереди. Механикус подсвечивал дорогу язычками пламени, что весело плясали в зеве огнеструя.
— Начинаем сливаться, — вдруг крикнул Силан, — Исай, молитва!
Ревнитель веры откинул капюшон, блеснула в отсветах бритая голова. Кинжал в его руке вспыхнул белым, ворсинки кишки беспорядочно задергались.
— И говорят душам нашим: "Нет им спасения в Боге", — возрос твердый голос, и скрюченные пальцы теней, тянущиеся со всех сторон, отпрянули. — Истребитель — щит наш, слава наша, возносит головы наши, хранит нашу форму…
Они вздохнули свободно, когда напор схлынул, но все равно отступили друг от друга на пару шагов. Тригонавты никогда не использовали кольцо для усиления заклинаний — внутри котла это было смерти подобно. Наоборот, каждый старался как можно плотнее отгородиться от товарищей, возвести стену воли.
— Все равно слышу ваши мыслишки, — встревожился Тахор, — кто не справляется?
Силан скрипнул зубами, неожиданно покачнулся — это из его памяти сыпались образы, словно крупа из дырявого мешка, вспыхивали перед глазами товарищей. Вот он на краю поросшего камышом озера, следит за выпрыгивающей из воды рыбой — острый миг восторга и счастья, одно из первых воспоминаний детства; вот долгожданный день посвящения, и правую руку пронзает острая боль; вот время Вторжения — лес заполняет маслянисто-черная жижа, поднимается лентами по стволу исполинского дуба.
— Силан, все в порядке? — быстро спросил Тахор, — или плеснуть огоньку на стены?
— Справлюсь, — отозвался тот глухо. Пронзающая руку лоза съежилась, сыпались лепестки.
— Исай, что скажешь? — механикус провел пальцем по укрепленной в гнезде огнеструя рунире.
Ревнитель поводил перед лицом друида кинжалом, осмотрел десницу.
— Пробоина есть, — заключил он, — но затягивается.
— Ну, Силан, — механикус облегченно вздохнул, — напугал ты меня! Сколько раз говорил: не вкладывай столько силы в лозу — не молодой уж!
— Тут не только в лозе дело, — сверкнул глазами друид. — Признаться, Котла такой мощи еще не встречал…
— А я вот ничего такого-эдакого, — пожал плечами Тахор, — да и поздно уже назад поворачивать. Без отваги не видать и браги — вот что я вам скажу.
Они двинулись дальше, ворс на стенках редел, сливался в роговые наросты — кишка обращалась костяным лабиринтом.
ФОРМАТОР
Как становятся тригонавтами, что для этого необходимо? Важны сила, выносливость, способности к волшебству, но в первую очередь — умение оставаться самим собой, хранить узор. Если человек не может отличить свое от навязанного — ему никогда не стать тригонавтом. Сущность таких в Котле рассыпается, дробится на элементы, а из элементов собирается новое, но есть люди с заключенным внутри огнем, не дающим личности разбиться на осколки. Уже одно их существование было для врага сущей мукой, мы же, форматоры, перековали муку в погибель. Тригонавты без труда возводят вокруг внутреннего мира глухие стены, не теряя при этом возможности действовать вместе. Я смотрю их глазами, пусть это и напоминает отражение в кривом зеркале, плету через них узор. Так в сердце Котла проникает Порядок, и разрушает обитель бесформенных изнутри.
Первый удар был нанесен по друиду, пробил защиту насквозь. Бездна заглянула в Силана, он — в нее. Кривое зеркало моего восприятия являло одно за другим полотна Великого леса: стены сомкнувших стволы железных деревьев, многоярусные древодома, дубы-великаны, зеркальная гладь озер... Но вот все заполнило черное, нить друида натянулась и лопнула, что означало одно — троица раскололась.
Эпизод 4
Время представляют потоком, берущим начало в прошлом, исчезающим в туманной дымке грядущего, и русло настоящего — прямой клинок. Но истинное лицо времени сродни бесконечности океана, одну часть которого могут рвать в клочья бури, другую — убаюкивать штиль, третью — закручивать водоворотом пучина. Время — движение, но если представить, что оно на один миг застыло, это будет напоминать взгляд сверху на лабиринт. Именно лабиринт есть попытка взять время в плен — соприкоснуться чрез ускользающее настоящее с прошлым и будущим, которых уже нет и еще нет.
[Тригон, или учение тригонавтов]
Тахору лабиринт представлялся одним большим механизмом, а потому всегда был интересен. Он не уставал проверять на прочность костяные перемычки, подвижность хрящей-сочленений, а подобие зубчатых передач так и вовсе приводило в восторг. Вот и сейчас механикус, отыскав обломок кости побольше, затолкал его между зубцами. Костяные шестерни рычали, скрипели, но перемалывали.
— Когда сорванцом был, сунул на спор палец в нечто подобное, — сказал Тахор товарищам, и на обветренных губах заиграла улыбка. — Враз изгрызло — даже испугаться не успел! Но потом да, от боли носился кругами…
Он поводил левым указательным пальцем перед носом Исая, согнул и разогнул механизм. Ревнитель веры лишь отмахнулся, да зашептал очередную молитву.
— Не нравится мне, куда уводит коридор, — вздохнул Силан, — попробуем сменить направление… С руки друида скользнула лоза, впилась в матово-белое тело перегородки.
Отступив к противоположной стене, тригонавты наблюдали, как ростки крошат кость, сыплют пылью. Лоза исчезала в одной дыре, и тут же рождала другую — словно червь, буравящий яблоко. Однако, не успело перекрытие рухнуть, как из проломов полезли костяные многоножки.
— Ха, когда-то и сам мастерил такие игрушки, — Тахор передвинул рычаг, и огнеструй ударил кулаком пламени. — Идите сюда, малыши!
Стена окончательно рухнула, многоножки хлынули настоящим каскадом. Друид крутился на месте, и лоза крутилась вместе с ним, механикус продолжал поливать пролом пламенем, Исай резал врага бритвами света. От костяных многоножек остались лишь труха да пепел, но перегородки рядом с Силаном щелкнули, переместились, и друид исчез в дыре времени.
— Где он?! — взревел Тахор, — где Силан?
Он бросился ощупывать стены, простукивал пол в поисках плиты-перевертыша, но все без успеха.
— Смирись, — сказал Исай, — лабиринт забрал его.
— Как же мы выстроим треугольник? — механикус едва не рвал на голове волосы, — куб нас просто расплющит…
— Прекрати, — ревнитель ухватил товарища за плечо, встряхнул. — Не ты ли говорил, что путь теперь только один?
— Ну да… — в голосе Тахора разгоралась ярость, — и за Силана они мне ответят!
ФОРМАТОР
Для удара в сердце врага требуется три силы — ни больше, ни меньше. Правильно выстроенный треугольник обращается конусом, и тот, направленный острием вниз, запечатывает воронку, выжигает заразу. Два тригонавта способны породить лишь непрочную спираль силы, но речь по большему счету шла уже только об одном воине. Отчаяние Тахора взбурлило черным ключом, гася внутренний огонь, едким дымом поднималась ярость. Струна его истончилась, и готова была вот-вот оборваться.
Я жадно ловил искаженные образы, следил за тем, как костяные стены размягчаются, обретают размытые очертания. Тригонавты были огнем, лабиринт — воском, дорога — свечой. И вот сердце врага — огромная черная глыба на тугих волнах плоти. Громада смотрит тысячью глаз, шепчет мириадами голосов, искажает, изламывает. Я вижу прямую свою противоположность, и жалею, что не могу дотянуться. Мы — одноименно заряженные частицы, коим суждено отталкивать друг друга. Нить Тахора дрожит, жалобно стонет… держу ее как можно крепче, но она истончается вместе с надеждой.
Эпизод 5
Черная глыба есть ничто, полное отсутствие жизни и смерти. Черная глыба есть нечто, но мы не можем сказать, одна ли сущность заключена в камне, или их множество. Об одном можно говорить с полной уверенностью: глыба — тот корень, от которого распространяется весь побег.
Черный камень есть Тьма, а Тьму разят Светом. Свет же есть дух, и только в духе может открыться истинный путь. Берегите огонь, внутри вас заключенный, иначе ждет участь более страшная, нежели смерть.
[Тригон, или учение тригонавтов]
Камеру заполняло непрестанное хлюпанье, громада черного камня то обретала форму куба, то округлялась до сферы. Будь тригонавты под властью обычного мира — давно бы сорвались в бурлящую бездну, но они перешли по хрупкому мосту просветления из одной яви в другую. За спиной Исая раскинулись полотна белоснежных крыл, и весь он источал сияние. Тахор вырос в голема-великана, из груди вырывались лучи алого света, рождаемые сердцем-котлом. Тригонавты шли по двум золотым нитям, округ же клубилась, бесновалась чернота. Порой она осыпала себя бисером звезд, порой собиралась сгустком, и меняла черные одежды на ослепительно-белые.
Нити, петляя, привели к раззявленной пасти воронки, нижняя часть которой закручивалась в бесконечность. Исай размахнулся, хлестнул бичом света, Тахор откинул устроенную в груди заслонку, освобождая огонь. Пламя и луч соединились коловоротом, и тригонавты забили его в бездонную глотку. Танцуя на своих нитях, они вращали сверло все быстрее, а бездна стонала, бездна корчилась. Казалось, ревнителю и механикусу под силу справиться с воронкой на пару, но струна Тахора лопнула, и его подхватил огненный вихрь...
Сколь долго он падал, какие горизонты прорвал — Тахор не смог бы ответить, но обнаружил себя на глянцево-черной поверхности глыбы. Рядом валялся искореженный огнеструй, а также механический палец. "И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, — пришли на ум речения Аларика Истребителя, — ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну". Перед глазами Тахора все плясало и плыло, он попытался ухватить механический перст, но тот неожиданно отскочил, скребя похожим на крючок когтем.
— А ну прекрати! — механикус рассердился, ударил оснащенной когтями ногой, но палец успел отпрянуть.
Глыба вздрогнула, покачнулась, затрепетала, словно огромное сердце. Не в силах устоять на ногах, Тахор распростерся на черном глянце, а механический палец был уже тут как тут. Он сжался, будто взводимый пружиной, и ударил с такой силой, что выбил Тахору зубы, искромсал губы в кровь. Вскрикнуть механикус не успел, ибо палец проник в горло, и устремился ниже. Тригонавта сотрясали приступы удушающей рвоты, боль скребла изнутри. Словно бы издеваясь, палец показался из брюха, поманил, но стоило жертве за живот ухватиться, как тут же исчез. Ошалев от боли, Тахор заметался по глыбе, и та сбросила его в исходящую пузырями жижу. Кисель накрыл человека с головой, и человека не стало.
ФОРМАТОР
Нить Исая оказалась много прочнее нити Тахора — не разорвалась до сих пор. О судьбе механикуса я старался не думать — кокон проглотил его тело и душу с жадностью, и теперь перемалывал, пережевывал. Что враг вылепит из этого материала? В какое время отправит посредством лабиринта? Какое сознание вложит посредством кишки? Из куба не вырваться, не разломить это узилище, лишь воля Исая может помочь…
Ревнители — самые непримиримые из рати Аларика, именно они готовы насаждать веру огнем и мечом. Я перебирал память Исая, что доселе носил имя Теос, будто четки, а время убегало темной водой. О да, он был поистине страшен — калечил не только тела, но и души, и все это с горячей, обжигающей верой. Однако, имелся в сердце Исая и сокровенный уголок, где он прятался, спасаясь от своей кровавой работы. Роль отдушины играла забота о близнецах-сестрах, в которых ревнитель не чаял души. На свет они появились благодаря ритуальным кинжалам слуг Аларика, но тела так и не удалось разделить. Святые отцы заключили, что девочки не демонское отродье, а с точностью до наоборот — избраны самим Истребителем Греха. Наверное, механикусы могли бы их рассоединить при помощи своих инструментов, но ревнителям подобный акт казался кощунством. Сестер назвали Люцина и Лика, Исай отвел им место у себя в келье, как подросли. Тогда-то у девочек и открылся дар прорицания, но за каждое свое откровение они платили дорогую цену. После пророчеств сестры впадали в тяжелое забытье, и раз от раза брату требовалось все больше сил, чтобы вернуть их обратно. Из своего последнего путешествия к небесам они так и не возвратились, но при этом успели прошептать: "Стань тригонавтом — вот наша воля…"
Не смея ослушаться, ревнитель так и поступил. И было ученье, и были походы, и была слава лучшей из троиц. Теперь на ристалище души Исая суждено разразиться схватке меж двумя вселенскими силами — большее пройдет через игольное ушко малого, и вновь станет большим.
Эпизод 6
Если есть Тьма, должен быть Свет. Если есть Котлы, и наполняющие их бесформенные, должна быть и противостоящая сила. Наш мир, наши души стали той осью, на которой раскачиваются чаши весов. Нет сомнений, мы прикоснулись к более высокому уровню мироздания, чувствуем этот ускользающий след, но сможем ли ступить на тропу?
В каждом человеке живет бесформенный, что стремится разрушить, увести от гармонии. В каждом человеке заложено зерно формы, зерно истинного предназначения. Все началось с нас, с тригонавтов, но близится время, когда каждому будет задан вопрос: "С кем ты?"
[Тригон, или учение тригонавтов]
Теос входит в келью, останавливается перед образом Истребителя Греха. Аларик, увенчанный нимбом, сжимает в руках лазоревый меч, острия кинжалов, укрепленных перед иконой, льют белый свет. Ревнитель берет один, шепчет молитву господню:
— В пресветлого Аларика верую, что не мир принес нам, но меч…
Вдоль стен — две узких лежанки, одна против другой. Меж ними зажат письменный стол: перья и чернильные скляницы, луч лампады на свитках, грубо сколоченный стул. С той лежанки, где спят сестры, раздается жалобный стон, край одеяла отброшен. Лика приподнимается на локте, поправляет сорочку, Люцина еще не проснулась.
— Я ждала тебя, — хрипло шепчет сестра, — ибо пришло время отделить зерна от плевел. Рассеки же нас, брат… раздели, пока еще не поздно!
Теос останавливается, ритуальный кинжал обращается клинком света. Надо ударить — он понимает это всем своим существом, но что-то держит.
— Быстрее!.. — Лика извивается, скребет пальцами по шершавой стене, а глаза Люцины распахиваются, и заполняет их чернота.
Сквозь трещины пола проступает маслянистая жижа, лопаются пузыри. Кинжалы, укрепленные перед иконой, дрожат в гнездах, острия их обращаются черным огнем. Палец Люцины вытягивается полой иглой, и она погружает ее в тело сестры; Лика исходит истошным воплем, а вдоль иглы бежит красное.
— Меч мой, щит мой, сила моя, — ревнитель режет клинком света растекающийся по келье сумрак, — есть Истребитель!
Черное оплетает ноги Теоса снопом щупалец, тело Лики усыхает, тает, скукоживается. Икона вспыхивает голубым пламенем, кинжалы взмывают сгустками мрака, бьют ревнителя в спину. По своду кельи расходятся трещины, тяжелыми каплями падает все та же маслянистая жидкость.
— Нет, — стонет Теос, пронзенный не болью, но чем-то большим. Из груди его вырывается призрачно-белый огонь, все остальное — кромешная тьма.
Клинок в руке Теоса готов вот-вот угаснуть, и все же он разит черное на черном. Уже угасая, ревнитель слышит хрустальный перезвон струны, по которой прошла великая мощь, и на смену мраку приходит сияние…
ФОРМАТОР
Я спас его душу, обмотав струной силы, утянув за собой, но не смог спасти тело. Черное сердце разорвалось, раскидав веер осколков, и нас выбросило под опрокинутую чашу небес. Внизу, у бушующего жерла Котла, суетились рыцари — фигурки их с большой высоты казались ничтожными. Края каверны осыпались — она сама погребала себя, белесый туман таял под порывами пламени.
— Что дальше? — спросил он, и голос звенел.
Я ответил не сразу, но он покорно ждал.
— Ткань мира разорвана, новорожденный форматор, именно тебе предстоит залатать дыры, сплести новый узор.
— Ты — архангел? — спросил он глухо, — ты — Бог?
— Нет, — отвечал я, — не Бог — лишь игла в его пальцах. Но именно за иглой тянется нить…