Гастрономическое испытание Арчи Доусона

— Нет, нет и ещё раз нет. Моя дочь никогда не выйдет замуж за кого-то вроде вас, — отрезал полковник Оукшир-Тиббс, тонко намекая, что кандидатура предполагаемого зятя ему не по нутру. Полковник был человеком старой закалки, обладал чувством такта, сравнимым разве что с кузнечным молотом, и не признавал современную британскую манеру разговора, где насмешливая ироничность чередовалась с лукавостью и полутонами столь прозрачными, что собеседникам приходилось быть очень внимательными, дабы ненароком в них не влететь и не порезаться об осколки.

— Н-но мы с Амелией любим друг друга! — попытался постоять за себя Арчибальд Доусон, по совместительству являвшийся предметом беседы.

— И что с того? — резонно возразил полковник, начисто опровергая все теории о всемогуществе романтических чувств. — До тех пор, пока вы, молодой человек, не начнёте приносить окружающему миру хоть какую-то пользу, в плане руки и сердца можете считать мою дочь безрукой.

— Ха! — парировал Арчи, пытаясь вложить в эту блестящую реплику как можно больше презрения.

— А если так пойдёт и дальше, то я закрою для вас двери моего дома, — мстительно добавил полковник.

— Ха! — молодой человек поднял вверх палец, намереваясь должным образом ответить, но столкнулся с полковником взглядом, и уже готовые было вырваться наружу резкие слова споткнулись на пол-пути, услужливо уступив место осознанию факта, что собеседник обладает весьма сокрушительным свингом. Пока он раздумывал, что же теперь делать с пальцем, благоразумно отмалчивавшаяся в стороне Амелия разрешила спор по-своему: утащила несостоявшегося жениха в другую комнату и заставила замолчать старинным женским способом — приказала слугам подать обед.

— Пойми, папенька никогда не согласится, чтобы мой муж был вторым помощником младшего ассистента, — втолковывала она Арчибальду.

— Просто младшим ассистентом, — буркнул Арчи. Он всё ещё переваривал происходящее. А потом его осенило: — Подожди, ты, что же, изначально знала, что всё так закончится?

— Ну... Примерно. Было любопытно, что старикан тебе заявит, — Амелия весело тряхнула кудряшками, и юноша еле сдержался, чтобы не вцепиться в открывшуюся прекрасную белую шею.

— И что мы теперь будем делать? — Арчи решил перевести беседу подальше от смертоубийственных дум.

— "Мы" не будем делать ничего. А вот "тебе" придётся постараться, чтобы завоевать его расположение, — беззаботно улыбнулась девушка. — К папеньке так просто не подъедешь.

Потрясённый таким коварством, Арчи безмолвно воззрился на предательницу. Судя по тому, как аппетитно та вкушала гроздь винограда, угрызения совести ничуть не мучили новоявленную Далилу. К тому же она была чудо как хороша, что, по правде, несколько мешало её всячески ненавидеть.

— В конце концов, всегда есть другие молодые люди... — рассеянно добавила Амелия, будучи истинной дочерью своего отца.

Этого Арчи уже вынести не мог. Как можно холоднее попрощавшись с девушкой, он покинул поместье в поисках ближайшего поезда. Организм требовал залечить полученные душевные раны при помощи биологии — той её части, что относится к брожению и продуктам перегонки.

Но сначала всё-таки доел пудинг.

Бренди всегда действовал на Арчи самым живительным свойством и моментально прижигал любые раны. "Ну же, подвиньтесь, — напиток вежливо толкал локтем разум и здравый смысл, — жизнь слишком коротка, чтобы убиваться по этой зазнайке или переживать, что проиграл состязания по гребле команде Кембриджа. Давай-ка тяпнем ещё стаканчик и как следует повеселимся. Ты знаешь, кажется, я там на улице видел некоего чванливого господина в плохо подогнанном парике. Было бы чрезвычайно смешно, если бы ты стянул этот парик. А ещё мне случайно известно, что в трофейную комнату Кембриджа можно попасть через открытое окно в задней части корпуса. Я ни на что не намекаю, но не будешь же ты отрицать, что есть люди, более достойные обладать призом..."

Удивительный всё-таки напиток — бренди.

Солнце неумолимо слепило откуда-то слева, когда грёзы Арчи оказались смыты холодной водой из бутылки, столь некстати попавшей под руку его дражайшей тётушки Лидии. Тётушка обладала характером и непреклонностью, свойственным разве что железнодорожным шпалам, поэтому намертво пресекала любые попытки Арчи отмахнуться от коварной струйки, которая неутомимо пробивала себе путь за шиворот.

— М-м-м... Э-э-э... — промычал молодой человек, пытаясь проложить себе дорогу обратно под одеяло.

— Но-но, — благодушно заметила тётушка, вытряхивая на голову несчастного жалкие остатки и придирчиво высматривая, не затаились ли на дне бутылки какие-нибудь особо нерешительные капли. — Ты как, нормально? Ну-ка, пошевели пальчиками.

— К-к-к...

— И времени уже почти три часа.

— К-к-к дьяволу время, — Арчи приоткрыл глаз, подёрнутый лёгкой сонной дымкой и следами возлияний. — День к-к-какой?

— Вторник, — тётушка протянула ему стакан с тёмно-зелёной жидкостью. — На вот, держи лекарство, пропойца.

— Вторник. Вторник... Подождите, а почему вдруг вторник? Куда делся понедельник? — Арчи попытался заглянуть в ту чёрную дыру, которая наличествовала на месте памяти. В дыре отчётливо виднелся ресторан и даже поездка домой, а потом всё вдруг сливалось и исчезало в беспросветной тьме. Помнился лишь танец с участием портрета адмирала Нельсона, швабры и чайного сервиза. Судя по всему, переживший две войны сервиз наконец-то нашёл достойного соперника.

— Виноват календарь, — ухмыльнулась тётушка. — Никак не подстроится под твоё мироощущение.

При упоминании ощущений к Арчи пришла боль. Он раньше и не подозревал, что у неё бывают такие богатые оттенки. Издав неопределённый стон, юноша схватил с стакан и залпом выпил содержимое. Желудок тут же воспротивился, но постепенно утих и стал переваривать подношение. Казалось, дай ему волю, и он примется мурлыкать. Арчибальд почувствовал, как наконец-то возвращается способность мыслить здраво. Относительно здраво. Очень приближённо здраво.

— Что вы туда положили, тётушка? — он нашёл в себе силы открыть оба глаза. Окружающий мир постепенно приобретал краски и очертания. — Вкус такой, будто в стакане убили целый огород.

— Неважно, — тётушка поудобнее устроилась в плетёном кресле. — Я вчера имела весьма познавательную беседу с Вайолет Оукшир-Тиббс, и ты представляешь, что она мне рассказала? Оказывается, мой любимый никчемный племянник вновь где-то напортачил...

— Накинулись на меня всем скопом, — буркнул никчемный племянник.

— ... Вместо того, чтобы толком ухаживать за цветущей девицей, которая вся из себя есть Амелия Оукшир-Тиббс, мой племянник ввязался в словесную перепалку с главой семейства, почтенным полковником, неоднократно покорявшим Африку... — продолжала тётушка, ничуть не обращая на Арчи внимание.

— Я так думаю, он там покорял исключительно местные вина, — съязвил молодой человек.

— ... Разумеется, я этому не поверила, — тётушка, вновь доказывая сродство со шпалами, гнула свою линию. — Ведь мой племянник, хоть и балбес, не может быть настолько глуп...

— Вообще может, — рискнул встрять балбес.

— ... но факты были не на моей стороне. А я не люблю, когда факты не на моей стороне. В общем, я поспешила сюда, дабы развеять всякие сомнения — не то что бы я в тебе как-то сомневалась, конечно, — и что же я узрела? Времени два часа дня, а ты развалился в постели, и в воздухе стоит выдержанное прошлогоднее амбре. Можешь считать, что с этого момента мне надоело с тобой нянчиться, — закончила тётушка и подкрепила сказанное словесным эквивалентом апперкота: — Поэтому, дорогой мой, у тебя есть выбор: либо мы улучшаем качество твоей жизни, твоего поведения и вообще качество тебя в целом, либо нашему финансовому сотрудничеству — я говорю "сотрудничеству", хотя на самом деле эти денежные отношения весьма односторонни — приходит конец. Финита. Капутски.

Арчи несколько раз открыл и закрыл рот, пытаясь что-то сказать, но не смог подобрать подходящих слов — в голове, и без того обычного не очень наполненной, прочно поселились пустота и почему-то выражение "тварь я дрожащая, иль право имею".

— И что же теперь будет? — тваре-дрожаще промолвил он, подписывая собственный приговор.

— Перво-наперво, — тётушка Лидия клацнула челюстями, — мы посадим тебя на вегетарианскую диету. С этим образом жизни и килограммами определённо надо что-то делать.

Молодой человек ощутил, как окружающий мир пошатнулся. Умение по достоинству оценить мясное блюдо, будь то рулет, стейк или жаркое, в его личном списке добродетелей стояло где-то между жонглированием и готовностью дать взаймы — то есть, весьма и весьма высоко.

— Я уже приказала Перкинсу выкинуть из холодильника всё мясо. Кажется, бедняга воспринял это как личное оскорбление, — тётушка легко поднялась из кресла.

— М-может, мы можем это как-то обсудить? — заикнулся Арчи, но обнаружил, что обращается к пустой комнате. Спустя несколько минут хлопнула дверь, но молодой человек услышал лишь звук захлопнувшейся клетки.

— Арчи, старина, ты последние дни на себя не похож. Уж не съел ли что-нибудь не то?

Незаметно подошедший сзади Уильям даже не подозревал, до какой степени чертовски прав! Арчи с некоторым трудом сдержался, чтобы не объяснить приятелю, насколько неуместными бывают шутки о вещах, составляющих основу будущего, и что следует делать с их авторами.

— Брось, всё наладится! — не унимался тот. — Время обеденное — исправить это недоразумение будет легче лёгкого. Пойдём!

Обед! Это было для Арчибальда одним из любимейших времён. Когда ещё дела более серьёзные, вроде грядущей вечеринки или просто званого ужина, не довлеют над человеком, позволяя со всем нерастраченным юношеским пылом предаться одной из главных страстей — вкусно поесть? Так и было… всего каких-то две недели назад.

— Ну конечно, — всё ещё сдержано ответил Арчи, не спеша поворачиваться к приятелю лицом. — Сейчас соберётся обычная компания, и все станут под разговор, с шутками и прибаутками, поглощать рагу, — рот его незамедлительно наполнился вязкой слюной, вынуждая сделать паузу на пару глотательных движений, — антрекоты и прочие гастрономические прелести.

— Разумеется, старина, всё так и будет — ты же знаешь. Поспешим, а то явимся последними.

Слегка озадаченный непривычным поведением друга, Уил решительно сделал последние шаги, разделявшие собеседников. Он твёрдо намеревался пресечь на корню непонятные колебания Арчибальда и увлечь его за собой в излюбленное место обеденных встреч молодых гедонистов.

— Да не стой ты столбом, пойд… — жизнерадостно улыбаясь, Уильям протянул к наконец обернувшемуся приятелю руку. И осёкся, отпрянув в страхе. Столь причудливую и быструю смену выражений лица, продемонстрированную Арчибальдом, можно увидеть разве что у оборотней в момент превращения. Да и то в малобюджетных фильмах. Если бы не сжатые в белёсую нитку губы и прищуренные глаза, сверкающие гневом и чем-то незнакомым, но чрезвычайно опасным, застывшую на несколько секунд гримасу можно было бы принять за глубочайшую скорбь. "Словно я не обедать его зову", — рассказывал после Уил приятелям, — "а вручил приглашение на его собственную казнь. И отказаться нет никакой возможности". Впрочем, выражение лица Арчи отнюдь не отличалось постоянством, быстро сменившись чистой, холодной яростью: молодой человек, наконец, перестал сдерживаться — что за церемонии между друзьями?

— Нет, спасибо, — делая паузу после каждого слова, отчеканил Арчибальд, — обед с вами сегодня не входит в мои планы.

— Н-ну, как знаешь, — слегка заикаясь, Уил обошёл приятеля, не решаясь отчего-то повернуться к нему спиной. — Я п-п-пойду, п-п-пожалуй…

— Приятного аппетита! — фраза, сопровождаемая вернувшимся выражением вселенской скорби, прозвучала саркастически-горько. Не дожидаясь ответа, Арчи развернулся и уныло направился в сторону ближайшего ресторанчика. Страх, вызванный непонятной яростью друга, прошёл, и Уил смотрел ему вслед с жалостью и тревогой. "С ним явно что-то не так! А я, скотина неблагодарная…"

— Эй, старина! — сорвавшись с места, он в три прыжка догнал Арчи и дружески обнял его за плечи. — Слушай, за мной должок, помнишь? Ну тогда, осенью… Так это… я завтра же отдам, ладно? Сейчас нужной суммы нет.

— Неважно… — казалось, ничто на свете не способно вернуть Арчибальду былое расположение духа. — Ты лучше иди… обедать, от греха подальше.

Некие недавние нотки, снова пробившиеся в речи приятеля, убедили Уильяма лучше слов: действительно, это наилучший и единственный выход.

Маленький ресторанчик "Нарцисс", располагавшийся неподалёку, Арчи выбрал по нескольким причинам. Во-первых, едва ли кто из их дружной компании заявится в это заведение: они сейчас, небось… Впрочем, стоп. Повторение, конечно, мать — но уж больно тема не благодатная. Во-вторых, близость к месту работы играла важную роль: с недавних пор молодой человек испытывал некие сомнения относительно собственной способности к длительным прогулкам. В-третьих… что же в-третьих? Мысли путались, всякий раз норовя вернуться к изрядно надоевшему "жрать хочу!" и его производным. "А в-третьих", — в нотках внутреннего голоса отчётливо звучало ехидство, — "ты прекрасно знаешь, что твоё бесценное начальство имеет обыкновение обедать именно здесь. И раз уж ты, душа моя, твёрдо решил бороться за лучшее будущее, демонстрация лояльности даже в мелочах весьма полезна". Отчего-то чудились Арчибальду в этом голосе тётушкины интонации.

— Что за невезение такое! — рассеянно ковыряя вилкой безвкусную картофельную котлету, молодой человек незаметно для самого себя заговорил вполголоса. — Почему? Ну почему нельзя бороться за лучшее будущее и лучшего себя как-нибудь иначе? Мясная пища вредна, а обществу необходимо приносить "хоть какую-то пользу"? — он довольно удачно повторил интонации полковника. — Прекрасно! Ах, с каким наслаждением избавил бы окружающих от соблазна нанести себе непоправимый вред… путём резкого сокращения числа бифштексов на душу населения!

На мгновение лицо его, отражённое в многочисленных зеркалах уютного зала, обрело восторженно-мечтательное выражение. Радость, однако, длилась недолго: блуждающий взгляд наткнулся на переливающийся в свете настенной лампы бокал морковного сока и, обрёл прежнее угрюмо-обречённое выражение. По всему выходило, что слава национального героя и спасителя человечества от мясной угрозы Арчибальду не грозит. Оставалось только, смирив гордыню, вкушать положенные плоды собственного опрометчивого решения, надеясь на лучшее будущее. Собственная решимость, впрочем, не слишком улучшила как самочувствие юноши, так и его настроение. Картофельные котлеты на пару ("и чтобы никакого масла: животное нельзя, жареное — вредно!") не обрели по его воле дивного мясного вкуса, а дразнящие и будоражащие запахи с кухни и окружающих столов никуда не исчезли, так что сохранять спокойствие удавалось не всегда. Временами во взглядах Арчибальда, украдкой бросаемых на соседей, сквозила уже знакомая ярость, грозя при малейшем поводе перерасти в нечто большее.

Мистер Теннисон, уютно устроившийся в излюбленном своём углу и завершивший сытный обед, некоторое время наблюдал за своим молодым сотрудником. Странное дело: никогда раньше ему не доводилось видеть Арчибальда Доусона в "Нарциссе" — тот, как это свойственно молодости, наверняка предпочитал спокойствию и уединению шумную компанию однокашников в какой-нибудь вульгарной забегаловке. И вот сейчас…

— Неужели, наконец, хоть кто-то из них достаточно повзрослел и взялся за ум? — неторопливо рассуждал Теннисон, глядя на юношу. — И то сказать, пора бы… Выглядит он, однако, не слишком хорошо…

Будучи человеком добродушным и общительным, особенно после хорошего обеда, мистер Теннисон никогда не упускал возможности поговорить с умным человеком — а никого умнее себя он определённо не знал. Тем временем Арчи, кое-как справившись со своей порцией, решил прекратить самоистязание, по недоразумению называемое обедом, и собрался уходить. Недостаток привычной сытной пищи сказался на нём более, чем он предполагал. Неизвестно, что было тому виной — недостаток физических сил или угнетённое состояние духа, однако походка его не была столь уверенной, как раньше.

— Определённо, появление его в "Нарциссе" есть признак взросления, — рассуждал меж тем Теннисон. — Но за собой определённо надо следить лучше! И питаться — непременно питаться как следует. И если молодой человек не может себе этого позволить… что ж, забота о подчинённых — признак хорошего руководителя.

— Мистер Доусон! — окликнул он юношу, направлявшегося к выходу.

Вздрогнув от неожиданности, тот резко развернулся на месте, слегка пошатнувшись. Мелькнувшая во взгляде ярость была столь сильной, что Теннисон невольно поёжился. Определённо молодой человек нуждался в положительных эмоциях — например, в поощрении, а то и до беды недалеко…

— Зайдите ко мне через час, мистер Доусон, — благожелательно улыбаясь, продолжил он. — Я хотел бы обсудить ваше повышение и дальнейшие перспективы работы.

Арчи сидел в трясущемся купе и размышлял о превратностях жизни. Ему вовсе не хотелось возвращаться в поместье, но Амелия по телефону столь радостно щебетала о том, что папенька, дескать, сменил гнев на милость, что сердце молодого человека решило на время отстранить разум от управленческой деятельности и дало "полный вперёд" остальным частям тела. Возвращаться не хотелось сразу по двум причинам: во-первых, в памяти всё ещё был жив последний разговор с главой семейства Оукшир-Тиббс; во-вторых — и в-главных, — ни одна трапеза в здании не обходилась без мяса. Известно, что любовь — великая сила. Любовь полковника, будучи тому подтверждением, изрядно подсократила популяцию всего того, что по природе своей могло превратиться в гриль и жаркое. Но другого выхода не было. Определённо, размышлял молодой человек, весь мир ополчился на него. Он вспомнил последную мясную трапезу, и на глаза навернулись непрошенные слёзы.

На месте, однако, его ожидал сюрприз. Оказывается, по стечению обстоятельств (Арчи же узрел в том скорее божественную справедливость) полковнику — этой плотоядную угрозе местной фауне — ввиду повышенного давления доктор прописал на время воздержаться от мяса. Среди домашних ходили слухи, что сыгравшему роль провидения эскулапу после выполнения сих профессиональных обязанностей пришлось наложить три шва на бровь. Сам же полковник ходил по дому мрачнее тучи и, завидев солнечную улыбку Арчи, вовсе удалился в кабинет. Мадам Оукшир-Тиббс с готовностью — но исключительно шёпотом — поделилалсь, что как раз накануне кухарка пожарила особенно крупную птицу, и теперь вся семья и слуги, скорее всего, будут вынуждены всё выкинуть, потому что для поддержания хоть какого морального духа все домашние вслед за главой также были вынуждены отказаться от мяса. Выслушав скомканные извинения за некую бессодержательность грядушего ужина, Арчи принял их истинно с королевским смирением, указав, что ради полковника он также готов пожертвовать личными интересами, и даже поделился некоторыми рецептами. Стоит ли говорить, что акции предприятия "Арчибальд Доусон" среди местного населения тут же значительно выросли, а сердце самого юноши буквально пело, переполненное мстительности. Никому из нас не чуждо нечто низменное и очень человеческое.

— Курица! — сетовал полковник за ужином. — Жареная курица! С гарниром. С картошкой там или с рисом... Да что гарнир! Курица! Хрустящая, ароматная, золотистая, аппетитная. Хозяин я здесь или не хозяин? ЛИСБЕТ! Подай сюда курицу!

— Нет, Лисбет, — вмешалась мадам. — Никакого мяса. Терпи.

— Да что он понимает, склянка очкастая, — проворчал полковник, явно подразумевая доктора. — Я в Африке зверей чуть не сырыми ел. Один выстрел, и мясо чуть ли не готово уже. Подать мне ружьё и туземного помощника, я, чёрт побери, еду охотиться!

— Там бактерии, — мадам флегматично намазывала что-то зелёное на что-то синее. — Плюс все эти расходы на путешествие... Если бы я хотела преждевременно стать вдовой, то уже нашла бы гораздо менее дешёвый способ.

— Молчи, женщина. Что ты понимаешь? Мы — мужчины, нам нужно мясо, — полковник поискал глазами за столом союзника, но нашёл лишь Арчи. Какое-то время он, казалось, раздумывал, благоразумно ли причислять молодого человека к числу мужчин. — Ведь правда, Артур?

— Арчи, — поправил его юноша.

— Всё равно, — полковник махнул рукой. — Курица... Мясо... Такие ножки! Я таких ножек ни в жизнь не видел! Тебе, дорогая, далеко до таких ножек.

Мадам лишь покачала головой.

После ужина разошлись молчаливые по спальням, но Арчи никак не мог заснуть. Вдохновлённый пространными рассуждениями о мясе, он лежал на простынях цвета белого мяса в пижаме гриль и смотрел на звёздное небо. Созвездия складывались то в куриный суп, то в отбивные. Гирлянды сосисок озаряли ночное небо. "Весь мир — это моя мясная лавка", — неосознанно шептал Арчи, и пальцы его сами тянулись к вилке. Прошло совсем немного времени, и искушение, которое последние несколько недель накапливалось где-то внутри молодого человека, наконец-то одержало верх. Исполненный уверенности, Арчи покинул спальню и крадучись направился на кухню — где-то там, как он знал, его ожидало целое пиршество. Света почти не было, пробираться приходилось исключительно наощупь и, кажется, пару раз он даже наступил на что-то живое. Стараясь не думать, что это могло бы быть, Арчи добрался до пункта назначения и принялся шарить в темноте, когда темнота вдруг громко ойкнула и ужалило его в руку чем-то острым.

— Кто здесь? — произнёс хриплый голос.

— Я-я-я-я-я, — начал заикаться Арчи. — В-в-в-в-вы...

— Артур, что ли?! — темнота приблизилась к Арчи, и из неё выплыло знакомое лицо полковника. На полковнике была тёмная цвета африканской ночи, и в руке он держал что-то вроде штыка — как оказалось при более близком знакомстве, это была двузубая вилка. — Что ты делаешь посреди ночи на моей кухне?

— А-а-арчибальд, сэр, — Арчи чувствовал, как сердце постепенно возвращается из пяток на положенное место. — Мне бы водички.

— Ах, водички... — полковник щёлкнул выключателем и воззрился на молодого человека. — Тебе не кажется, что ты слегка промахнулся с краном?

Арчи сделал мысленную заметку, что не следовало быть обнаруженным над запакованной в фольгу курицей с ножом для разделки мяса. Похоже, ему оставалось лишь одно: сдаться на милость победителя.

— По правде, сэр, меня интересовала ваша курица, — признался он, мысленно прощаясь с тётушкиными финансами и раздумывая, успеет ли упаковать чемодан до последнего ночного поезда. — Мне очень много рассказывали об этой курице и о мастерстве вашей кухарки, и я решил, что было бы нечестно дать пропасть этому кулинарному шедевру. Простите, что так вышло, сэр...

— Ничего, — полковник не отрывал взгляда от местами порванной фольги, сквозь которую проглядывало нечто очень коричневое и наверняка чрезвычайно вкусное. — Сынок — я ведь могу называть тебя "сынок"? — не мог бы ты сделать мне одолжение?

— Да?

— Отрежь, пожалуйста, во-он ту ножку, — полковник пододвинул табуретку и достал два прибора.

— Почту за честь, сэр, — Арчи церемонно пожал ему руку, вооружился вторым ножом и приступил к разделыванию. Полковник тем временем деловито заткнул за ворот пижамы салфетку и потянулся к ближайшему шкафу. Кажется, где-то там был чесночный соус.