Семь Джонов (почти Рождественская сказка)

Их было семеро. И звали их Джонами. Да, вот так неоригинально. Они еще и жили в Джонтауне. К чести джонтаунцев, надо сказать, что других Джонов в городе не было. И это хорошо. А то такая путаница могла бы приключиться. Впрочем, джонтаунцы, во избежание путаницы, звали Джонов по профессиям.

Джон-врач жил на Цветочной улице. У него был небольшой особнячок, первый этаж которого занимала клиника, а на втором жил он сам с супругой и детишками. Жена его, дама обширных объемов, исполняла при нем еще и обязанности ассистентки, все домашние хлопоты возложив на домработницу.

Джон-кузнец жил на самой окраине Джонтауна. Был он бобылем, женщин сторонился, и вообще, был угрюм, нелюдим и недружелюбен.

В отличие от него, Джон-цветовод слыл знатным ловеласом. Ни одна порядочная мамаша не рисковала посылать к нему за свежим букетом свою дочь. Впрочем, порядочные мамаши (и непорядочные тоже) с удовольствием посещали лавку Джона-цветовода сами.

Джон-брадобрей считал себя человеком чрезвычайно важным. А все потому, что большинство джонтаунцев предпочитали рвать зубы у него, а не у Джона-врача или Джона-кузнеца.

Джон-трубочист был всегда чумаз. Его скорее можно было повстречать на крыше, чем на улице. Но по крышам джонтаунцы не ходили, и Джон-трубочист был ужасно одинок, потому что нельзя завести себе друга или подружку, когда для всех ты что-то вроде Санта Клауса.

Зато Джон-бармен был душой компании. Каждый вечер в его салуне играла громкая музыка, девицы танцевали канкан, а виски лилось рекой. Джон-бармен охотно наливал всем желающим не только за наличные, но и в кредит, чем пополнял свой и без того тугой кошелек.

Но самым главным в городе был Джон-шериф. А больше о нем и сказать нечего. Шериф — он и есть шериф.

Однажды… Да-да, многие сказки начинаются с этого самого "однажды". Чем оно хуже других? Чем, например, "жили-были" или "в некотором царстве" лучше "однажды"? А раз так, то и нечего к началу придираться.

Однажды, в канун Рождества, Джон-трубочист, как обычно, прочищал каминную трубу. Работы было не слишком много. Больше года камин в этом доме никто не растапливал. И вот, совсем недавно в доме появились новые жильцы. Джон-трубочист не знал, кто они и чем занимаются. Да и не его это было дело. Худощавая дама весьма чопорного вида попросила его прочистить трубу, заплатила вперед, а большего Джону-трубочисту было и не надо.

Работа была уже почти закончена, как вдруг Джон услышал волшебные звуки фортепьяно, а после нескольких тактов вступления ангельский голос запел удивительную песню. Трубочист аккуратно спустился чуть ниже по трубе и попытался из камина подсмотреть, кто же так восхитительно поет, но смог разглядеть лишь краешек белого платья певуньи. Тогда он спустился еще ниже, но нечаянно скребнул щеткой по кирпичной кладке камина. Девушка услышала посторонний звук, испуганно вскрикнула и опрометью выскочила из комнаты.

Джон вышел из камина, огляделся по сторонам, убедился, что в комнате никого больше нет, мысленно обозвал себя неуклюжим ослом, подобрал инструмент и принялся взбираться по каминной трубе обратно на крышу.

Нинель влетела в комнату своей тетки. Лицо девушки было белее собственного платья.

— Там… там… в гостиной… — лепетала она.

Тетя Энни нехотя отложила в сторону роман о приключениях прекрасной Консуэло и вопросительно уставилась на племянницу. Судя по всему, женщина настолько глубоко прониклась судьбой литературной героини, что не сразу вернулась в реальность.

— Там привидение, — прошептала Нинель.

— Где? В гостиной? — тетя Энни поправила очки.

— Да, в камине, оно…

Тетушка не дала договорить. Она принялась хохотать так, что книга выскользнула у нее из рук и грохнулась на пол.

— Нинель, какая же ты впечатлительная, — произнесла она, едва отдышавшись, — это, скорей всего, был трубочист, которого я наняла сегодня утром. Лучше оденься и выйди в сад, подыши свежим воздухом перед сном.

Джон был уже близок к выходу, когда почувствовал, что на голову ему наступил чей-то башмак. "Кто здесь?" — мелькнула первая мысль. Следом за ней пронеслись вторая и третья: "Еще один трубочист?", "Ну, конкурент, сейчас ты получишь!" Трубочист перехватил щетку поудобней и обратным ее концом ткнул конкурента в то место, откуда, по его прикидкам, должны расти ноги. Конкурент ойкнул и принялся брыкаться. Джон не намерен был отступать. Он снова ткнул нахала щеткой, но, видимо, промахнулся, перепутав зад с передом. Неизвестный взвыл нечеловеческим голосом, извернулся и ухватил Джона за чуб. Оба выкатились на крышу. Джон нащупал косматую бороду конкурента и вцепился в нее мертвой хваткой. Бородач стал отпихивать Джона ногами. Это не очень помогло, тогда он просто укусил Джона за руку. Трубочист ослабил хватку и стал медленно съезжать с покатой крыши. Он ухватился за водосточный желоб, болтая ногами в воздухе, и взглянул наверх. Молодой месяц высветил противного вида старикашку в штанах и куртке, который протискивается в трубу, держа за плечами огромный мешок.

Заметив, что на него смотрят, бородач снял с себя колпак и запустил им в Джона. Трубочист попытался увернуться, не удержался и шумно приземлился в центр голого кустарника. Сверху на него, точно на голову опустился колпак.

Нинель наслаждалась тишиной зимнего вечера, когда рядом с ней, в кустарнике, что-то грохнулось. Первым порывом девушки было броситься наутек. Но вспомнив, как давеча тетушка подняла ее на смех, девушка остановилась и, преодолевая страх, громко спросила:

— Кто здесь?

Судя по царапинам, которыми покрылись лицо и руки Джона, куст оказался шиповником. Царапины ужасно саднили. А судя по холодку, который проникал под одежду, где-то появилась серьезная прореха. Предстать перед девушкой в столь непрезентабельном виде Джон счел недопустимым, но и не отвечать на вопрос, адресованный ему, было невежливо.

— Не пугайтесь, мисс. Это всего лишь я, — пробормотал трубочист, освобождаясь от колпака старикашки.

— А вы кто? — в голосе девушки появились нотки любопытства.

— Джон. А вы?

— Я Нинель. Мы с тетушкой переехали в Джонтаун совсем недавно. Я никого еще здесь не знаю и…

Она не успела договорить. Дверь дома открылась и на крыльцо вышла тетя Энни.

— Нинель, с кем ты разговариваешь?

— Это Джон, тетушка. Кажется, он свалился с неба.

— Нинель, ты невыносимая фантазерка, — пожурила тетя Энни, — скорее всего, это трубочист свалился с крыши.

— Джон, — позвала девушка, — вы трубочист?

Ответа не последовало.

— Он умер! — всплеснула руками Нинель.

Тетя Энни принесла фонарь и посветила вокруг. В кустах валялся брошенный колпак, а следы на снегу вели к изгороди.

— Сбежал, — констатировала женщина. — Вряд ли трубочист стал бы убегать. Скорее всего, это был воришка-неудачник. Завтра же пойду к шерифу. Нинель, проверь, хорошо ли заперты окна.

Девушка задумчиво разглядывала колпак:

— Кажется, я такой где-то видела…

Уже дома Джон вспомнил, что оставил инструмент. Возвращаться ночью на крышу не хотелось. Во-первых, он не желал снова напугать Нинель. Во-вторых, опять встретиться со старикашкой вовсе не улыбалось. А в-третьих, нужно было привести в порядок одежду. Поэтому, забирать инструмент трубочист отправился утром.

К его удивлению, лестница стояла на том самом месте, где он оставил ее накануне — на заднем дворе, приставленной к стене. Щетка, гиря и проволока лежали на крыше, прислоненные к трубе. Джон забрал вещи и уже собирался покинуть двор, когда дверь отворилась, и из дома вышла тетя Энни. Трубочист поздоровался с ней, прикрывая лицо воротником куртки, чтобы не видно было царапин.

— А, это вы, — рассеянно кивнула женщина, — а разве вчера не…

— Нет-нет, — замотал головой Джон, — вчера я не мог.

Он и сам не понял, чего испугался, но признаваться, что был вчера в доме, не хотел.

— Я пойду, — робко предложил он.

Тетя Энни кивнула, словно и не слышала его.

Едва трубочист исчез за поворотом, на крыльце появилась Нинель.

Это утро Джон-шериф решил посвятить чистке своего верного кольта. Он уже почти закончил, когда на пороге появились две дамы. Та, что помоложе, сжимала в руках колпак Санта Клауса. Та, что постарше с порога принялась рассказывать какую-то невероятную историю о воришке-неудачнике, падающем с крыши, теряющем головной убор и исчезающем в неизвестном направлении. Финалом ее повествования было требование найти негодяя и примерно наказать. В качестве вещественного доказательства она предъявляла колпак.

Шериф вспомнил, что эти леди недавно поселились в Джонтауне, на Ореховой улице. Старый Роджер, продавший им дом, отзывался о дамах весьма прилично. И тут вдруг такое! Неужели эта миссис всерьез думает, что он, шериф, будет искать Санта Клауса? Может, это розыгрыш?

Тетя Энни была непреклонна. Он — шериф, его задача стоять на страже закона и порядка в городе. Пусть забирает колпак и ищет. Ах, да, она еще вспомнила, что воришка назвал свое имя — Джон.

Вот тут шериф не сдержался и захохотал:

— Миссис Энни, можете арестовать меня. Мое имя Джон.

— Это не смешно, — дама поджала губки, — я не исключаю, что он мог и приврать. Но сообщить вам все, что знаю — моя прямая обязанность.

Джон-шериф ощутил некоторую неловкость за собственную несдержанность и, чтобы хоть как-то оправдаться, произнес:

— Кстати, есть у нас один любитель лазать по крышам — Джон-трубочист.

— Исключено. Он был у нас сегодня утром. Так что — ищите.

С этими словами она направилась к выходу. Ее спутница чуть замешкалась и, явно робея, пробормотала:

— Скажите, а много в вашем городе мужчин с таким же именем, как у вас?

Джон-шериф с удовольствием рассказал ей обо всех.

— Тетя Энни, давайте зайдем в салун, это по пути — предложила Нинель, едва они покинули офис шерифа.

— Ты с ума сошла! — возмутилась тетушка, — Порядочной девушке нечего делать в салуне.

— Но, тетя, вы же слышали, что бармена тоже зовут Джон. Я не видела того, кто сидел в кустах, но слышала его голос. Вы же знаете, что у меня абсолютный слух. Уверена, что как только услышу его голос, то сразу узнаю.

Тетя Энни окинула племянницу скептическим взглядом, но, немного подумав, согласилась с доводами.

Они стояли у входа в салун. Заходить внутрь тетя Энни категорически отказалась.

— Мы подождем, пока кто-нибудь не будет выходить или заходить. Тогда попросим позвать нам бармена, — заявила она безапелляционно.

Нинель не стала спорить с теткой, боясь, что та может и передумать. А ей так хотелось снова услышать тот голос.

У девушки замерзли ноги и посинел нос, когда, наконец, дверь салуна отворилась, и вышел мальчик с ведром помоев. Услышав просьбу тети Энни, он окинул обеих оценивающим взглядом и заявил:

— Вас не возьмут. Вы слишком старая. А вот она, — кивок в сторону Нинель, — подойдет.

С проворством кошки тетя Энни набросилась на мальчишку и вцепилась ногтями ему в ухо. От неожиданности тот выронил ведро, и помои растеклись уродливым пятном на девственном снегу.

— Как ты смеешь, сопляк, — прошипела она, — сейчас же извинись.

— Ладно-ладно, — миролюбиво запищал парень, — вы не старая. И вы нам подходите. Но Джон-бармен все равно вас не возьмет.

— Сучье отродье! — выругалась тетушка, — Как ты смеешь говорить такое мне — приличной женщине! Да еще и племянницу мою оскорблять!

— Откуда я знал? Я думал…

— Я тебя просила думать? Просила?

— Нет.

— Так иди и делай то, о чем тебя попросили.

С этими словами тетя Энни дала мальчишке хорошего пинка под зад и отпустила. Он скрылся в салуне, держась за покрасневшее ухо.

Едва завидев Джона-бармена, тетя Энни не сочла за труд высказать ему все, что думает о его работниках вообще и одном наглом мальчишке в частности. Бармен резонно заметил, что мальчик не привык к обществу порядочных леди, и принес свои извинения. Слово за слово, Нинель и не заметила, как тетя Энни и Джон-бармен болтали как заправские приятели — о погоде, о ценах на уголь и прочих малоинтересных вещах. О девушке вспомнили, когда она принялась хлюпать носом и чихать.

Быстро свернув разговор и заручившись обещанием бармена непременно их навестить, тетя Энни потащила племянницу к Джону-врачу.

Жена врача усадила их в приемной и попросила обождать, пока ее супруг освободится. У него сейчас был пациент. И не кто-нибудь, а Джон-цветовод. О такой удаче можно было только мечтать. Дамы с удовольствием согласились ждать, сколько потребуется. Тем более что жена Джона-врача оказалась весьма гостеприимной и словоохотливой, угостила женщин горячим чаем и поделилась свежими сплетнями. Героем сплетен был тот самый Джон-цветовод. Миссис Джон-врач не преминула заметить, что цветовода привела в клинику "та самая любовная хворь", и она загадочно подмигнула тете Энни. Конечно, с ее стороны было неэтично обсуждать пациентов мужа. Но какая женщина сможет удержать в себе свежую сплетню, особенно, когда и поговорить больше не о чем? В ответ тетя Энни рассказала о вчерашнем происшествии. Дамы посетовали на современные нравы, обеспокоились вопросом, куда катится мир, и пришли к выводу, что конец света близок.

На этой пессимистичной ноте в приемной появились Джон-врач и Джон-цветовод. Последний, заметив Нинель, вынул из петлицы бутон и преподнес девушке, сопроводив жест россыпью комплиментов. Нинель смутилась от такого внимания и слегка зарделась. На выручку ей пришла тетушка. Женщина тут же втиснулась между племянницей и местным ловеласом.

— Это он? — грозно спросила тетя Энни.

Нинель покачала головой:

— Нет, тетушка, ни мистера Джона-врача, ни мистера Джона-цветовода я вчера не слышала.

Врач выдал девушке микстуру от простуды и рекомендовал три дня не выходить из дому.

— Вот что, моя дорогая, — заявила тетя Энни, когда они покинули клинику, — мы прекращаем эти бесплодные поиски. Еще не хватало, чтобы ты всю зиму провела в постели.

— Но, тетушка…

— Я сказала — нет! Мы сейчас зайдем к кузнецу и попросим его изготовить новые засовы на дверь. А потом — сразу домой.

— Кузнеца тоже зовут Джон, — заметила Нинель.

— Тем лучше.

Джон-кузнец внимательно выслушал просьбу и пообещал изготовить самые крепкие засовы в ближайшие дни. Его голос тоже оказался не знаком Нинель.

Дамы возвращались домой через рынок.

— Орехи! Орехи! Чищеные орехи! — донеслось из торгового ряда.

— Давай купим, что ли? — предложила Тетя Энни.

— Как хочешь, тетушка. Пожалуй, ты права. Это все равно, что искать иголку в стоге сена, — рассеянно отвечала Нинель.

Они молча шли по заснеженным улицам Джонтауна. Девушка погрузилась в мечты о таинственном незнакомце, тетя Энни поглощала орехи из кулька. Неожиданно тишину нарушил возглас тетушки.

— Что с вами? — Нинель участливо обернулась.

Женщина стояла, прижав ладонь к щеке, ее лицо исказила гримаса боли.

— Тетушка, что случилось? — повторила девушка.

Из глаз Энни брызнули слезы. Она сплюнула в ладонь и протянула ее племяннице. На ладони в капле крови лежал кусочек скорлупы и обломок зуба.

— Какой ужас! — Нинель достала носовой платок и вытерла кровь с губы тетки, — Вам надо к брадобрею.

Заметив удивленный взгляд Энни, она добавила:

— Шериф сказал, что никто не рвет зубы лучше Джона-брадобрея. Это недалеко. Идемте. Видимо, самой судьбе угодно, чтобы мы обошли сегодня всех Джонов.

Джон-брадобрей усадил тетю Энни в кресло и участливо выслушал сбивчивый рассказ Нинель.

— Орехи, небось, у Толстой Берты покупали, — осведомился он.

— Она не назвалась, но, действительно была несколько толстовата. У нее еще лицо было красное, — охотно отвечала девушка.

— Тогда это точно она. Не берите у нее орехов. Берта специально подкладывает скорлупу. Надеется таким образом обратить на себя внимание кузнеца. Думает, что если все, кто сломает зуб, будут бегать к кузнецу, он в благодарность женится на Берте.

— Какой ужас! — воскликнула Нинель, — Разве можно устраивать свою личную жизнь таким нечестным образом!

Брадобрей не успел ничего ответить, так как в его салоне появился новый посетитель.

Джон-трубочист все утро решал, стоит ли ему сегодня идти бриться. Царапины болели и чесались. В сочетании со щетиной ощущение становилось невыносимым, и он, наконец, решился посетить брадобрея:

— Привет, Джон! — весело крикнул он с порога и только потом заметил посетительниц.

— Привет, Джон, — ответил брадобрей, — проходи, я скоро освобожусь.

— Да нет, я, пожалуй, попозже, — промямлил трубочист.

— Стойте! — крикнула Нинель, — Я узнала ваш голос. Это вы вчера вечером свалились с крыши!

Тетя Энни хотела вскочить и вытрясти из трубочиста всю душу, но в этот момент брадобрей ловко дернул щипцами и вырвал остатки зуба. Женщина взвыла от боли, тут же забыв о трубочисте.

Похоже, Нинель совсем забыла о своей тетке. Она стояла перед Джоном-брадобреем, нервно теребя рукав.

— Зачем же вы солгали тетушке, что не были у нас вчера?

— Я… я… не знаю, — мямлил Джон.

И вдруг его прорвало. Он рассказал о своем вчерашнем приключении в таких ярких красках, что все невольно зааплодировали. Никогда еще Джон-трубочист не говорил так много. Никогда у него не было столько благодарных слушателей. Под конец он закашлялся, и Джону-брадобрею пришлось подать ему воды. Джон-трубочист вдруг осмелел и поведал не только о приключении, но и о чувствах, которые захлестнули его, едва он впервые услышал голос Нинель. Когда же он ее увидел, то… то…

На этом красноречие покинуло Джона-трубочиста. Он густо покраснел и замолчал.

— Вошхитительно! — прошамкала тетя Энни, — Скаши вы это шегодня утром, я бы ишбешала этой ушасной ушашти. Не шломала шуб, меня не ошкорбил бы шалунный мальшишка. Ваш бы шледовало проучшить, молодой шеловек. Но я вишу, с каким вошхишением шмотрит на ваш моя племянница. А я поклялашь на могиле ее родителей шделать вше, штобы она была шашлива.

— Клянусь вам, сударыня, в моей лжи не было злого умысла…

— Постой, — вмешался брадобрей, — ты хочешь сказать, что вчера повстречал настоящего Санта Клауса? Это же невероятная удача! Мисс, — он обернулся к Нинель, — что же подарил вам этот сказочный дед?

Девушка пожала плечами:

— Я не успела проверить чулочек. У нас с тетушкой было столько дел с утра.

— Идемте скорее. Мне ужасно не терпится посмотреть, что же дарит настоящий Санта Клаус.

Нинель стояла перед камином, к которому был прикреплен вязаный чулочек в красную и белую полоску.

— Смелее, мисс, — шептал Джон-брадобрей.

— Мне страшно, — пробормотала девушка, — пусть кто-нибудь другой.

Брадобрей бросил вопросительный взгляд на тетю Энни, но та лишь покачала головой.

— Штара я подарки ишкать в шулошках.

— Джон? — брадобрей посмотрел на тезку.

— Давай ты, — предложил трубочист, обнимая за талию Нинель.

Брадобрей аккуратно снял с камина чулок и сунул в него руку.

— Там ничего нет, — огорченно произнесла девушка, видя, как долго тот шарит в чулке.

Наконец, Джон-брадобрей извлек из чулка крепко сжатый кулак. Мужчина подошел к влюбленным и разжал пальцы. На его ладони поблескивали два обручальных колечка.