Счастье пахнет перловой кашей

"…У Аполлона необычайно мягкое, приятное рукопожатие. У меня перехватило дыхание: я был первым, кого он выделил из воспитанников! Первое время даже боялся чужих прикосновений, чтобы не вспугнуть ощущение теплоты ладони. Мысленно я поклялся заниматься ещё более усердно, чтобы вновь заслужить почесть.

— Милан, — улыбнулся Аполлон. У него необычайно мудрые добрые глаза. — Мастера говорят, что ты первый в учёбе. Ты можешь стать избранным, если, конечно, продолжишь стараться. Я надеюсь на тебя. Ты же хорошо знаешь, что каждое правильное действие приближает утопию.

От счастья и волнения у меня перехватило горло. Я молчал, потупив голову. Во рту всё пересохло и я не смог даже пробормотать слова благодарности. Конечно, он понимал моё состояние. Аполлон ушёл, окруженный мастерами. Я смотрел вслед и представлял что вырасту и стану проводником идеи".

Худощавый мужчина с сухим "волчьим" лицом и впалыми глазами замолчал, обвёл подростков взглядом. Нахмуренный лоб пересекли многочисленные вертикальные морщины. Рассказчик поднял глаза на ночное небо, мерцающее десятками звёздных огоньков, и снова погрузился в созерцание пламени костра.

— Мастер Недич, — напомнил подросток с взъерошенными чёрными волосами. Он подбросил несколько сухих палок в костерок, подняв ворох искр в воздух. — А каким он был, Аполлон?

— Мастер, расскажите, пожалуйста! — попросил другой.

— Я мало знал его, — признался Недич. — Но я хорошо помню, как все мастера и учителя преклонялись перед ним, тряслись, хотя он никогда не повышал голос. Аполлон был добрым, справедливым. Когда он приезжал в лагерь по понедельникам на вечерние бои, то выдавал хорошим бойцам лишнюю порцию перловой каши. Для меня Аполлон всегда ассоциировался с кашей.

Костёр отбрасывал отсветы на лица слушателей, делая их таинственными, одухотворёнными. В сторонке поблескивали охотничьи карабины, сложенные пирамидкой.

"Даже Аполлон не мог сразу изменить нашу природу. Поэтому-то мы и жили в одиночных клетках, сходясь на кормёжку, занятия и прогулки. Едва Аполлон отошёл, как меня окружили воспитанники. Я видел неприкрытую зависть на их озлобленных лицах. Один из них, Бур, ударил в спину.

Бур не раз побеждал меня на ринге. Он был хороший боксёр, кряжистый, плотный с низким скошенным лбом и маленькими недобрыми глазками. Толпа отхлынула, мы встали друг против друга. Никто не желал прекратить ссору. Все привыкли видеть в соседе только конкурента за внимание Аполлона.

— Я лучший! — воскликнул Бур.

Я встал в стойку. Бур атаковал первым, его рука счесала мне кожу со скулы, второй короткий удар левой заставил содрогнуться всем телом. Я едва не упал. Оглушённый я повис у него на руках. Бур яростно вырывался. Мои мышцы начали дрожать от натуги. Я понял, что умру, когда ослабнет хватка. Мастеров рядом нет, никто не вступится. Я представил разочарованное лицо Аполлона.

Страх подвести оказался решающим. Я ударил Бура коленом в пах, добавил, он согнулся. Ещё раз в ухо, сбив на четвереньки. Бур застонал, ползая на карачках. Я знал, что это всё ненадолго. Сейчас пройдёт первая боль, он встанет и убьет меня. Может быть, сначала Бур и не хотел моей смерти, так, покалечить, но теперь непременно убьёт. У меня не было выбора. Я должен приблизить утопию…

Левой поднял его лицо за подбородок, правой — в зубы, ещё раз. Свернул набок нос. Бил без остановки, как машина, забрызгивая кровью одежду и пол. Бур давно потерял сознание, но я продолжал, уже не мог остановиться…

Кто-то дёрнул за плечо, я увидел взбешённое лицо мастера. Он поднял плеть и стал бить по рукам, лицу. Я не имел права защищаться, но даже если бы и посмел преступить запрет, всё равно слишком устал. К счастью, я быстро потерял сознание. Меня притащили в карцер, где я провёл остаток дня и ночи в полной темноте на сыром цементном полу. Я понимал, что был прав, когда убил Бура, но не смел роптать. Жалобы противны слуху Аполлона.

Утром мастер принёс тарелку с перловой кашей до краев. Мастера опросили свидетелей драки и пришли к выводу, что Бур оказался бракованным материалом. Меня хвалили за победу. Мастера жестоки, но справедливы, они признают свою неправоту. Я возвращался в любимую клетку. На душе было хорошо. Я был дома, сыт и меня похвалили. Помню, бормотал и смеялся, не переставая:

— Я люблю свою клетку, часы кормёжки и мастеров! Мастера самые справедливые люди в мире. Они останавливают и наказывают нарушителей, которые затевают драки и лезут в столовой без очереди.

Но, как известно за счастьем следует боль испытания. Тогда я ещё не понимал, что это к лучшему, трагедия наставит на правильный путь.

Нас усердно тренировали к выходу в свет. Мы впервые должны были оказаться в городе, населённом простыми, ничего не знающими о нас, людьми.

— Они несчастны, — объяснял мастер. — Вещи поглотили их. Люди подчинились чужим своекорыстным идеям и приняли за правило. Это ничего, мы всех сможем осчастливить. Но сначала нужно достичь счастья самим.

Я многое узнал в тот день и слова бальзамом ложились на душу.

— Что такое счастье? Счастье не связано с личными материальными благами. Можно быть самым богатым человеком и при этом оставаться глубоко несчастным. Счастье — в остроте ощущений, контрасте, способности получать удовольствие от самых простых вещей. Например, от заслуженной, непременно заслуженной пищи.

Нас прервали. Я услышал редкие одиночные хлопки, сменившиеся очередями. Кто-то посмел напасть на лагерь! Мастера оставили нас. Я сидел как на иголках, сжимая кулаки. Мне не терпелось сразиться с врагами.

Но первым в загоне оказался сам Аполлон, окружённый свитой из незнакомых нам суровых бритоголовых мужчин в чёрных куртках. Он был бледен и всё время молчал, будто боялся, что его голос дрогнет, а вместе с ним и мы. Бритоголовые раздавали нам винтовки. Я тоже протянул руку, но Аполлон перехватил моё запястье. Он поманил за собой. Мне было жаль, что я лишусь возможности убивать врагов господина, но любопытство взяло верх. Аполлон привёл меня в правое крыло, где жили мастера и учителя, в свой кабинет, запер железную дверь. Господин протянул небольшой чёрный пистолет. Прошло столько лет, а я до сих пор храню его как память.

— В Гефсиманский сад пожаловали стражники. Иуда продал меня за тридцать серебряников, — рассеянно пробормотал Аполлон. Бледность щёк сменилась горячечным румянцем. — Не беспокойся, Милан, так было предначертано свыше! Я отвечу за грехи человечества и вознесусь на небо. Но ты должен выбраться, приспособиться и продолжить борьбу. Ты понимаешь?

Аполлон решил пожертвовать собой! Впервые за жизнь я зарыдал, беззвучно, слёзы катились по щёкам.

— Беги! Найди новых воспитанников! Мы ещё сможем сделать мир счастливым!

Аполлон отодвинул панель на стене. За ней тянулся потайной ход".

Милан Недич потянулся за флягой, прополоскал рот.

— Мне пришлось тяжело снаружи. Я был умнее, сильнее и злее любого ровесника, но ничего не знал о жизни. Но я смог выжить и получить новый опыт. Аполлон, конечно, был непогрешим, но он слишком верил в людей. Он считал, что сможет изменить мир разом. Теперь бы он понял, что надо начинать с малого, отдельно взятого города. Мы это сделаем, вместе.

Воспитанники сущие дети — от десяти до пятнадцати лет, но уже одухотворены идеей, глаза блестят. Дети наркоманок, пьяниц, сироты, беспризорники… Недич изъял их из системы. Дети смогут быть счастливы, не то, что он.

— Пора за работу! — скомандовал Недич и вскочил на ноги. Великие перемены приходят с малых дел. Чтобы выжить приходилось работать на плохих, гнилых людей. Недич выполнял задания, получив возможность основать колонию. Работа несложная — разорять конкурентов временных хозяев или принудительно скупать землю у фермеров. Ничего, когда вырастут воспитанники, плохие люди получат по заслугам. История забудет их грязные имена.

— Мы научим мир счастью!

Квадрат стен: непригодная для жизни пустая "монашеская" келья, поднятые нары, смрад полупустой параши, ровный полусвет лампочки, одинаковый днём и ночью. "Дёрганный" от нерастраченной энергии узник. Чёрные круги на кирпичной стенке, грубо выведенные окурками. Две точки — глаза, полоска носа и дуга рта. Лучики волос. Один круг добрый — это Наташа, репортёрша из "Комсомольской правды", второй — злой, Безымянный.

— Ты предатель, Краячич! — бормочет Безымянный. — Где растёт твоя осина?

— Не смей, гад! — сипит узник. — Даже Пётр трижды отрекался от Христа! Молчи, гадина!

Репортёрша улыбается, кокетничает. Краячич вспоминает, что даёт интервью, успокаивается.

— Почему Стефан Краячич? Вы серб по национальности? — спрашивает Наташа. Узник, истосковавшийся по женщинам, пытается заглянуть в вырез, спохватывается, запоздало проводит ещё дымящимся окурком волнистую черту грудей.

— Старые имена рабские, гадкие на слух. Аполлон принёс новые… Кто такой Аполлон? Вы знали его как Эдуарда, сына нефтегазового магната Олега Карделя. С детства Кардель грезил утопией. Вы читали Мора или Кампанеллу? Нет, не читали, вы прогуливали лекции, Наташа, покупали зачёты. Вы жаждали одних развлечений, но так и не стали счастливы. Жаль, что вовремя не попали в "Голи-Оток". Что это такое? Представьте брошенный дачный посёлок километрах в двадцати от города, разорённые хаотичными вырубками загаженные леса, бесплодная осквернённая земля. Только в таком проклятом месте мог появиться "Голи-Оток", выскочил как поганка из гнилой колоды постсоветской жизни. Серый бетонный забор, колючка, двухэтажный барак, асфальтированная площадка. Невзрачное приземистое здание с высокой кирпичной трубой. Пару раз в месяц валит густой чёрный дым, пахнет гарью и жжёным пером, сыплется пепел. Я знал тайну пепла.

— Стефан, можно на "ты"? — прервала журналистка. — Ты единственный свидетель. Никто больше не знает о лагере, кроме того, чтобы там была чудовищная бойня. Нашим читателям интересно всё. Кто такой Аполлон? Что он сделал?

— Скажи ей, — просит Безымянный. — Скажи, что натворил!

— Он сын олигарха. Но не такой как все; пьянки, престиж — для него ничего не значили. Когда Эдуард вырос, то даже нанял актёра, изображающего его на светских раутах. Лишь бы никто раньше времени не заподозрил. У нас в Савроматии не любят "иных". Жизнь Карделя была посвящена изучению человеческого опыта. Оказалось, что ограничения делают людей счастливыми. В первую очередь ограничения в пище, вещах, свободе. Самые счастливые люди на планете живут в раздираемой гражданскими войнами Африке. Аполлон купил участок земли, обнёс заборами. Лично подбирал персонал — врачей, учителей, надзирателей. Искал первых жителей будущей утопии. Взрослые бесполезны, слишком рано начинается воспитание. Из взрослых получались сломанные игрушки. Первая партия отправилась в крематорий. Потом тоже не простаивал, примерно десять процентов материала — неполноценные, слабые, необучаемые — попадали в печь.

— Это чудовищно! — воскликнула Наташа.

— Вы напоминаете Лену, — улыбнулся узник. На высохшем лице появилась беззубая улыбка. — Я ещё вернусь к ней. Цель оправдывает средства. Аполлон должен был построить утопию, страну счастливых людей с помощью экспериментов с голодом. Из мусорного материала — беспризорников — должны были выковаться сверхлюди, которые разрушат систему изнутри. Естественно, что они обязаны безоговорочно подчиняться Аполлону. Помните золотые нужники? А, я забыл, что вы безграмотны. Нет, не думайте, Наташенька, что я презираю вас. Я люблю вас! Мне просто жаль, что Аполлон не успел осенить Савроматию светом. Золотые нужники — это символ презрения граждан к вещам. Утопия легко осуществима, нужны лишь ресурсы. У Карделя они были, как и воля перековывать людей.

— И ты его предал! — влез Безымянный.

— Во всём виновата женщина, — пожал плечами Краячич. — Елена обрушила Трою, Лилит соблазнила верного мужа, Ева…ну, понятно. К слову, её тоже звали Леной. К тому моменту я уже пять лет проработал надзирателем. Воспитанники — дикие свирепые звери в клетках — называли нас мастерами, вот так, с придыханием. Любили. Ещё бы, ведь мы раздавали кашу! Условные рефлексы, собака Павлова! Кнут и пряник. Плохо поступил — голод и карцер. Хорошо — лишняя порция каши. Чтобы не зажирались — мы ещё и голодовки устраивали. Голод делает людей более счастливыми, позволяет почувствовать радость от жизни. Это, чёрт возьми, классный эволюционный механизм! Ну и пища, ещё на свободе я слышал байку, мол, ты то, что ты ешь. Мясоеды — агрессивны, веганы — сомнамбулы. Мы ни то, и ни другое. Мы — перловая каша!

— Вернёмся к Лене, — напомнила Наташа. Стефан начал раскуривать новую сигарету, чтобы пририсовать ей округлые бока, руки и ноги. Шикарная будет девица!

— Мы жили немногим лучше воспитанников, и я совсем позабыл как выглядят женщины. Поэтому, представь мой шок от встречи с симпатичной девушкой! Новая медсестра, познакомились в курилке. У неё были короткие русые волосы, чуть не дотягивающие до плеч, прямой нос, правильные черты лица, усталые от недосыпа глаза. А ещё от Лены приятно пахло.

Стефан Краячич закрыл глаза, вспоминая. Они ведь здорово переругались тогда.

"— Как звери в клетках, худющие, забитые, — пожаловалась медсестра. — Что с ними будет дальше? Кто захочет жить рядом? Как они будут воспитывать собственных детей? И будут ли вообще дети? Тут же одни мальчики! Они же… — Елена махнула рукой и выронила сигарету. Стефан протянул свою пачку. — Спасибо! Они же жизни не знают.

— Аполлон не хочет, чтобы воспитанники впустую тратили энергию.

Елена покачала головой.

— Да, знаю, убить половой инстинкт… новый вид, государство счастья… Это бред! Вся эта затея полный бред!

Стефан возмутился.

— Что в ней такого бредового? Мы вырастим новых людей. Они займут ключевые места в обществе, приблизят наше правление. Савроматия исполнит своё историческое задание — породит новую веру, идеологию. Бред это твои слова! Хотя, нет, они не твои. Ты вообще не способна на самостоятельное мышление. Ты думаешь, что думаешь? Послушай себя — вся твоя речь — это бессвязное повторение помоев с телеэкрана! Свойство человека в подчинение чужому авторитету, уж лучше им будет Аполлон! Ты думаешь, что он взял идеи с потолка? Свободное воспитание — Руссо и Толстой. Сказав бред, ты только что плюнула в классиков! Ты считаешь себя лучше классиков? Теперь ты понимаешь, что из нас двоих несёшь бред ты! Замолчи! Своё ты уже сказала. Разница между нами и Толстым, что мы не повернём левую щёку после удара по правой. Мы умеем за себя постоять.

Лена замолчала, зажав рот ладошкой. Сигарета тлела в опущенной левой руке.

— Вы устроите войну? Разделите общество и стравите между собой?

— Нет. Это вы устроите войну. А мы и есть общество. Вы-то давно сгнили. Но не беспокойтесь, вы тоже будете счастливым. Вы ещё не понимаете, что счастье пахнет перловой кашей".

— Из-за бабы, не по понятиям! — пробасил Безымянный. — Пацаны не поймут, опустят!

— Что произошло? — спросила Наташа. — Если тебе больно, то можешь не рассказывать.

Стефан покачал головой, быстрыми короткими движениями художника пририсовал бёдра.

— Всё в порядке. Мы общались и… я жалел её. Она была несчастной, абсолютно чужой в лагере. Стали ходить неприятные слухи. Крематорий, знаете ли, не только для бракованных воспитанников, он и для персонала. Я чувствовал, что Елена за свой дурной язык вот-вот окажется в печи. К тому моменту я… можешь назвать это любовью. Хотя нет, жалость скорее. Однажды я поддался слабости, напился. Сделал сразу несколько заявлений — в полицию, прокуратуру, приёмную губернатора. Зачем? Чтобы избежать подкупленных Карделем людей. Ответ пришёл поздно, когда я уже смирился с потерей Лены. У нас была общая ночь… последняя перед этой камерой. А потом произошла бойня. Ну, эту часть ты знаешь.

— Да, знаю. Воспитанники оказали сопротивление. Кардель застрелился. Почему они сражались за него?

Краячич улыбнулся. Провёл морщинистой рукой по свеженарисованным бёдрам девушки.

— Для зверя нет ничего ближе родной клетки. Одно не понимаю — зачем пришли эти злые, чужие люди? Какое им было дело до брошенных, ненужных родителям-наркоманам детей? Они просто завидовали счастью! Ну, а я чудом выжил, получил пожизненное, шестой год отбываю в одиночке.

— Спасибо за интервью, — поблагодарила журналистка. — Ну, и напоследок, чем планируете заниматься в ближайшее время?

— Есть, — хмыкнул Стефан и пояснил. — У меня обед через полчаса. Потом писать книгу. Я пока не знаю точно, о чём она будет, скорее всего, о "Голи-Отоке". Но закончу так: "Какая в этой книге мораль? Большие деньги — большая ответственность? Утопия утопична? Что ни делай, всё обернётся кровью? Людям нравится унижать и унижаться? Нет, на самом деле смысл в том, что счастье пахнет перловой кашей".

— Иуда, — шепчет Безымянный.