Неотложка

На двадцатом километре пригородного шоссе тяжёлый трейлер врезался в микролитражку. От лёгкой машинки почти ничего не осталось. До столкновения была она, очевидно, выкрашена в весёленькие цвета — розовые и фиолетовые. Разноцветные фрагменты при желании можно было рассмотреть и сейчас, но в груде искорёженного и ободранного металла, потерявшего форму и содержание.

О том, что внутри кого-то можно спасти, нечего было и думать.

Судя по всему, у громилы-трейлера что-то случилось с управлением, его резко повело вправо. Своей мощной кабиной он смял как игрушку лёгкий автомобильчик, буквально размазав его по ограждению. А затем прицеп развернуло поперёк движения, вся эта махина перевернулась на бок, и инерция тащила трейлер ещё метров тридцать.

Захару сверху всё было хорошо видно: и разбитые машины, и чёрные следы торможения, и рытвины, оставленные трейлером на асфальте при крушении.

Суетились спасатели в оранжевых комбинезонах, пожарные держались чуть в стороне, наготове. Пока пламени не видно, однако всякое бывало. Отряд дорожной полиции споро выставлял оцепление, и в обе стороны по шоссе на глазах вырастали хвосты из разномастных автомобилей.

Захар заложил круг над шоссе и посадил гироплан так, что коротенький — в пять метров — пробег закончился ближе к кабине трейлера. Заглушил маршевый пропеллер. Пахло горячим металлом, бензином, разогретым асфальтом, и ещё чем-то, чем пахнет только в таких вот местах, где вдруг, неожиданно случилось нечто ужасное. Часто — непоправимое.

Схватив чемоданы медкомплексов, он бросился к перевёрнутому тягачу. Спасатели уже разрезали стойки кабины, отогнули компактными, но мощными домкратами всё, что мешало. На водительском месте ничком лежал некто в крови, не подающий признаков жизни.

— Извлекайте! — крикнул Захар спасателям. — Только осторожно, сильно не трясите!

Сам же отстегнул от одного из чемоданов скатку универсальной платформы. Нажал клапан — пневматика тут же раскрутила свёрток в упругий прямоугольник два на полтора метра с множеством проводов, шлангов и переходников по краям.

Спасатели осторожно — сантиметр за сантиметром — вытаскивали из кабины тело пострадавшего, Захар готовился — открывал панели блоков, включал аппаратуру.

Сзади тронули за плечо, он обернулся — дорожный полицейский в шлеме, по лицу тёмными ручейками течёт пот, смешавшийся с пылью.

— Доктор, а там смотреть будете? — полицейский махнул рукой в сторону смятой микролитражки.

— Во вторую очередь.

— А если?..

— Никаких «если», — отрезал Захар. — Я сам решаю, кого смотреть первым.

Полицейский отвалил, а тело уже уложили на платформу. Молодой парень: лицо бледное, перепачкано кровью, в тёмных длинных волосах асфальтная крошка. Серая рубашка косо порвана от ворота до подмышки, и тоже вся в пятнах крови.

Платформа, лишь уложили объект, словно ожила — губчатое вещество экзопласта зашевелилось, принялось собираться в складку, обтекая шею, торс и конечности пострадавшего. Захар водрузил в головах блок «Реаниматор», соединил контакты, провода, переходники. Блок издал негромкий зуммер, в следующий миг экзопласт вокруг головы водителя вспучился и образовал нечто наподобие шлема.

По дисплею побежали кривые, загорелись голубоватые окошки. Пошли первые данные: пульс, артериальное давление, насыщение крови кислородом, активность головного мозга. Захар включил минипланшет на рукаве комбинезона, вай-фай погнал информацию прямо на сенсорный экран. Ургент оценил основные функции, затем расположил в изножье платформы лечебно-диагностический комплекс «Гиппократ». И вновь защёлкал захватами и переходниками…

Всё, теперь можно разогнуться. Перевести дух, сориентироваться.

Встроенные в платформу и активированные блоками ультразвуковые и инфракрасные датчики сканировали тело пострадавшего. На планшет пошла компьютерная реконструкция внутренних повреждений.

Сектор «Голова/шея»: ушиб мозга, точечные кровоизлияния, повышение внутричерепного давления. Внутричерепных гематом нет. Рекомендован алгоритм «альфа».

Есть «альфа» — Захар коснулся пиктограммы на планшете. Дальше автоматика всё делала сама. Экзопласт очистил кожу на шее. Тонкая танталовая игла, несущая в своём покрытии обезболивающий и дезинфицирующий компоненты, выдвинулась из нутра платформы, проколола кожу, прошла под основание черепа. Затем проникла за мозговую оболочку: начался контроль давления спинномозговой жидкости. Будет таковое повышаться и дальше, аппарат аккуратно выведет часть жидкости, снизит давление в полости черепа.

Далее. «Грудная клетка»: переломы двух рёбер, незначительное скопление крови за плеврой. Алгоритм «бета». Есть «бета» — и ещё прикосновение к дисплею. Экзопласт усиливает каркас в зоне переломов, каменеет. Обезболивание. Кровь в плевральной полости «Гиппократ» считает неопасным, можно пока не трогать.

Одновременно Захар не забывал поглядывать и на сектор «Реаниматора». Кардиограмма, дыхательные циклы, состояние кровотока. Работает режим «Б», то есть, базовый: переливание противошоковых растворов, поддержка сердца, введение средств, улучшающих усвоение кислорода. Всё пока штатно…

Продолжаем осмотр. Органы брюшной полости: без повреждений. Переломов костей конечностей нет. Картина сложилась: при столкновении водитель сильно ударился грудью о руль, а следом — головой о стойку, или целое тогда ещё лобовое стекло. Отсюда и травмы. Всё остальное осталось целым, а кровь на лице и рубашке — из рассечённой брови. На рассечение заботливая платформа уже наложила пластырь-повязку из пенящегося, быстро застывающего материала. Кровоостанавливающие и обезболивающие свойства повязки — само собой. Как же без этого.

А вот седокам легковушки не повезло.

Захар подошёл к груде металлолома, присел на корточки и тут же встал, отошёл на шаг. Привыкнуть к этому невозможно: фрагменты тел вперемежку с равными кусками металла и пластика, кровь пополам с машинным маслом. Вещество мозга и набивка сидений — на глаз не очень-то и различишь.

Измятая, с оторванной ручкой дамская сумочка, сиротливо лежащая на горячем пыльном асфальте. Почему-то именно такие мелочи бьют по нервам сильнее всего. Начинаешь остро понимать — люди куда-то ехали, может, на пикник, может, в гости. Наверное, смеялись и шутили, надеясь приятно провести день. В салоне играла музыка…

А потом — бац! И теперь Захар не мог даже точно сказать, сколько их там было — двое, трое? К счастью, этим будут заниматься другие. Словно услышав его мысли, подошёл давешний полицейский.

— Ну что, доктор? Тут без вариантов, даже я вижу. Как вы на такой работе держитесь? Я бы вряд ли смог…

— Вызывайте эвакуатор, офицер, и «чёрный фургон», — не глядя полицейскому в глаза, проговорил Захар. — Вы правы, здесь, к сожалению, медицина бессильна.

Над шоссе тем времени появился второй гироплан — тоже открытый, тоже ослепительно белый, с таким же ярким красным крестом на брюхе, как и у всех гиропланов неотложки. И цифрой «1» на борту.

Ожили наушники в шлеме:

— Третий, Третий, помощь нужна?!

— Нет, Первый, ситуация под контролем, — ответил Захар в микрофон. — Коптер-эвакуатор для одного пострадавшего. Больше ничего.

— Коптер на подходе, Захар. Пациент стабильный?

— До госпиталя довезут, Палыч. А дальше — сам знаешь…

— Ну и добро. Ухожу в южный сектор, там вызов.

— Давай.

«Первый» завернул лихой вираж и ушёл на юг. И почти сразу же, перекрывая остальные звуки, накатил свист и грохот вертолётного ротора. Санитарный эвакуатор подлетел и завис в нескольких метрах над платформой и пострадавшим. Из открывшегося люка вылетели гибкие стропы.

Захар командой с планшета перевёл униплатформу в транспортное состояние. Теперь она стала жёсткой и прочной, сохраняя все нужные пострадавшему конфигурации. Ургент подцепил стропы, и всю эту фантастическую люльку коптер втянул в своё чрево одним быстрым, но плавным движением.

Створки люка сошлись. Вертолёт пошёл вверх и взял курс на Центр экстремальной медицины.

Ещё с минуту Захар мог следить за состоянием пациента по нарукавному минипланшету, но потом отключил его. Теперь о парне есть кому позаботиться. Сообщил на Базу:

— Третий на восточном выезде из города. Пустой.

— Возвращайтесь, — откликнулась диспетчер.

Суетились спасатели в ярких оранжевых комбинезонах. Пыхтел тягач — перевёрнутый трейлер собирались стащить с проезжей части. Подкатил автобус службы «Харон», из салона выскакивали ребята: все в чёрном, с чёрными же пластиковыми пакетами в руках. Пахло бензиновой гарью, горячим металлом и ещё чем-то, чему и названия-то не подберёшь. Может быть, человеческим несчастьем.

Гироплан неотложки раскручивал маршевый пропеллер.

— За неотложку! — гаркнула чья-то лужёная глотка, и ещё с десяток таких же восторженно подхватили: — За неё, родную!..

Кафешка расположилась в парковой зоне Центра неотложной и экстремальной медицины: вдали от центрального офиса, лечебных корпусов, операционных и лабораторий. Чтобы шум не мешал пострадавшим и заболевшим обретать здоровье. А шумно здесь бывало.

Заведение предназначалась исключительно для сотрудников Центра — выпить кофе в перерыве, перекусить, но свободные от смены медики могли заказать и слабоалкогольное пиво, и даже лёгкое вино. Свадьбы здесь, конечно, не гуляли, но вот юбилеи, повышения в должности, другие маленькие, для внутреннего пользования праздники — отмечали.

Сегодня, например «проставлялся» вновь принятый в отряд Иван Троицкий. Вчерашний выпускник «Школы неотложной медицины на транспорте» отработал первую самостоятельную смену. Поучаствовал в ликвидации двух крупных аварий и трёх мелких, и теперь мог полноправно сказать о себе: «Я — из неотложки».

Сейчас на него натянули традиционный комбинезон — рваный, выпачканный копотью, мазутом и ещё чем-то тёмным, подозрительно похожим на запёкшуюся кровь (имитация, конечно, не подумайте плохого!), напялили на голову помятый, исцарапанный шлем с красным крестом, и теперь дружно поднимали за новоиспечённого ургента стаканчики с сухим вином.

— Друзья мои… — лепетал счастливый посвящённый, — я так рад, так рад…

Захар, Палыч и Демьян пили чуть в сторонке. Захар работал в системе уже пятый год, Демьян — четвёртый. О Палыче и говорить нечего — два месяца до отставки. Сорок пять лет — предельный срок для ургента. Нервы не те, реакция, выносливость. Опять же не ногами ребята ходят, даже не на колёсах ездят — по воздуху летают. Поэтому — либо в инструкторы, либо в инспекторы, проверять работу молодых.

Так что пора щенячьего восторга у всех троих давно прошла. Тоже покрикивали, конечно, нечто ободряющее, стаканчики поднимали, но активного участия в общем торжестве не принимали. Пили «сухарик» мелкими глоточками. А между глотками больше молчали.

— За доктора Троицкого! — гремело в зале. — За будущие успехи!..

— Доктора?! — усмехнулся Палыч. — Ещё б сказали «за врача Троицкого». Смех.

— Да брось, Палыч, — лениво проронил Демьян. — Праздник у человека. Пусть почувствует себя…

Тут он замялся, подбирая слово — кем должен почувствовать себя новообращённый.

— Ну-ну, кем? — навалился на столик Палыч. — Даже любопытно. Может, что новенькое скажешь?

— Не начинай, а, — вздохнул Захар. — Тысячу раз уже говорено. Меня вон сегодня тоже, полицейский доктором назвал. И что? Приятно…

­— Угу, — кивнул ветеран, — да не по Сеньке шапка.

Действительно, такие анахронизмы как «врач» или «доктор» встречались в речи всё реже. В сертификате Захара, как и всех присутствующих, значилось: «специалист мобильного отряда неотложной помощи отдела дорожного травматизма». В стационарах та же история: специалист по лазерной хирургии, или эксперт по молекулярной диагностике. Слово «врач» теперь можно было услышать крайне редко, может, только на торжественных собраниях и при награждениях.

Молодёжь на всём этом вовсе не заморачивалась. Самоназвание «ургенты» от слова «ургентный», то есть «неотложный», вполне всех устраивало. Но не таков был Палыч. Дед его работал ещё в те далёкие времена, когда выезжала на всякие человеческие несчастья «скорая помощь». Он рассказывал внуку, что существовали раньше — помимо врачей — ещё и фельдшера, и медицинские сёстры. А врачи считались элитой той древней неотложки и пользовались огромным уважением. Даже не профессией считали тогда врачебное дело — судьбой.

Эту песню Палыч заводил каждый раз, как перебирал дозу. Все отлично знали такую особенность ветерана и в споры с ним старались не вступать: не дай бог задашь вопрос, подбросишь дров в костёр — замучает рассказами о своём героическом деде и славном медицинском прошлом! При этом отец Палыча служил тут же, в Центре, администратором, но про него бывалый ургент вообще говорить не хотел. Только отмахивался.

Возможно, всё обошлось бы и на это раз. Посмеялись, пошутили, подначили бы Палыча, как это всегда и бывало, да и залили бы шутку «сухариком». Но сегодня что-то всколыхнулось внутри Захара. То ли «Сенька» показался обидным, а может, вспомнилось лицо того полицейского в потёках грязи и пота, его взгляд. «Как вы на этой работе?.. Я б не смог…»

— Ну и кто же мы, Палыч, по-твоему? — сказал он чуть резче, чем хотелось бы. — Если не врачи, не доктора… а этих фельдшеров, про которых ты так любишь рассказывать, теперь и вовсе нет… Мы-то — кто?!

— А ты сам подумай, — зыркнул Палыч. — На кого тебя учили, и как, и скажи — кто ты есть на самом деле, ургент.

Тема тоже не новая и всем хорошо известная. Программа обучения будущих членов отряда часто обсуждалась, многократно перекраивалась, менялась, но изменения эти касались частностей, не затрагивая основ. А основы были таковы: анатомия и физиология человека — два месяца обучения, общая патология — ещё два месяца. На травматологию и медицину критических состояний времени отводилось уже больше, но всё это не шло ни в какое сравнение с изучением аппаратуры и алгоритмов.

В арсенале ургента, помимо главных медблоков существовало ещё целое семейство специальных приставок: «Детоксикатор», «Анти-шок», «Оксигенатор», «Консерватор», «Реконструктор». Да ещё криоаппаратура, да плюс аппараты «искусственное сердце», «искусственные лёгкие». Из этого изобилия приборов, при нужде, составлялись сборные комплексы, а применение всей этой машинерии диктовалось чёткой последовательностью алгоритмов действий.

«Имеешь это — включи то, получил вот такое — подключи то, то, и ещё это».

Именно на такой подход намекал сейчас Палыч, и намёк повис невысказанным укором над столиком троих бывалых ургентов.

— Ну и что?! — вспылил Захар. — Медицина давным-давно начала обрастать сложной техникой, ещё во времена твоего благословенного деда! И алгоритмы появились тогда же. Кому от этого хуже?! Тебе? Мне? Пострадавшему? Кому?

— Не хуже, — ответил Палыч с непонятной интонацией, — я и не говорил, что хуже. Наоборот — удобней стало, надёжней. Спокойней. Действуешь по алгоритму, и всё «о`кей», ни одна зараза из проверяющих не подкопается. А когда-то знаешь, как было? Приезжает врач на вызов, а там ребёнок задыхается. Скарлатина, тогда такое ещё случалось. Круп — полное закрытие дыхательных путей, вот и задыхается малец. И что делать? А тогда хватает доктор нож — обычный, столовый, может, в жиру каком-нибудь или в рыбе, и наносит разрез на шею пациента! Между кольцами трахеи! Какая там асептика?! — лишь бы жив был! А чтоб отверстие не спалось, засовывает в разрез носик заварного чайника…

— Палыч! — чуть не подавился сухим вином Демьян. — Ну что ты ужастики рассказываешь! На сон-то грядущий. Ножом — по горлу… А мама ребёнка в это время — что? Не говорит: ой, доктор, вы ж моего сыночка зарезали?

— А вот о маме, дед говорил, доктора в таких случаях старались вообще не думать, — проворчал Палыч. — Если о таком думать, рука не поднимется.

— Ты сам ответил на свой вопрос! — воскликнул Захар. — Очень хорошо, что не надо больше никого резать, протыкать, разводить страсти на грани инфаркта. Есть алгоритм и аппаратура! Аппаратура всё сделает лучше нас. А время, Палыч, его не вернёшь. Слава богу, что имеем мы теперь эту технику — умную, умелую и надёжную.

— Нет, это ты ответил, — жарко выдохнул ветеран. И неожиданно упёр кривой палец в грудь коллеги: — Техник ты, Захар! И ты, и вон — Демьян. И все! Придумали себе игрушку — урге-е-е-нты, — протянул он любимое самоназвание с совершенно издевательской интонацией. — Ну, играйтесь. Только не называйте себя при этом врачами или докторами! Вы даже не медики — просто техники. Придатки к нашей славной аппаратуре.

И такие заявления уже слышали: обсуждали ургенты и судьбу, и назначение своё не раз. Но сегодня как-то не так пошёл привычный спор, и это вот — «техник» — прозвучало в устах Палыча как-то особенно обидно. И Захар взвился:

— А ты?! Ты сам — другой, что ли?!

— Нет, и я такой же, — неожиданно сник Палыч. — Такой же точно, как и все…

— Да ну тебя! — отвернулся Захар и выдохнул. — Умеешь настроение испортить.

Только сейчас он заметил, что Демьян успел как-то незаметно перебраться за соседний столик и сейчас увлечённо втирает баки молоденькой стажёрке. Веселье достигало высшей точки.

Слава неотложке! — гремело в зале.

Слава! Слава! Слава!..

Эпицентром аварии стали тяжёлый грузовик и большой автобус, судя по яркой характерной раскраске — туристический. Вокруг этой пары, сцепившейся в столкновении намертво, как вокруг некой оси раскрутилось колесо крушений более десятка легковых автомобилей. Разноцветные машинки, выглядевшие с высоты игрушечными, находились в самых разных положениях: и наехав друг на друга, и врезавшись одна другой в бок, и лоб в лоб, и сзади. Иные лежали на боку или вверх колёсами.

Кто увидит такое хоть раз в жизни, а не на экране телевизора, не забудет никогда.

Зона аварии была уже оцеплена. Среди разгрома и тоски битой техники мельтешили оранжевые жилеты спасателей, неповоротливыми жуками ползали их спецтранспорты. Некоторые из автомобилей горели, и вокруг них вовсю трудились пожарники — огонь уже сбили, но тут и там поднимались к небу султаны чёрного жирного дыма. Запах жжёной резины чувствовался даже на высоте.

Захар заложил круг. Для гиропланов неотложки выделили специальную площадку, и там уже стояли с полдюжины пустых машинок — ургенты работали с пострадавшими. Ещё столько же белых вертушечек были на подлёте. Чуть в стороне стоял большой коптер-эвакуатор: тех, кто мог самостоятельно выбираться из разбитых машин и передвигаться, провожали к вертолёту. Там окажут первую помощь и — в Центр, на диагностику. Один такой большой эвакуатор только что отвалил.

Захар приземлился, вдохнул знакомый запах — гари, бензина, горячего металла. Подхватил комплексы — на выход! В зоне аварии сновали девушки с повязками на рукавах, вспомогательный отряд. Одна из них тут же оказалась рядом.

— Доктор, сюда, пожалуйста! — она схватила его за рукав и потащила, ловко лавируя в сутолоке аварийных работ и не прекращая тараторить: — Пострадавшую вытащили из-под обломков… Вся в крови… без сознания, но дышит… Вот, здесь!

Окровавленное тело поддерживали спасатели. Девчонка, молоденькая, модный топик превратился в лохмотья, рваные джинсы в тёмных пятнах. Захар привычно отстегнул и активировал платформу. Тело уложили, началась работа.

«Реаниматор» в изголовье, «Гиппократ» в изножье. Штекеры, соединения, захваты. Активация блоков: замигали огоньки на панелях, ожил минипланшет на рукаве. Захар запустил алгоритм «экстра» — поиск наиболее угрожающих повреждений.

«Реаниматор» сканировал жизненные функции в своём режиме: работа сердца, лёгких, насыщение организма кислородом. «Гиппократ» высвечивал горячие точки.

Открытый перелом правой голени ургент видел без всякой аппаратуры — из размозжённой плоти торчит сахарно-белый отломок кости, кровь пропитала разорванную джинсовую штанину. «Гиппократ» тут же отреагировал алгоритмом «дельта» — тонкий язык экзопласта устремился к зияющей ране, край его на глазах превращался в пену, заполняющую раневую поверхность. Пена эта останавливала кровотечение, обезболивала и обеззараживала ткани, и тут же застывала, превращаясь в тугую повязку. А экзопласт уже наплывал на ногу широкими лентами, захватывал, пеленал — виток за витком, — удерживая кость в нужном положении. И одновременно растягивал конечность от бедра к пятке, создавая вытяжение. И каменно твердел.

Хорошо. Дальше. Левое плечо — закрытый перелом. Ключица — перелом. Кровотечения нет. Дальше — шея, голова… Череп цел, внутримозговых гематом нет, но есть сотрясение головного мозга. Ушибы мягких тканей лица и шеи. Ушибы Захар тоже видел своими глазами, лицо девчонки — один сплошной синяк, даже черт не разобрать. Как же ты так приложилась, деточка? Но ушибы, это приоритет «три», а вот переломы…

Алгоритм «дельта-бис». Снова широкие языки экзопласта — выравнивание отломков плечевой кости, иммобилизация, фиксация конечности к грудной клетке… Хорошо хоть нет перелом рёбер, было б совсем весело. Умный пластик забрался выше — запеленал ключицу. Нормально…

Что там «Реаниматор»? Пульс, давление, насыщение кислородом — пока всё терпимо.

Так. Грудная клетка, брюшная полость…

Зуммер прозвучал неожиданно и резко. Вроде и так вокруг шума достаточно, но от этого звука Захар вздрогнул. Что такое? Где причина «алярма»?

«Реаниматор» сигнализировал о повышении частоты дыхания, о снижении уровня кислорода в крови. Девчонка задыхается? Почему?!

Захар огляделся — экскурсии грудной клетки свободные, повреждений в ней не обнаружено, но дыхание частое и неглубокое. Пробежал глазами по функциям — напряжение кислорода продолжает снижаться, нарастает углекислота. Значит, нужно взять дыхание девочки на себя. Алгоритм «гамма-плюс».

В сформированном на голове пострадавшей шлеме появился нарост, закрывший нижнюю часть лица. Пришла в движение умная автоматика: гибкая трубка нашла носовой ход пострадавшей, проникла в носоглотку, далее — в глотку, к голосовой щели, преодолела её и стала на уровне гортани. Сейчас трубка продвинется в трахею и начнётся вдувание кислорода…

На дисплее появилась красная надпись: «Не удаётся ввести трахеальную канюлю №4. Ввожу канюлю №3».

Что за чёрт! Какое там может быть препятствие?! Всю слизь, кровь, возможную грязь автоматика отсасывает и удаляет по ходу дела…

Тем временем «Реаниматор» пискнул, на дисплее появилось: «Канюля №3 не проходит, ставлю канюлю №2».

Второй номер — это же для маленьких детей, ошарашено подумал Захар. Там просвет узкий, автомат не прокачает через него нужный взрослому дыхательный объём! Но иного образа действий алгоритм не предполагает: введение канюли должно быть бережным, не травмировать ткани.

Автомат продолжал работу. «Канюля введена, начинаю вентиляцию». Захар чуть расслабился — получилось? Не тут-то было. Отчаянно запиликал датчик сопротивления вдуваемому газу, т тут же — пуфф! — сработал клапан сброса. В лёгкие девушки попало несколько миллилитров воздуха, вместо двухсот-трёхсот, необходимых взрослому человеку. И это вы называете дыханием?!

Захар продолжал лихорадочно соображать над создавшейся ситуацией. Попробовал переключиться на высокочастотный режим, когда газ вдувается в лёгкие пациентами малыми порциями, но очень часто. Красный столбик показателя кислорода в крови чуть приподнялся, но потом вновь пополз вниз.

«Канюля №2 пережата. Перейти на №1?» — сообщил дисплей. «Единичка» — это уже для новорождённых, это уже ни в какие ворота… И тут Захар понял, что за препятствие в гортани.

Удар в область шеи — ушиб — гематома и отёк. «Гиппократ» оценивает ушибы мягкий тканей как третью категорию опасности для пострадавшего, то есть, немедленного вмешательства не требуется. Но здесь, как видно, картина иная. Девочка пухленькая, подкожная клетчатка выраженная и рыхлая. Отёк в таких случаях может развиваться очень быстро. Плюс подкравливают мелкие сосуды и дополнительно напитывают клетчатку, будто губку водой. Вот и не идут канюли. Всё как при крупе…

Всё как в той жуткой трахеостомии, которую позавчера так красочно живописал Палыч. Как накаркал, старый чёрт! Хоть хватай теперь этот самый ножик, которым только что рыбу чистили, и режь девчонке горло.

Захар растерянно оглянулся, словно действительно рассчитывал найти рядом такой нож, но ничего подобного, естественно, вокруг не наблюдалось. Дичь какая! Какой нож, какая рыба?! — Захар, думай!

Он отчётливо понимал происходящее: аппаратура будет исправно пыхтеть, а девчонка в это время — задыхаться. Тренды — поминутная фиксация функций — будут скрупулёзно записываться в памяти блоков. И алгоритмы, и действия манипуляторов — всё будет учтено и записано, а девчонка умрёт. От асфиксии. Что ж, травма, не совместимая с жизнью. Есть такое понятие в ургентной медицине. Мы сделали всё, что могли, но…

Всё?

Вспоминай, Захар, вспоминай, ургент! Ведь тебя учили, что бы там ни говорил Палыч. Как бы он тебя не обзывал!

Так. Можно и по-другому. Сразу под перстневидным хрящом гортани, — тем, который называют в народе «кадыком», — пролегает мембрана. Нет там ни сосудов, ни нервов, прикрыта мембрана только кожей. И за ней — прямой вход в гортань. Можно эту мембрану проколоть чем-нибудь, например, толстой иглой, и спасти человека.

Но даже игл у него не было. Всё режущее и колющее вмонтировано в блоки платформы и подчиняется алгоритмам. Не грызть же её, эту платформу зубами?! Да и не получится, для того и создавалась, чтоб не рвалась, не горела, выдерживала повышенные нагрузки. Даже кусачками, что висят на поясе и входят в комплект на тот случай, если ургенту придётся работать в самом пекле, в покорёженном автомобиле, даже этими кусачками платформу не взять.

Захар ещё раз оглянулся — как назло никого поблизости не было, спасатели ковырялись в отдалении. В таком шуме до них не докричаться, да и что у них просить — заострённую трубу? бензопилу?

Тем временем дисплей почти полностью стал угрожающе красным. Содержание кислорода — критически низкое. Давление — снижается. Пульс — урежается. И всё красным — красным — красным! — она умирает! А губы совсем синие, пальцы ­синие — она задыхается!

Захар нагнулся над девушкой, в надежде разглядеть хоть какие-то движения грудной клетки, и рука легла на что-то гибкое и тонкое. Он машинально посмотрел — привод для детоксикации. Пластиковая трубка диаметром около сантиметра с заострённым наконечником.

Подключение «Детоксикатора» предполагало проткнуть этим наконечником мембрану в приёмном гнезде блока, после чего поворотом кольца наконечник раздвигался на два лепестка и соскальзывал по трубке, а блок вначале вводил пострадавшему универсальный антидот, а потом начинал гонять по трубке кровь через ионообменные смолы, осаждая токсины.

Ясное дело, привод — внешняя деталь, для введения в тело человека никоим образом не приспособленная. Как, в общем-то, и кухонный нож. В то же время, воспользоваться ею — грубейшее нарушение алгоритмов и инструкций. Любая проверка, и…

Мысли эти метеорами носились в голове Захара, но рука уже отстёгивала с пояса кусачки. Хлоп! — и десятисантиметровый обрезок привода в руке ургента.

Теперь хрящ, где этот чёртов хрящ?! Шею девушки раздуло, под пальцами прощупывалась тугая однородная ткань — Захар чуть не взвыл! Да где ж ты, сука?!

Есть! Почувствовал чуть более плотный островок под пальцами, нажал сильнее — есть! вот он! конфигурация его! — нашёл нижний край — приложил палец — вот так, по ногтю, под таким вот углом…

— Я не техник, Палыч! — вне себя заорал Захар. — Слышишь — не техник!

И нажал.

Щёлкнуло, наконечник провалился, хлынула тёмная кровь.

Уже не думая — правильно он делает? нет? — провернул кольцо, убрал наконечник и протолкнул трубку глубже.

И замер.

Пот заливал лицо, мышцы — все мышцы: плеч, спины, поясницы — одеревенели. Он сам перестал дышать…

Какой-то миг ничего не происходило, но потом девчонка напряглась всем телом и харкнула через трубку комком окровавленной слизи — точно в лицо взволнованному ургенту. И задышала.

Она дышала! Быстро, торопливо, будто взахлёб — дышала! Растирая кровавый плевок, Захар чувствовал кожей лица тугую струю выдоха.

На дисплее красный столбик содержания кислорода в крови начал быстро подниматься, синий — углекислоты — стремительно снижаться. Гасли один за другим «алярмы» — выравнивалось давление, пульс, восстанавливались дыхательные циклы. Только экзопласт, учуяв непорядок, начал стремительно наплывать по шее. Остановил кровотечение, потом закрутился жгутом на трубке…

И тут Захар почувствовал, что трубка двинулась наружу. Он нажал, ощутил сопротивление. Экзопласт! Аппаратура — умная, умелая и надёжная — воспринимала её инородным телом, травмирующим агентом и стремилась извлечь из тела пострадавшей. Этого только не хватало!

Всё было перепачкано кровью, пластик скользил под пальцами, а экзопласт упорно и целеустремлённо выталкивал спасительный воздуховод.

— Третий, Третий! Что там у тебя? — неожиданно прорезалось в наушниках шлема. — Помощь нужна?

— Да, Палыч! — заорал Захар. — Нужна! Пациентке произведена коникотомия, состояние крайне тяжёлое. Нужен коптер с челюстно-лицевым специалистом… И нужно удержать эту чёртову трубку!.. Мне нужна твоя помощь, Палыч!

— Держись, сынок! Коптер вызываю, пять минут — и он здесь. Держись! Я иду к тебе, щас мы её вдвоём!..

Белоснежный гироплан с единичкой на борту круто спикировал и плюхнулся на шоссе. Палыч рано тормознул второпях, машинка дала «козла», но удержалась, а ветеран уже выпрыгивал из открытой кабины.

Пахло бензиновыми испарениями, гарью и разогретым металлом.

Девчонка дышала.

Захар судорожно сжимал спасительную трубку.

А к нему бежал по горячему асфальту Палыч. На лице ветерана сияла совершенно идиотская, счастливая улыбка.