Эдвард

 

Заповедь первая: не почитай отца и мать.

Десять минут прошло с того момента, как Том вошёл в кабинет. Он нетерпеливо ёрзал в кресле, сгорая от любопытства.

— Здравствуйте, Том. Если позволите, я сразу перейду к делу, — голос из динамиков звучал монотонно и механически, и доносился будто со всех сторон. — Компания "Единство" предлагает вам поистине уникальную возможность — вернуться в прошлое. Для вас, я уверен, не секрет, что в былые времена у каждого человека имелась своя постоянная сущность. То есть определенный человек обладал некими особыми свойствами натуры, которые невозможно было изменить, чтобы он не перестал быть самим собой.

— Выходит, не маски определяли какими будут грядущие сутки?

— В том-то и дело, что эмоциональных масок тогда не существовало. Сформировавшийся в юношестве характер был практически неизменен до смерти.

— Быть не может!

— Том, вы должны чётко осознавать одну вещь. Устройство современного мира априори исключает "Единство" из списка интересов любого индивидуума. Маски в корне меняют человеческую личину в семь часов утра. Это происходит каждый день по всему миру. Сегодня на вас маска "Любопытство", вам хочется узнать как можно больше, постигнуть неизведанное, ощутить веяния прошлого. Завтра же, в семь утра, слепой жребий выкинет из приёмника маску "Удовольствия", и вам будет абсолютно наплевать на всё, кроме развлечений в самых извращённых их формах.

— Зачем же вы, в таком случае, работаете?

— Всякая система не идеальна. Кто знает, что выпадет на нашу долю завтра.

— И на этом держится всё ваше предприятие? На слепом случае?

— Это неважно. Важно лишь то, что мы вам предлагаем.

— Значит, если я соглашусь, то получу одну развивающуюся личность, стану ей.

— Да, Том. Вам не нужны будут маски. Причём, ещё один немаловажный момент, мы прививаем своим клиентам личность не простого обывателя, а значимой в прошлом фигуры.

— Я могу выбрать, например, Элвиса?

— Нет, мы не предоставляем права выбора. Всё подвластно случайности.

— Что ж, я подумаю.

— Надеюсь встретиться с вами завтра, Том. И не забудьте, данная услуга стоит пятьдесят тысяч юаней.

Заповедь вторая: желай всего, что можешь взять.

Том медленно шёл домой, виляя между многочисленными небоскрёбами. Иногда мимо проносились белые фарфоровые маски с рисунками выдававшими настроение её носителя. Злость, радость, печаль, отчаяние, боль, ярость. День за днём, непрекращающийся всплеск чувств, под властью совершенной технологии, сокрытой в маске с соответствующим рисунком какой-либо эмоции.

Вдруг он остановился там где раньше была широкая дорога. Когда-то по ней проезжали автомобили, сурово подмигивали светофоры, а пешеходы переходили строго на зелёный свет. Сейчас о такой роскоши как свободное пространство приходилось лишь мечтать. Чтобы стало с жителями планеты, если бы не изобрели фантастические когда-то телепорты, даже страшно подумать. А так, стоило только упразднить свободное пространство, застроить его многоэтажными зданиями, поставить на поток производство телепортирующих устройств и вот оно, комфортное существование.

Том хотел пройтись. Он всё думал, стоит ли соглашаться. Получить одну личность. Один человек — всего одна сущность. Как этого мало, если учитывать тот калейдоскоп, предоставляемый масками. Как этого много, если учитывать, что ты будешь знать себя настоящего, развивать себя, делать то, чего желал долгие годы.

Вопросы так и сыпались, один за другим. Раз человеческая жизнь стала подвластна механике, стоит ли она того, чтобы её прожить? Эволюция довела сознание до полного истощения, высосала из него всего соки, все идеи, желания, цели. Жить было незачем, а маски вдохнули вкус к игре. С другой стороны, то, что предлагает "Единство" тоже фальшь. Сомнительная возможность стать кем-то, кто уже прожил свою жизнь. Но это ли не шанс укоренить в себе самом стойкий взгляд на вещи, создать собственный мир, отталкиваясь от восприятия.

Том остановился и огляделся. Вокруг всё было мертво. Все масочники казались живыми трупами, на побегушках у случайности. Довольные рабы системы, в головах которых нет ни тени сомнения в странности происходящего. Том медленно провёл ладонью по гладкой маске, будто вытирая слёзы. И на секунду он почувствовал невыразимую безысходность. Ведь завтра он может не предать сегодняшнему дню ни малейшего значения.

Заповедь третья: не верь.

Семь утра. Измученный Том с трудом встаёт с кровати и машинально плетётся к приёмнику. Внешний вид его квартиры ни говорит о владельце ничего. Голые стены, обои цвета моря, кровать с белыми простынями, коричневый кухонный стол да пара табуретов. Квартира, как то место, где принято не бывать. Взял маску и тут же прочь из четырёх стен.

Шаги кажущиеся вечностью. Том приближается к приёмнику, снимает старую маску, закидывает в отверстие. Ждёт двадцать секунд. Новая маска выскакивает как долгожданное спасение от пустоты, внутренней стороной кверху. Том не глядя надевает её.

Это самое восхитительное чувство. Отождествление. Настоящий взрыв эмоций, яркими красками окутывающий всё вокруг. Будто сердце забилось именно в этот сладкий миг, с каждым пульсирующим ударом прибавляя желания к действию. Том чувствует, как в нём бурлит неиссякаемая энергия.

Том подходит к зеркалу и видит удивительное, поистине высокохудожественное красивое лицо. Да, это именно лицо, с плавными, чёткими чёрными линиями на белом фоне, выражающими непоколебимую уверенность и силу в своей высокомерной улыбке. Белое стекло, скрывающее глаза, мастерски обведено в виде хитрого лисьего взгляда, съедающего жертву одним махом.

К восьми утра Том при полном параде. Готов покорять город, готов дышать полной грудью, готов жить с удовольствием.

— Что ж, девчонки, берегитесь. Томми идёт.

Телепорт — кафе "Мистерия". Три минуты девятого. Там скучно, и народу мало. Телепорт — бар "Юла". Четыре минуты девятого. Обстановка чуть живее, но слабовата для пылающей натуры Томми. Телепорт — клуб "Апостол" на другом конце света. Здесь ночь, куча народа, все зажигают, свет от неоновых прожекторов нежно скользит по мелькающим в бурном экстазе танца многочисленным маскам.

Томми у барной стойки, заказывает алкогольный коктейль, быстро выпивает через трубочку и уверенно шагает на танцпол. Минута, и вот он уже рядом с эротично двигающей бёдрами рыжеволосой бестией, маска которой, своими красными линиями выражает сплошную похоть и страсть. Яркий танец огня, мимолётные волнующие прикосновения, предвкушение чарующего симбиоза между масками вводят в экстаз. Музыка грохочет всё сильнее, народ на заднем плане приобретает расплывчатые очертания. Есть только Томми и она.

— Как твоё имя? — спрашивает он, наклонившись поближе.

— Джессика, — отвечает она.

— Хочу угостить тебя, пойдём.

Он берёт её за талию, подводит к стойке и заказывает то, что покрепче. Обводы вокруг её глаз шепчут "возьми меня, прямо здесь, сейчас".

— Пойдём.

Она безропотно подчиняется. Протискиваясь сквозь беснующуюся толпу, одинаково скачущую под быструю мелодию, они прячутся в уединённой комнате. Томми проводит банковской картой по терминалу, дверь закрывается.

Страстные объятия, поцелуй. Нижняя часть масок молниеносно меняет конструкцию, подстраиваясь под обоюдно желаемое соприкосновение.

Томми слышит шум за спиной. Удар по голове. Тупая боль. Он пошатывается, но стоит на ногах. Разворачивается, готовый ответить, сжимает пальцы в кулак и получает ещё один удар…

Заповедь четвёртая: встречай неодобрительным свистом оптимиста.

— Очнись… Том, это я. Мы общались позавчера. Компания "Единство".

— Какого… — бормочет Том, — мне было так хорошо.

— Я знаю, — доносится из динамиков. — Не обижайся, пришлось тебя связать.

— Вы же сказали, что если я сам приду, то…

— Том, мы же с вами взрослые люди. На следующий день возвращаются единицы. Поэтому, с недавних пор мы ставим во главу угла уже то обстоятельство, что вы склонны к тому, чтобы воспользоваться нашими услугами.

— Сколько времени?

— Не беспокойтесь. Сейчас пять утра. Два часа до того, как вам станет невероятно худо.

— И что же дальше?

— Есть два варианта развития событий. Первый: вы соглашаетесь, платите, мы проводим процедуру. Второй: вы отказываетесь платить, и мы возвращаем вас домой этак через неделю, полностью ополоумевшего без масок. Понимаю, по сути, я не предоставляю вам альтернативы, но вспомните, пожалуйста, тот день, когда вы сами пришли к нам.

— Боже, у меня так болит голова.

— Да, ведь я снял с вас маску ровно десять минут назад. Через минут пять ваше сознание немного прояснится, и тогда можете дать свой ответ.

И действительно, Том почувствовал себя невероятно чистым и спокойным, хотя, по идее, одна только мысль о том, что на нём нет маски, должна вгонять его в ужас. Времени было мало, стоило принимать решение. В конечном итоге, подумал он, какая разница в какой иллюзии жить.

— Я согласен, где карточка?

— Вот и замечательно. Обещаю вам, что с этого дня ваша жизнь приобретёт новые краски, вы увидите её с другого ракурса, будете читать между строк. Но, в тоже время, я обещаю вам одиночество.

Заповедь пятая: не пожелай жизни как у ближнего твоего.

Пробуждение ото сна подобно медленному падению с высоты, когда мысли собираются в кучу, а апогеем служит полное осознание своей жизненной ситуации. Пора начинать очередной день, вступать в неравное противоборство с судьбой. Каково это, когда рождаешься заново каждые двадцать четыре часа с одной только мыслью — почему не сдох во сне.

Он проснулся в одиннадцать тридцать, с тяжёлой головной болью. Воспоминания медленно собираются в шаткое единое целое, и начинается паника. Шок. Страх. Он в своей квартире, пустой и безжизненной, совершенно один, беспомощный и слабый. Не у кого попросить помощи, не на что надеяться.

Минуты быстро сменяют одна другую. Он лежит на полу, то и дело поглядывая на часы и проваливаясь в тяжёлую дремоту, от которой становится только хуже. На часах двенадцать. Мрак. На часах полпервого.

Кем он стал после вчерашней процедуры? Может просто подползти к приёмнику, достать новую маску и всё забудется как страшный сон. Как только появляется эта мысль, он тут же пытается её реализовать. Ползёт, пуская слюни, плачет, ноет, но тянет своё обессиленное туловище к квадратному устройству.

Нажимает клавишу. Приятный щёлкающий звук сообщает о поступившей маске. Он ковыряет пальцами в небольшом углублении, облокотившись о приёмник, и достаёт её. Немного тяжёлую, зеркальную на свету, отполированную, белую как мел маску. По привычке не глядя на рисунок лицевой части.

И когда дело уже почти сделано, она выскальзывает из трясущихся пальцев и с грохотом падает на кафель. Серьёзный, сосредоточенный взгляд смотрит на него. Чёрные линии выведены чуть ли не квадратно, придавая рисунку неестественно отталкивающее впечатление.

"Проклятье, — думает он, — маска "Рабочего""

Он отпихивает её прочь, в другой конец комнаты. Поднимается на ноги и подходит к окну. Его взору открывается поистине масштабное, удивительное зрелище нового мира. Он впечатлён, ещё никогда ничего так не поражало его в одно мгновение. А может всё это лишь обманчивое впечатление, из-за контраста между его пустой квартирой и множеством красивых объектов за окном.

"Что ж, попробуем пожить по новому, — думает он, — только где мне теперь найти мотивацию, чтобы ходить на работу?"

Заповедь шестая: не носи отстёгивающихся воротничков.

Вечером он сломал устройство для выдачи масок. Снял крышку и просто выдрал все провода. Оставил себя без соблазна. Или спасения.

Прошло три дня. Он так и не вышел за пределы своего скромного жилища. Пока не раздался звонок в дверь.

С опаской открыв дверь он увидел слащавый рисунок ангелоподобного вида, с добрыми очертаниями слегка наивных глаз, и лёгкой добродушной усмешкой.

— Здравствуйте, — поприветствовал его человек в маске "Проповедник".

— День добрый.

— Скажите, вы верите в Бога? В то, что наш спаситель ежесекундно наблюдает за делами нашими, и помогает в их осуществлении, если они идут во благо.

— Нет.

Казалось, только этого ответа служитель господа и ждал. Поковырявшись в сумке, он достал маленькую книжицу и протянул перед собой.

— Возьмите, прошу вас. Простите, как ваше имя, брат мой?

— Имя… э, — на пару секунд замешкавшись, он сказал первое, что пришло в голову. — Эдвард.

— Эдвард, это слово божие. Давайте поступим так, я оставлю вам писание, и приду через две недели. Уверяю вас, прочтя эти священные строки, вы станете другим человеком.

Какая ирония, сегодня ты святой, а завтра худший из людей, но, самое страшное, что, в сущности, это не имеет никакого значения. Эдвард молча взял книгу и закрыл дверь. Священный текст его совершенно не волновал, все мысли были об одном — он только что совершенно спокойно общался с масочником. Это был знак. Пора было вылезать из затхлой норы.

Вечером того же дня Эдвард вышел на улицу. Город встретил его изобилием звуков, неоновых огней, пёстрой публикой и множеством запахов. Куда ни глянь — высокое здание. Тротуары сужены до невозможности. Вот уж кто выиграл от перенаселения, так это строительные компании, а производители автомобилей канули в Лету.

Он брёл между зданиями, думая о том, что будет делать дальше. Иногда мимо мелькали маски, в полной мере выражавшие всю палитру чувств и эмоций. Они хоть и были рабами, но сами этого не осознавали, а значит просто жили, наслаждались каждой минутой в настоящем. Не страдали по прошлому, не тешились пустыми мечтами, не мучились тяжестью текущего момента.

Эдвард остановился. Эти мысли нагнали на него тоску. Промелькнуло желание сейчас же позвонить мастеру, который уже через пять минут починит приёмник.

Ладонь потянулась к миниатюрному устройству над правым ухом, и вдруг Эдвард увидел фигуру неспешно приближавшуюся к нему. Девушка. Без маски. Довольно привлекательной наружности.

Она остановилась рядом с Эдвардом, с интересом разглядывая его лицо. Минуты две они молча просто смотрели друг на друга.

— У тебя довольно грубые черты лица, — сказала девушка.

Эдвард не понял, был это комплимент, оскорбление или простая констатация факта.

— Я никогда не общался с человеком без маски, — сказал Эдвард.

— В тебе есть нечто вызывающее симпатию, но, в тоже время, я опасаюсь твоего взгляда. Там частичка чего-то безумного, и я боюсь этого.

— Мы можем поговорить? — неуверенно спросил Эдвард.

— Ты одна из заблудших душ, птенчик вывалившийся из гнёздышка матери. Не знаешь, правильно ли поступил и как быть дальше. Чувствуешь себя потерянным. Знай же, что ты не одинок. Нас много. Наша вера сильна. Мы отвергаем блага современного мира, и терпеть не можем маски.

Она взяла его за руку и по узкой извилистой дороге повела за собой.

Заповедь седьмая: начни с презрения к себе.

Её звали Ингрид. Странная, сухощавая женщина лет тридцати, в основном болтавшая лишь о том, что было интересно ей, почти не отвечавшая на вопросы, витавшая в своём вымышленном высокодуховном мире. Тем не менее она помогала ему своими рассказами, давала крайне важную информацию. И Эдвард был ей благодарен.

Оказывается, в городе был один малопримечательный район, его населяли сплошь люди принципиально живущие по старинке. Никаких новомодных гаджетов, телепортов, нанолекарств и масок. Тех вещей без которых среднестатистический масочник просто бы не выжил, ведь это был необходимый минимум для комфортной жизни.

Эта небольшая община отщепенцев считала масочников безвольными существами, приравнивая их к наркоманам. Бывали случаи, когда район взрывался от негодования, уловив кого-нибудь на примерке маски. Такие люди автоматически записывались в разряд убогих и прогонялись вон, в мир механических эмоций.

Ингрид и Эдвард встречались в местном парке несколько раз. Сидели на старомодной скамеечке в тени высоких клёнов, и спокойно вели диалог. А потом она реши ввести его в общий круг, познакомить с местными завсегдатаями одного ночного бара.

Они стали встречаться по ночам, выпивали и общались, танцевали и веселились. Периодически к ним подсаживались знакомые Ингрид, и в эти моменты, когда за столом было три человека, Эдвард чувствовал себя очень неуютно. Есть что-то мрачное в том, что людей трое. Группа из трёх человек — это всегда ужасно. Беседовать могут только двое. Третий лишь ждёт своей очереди, возможности вступить в разговор, чтобы проявить себя или подружиться с одним из собеседников, оттеснив второго.

Неделю за неделей Эдвард наведывался в бар, стараясь не пропускать ни одного дня, и всегда задерживался до утра. Он не мог позволить себе упустить ни минуты в новом обществе, так как ему казалось, что если хоть разок пропустить вечеринку, то тебя тут же позабудут, или изрядно посплетничают о твоей персоне. С каждым днём Эдвард пил всё больше, иногда он просыпался на полу, лучи утреннего солнца били в лицо, и приходилось снова пить, чтобы унять головную боль, а днём пить заново в обществе непонятных личностей. Ну а вечером выпить с друзьями сам бог велел.

Эдвард чувствовал себя чужим среди весёлой одурманенной враньём кучки людей, поэтому он пил. Они же пили, чтобы заглушить тревогу, кричавшую в редкие минуты прозрения о бессмысленности существования посреди помойной ямы. Эдвард был легко ранимым человеком и не решался быть трезвым. Поистине, нелегко быть человеком. Не всем дано быть хитрым как змей, кротким как голубь и диким как тигр. Нужно многое, чтобы пробиться.

Со временем он более-менее вписался в неторопливо текущий ход событий. К тому же, между Эдвардом и Ингрид возникла любовная связь. Иногда они встречались у него, иногда у неё. Она говорила, что безумно любит его. Она была не такой уж и холодной, какой казалась Эдварду поначалу.

Прошёл ещё месяц. С каждым днём Эдвард чувствовал себя всё хуже. Иногда он с ужасом осознавал всю беспросветность своего нынешнего положения. Скоро закончатся накопления, а без денег его вышвырнут из бара как грязную собачонку. Зачем он вообще играет в то, что ему не по нраву. Если он собирается развиваться, налаживать свою жизнь, то первое, что стоило бы сделать, это уносить ноги от спивающейся деградирующей общины.

Эдвард не знал, как быть. Его мучили сомнения, и то, что скажут жители общины, вздумай он пропасть на недельку.

Как-то раз, Эдвард остался дома. Два дня он наслаждался одиночеством, обустраивая своё жилище прикупленными заранее вещами. На другой день его спокойствие было нарушено визитом одного из жителей общины. Тот передал послание от Ингрид, которая вчера пыталась покончить с собой и немедленно хочет его видеть. Эдвард сразу отправился к ней.

А приехав, обнаружил её в пьяном угаре в обществе посторонних мужчин.

— Ты любишь меня, Эдвард? — с ходу спросила она. — Я знала, что ты придешь.

— Какого чёрта здесь твориться, ты сошла с ума!

— Не кричи на меня.

— Ты что вытворяешь? Зачем это письмо?

— Я хотела пошутить. Шуток не понимаешь что ли. И вообще, если будешь на меня кричать, я застрелюсь. Веришь?

Неизвестно откуда у неё оказался пистолет. Эдвард осторожно положил руку ей на плечо, пытаясь успокоить. Ингрид попыталась увильнуть, и оружие выстрелило. Пуля прошла Эдварду сквозь указательный палец, и он заныл от боли. Он тут же двинулся прочь из квартиры, а вслед доносились всё те же признания в любви и сожаления о случившемся…

Сжимая окровавленную ладонь, Эдвард шёл по направлению к ближайшей больнице. Всё его существо кричало от боли, от невозможности быть рядом с такими людьми, от злобы на всё происходящее.

Вдруг, позади он услышал издевательское шептание. Мимоходом обернувшись, Эдвард заметил две маски, с мерзкими ухмылками и едкими взглядами. "Сплетники". Поистине, твари найдут друг друга даже в течение дня, дабы удовлетворить свои желания.

Эдвард повернулся к ним лицом.

— Что вы про меня говорили, уроды?

— О, что вы, сэр, ни в коем случае, — заметил один из них, сверкая напыщенной усмешкой и обмениваясь взглядом с товарищем.

Эдвард мгновенно подскочил к нему и изо всех сил ударил его кулаком в живот. А затем бросился на другого. Маски подчиняют, а сплетник редко способен на большее, нежели молоть языком. Лёжа на земле, масочники извивались как девчонки, а Эдвард безжалостно колотил их ногами. Ярость захлестнула его разум, всё и вся раздражало его одним только своим видом. Мерзкий мир, мерзкие люди, мерзкие желания, мерзкие мотивы и свершения.

А потом лишь обрывки воспоминаний. Больничная палата, он снова кого-то бьёт. И постоянно кричит. Крик невообразимой боли раз за разом вырывается наружу, потому что невозможно всё это терпеть!

Заповедь восьмая: прелюбодействуй во всех делах своих.

Очнулся Эдвард в одиночной палате. Небесно-голубой цвет комнаты действовал умиротворяюще, погружая в медитативное состояние. Он закрыл глаза, и задремал.

А когда проснулся, узнал, что лежит в психиатрической клинике.

Эдвард принял эту весть спокойно. Добродушные взгляды масок "Целитель" были на всех докторах, а главный из них легко вычислялся волнистыми линиями на высоком лбу, намекавшим на опытность. После стандартных вопросов, все доктора помимо главного удалились.

— Что ж, Эдвард. Не желаете ли побеседовать?

— Давайте.

— Как настроение, Эдвард?

— В принципе, неплохое.

— В связи с этим, как бы вы могли описать своё нынешнее положение?

— Я псих, раз тут нахожусь, вы врач, цвет палаты успокаивает, — безразлично сказал Эдвард.

— То есть вы не расстроены и не удивлены, что здесь находитесь?

— Нет.

— Вы не находите это странным, Эдвард? Порядочный с виду мужчина средних лет, устраивает беспорядки, немотивированно бьёт людей, постоянно кричит. Предлагаю разобраться, что послужило тому причиной. Как вы до этого дошли.

— Я попытался пожить с людьми без масок, в их мире.

Тут Эдвард с ужасом выдернул левую руку из под покрывала. Указательный палец был перемотан, но можно было предположить, что выглядеть в будущем он будет ужасно.

— Это сделала женщина?

— Как вы догадались?

Доктора чуть передёрнуло, казалось, он был невероятно горд, что оказался прав.

— Знаете, мне кажется, что женщины только и знают, что охотиться за любовниками и мужьями. Они живут мужчинами. Они своего рода пиявки. Не хотят отпускать добычу, даже если она им давно не нужна. Они очень странные и опасные крылатые существа, пьющие кровь из своих беспомощных жертв.

"Что он несёт, — подумал Эдвард, — неужели глюк"

— Как же мне дальше жить? — в лоб спросил Эдвард.

— Хм, пожалуй, я могу дать вам характеристику, — подёргивая то рукой, то ногой, сказал доктор. — Вы бежите от жизни и людей, уединяясь со своими грёзами. У вас нет ни физического, ни духовного равновесия, необходимого для того, чтобы радоваться жизни. Радоваться тому, что дышишь, движешься, наслаждаешься, делаешь выбор, что-то совершаешь. Радоваться тому, что ты работаешь вместе с другими людьми, что ты любишь и любим. Затворников, чудаков часто считают людьми высоких целей. Они сами нередко ставят себя выше других. Как правило, они воинственны и поглощены собой. Охотно жертвуют физическими радостями своими и своих близких во имя "высоких" целей. Им кажется, что быть чем-то важнее, чем просто радоваться жизни.

— Любопытно. Вы считаете, у меня есть способность к чему-то такому, что принесло бы мне удовлетворение, счастье?

— Не знаю. Скорее всего, ты просто никто и вариантов нет.

И тут маска коротнула и доктор принял нормальное состояние. Затем задавал обычные добрые вопросы, втолковывал о любви, близких и счастливом будущем.

Главный врач менялся каждый день, но принцип действий оставался неизменным. Время шло однообразно и уныло.

Эдвард вёл себя спокойно и вскоре отправился домой. Он чувствовал, что стал более рассудителен и менее горяч.

Заповедь девятая: плюй в чужой колодец.

Уединившись в своей уютной квартирке, Эдвард впал в меланхолию. Ему и раньше было трудно общаться с людьми. Теперь же он стал еще более нелюдимым. Если люди так злы и дики, что простреливают друг другу пальцы, то он не желает иметь с ними ничего общего. Лучше сидеть дома и заниматься каким-нибудь делом.

Эдвард взглянул в окно, на улице лил дождь, приятно постукивая по стеклу. Хотелось, чтобы этот момент длился вечно, утягивая за собой, в страну приятных звуков и спокойствия. Совершенно случайно он заметил запотевшее место на стекле, и нарисовал там большое окно, и человека, сидящего подперев голову рукой. Погруженный в раздумье странник, снявший комнату на ночь, в единственный и последний раз находящийся здесь. Безвозвратно уходящее серое прошлое, в большинстве своём копирующее настоящее.

Через пару дней Эдвард вышел на улицу, решив посетить парочку культурных мест. Он сходил в кино, театр. Поел мороженого у набережной. Понаблюдал за плеском воды, послушал шелест листвы.

А домой вернулся с одной единственной мыслью — что это всё мимолётные искусственные наслаждения.

В его душе завелась червоточина, с каждым днём всё сильнее намекавшая о новой маске.

Ещё через неделю бесплодных хождений по культурным мероприятиям, Эдвард познакомился с молчаливым человеком без маски — Сидом. В основном они разговаривали строго по делу, понимая, что лишь бесцельно бродят у края пропасти. Со временем, Сид часто приходил в гости и просил разрешения посидеть у него. Он мог сидеть долго, не произнося ни слова.

— У тебя хорошо сидеть, Эдвард. У других я не могу сидеть, — однажды сказал Сид.

А Эдварда всё не покидало искушение снова окунуться в разнообразие мира масок.

Всё этим, наверно, и кончилось, если бы в один среднестатистический день, посетив галерею, он не разговорился с маской "Искусство". Слова масочника были подобно песне, они лились свежайшим нектаром на душу Эдварда. Он почувствовал тягу, увлечение, страсть.

"Картины. Живопись. Писать" — как мантру повторял Эдвард, возвращаясь домой с целой охапкой холстов и кистей.

Заповедь десятая: покончи с собой.

Много дней Эдвард провёл за мольбертом, методом проб и ошибок, осваивая все тонкости рисунка. Ему нравился особый стиль, толстые мазки, без акцентов на мелочах и расположенным под углом задним планом. Рисовал он в основном людей. Ему было интересно передать их настроение, сделать их живыми.

Время от времени Эдвард посещал галереи, с интересом рассматривая работы лучших живописцев прошлых лет. Он черпал у них вдохновение, набирался опыта. Но, в тоже время, он никогда не смотрел на подписи, на имена художников. Ради шутки, говорил он себе, зачем это нужно.

Через три месяца у него было несколько готовых картины. Эдвард не мог нарадоваться своему успеху. Особенно он гордился двумя работами. На одной из них изображена безликая толпа на фоне полыхающего красного неба, неукротимо надвигающаяся на зрителя. На другой — застывшее тревожное ожидание между мужчиной и женщиной на берегу озера.

В один из осенних дней, когда жёлтая листва шуршит под ногами, а ветер становится более холодным и частым, Эдвард по традиции отправился в галерею. Бродил по ней часа три, упиваясь мастерством других собратьев по ремеслу.

А потом, просто так, на ровном месте, время остановилось. В одно мгновение расплющилась вся радость.

Эдвард увидел точно те же картины, что нарисовал сам. Прочитал имя автора. Ещё раз сравнил качество рисунка.

И понял, что он лишь жалкая пародия настоящего Эдварда.

Люди — сосуды, заполненные текущими в них волнами. Всё происходящее воздействует на человека: лес, цветы, море, воздух, даже камни на берегу. Люди — жалкие земляные вши, любящие и страдающие. Они велики лишь в собственных мыслях. Опасно проникать слишком глубоко в землю. Можно назвать это землетрясением. Если тебе надоест плясать под дудочку судьбы, остается только один выход: лишить себя жизни.

Эдвард чувствовал опустошение и боль. Это был провал.

Домой он добрался, когда уже стемнело. В гостиной горел свет.

Эдвард вошёл в комнату и остановился посередине. За столом сидел Сид в маске "Священник" и читал Библию, окно за ним было распахнуто настежь, а совсем рядом был рабочий аппарат для выдачи масок.

Недели две тому назад Эдвард дал Cиду запасной ключ. Тот был идеальным помощником во время работы — не мешал, сидел молча, если надо, позировал, не двигаясь несколько часов. Скорее всего, он был бездомным, а к Эдварду зачастил, заприметив шанс получить-таки заветную маску. Как только он починил аппарат…

Мысли о Сиде промелькнули у Эдварда за секунду. Не было сил ни в чём разбираться.

Предстояло сделать выбор.

Эдвард нажал на клавишу, и выскочила новенькая маска. Он взял её и повернул. "Весельчак". Стоит только надеть её, и уже через двадцать секунд станешь самым заводным человеком на свете, шутки, остроты, приколы польются в огромных количествах. Крайне позитивный день, а завтра, например, можно и поработать. И так далее, без забот и печалей. Это путь первый.

Путь второй — выпрыгнуть в окно. Девяносто четвёртый этаж не оставит никаких шансов истерзанному страданиями и бесплодными мечтами мозгу.

Есть ещё третий путь — усесться напротив Сида. Потолковать с высокодуховной личностью о спасении души, о взглядах на мир. Попробовать поймать эту волну за хвост. Впоследствии поверить в Него, попросить помощи, найти спасение.

А путь четвёртый самый отвратный — просто лечь спать. А потом жить, терпеть, жалеть себя. В общем, быть как все, пассивным потребителем впечатлений.

Эдвард глубоко вздохнул и спросил ещё раз.

Маска? Окно? Стул? Кровать?