Натe
Есть место на земле, где собираются феи. Поиграть в серсо на исполнение желаний. Потрепать за уши трусливых дымчатых кроликов. А потом, задорно хохоча, прокатиться на них взапуски. Отведать пирожков с овечьим сыром и черемухой. Еще земляничный чай на закате чудо как хорош!
Вот так рассядутся на пахучие еловые лапы и любуются вечерним багрянцем. Помахивают крылышками и болтают свешенными с веток ножками.
А еще они без устали трещат своими крошечными остренькими язычками. Кто же не любит пощебетать с подружками? Посудачить, перемыть косточки? Ведь милое же дело…
— Даже и не говорите мне про эту Моа, — обиженно надула губы тучная в годах фея.
— Так что с Моа, тетушка Бим? Что с ней, мы-то не знаем?— закричали со всех сторон.
Бим обвела взглядом собравшихся и сказала:
— Влюбилась.
И услыхала в ответ:
— Ой, насмешила, не могу…
— С кем не бывает!
Бим дождалась, пока нестройный хор поутихнет, и продолжила:
— То-то и оно. Не всем так везет — в эльфа втюриться.
И голоса, как по команде, умолкли. Глазки и ушки жадно ловили каждое слово. Ведь эльфы — надменные самовлюбленные буки. И любить их — что грызть скалу. Отважившаяся на такое должна быть либо беззаветной авантюристкой, либо полной дурой.
Наслаждаясь эффектом, Бим добавила:
— Мало того, эта пигалица ему и показалась вдобавок.
О, она прекрасно понимала, что на этой фразе у многих глаза вылезут из орбит. И они таки вылезли.
— Пожалуйста, расскажи, — посыпались просьбы.
Тетушка Бим только этого и ждала.
— Да и рассказывать нечего, — чуть кокетливо заключила она. — Просто Моа у эльфа доспехи натирала до блеска. Натирала-натирала, да и натерла…
Тут она прервалась, будто вспомнила что-то важное.
— Эва, ты еще здесь? А ну-ка спать.
Девочка обиженно поникла головой и с неохотой покорилась. А тетушка Бим, убедившись, что ее внимательно слушают, продолжила:
— Хотя, чего уж, эльф тот — красавчик, — и добавила мечтательно. — Эх, была бы я помоложе…
— Тетушка Бим!!! — негодующе закричали на нее. — Дальше!
А тетушка Бим… Она просто моргнула. Как делала до этого неисчислимое множество раз. И вдруг веки запротестовали — плотно сомкнулись, отказываясь впускать солнечный свет. Как судорога, моментально охватывающая тело, ее пронзила череда ярких образов. Каждый из них и все вместе, они разорвали ее сознание на мелкие бессвязные клочки.
"Пустые глаза смотрят в небо. Когда-то в них была жизнь. Теперь она пролилась тут же, на пожухлую траву. Последние следы ее — бурые пятна, медленно впитывающиеся в землю. Это место хранит отпечаток страдания. Оно смердит отчаяньем и болью. Агония все еще живет, прожигая ткань мира. Боль, продолжается боль…боль…"
Видение прекратилось так же внезапно, как и началось. Тетушка Бим открыла глаза и осмотрелась по сторонам, как будто не понимая, где находится.
— Ну же, что ты молчишь? — спросил кто-то рядом.
— А что я должна сказать? — вопросом на вопрос ответила она.
— Ну, Моа и эльф?
— Ах, это, — облегченно воскликнула тетушка Бим. — Значит, увивалась Моа за ним, как за медом пчелка. Она ему сердечко из цветочков на столе выложит, он на них — тарелку с похлебкой. Подружек разгонит, сама перинку взобьет — а он на кровать в сапожищах. Говорят, даже по ночам волосы ему вычесывала. А эльф проснется, и на другой бок.
— А дальше? — спросил кто-то, расстроено шмыгнув носом.
— Чего уж дальше… Не выдержала, бедняжка. Я ж говорила, показалась ему. А эльф увидел — прогнал веником. Да орал еще: "Ты смотри, как стрекозы разжирели!"
Тетушка Бим, кряхтя, поднялась, размяла затекшие ноги и стала раскланиваться:
— Ну, спокойной ночи честной компании.
Она поднялась в воздух и, как подобает уважаемой особе, не спеша, полетела прочь.
Но вскоре ее окликнули:
— Тетушка Бим…
К ней подлетела та самая Эва, которую она пыталась отправить спать.
— Тебе не кажется, милая, — строго спросила тетушка Бим, — что ты давно должна видеть третий сон?
— Тетушка, — пролепетала Эва, смахивая с лица непослушные рыжие косички, — только не ругайся, ладно?
— Чего тебе, деточка?
— А зачем ты летаешь к Замшелому камню?
— Ну-у-у, — протянула Бим, — ты точно хочешь знать?
Эва закивала.
А тетушка Бим немного помолчала и призналась:
— Там живет одна моя подруга. И я ее навещаю.
— А почему она не вместе со всеми?
— Знаешь, это долгая история, как-нибудь я тебе ее расскажу, а сейчас…
Эва обиженно нахмурилась и выпалила:
— Все равно полечу следом, я упрямая… и разузнаю.
— Хм, что с тобой делать, не лупить же? — улыбнулась тетушка Бим. — Да и тебя это, гляжу, не остановит… Ладно, летим. Вот только…
— Что "только"? — радостно спросила маленькая нахалка. Ее веснушчатая мордашка просияла.
— Не обижайся, если что…
— Раньше ее звали Кейт, — стала объяснять тетушка Бим. — А сейчас не знаю.
— Как это, не знаешь? Она имя сменила, получается?
— Не все. Все даже матушка-настоятельница не может. Только одну букву.
— Какую? — поинтересовалась Эва.
— Первую, разумеется.
— И как ее теперь зовут?
— Х-х-х… — начала тетушка Бим и тут же осеклась. — Ой, я не хочу тебе говорить. Кажется, будто за щеку напихали жареных каштанов. Причем, натаскали прямо из костра…
Они добрались до Замшелого камня еще засветло. Солнце уже прилегло на бок и собиралось с духом, чтобы нырнуть за край мира…
И вдруг снова:
"Пустые глаза смотрят в небо. То, что совсем недавно дышало, надеялось, любило, теперь валяется на земле недвижимой грудой. Воздух, всегда надежный, поддерживающий, готов раздавить ее, вколотить в землю…"
Пожилую фею качнуло. Заметив это, Эва подхватила ее под руку и встревожено запричитала:
— Что с тобой? Тебе нехорошо?!
— Фу-у-ух, — судорожно выдохнула тетушка Бим, — все нормально.
Она потрясла головой, чтобы окончательно прийти в себя. Опамятовавшись, посмотрела вниз и сказала:
— Вон она, у ручья.
Феи спустились и пошли пешком. Вскоре впереди показался огромный валун, покрытый толстым слоем мха. Именно по нему Эва и поняла, что они добрались до места.
На берегу ручья, прислонившись спиной к камню, сидела незнакомая фея. Выглядела она просто отталкивающе. Волосы висели грязными сосульками. Платьице, определенно бывшее когда-то шикарным, истрепалось до дыр. Руки покрывали свежие и затянувшиеся шрамы.
— Здравствуй, — поприветствовала ее тетушка Бим.
Та не ответила, лишь едва заметно кивнула.
— Ее зовут Эва, — представила тетушка Бим свою спутницу. — Она тоже захотела навестить тебя.
— Добрый вечер, — воспитанно поздоровалась девочка.
И вновь ответа не было. Фея продолжала лежать, не двигаясь и глядя сквозь гостей. Так, будто бы их не было вовсе.
— Поднимайся, глупенькая, ты же помнешь крылышки! — не выдержала сердобольная Эва.
— И пес с ними… — прервала молчание неряха.
Голос ее был вязкий, тягучий, будто сосновая смола. И какой-то слабый, бесцветный. Вроде это и не голос вовсе, а лишь его затихающее вдали эхо.
— Что ты такое говоришь? — удивилась Эва. — Как же фее без радуги на крылышках?!
Та, чье имя было Кейт, процедила сквозь зубы:
— Идите вы… со своей радугой.
— От тебя же дурманом и полынью несет за милю, дурочка, — прикрикнула на нее тетушка Бим. — Ты что, снова…
— Снова, — перебила ее замарашка. — А кто мне запретит?
Эва не выдержала и возмущенно спросила:
— Зачем ты грубишь тетушке?!
Грубиянка горько вздохнула и ответила:
— Знала бы ты, как это — закрывать глаза… не так бы заговорила.
Она рывком поднялась на ноги и зачерпнула ладонью воды из ручья. Плеснула себе в лицо и побрела прочь, в сгустившиеся сумерки.
Когда она скрылась из виду, Эва напустилась на тетушку Бим:
— И это твоя подруга? Хамка, каких свет не видывал!
— Дитя мое, прошу, не будь к ней строга, — постаралась оправдаться та. — Ее жизнь — не мед.
Но Эва не унималась:
— Ты не смотри, что я маленькая! Я уже чиню обувь — и запах не очень, и таскать тяжело…
От негодования она поперхнулась воздухом и закашлялась. Затем продышалась и уже несколько тише спросила:
— Тетушка Бим, не понимаю. Ну, глаза закрывает… Что в этой специальности такого страшного? Отчего она …
— Злая? — подсказала Бим.
— Недобрая, — поправила Эва. — Объясни…
Тетушка Бим задумалась на мгновение, а потом ответила:
— Поверь, у нее есть причина. Расскажу, чего уж… — и чуть помедлив, добавила. — Тем более, я делала эту работу до нее.
Утро. Темнота крепится до последнего. Но дальше не в силах бороться: ее когтистые лапы слабнут, выпускают линию горизонта. И новорожденное солнце гонит ночь дальше, на запад. Рваное одеяло утреннего тумана накрывает мирно посапывающую во сне землю. Со стороны кажется, что от мира оставили только половину. Вторую стерли — не жалко. Причем, осталась не лучшая из них — грязная щетина травы и унылые островки кустов.
В полумиле от леса туман расступается. Из него выплывает серая выщербленная ветрами и дождями стена замка. Несмотря на раннее утро, здесь уже копошатся люди. Часть их, бряцая латами и шелестя кольчугами, неторопливо разбредается по полянке.
А чуть дальше, рядом со стеной, дюжина одетых в лохмотья простолюдинов. Некоторые привалились к каменной кладке, не в силах стоять на ногах. Двое лежат на мокрой от росы траве и тихо постанывают. Те, что покрепче, сбились в кучу, подпирая друг друга плечами. Кажется, они из последних сил пытаются спрятать что-то за сгорбленными спинами.
Фея слышит, как там, за ненадежной стеной из человеческих тел, кто-то шепчет:
— Ляля, не смотри. Не нужно. Закрывай глазки. Это сон, доченька. А проснешься, мы с тобой будем в другом мире. Я и папа. Там всегда лето, птички поют. А злых дяденек нет, они тебе просто приснились. Закрывай глазки, солнышко…
Но девочка упрямо продолжает смотреть. Они все смотрят до конца. Глазенки превращаются в две яркие искры. Из тех, что прожигают душу насквозь…если она есть.
Маленькая фея встрепенулась. Пришло ее время. Она, в который раз стараясь унять дрожь в руках и коленях, взмывает в воздух. Получается не очень хорошо — нервно подрагивает все нутро, ее маленькое надтреснувшее сердечко. Взмахивая пепельно-серыми крыльями, крошка повисает над поляной.
Она поднимает руки к небу, шепчет сначала тихо, потом все громче. Шепот вырастает в песню. Мелодия стелется по земле, расползается, будто тот самый туман. Есть в ней что-то от завываний ветра и волчьей стаи. Еще — визг и надрывное хрипение. Так стонут вековые деревья под топорами лесорубов. Так вопит раненый зверь с надрезанным горлом, затихая и захлебываясь в собственной крови.
Фею окутывает ядовито-зеленое облако. Краткий миг, и она на глазах начинает расти. Вот уже рост ее вровень с самым высоким из дварфов. Еще выше… по плечо эльфу…еще…
Основательно подросшая, она спускается с холма и медленно идет к замку. Туда, где застыли изможденные, затравленные люди.
Подойдя к девочке, она приседает перед ней на корточки. Через силу улыбается и шепчет:
— Милая, ты же слышала маму? Закрывай глаза. Сейчас все пройдет, вот увидишь. Давай, я тебе помогу.
Фея прикладывает ладони к лицу девочки. Та сначала пытается отстраниться. Но, почувствовав тепло рук, изо всех сил льнет к ним. Протягивает свои, в грязи пополам с кровью, ручонки. Хочет обнять, спрятаться…
— Вот так лучше, да, крошка? И совсем не…
Успела.
Фея чувствует, как хищно ощерясь, сквозь нее проплывают арбалетные болты. Была бы ее воля, они все остались бы в ней. Но нельзя, строжайше воспрещается.
Она слышит отчаянные крики, оборвавшиеся на взлете. И среди них — пусть хоть на этот раз она ошибется! — короткий всхлип ребенка. Фея отворачивается…так и не научилась…
И тут силы покидают ее. Она падает на землю. Тело сотрясают судороги. Фея страшно орет, призывая все добро и справедливость этого мира. Так громко, как только умеет. Даже еще громче…
И, не получая ответа, понемногу затихает. Тыльной стороной ладони размазывает по губам кровавую пену. Поднимается на ноги. Делает два неуверенных шага — где уж тут взлететь… Ее силуэт бледнеет. И, становясь почти прозрачной, она бредет в сторону леса.
За ее спиной пустые глаза смотрят в небо.
Та, чье имя обратилось в Хейт, не может изменить ход вещей.
Она, как и остальные, закрывает глаза.