История не повторится

 

Пролог

 

Он слышал лишь своё учащенное дыхание. Привычный звук работающих двигателей, создававший иллюзию неуязвимости перед космосом, сменился тишиной. Теперь он был жалкой песчинкой, которую может сдуть даже лёгкий порыв ветра. Но в космосе ветра не могло быть, и его истребитель безнадёжно дрейфовал в пустоте.

Ощущение безысходности ещё не наступило. Пока что Руслан Норт находился в состоянии шока и не осознавал, насколько он влип. Один в туманности Локки, с полностью не функционирующим аппаратом жизнеобеспечения, с выведенным из строя реактором. Опытный пилот на его месте давно бы постарался нормализовать дыхание, чтобы не тратить драгоценный воздух. Затем он надел бы скафандр, вышел бы в открытый космос и попытался бы починить реактор. Но Руслан будто сросся с сиденьем. В его голове начался круговорот мыслей и образов. Страх ускорял этот вихрь, не давая сосредоточиться на чем-то одном. Вскоре пришло сожаление. Как он мог бросить товарищей, отсоединивших свои кабины от корпусов подбитых кораблей? Как его угораздило смыться в густую красную туманность? Даже корсары испугались преследовать его там.

Учащенное дыхание сменилось всхлипами. Если бы сейчас командир увидел его рыдающего как девчонка, он вряд ли попал бы в эскадрилью охотников за наградой. Так хотелось вернуться назад. Казалось, не прошло и часа с момента, когда над ним подшучивали матёрые охотники перед вторым боевым вылетом в его жизни. Охота за корсарами — прибыльное, но опасное дело. Особенно когда эти корсары готовы к твоему появлению и устроили засаду в астероидном поле. Они использовали свой излюбленный приём — ждать жертву вблизи астероидов, недра которых содержат металлы, искажающие показания радаров. Группа Норта попалась в эту ловушку.

Всё произошло очень быстро. Те, кто успел отсоединить кабины — остались живы и вскоре попадут на рабский рынок либо вернутся домой за деньги своих родных. Остальным повезло меньше… В момент, когда Норт увидел, как взорвался корабль его напарника, он сразу вспомнил всю свою жизнь и на полной скорости улетел оттуда. Перед этим его щит выдержал около девяти попаданий. Десятое пришлось уже по обшивке. Если бы не оно… Стартовать бы чуть раньше и пролететь через эту чертову туманность. А теперь остались только он, бесполезная груда металла и неизвестная опасность, скрытая в красном тумане. И тут же он вспомнил легенды об этом месте. Вспомнил, что именно здесь пропало около пятнадцати кораблей. Даже ученые-энтузиасты, пытавшиеся изучить феномен, не вернулись. Стало ещё страшнее. Что здесь? Чего все боятся? Неизвестное пугало его даже больше, чем перспектива попасть в плен к пиратам. Тело снова пробрала дрожь. Он начал говорить сам с собой. От этого стало легче. "Я ведь не умею чинить реакторы. Но может, там просто отлетела какая-то деталь. Может, я смогу. Смогу! Я должен!" — остатки разума зацепились за надежду. Маленькую, но всё-таки надежду.

Когда система функционирует, скафандр можно надеть, нажав лишь одну кнопку. Нажав на неё, Норт понял, что это придётся сделать вручную. Руки дрожали, сегменты никак не хотели герметизироваться, и после каждого щелчка, означавшего, что сегмент закреплён, Норт ощущал себя выпускником школы с отличными оценками. Потратив на скафандр минут пятнадцать, он открыл кабину. Воздух мгновенно растворился в вакууме. Назад пути нет. Только починив реактор, он сможет включить преобразователь воздуха.

Это был его первый выход в открытый космос. Как и любой пилот, он проходил краткий курс работы в условиях невесомости, но теория ничто без практики. Если бы был индикатор содержания адреналина в крови, он просто сломался бы.

В скафандре было более душно, чем в истребителе. Пот буквально заливал глаза. Зуд возникал то в одном месте, то в другом. Однако все эти неудобства лишь подталкивали молодого человека побыстрее покончить с этим кошмаром.

До реактора было около шести метров. К нему вела маленькая лестница, предназначенная как раз для работы в космосе. И тут он вспомнил, что нужно было закрепить страховочный трос. "Чёрт! Ну не возвращаться же теперь за ним. Кислорода мало", — подумал он и полез к реактору. Каждое движение он делал с боязнью соскользнуть. Наконец он увидел маленькую квадратную дверцу с серийным номером производителя и кодовым замком.

"Вспоминай код, дубина!" — говорил он себе. Первые цифры начали всплывать в памяти. В этот момент он услышал металлический стук.

"В космосе не может распространяться звук, — мелькнула мысль — Может, что-то в скафандре?" Но починить скафандр уже не было возможности, и он вновь сосредоточился на своей памяти.

"Три, пять, один…" — он произносил цифры вслух. И снова раздался звук. Где–то слева. Он повернул голову, но там был всё тот же красныйтуман. Он почти успокоился, вспоминая цифры, но звук снова вывел его из равновесия. Он уже начал слышать бешеный стук своего сердца. Вдобавок, стекло шлема начало запотевать. Он забыл нормализовать температурный режим. Скоро он станет слепой мышью. Эта мысль подстегнула его.

"Давай, вспоминай, чёрт бы тебя побрал! Три, пять, один, восемь…" — со злостью произносил он.

"Бум", — раздалось уже справа. Будто рядом была труба, и кто-то внутри неё методично постукивал. Причем в те самые моменты, когда Норт почти вспомнил код. В этот раз он решил не оборачиваться. И снова: "Бум". В этот раз звук шёл со всех сторон, словно Руслан сам оказался в трубе. Каждый стук заставлял его вздрагивать и не давал сосредоточиться. Если бы тот, кто это делал, имел человеческий облик и был рядом, Норт не сомневаясь, кинулся бы на него и разорвал на части:

— Ну давай! Где же ты!? — кричал он. — Покажись, урод!

Легче всего ассоциировать неизвестность с личностью. Так менее страшно. Руслан и не думал о том, что дальше полости скафандра его крик не распространится. Мотая головой из стороны в сторону, он пытался докричаться до неведомого врага и уже было подумал, что стук прекратился, как вдруг ступенька, за которую он держался, исчезла. Или он просто перестал её чувствовать. Он начал размахивать руками, надеясь зацепиться за что-то, и потерял равновесие. После этого даже при всём желании он уже не мог ни за что зацепиться.

"Нет! Нет! Нет!" — кричал он, всё больше отдаляясь от надежды на спасение. Обида, злость, страх, сожаление. Коктейль из этих чувств вызвал истерический хохот. Последние остатки разума покинули его, как и способность видеть дальше своего скафандра — стекло запотело окончательно. Безысходность и неизбежность смерти— вот всё, что осталось у смеющегося в порыве безумия человека. Но это был ещё не конец.

Внезапно стекло на шлеме скафандра стало каким-то резиновым. Оно начало менять форму и превратилось в полупрозрачное лицо. В его, Норта, лицо. Он завороженно смотрел на это чудо не в силах даже опустить глаза. Стало как-то спокойнее. Выражение лица, смотревшего на него, было мягким, успокаивающим. Лицо улыбнулось, вопросительно кивнуло, и Руслан кивнул в знак согласия. Его руки нашли рычажок, отвечающий за герметичность скафандра. Услышав щелчок, Руслан Норт сделал последний вдох, прежде чем его лёгкие лопнули от декомпрессии.

 

****

 

За все годы непрерывного технологического прогресса человечество так и не нашло лучшего способа передачи информации в другие звёздные системы, чем почта. Если между планетами одной системы было возможно наладить радиосвязь, то до других систем радиоволны долетали в среднем за три года (бывало и дольше). Однако корабль, используя станцию перемещения (так называли установки, свёртывающие пространство в обход закона Эйнштейна), мог преодолеть такое же расстояние за три дня (если учитывать время, за которое он долетит до станции). Поэтому между системами постоянно сновали сотни кораблей, загруженных тоннами голографических, цифровых носителей и даже бумагой. Многие писали письма по старинке. Платон был одним из таких.

Второй пилот почтового корабля "Енисей" Платон Старцев любил в полёте коротать время за чтением новостных сводок. И сейчас, когда корабль летел со скоростью света к станции перемещения, он читал статью о вероятной агрессии Кайзеррейха против Российской Планетарной Федерации (РПФ). Заголовок звучал так: "Неужели повторится история пятисотлетней давности?" Его отвлёк голос, который в такие моменты вызывал у него отвращение:

— Слыш, Платоша, тебе не по фигу всё это? — Это сказал штурман, Николай Поправкин.

— А тебе что, надоел киберсимулятор? — раздраженно ответил Платон.

— Нет. Просто я тебя не понимаю. Ты всё читаешь и читаешь. Философию, историю. Столько всякой дребедени в мозги забиваешь.

— Я хоть чем-то интересуюсь в отличие от тебя, неуч. Ты хоть помнишь название родной планеты человеческой расы?

— Конечно, помню. Как-то на "Г" или на "З" начинается. По-моему, оканчивается на "мля". Гамля, может, Зикимля. Да и чёрт с ней. Всё равно она погибла триста лет назад.

— А ты не думал о календаре? О летоисчислении. Почему всё именно так? Это тебе не в киберсимуляторе девок лапать. Кстати, ты проложил резервный курс? А то вдруг что-то случится.

— Проложил. Только что случится? Кому мы нужны с нашей почтой? И зачем нам боевую турель поставили? Еще и деньги на боевого оператора тратим. — Он кивнул в сторону дремлющего новичка команды Владимира Данилова, оператора одной-единственной устаревшей турели. Затем Николай подошел к Владимиру, снял с его головы бейсболку и замахнулся ею, чтобы дать леща и сказать: "Нечего спать в рубке", но всё это так и осталось лишь намерением. Владимир открыл глаза и резким, еле заметным движением вырвал бейсболку из руки штурмана. Поправкин с изумлением посмотрел на руку, будто спрашивая эту конечность: "А куда делась бейсболка?" Оператор в свою очередь медленно и спокойно, как ни в чем не бывало, надел бейсболку на голову. Подняв глаза, он увидел взгляд заносчивого Николая, выражающий смесь удивления и боязни, а потом снова закрыл их, изображая дремоту.

Поправкин медленно подошел к Платону и шепотом проговорил:

— Слушай, откуда его взяли?

— Да ладно тебе. Нечего выпендриваться. К тому же, помимо почты, у нас есть ещё и корабль. А даже такая посудина, как у нас, кое-чего стоит. Ф-поле, создающее гравитацию, позволяющее лететь со скоростью света и при этом не волноваться о перегрузке. Защитное силовое поле. Не самое лучшее, конечно, но уже ради этого добра можно нас атаковать. Так что, возможно, этот парень и спасёт нам жизнь.

— Всё равно он мне не нравится. Молчаливый такой.

— Военная закалка. Он вроде бывший офицер флота.

— Офицер? А как его к нам занесло?

— Понятия не имею. У капитана спросишь, когда он проснётся.

— Мне, кстати, тоже не мешало бы поспать. Подежуришь тут? А то неохота новичка одного оставлять.

— Без проблем, — сказал Платон, не отрываясь от монитора. Всё равно корабль летел на автопилоте по безопасному курсу, который экипаж не менял в течение трёх лет. Он заснул через час после ухода Николая. Система оповещения должна была разбудить всех за час до приближения к цели, либо при угрозе столкновения с посторонним объектом.

Вместо этого Платона разбудил капитан Георгий Струев:

— Платоша, это что такое? Вас, идиотов, на пару часов нельзя оставить?! — У капитана лицо всегда было хмурым, но в этот раз оно будто сжалось от ярости.

— А что случилось? — протирая глаза, спросил второй пилот. В ответ капитан пальцем показал на большой овальный иллюминатор. В нём не было видно привычной глазу синевы с яркими точками. Всё это будто исчезло, уступив место плотной красной дымке.

Платон не знал, что ответить, ведь не он прокладывал курс, однако его вина была в том, что он не позвал Поправкина, когда было нужно. Экипаж сотни раз летал по этому маршруту, и никто никогда не замечал красных туманностей.

— Вызывай Поправкина. Быстро! И Сокола тоже разбуди. Пусть на всякий пожарный проведёт диагностику. А ты что не предупредил, Данилов? Ты же не спал, когда я вошёл.

— Я отвечаю за вооружение, — хладнокровно парировал Владимир, в то время как Платон судорожно искал передатчик. Не найдя его, он просто включил систему общей тревоги. Запикала сирена, и спустя двадцать секунд вся команда, включая механика по прозвищу Сокол, собралась в контрольной рубке. Всего пять человек. Поправкин глядел в иллюминатор непонимающим взором, капитан вспоминал непристойные выражения, Сокол, перепуганный сигналом тревоги, вопросительно смотрел то на капитана, то на Платона, активирующего систему ручного управления, ну а Данилов сидел в своём кресле, отстранённо наблюдая за плоским индикатором появления наружных объектов. Складывалось впечатление, что всё это его не касается. Первым начал говорить капитан. Ему по статусу положено.

— Итак, Коля, ты куда нас завёл? — капитан решил опускаться до "изысканных выражений", но в интонации, с которой он произнёс имя Коля, можно было услышать целый словарь нецензурных оборотов, составленный когда-то одним монархом ещё на Земле. Услышав это, Коля сразу сел за штурманское кресло.

— Капитан, всё в норме. Курс не менялся. Только почему-то сенсор ближнего действия показывает, что мы, э-э-э… — Он почесал затылок.

— Не мямли, штурман.

— Что мы совершенно в другом месте.

— Саныч, не кипятись, — вмешался Платон — По данным приборов, это обычная туманность из фискилия и азота. Только очень плотная. Я пока переведу корабль в режим дрейфа, а вы разберитесь с приборами.

— Добро. — Судя по всему, капитан смягчился. — В базе данных найди мне сведения об этой туманности. Если приборы сломались, то надо хотя бы примерно понять, где мы.

— Работаю, Саныч.

— Вот и работай, а не дрыхни.

— Сокол, с тебя диагностика всех систем.

— Есть! — Хотя Сокол и был самым молодым членом экипажа, над ним всё равно посмеивались из-за чересчур уважительного отношения к капитану.

Приказы были розданы, и в контрольной рубке началась непривычная для полусонной команды почтового корабля суета. Капитан играл в этом роль режиссера и одновременно надсмотрщика.

Первым сделал свою работу Платон. Его лицо побледнело, как после нанесения пудры.

— Саныч, мы попа… — он не успел закончить, как вдруг внезапно зашумел передатчик.

— Платон! — крикнул Саныч. Тот уже понял, что надо включить плоский голографический проектор. Кто-то пытался с ними связаться.

Звук появился раньше изображения. Это был жуткий, ненормальный смех. Остальные мгновенно оказались у проектора. Все, кроме Данилова.

Изображение становилось всё более и более чётким. Начал проступать силуэт человека. Как будто кто-то установил камеру в его скафандре. С его лица тёк пот, изо рта брызгала слюна. Безумие читалось в глазах, которые, казалось, скоро вылезут из орбит. Всех, кто находился у проектора, начала бить дрожь. Кого-то меньше, кого-то больше. Сокол вообще отдал бы многое, чтобы никогда больше не слышать этот смех.

Через некоторое время человек замолчал в благоговении. Он словно увидел какое-то чудо. То, что было дальше, заставило Платона залить приборную панель содержимым своего желудка. Почтальоны никогда не видели, как лопаются глаза, лёгкие, вены. И как потом красные и белые прозрачные шарики плавно витают в невесомости.

Долгое время в рубке царило молчание. Снова, как и положено по статусу, заговорил капитан:

— Так куда, говоришь, мы попали? — обратился он к вытирающему рот Платону.

— Туманность Локки. Больше туманностей в нашем секторе нет, — вместо Платона ответил невозмутимый Владимир.

— Да, — подтвердил Платон, — по неофициальным данным, здесь пропало около пятнадцати кораблей.

— Почему неофициальным? — спросил капитан.

— Потому что официальные лица отрицают все эти случаи.

— Саныч, смотри! — Поправкин увидел в иллюминаторе источник света. Он всё увеличивался и увеличивался, а затем вспыхнул настолько ярко, что на несколько секунд ослепил всю команду.

Ещё восстанавливая зрение, команда слышала треск стекла. Платон первым увидел причину: на стекле иллюминатора плавно росла искривлённая полоска. Было в этом что-то зловещее: первая трещина словно давала им время, намекая: "Ну, что вы ждёте? Дальше ведь будет хуже".

— Бегите! — закричал капитан. В подтверждение его приказу появилась ещё одна трещина, затем третья, четвёртая. Сметая всё на своём пути, команда понеслась к выходу из рубки. Платон даже столкнулся с Поправкиным. Нужно было немедленно встать и бежать к выходу. Зашипел выходящий воздух, вакуум постепенно начал выворачивать корабль наизнанку.

В двери в соединительный коридор уже ждал Данилов. Он держал руку на кнопке, готовясь закрыть дверь, когда последний член экипажа покинет рубку. Первым спасся молодой и шустрый Сокол, вторым влетел капитан. Разгерметизация расширялась, втягивая пока самые лёгкие предметы: листы бумаги, пустые пластиковые стаканы из-под кофе. Потеряв драгоценные секунды на столкновении, Платон и Николай будто забыли, что являются друзьями. Точнее, забыл Николай. Платон бежал первым, когда в космос полетели более тяжелые предметы.

Последние два метра друзья преодолевали с огромным трудом: сопротивление вылетающего воздуха становилось всё сильнее и сильнее. Николай понимал, что не успеет к вытянутым рукам товарищей, и потянул Платона за комбинезон, словно футболист, совершающий фол последней надежды. Только в этой игре ставки были немного другими. Платон потерял равновесие, упал и покатился к иллюминатору. Продолжение трагедии друзьям помешало увидеть тучное тело Николая, которое они тройными усилиями всё же сумели затащить в соседний отсек. Через секунду всё закончилось. Готовый к нажатию кнопки Данилов сделал своё дело мгновенно.

"Не верю, что это происходит со мной", — звучало в голове Сокола. "Этого не может быть", — повторяло сознание. Он молча смотрел на сцену, которая отнюдь не добавляла оптимизма: капитан душил Поправкина. А Платона уже не вернуть. Даже если выйти в космос. Пока они наденут скафандры, пока найдут Платона в этом густом тумане… За это время он успеет десять раз умереть от декомпрессии, гипоксии или просто от холода. "Надо взять себя в руки", — сказал себе Сокол. В отсеке чего-то не хватало. Или кого-то?

— Эй, а где наш оружейник? — спросил Сокол. Капитан сразу обратил внимание на этот вопрос, несмотря на то, что ему хотелось убить Поправкина. Тот в свою очередь, решил использовать момент, чтобы отвести от себя гнев капитана.

— Да! Куда он делся? Может, это он поменял курс? — В ответ капитан провёл мастерский кросс, чтобы заткнуть того, кто не имеет права говорить. Поправкин упал, ударился об стену и начал стонать, держась одной рукой за сломанный нос, а другой за затылок.

— Тише! — резко произнёс Сокол. — Вы слышите?

Все замерли. Послышались стук и скрежет с внешней стороны обшивки.

— Это, наверное, он. Я же говорил! Говорил, а? — в голосе Николая прозвучало злорадство, а в его глазах был странный блеск.

— Не знаю, что ты там говорил. — Все повернулись в сторону двери в жилой отсек. Там стоял Данилов, а звук не прекращался. Оператор был похож на героя фильмов про космические абордажные группы: на плече висело что-то цилиндрическое и, судя по виду, смертоносное. В руках была связка станнеров. Его вид внушал спокойствие и уверенность. Хотелось сказать: "Защити нас, герой" И звук уже перестал быть чем-то пугающим, чем-то невозможным. — Главное сейчас — выйти в космос и восстановить герметичность рубки. — Некоторое время они пытались осознать его слова. "Выйти в космос? — думали они. — К тому, что там стучит и скребётся?" Данилов продолжил:

— Я не буду спрашивать, почему вы не закрыли иллюминатор адамантовой ставней вместо того, чтобы бежать. Будем отталкиваться от фактов.

— Она должна срабатывать автоматически, — попытался оправдаться капитан, ведь, именно он скомандовал: "Бегите!"

— Вручную тоже, — с издёвкой добавил Поправкин.

— Хватит! — это звучало как приказ, отданный поставленным командным голосом. Все резко повернулись к Данилову. — Сейчас не время выяснять, кто виноват. Где у вас скафандры? — Никто не хотел отвечать. Все они боялись того, что прошло сквозь защитное поле, и перспектива столкнуться лицом к лицу со своим страхом ввела их в настоящее оцепенение. Что-то ждало их там, будто зазывая к себе в пасть. Страх заставлял воображение создавать невероятные и жуткие образы, сотканные, из красной материи, которую они считали простой туманностью. Неожиданно для всех первым сказал своё слово Сокол.

— Я могу задвинуть ставню вручную, — произнёс он с дрожью в голосе.

— Отлично! — ответил Данилов и похлопал парня по плечу — Я пойду с тобой. Капитан, вы можете наполнить рубку воздухом и уравновесить давление, когда мы закончим?

— Да, конечно, — капитан вздохнул с облегчением, поняв, что ему не придётся выходить в открытый космос.

— Отлично! Тогда вы и Николай останетесь здесь и будете ждать нашего сигнала. Я медленно постучу в дверь пять раз, если всё будет готово. — Никто не был против того, что Данилов взял командование на себя. Оператор турели раздал каждому по станнеру с ядовитыми дротиками, объяснив, как ими пользоваться, а себе взял тот самый устрашающий цилиндрический предмет.

Они остались вдвоём. Саныч и Поправкин с надеждой ожидали успеха товарищей. Шум стих, но не полностью. Теперь стук напоминал бег ребёнка по металлической крыше. Никто из них не решался заговорить. Оба прослыли трусами и пытались мысленно оправдать себя за это перед совестью. Однако туманность начала преподносить новые сюрпризы. Погас свет. Они начали судорожно гадать, в чём причина. Их разум изо всех сил цеплялся за правдоподобную версию, но страх был сильнее, а руки так крепко схватились за станнеры, что раздался хруст в суставах. Как им хотелось, чтобы это был абордаж, чтобы это были люди. Но то, что почувствовал на своём теле Поправкин, было мало похоже на человеческую кожу.

Сначала что-то склизкое, горячее проскользнуло по стопе. Одежда не была помехой для ужасного щупальца. Затем оно стало взбираться выше. Штурман не мог и пошевелиться, боясь, что щупальце высунет уродливые острые шипы и разорвёт его на части. Кровь, шедшая из носа, превратилась в холодных слизистых червей. Обоняние уловило ужасный запах. В этот момент Саныч услышал учащенное дыхание Николая:

— Всё нормально? — спросил он. Поправкин не ответил. Щупальце начало опутывать ему руку, в которой был станнер. Наверное, в этот момент он и вспомнил, что у него есть оружие. Ещё в детстве он не мог заснуть, боясь, что огромная чёрная рука затащит его в преисподнею под кровать. Со станнером в руке он почувствовал себя взрослым и непобедимым.

Прозвучал щелчок: дротик полетел вниз, туда, откуда, по предположению Поправкина, лезло щупальце. Однако никакого эффекта не было. Щупальце даже не дёрнулось. Он случайно коснулся старых наручных часов с яркой подсветкой, и перед его лицом предстала огромная пасть с кривыми острыми зубами. Она была готова вонзить эти уродливые сталактиты в его лицо и раздавить его череп, как варёное яйцо. Рука сама поднялась вверх, и он выстрелил прямо в пасть.

— Ты что де…. — вскрикнул Саныч. Старые часы выключились из-за резкой встряски. Поправкин был перепуган насмерть, но одновременно он чувствовал азарт: победил ли он кошмар своего детства?

Палец нащупал часы. Мрак расступился, и оказалось, что чудовище просто исчезло. У штурмана возникла иллюзия временной победы. Он смело начал водить станнером из стороны в сторону, с достоинством готовясь встретить новую опасность. Убедившись, что в коридоре никого нет, он решил посмотреть на капитана, гордого за победу своего подчинённого, но тот неподвижно сидел, прислонившись спиной к стене. Из его шеи торчал дротик.

Они продвигались к кабине медленно. Скафандры почтальонов не были оборудованы дорогостоящими мини-двигателями, и они были вынуждены использовать специальные лестницы.

Данилов был впереди, одной рукой держа оружие наперевес.

— Ты как, Сокол? — Владимир услышал по встроенной рации, как его напарник задыхается.

— У меня… аст… астма, — прерывисто проговорил Сокол, — забыл свой…

— Ну и чёрт с ним. Всё нормально. Тут никого нет. — Приступы астмы очень часто возникали в стрессовых ситуациях. Адреналин стимулировал учащение дыхания, что было смертельно для астматиков. Данилов видел подобное и знал, как спасать людей на ранних стадиях приступа. — Сокол, а ты откуда?

— С Юрцена, система Калипсо, — ответил Сокол. В это время Данилов приближался к нему, чтобы повысить давление воздуха в скафандре напарника.

— Как тебя в космос допустили с астмой? — Оператор начал регулировать систему подачи воздуха, располагающуюся в районе груди. Данилов говорил уверенно и спокойно. Будто он был не в туманности Локки, а в каком-нибудь баре.

Сокол судорожно вдыхал воздух:

— Я… я должен был сбежать, — ему уже становилось лучше. Дыхание постепенно замедлялось, однако в нём всё ещё был слышен свист. Помогло ещё то, что разум Сокола переключился на воспоминания. Человек может чувствовать боль, усталость, но всё это легче переносится, если думать о чём-то другом — У всех жителей планеты к тридцати годам развивались все типы аллергии на феромоны: кожная, дыхательная. Это всё из-за дейтериевых гейзеров. Атмосфера буквально загрязнена дейтерием. Терраформация была корявой. Скоро и дети будут с этим рождаться.

Давление в скафандре Сокола поднималось.

— А, понимаю. Не хочешь навсегда отказываться от девок, — с ноткой юмора произнёс Владимир. Сокол улыбнулся. Приступ астмы заканчивался. Он в очередной раз выжил — Расслабься. Дыши ровнее.

Данилов дал пару минут напарнику, чтобы тот пришел в себя, а затем спросил:

— Готов идти дальше?

— Да, — после короткой паузы ответил Сокол. Судя по голосу, парень явно хотел сохранить лицо и буквально заставлял себя собраться. Он даже перекрестился — Да! Да!

— Молодца, парень! Только не теряй меня из виду. Туман очень плотный. — Видимость была не более трёх метров.

— А как мы тогда сможем увидеть то, что скреблось? — спросил Сокол.

— Не волнуйся. У меня есть детектор плотных масс, — соврал Данилов. Ему не хотелось, чтобы у механика случился ещё один приступ астмы на нервной почве.

Осталось пройти соединительный модуль, и они увидят разбитое стекло. Возможно, где-то здесь дрейфовало тело Платона. Здесь могло находиться и то нечто, которое они слышали. Данилов шел уверенно, в отличие от Сокола, который то и дело представлял, как его напарника уничтожают, съедают и как оружие оказывается бессильным против ужаса, что их ждёт. Так думал один Сокол. Другой Сокол был готов идти дальше и отомстить за Платона.

Наконец Данилов добрался до рубки. Он сделал плавное сальто и оказался внизу относительно Сокола. Тот подался вперёд, невольно восхитившись мастерством напарника. "С таким не пропадёшь", — подумал Сокол. И тут же его надежды развеяла вспышка сродни той, после которой стекло иллюминатора начало трескаться. В секунды слепоты Сокол чувствовал себя беспомощным, дезориентированным. Он звал Данилова, целясь из станнера неизвестно куда. Но это был лишь кратковременный испуг. Другая часть его сознания подсказала, что ориентир ещё есть, ведь он всё ещё держался за борт корабля.

Зрение вернулось. Лучше бы этого не было. То, как изменился туман после вспышки, насторожило его: он стал более плотным и в движениях частиц азотно-фискилиевой массы просматривалось что-то живое.

Туман начал проникать в его скафандр. Каким образом? Сокол стал судорожно искать дыру, пока она не расширилась. В верхней левой части стекла шлема проецировался датчик герметичности. Он показывал нормальное состояние, но красный пар продолжал наполнять жизненное пространство почтальона. Стало трудно дышать. Дикая боль пронзила живот. Чем больше он дышал, тем сильнее она становилась. Сокол задержал дыхание и на приборной панели на правой руке попытался найти кнопку включения фильтра.

Панель казалась ему такой сложной, такой замысловатой. Совсем не так было на тренировке. Если бы ничего не отвлекало, он нашел бы спасительную кнопку с закрытыми глазами. Теперь же кто-то усложнил задачу и повысил ставки до максимума. Запищал индикатор токсичности. Глаза начали слезиться, видимость ухудшалась. Вдобавок что-то стало сдавливать руку, которой он держался за обшивку корабля.

Невероятно, но кусок металла будто ожил. Обшивка превратилась в живой пластилин и намертво схватила руку Сокола. Металл буквально смешался со скафандром. Вытащить руку из этого капкана можно было, только сняв ручной сегмент скафандра. Дальше — разгерметизация и смерть. Соколу не хотелось умирать. Он изо всех сил пытался сохранить рассудок, вспомнить, как включить фильтр. Есть! Вот она, кнопка! Ему удалось. Загудел фильтр, красное вещество начало растворяться, и он смог наконец сделать долгожданный вдох. Живот ещё болел.

Сколько токсичного яда он вдохнул? И каковы будут последствия? Это случится потом, а пока молодой организм побеждал. Можно было даже заняться рукой. Сокол отдышался и открыл комплект инструментов. Нужен был нейтронный резак. Он решил не рисковать и не плавить металл, боясь повредить скафандр. Он начал дрожащими руками срезать свои оковы в основании. Пусть дальше придётся работать с металлом на руке. Пусть будет тяжелее двигать пальцами. Есть ведь ещё Данилов, который снова куда-то исчез. Вот такие мысли посещают того, кто, как ему казалось, победил опасность. Тем временем кто-то снова повысил ставки.

Сокол увидел новый источник света: голубоватое прозрачное одеяло защитного поля начало плавно обволакивать корабль с хвостовой части. Еще несколько секунд, и его руку оторвёт по плечо. "Как? Мы же отключили его перед выходом в космос?", — размышлять не было времени. Сокол понял, что если сейчас не ускориться, потом может и не наступить. Он усилил мощность резака, и розовый луч увеличился в диаметреЮ хотя какая-то часть его сознания говорила, что ему не суждено успеть. "Давай, давай!" — Подбадривающие слова он подкреплял ругательствами, которые в жизни не произнёс бы. Разве можно было обращать внимание на Данилова, который подобрался сзади и начал трясти Сокола за плечо?

Внезапно оператор турели резко развернул парня и вперил в него свой взгляд. Сокол ожидал услышать что-то вроде: "Даже не пытайся, всё равно умрёшь". Но вместо этого последовало яростное:

-Ты — дебил! Ты что делаешь?! — Сокол повернул голову и не увидел никакого металла, вплавившего его скафандр в обшивку. Вместо этого он заметил углубление, оставленное его резаком. "А где поле?" — подумал Сокол. Он посмотрел на Данилова, затем взглянул на обшивку. Мозг отказывался верить в нереальность произошедшего. "А может то, что сейчас происходит, тоже нереально" — У Сокола начала кружиться голова от таких мыслей.

— Я тебе кое-что покажу, парень. — Данилов помог Соколу добраться до разбитого иллюминатора, и вновь то, что он увидел, оказалось невероятным: иллюминатор был без единой трещины, а в рубке всё ещё находился Платон. Второй пилот лежал на полу без движения. Сокол даже заметил недопитый пластиковый стакан с недопитым кофе.

— Я же точно помню, он улетел в космос, — тихо проговорил Сокол.

— Кто? Платон?

— Нет, стакан. Мы до конца не досмотрели, что случилось с Платоном.

— Ну и что ты об этом думаешь?, — Сокол медленно помотал головой, что означало: "Даже и не знаю". — Мне кажется, что это — галлюцинации. Причем не только зрительные. Ты всё осязаешь, чувствуешь запахи. Я даже боюсь представить, что заставило тебя начать вскрывать обшивку.

— Если с нами такое творится, — к Соколу постепенно начал возвращаться здравый смысл, — тогда что с …

— Чёрт! Возвращаемся. Быстрее, молодой!

Они нашли Поправкина сидящим на корточках напротив неподвижного капитана. Штурман зачем-то водил наручными часами вокруг Саныча. Он не заметил вошедших в коридор Сокола и Данилова. Когда оператор коснулся его плеча, он схватил станнер, но выстрелить не успел. Мгновение — и оружие оказалось в руке Данилова, как когда-то бейсболка. Поправкин с выпученными глазами спиной вперёд пополз к двери в рубку. Для него помещение было всё ещё без света.

— Свои, расслабься, — услышал он голос Данилова. Это его не успокоило. Он какое-то время дышал с собачьей частотой, и потом выдавил из себя писклявое: "Я убил капитана!"

Владимир, найдя дротик в шее Саныча, лишь ухмыльнулся:

— Ничего, через пару часов очнётся — Остальные с изумлением посмотрели на Данилова. Тот в ответ на их взгляды сказал:

— Ещё бы я тебе отравляющие дротики дал. Хотя могло быть и хуже. Если бы дал ножи.

— Нет! Убьешь!, — вскрикнул Поправкин, когда Данилов нажал на кнопку открытия двери рубки. Он уже готов был бежать из отсека, но никакого ветра не было. Сокол вначале побаивался, а вдруг то, что они увидели в космосе, было реальностью.

Данилов уверенно вошёл первым. Остальные с осторожностью ступали за ним. Найдя Платона, оператор проверил пульс и с удовлетворением заключил, что второй пилот жив.

— Что с ним? — спросил Сокол. Поправкин в этот момент резко запрыгнул в своё кресло, будто думал, что там его ничто не тронет.

— Головой ударился. Возможно, сотрясение.

— Он нам сейчас нужен! — прокричал штурман, боязливо оглянувшись на дверь в рубку. Сокол посмотрел на него с отвращением — Что уставился, Сокол? Он и капитан — пилоты. Как теперь драпать отсюда? У нас на корабле…

— Нет ничего на корабле. Это всё в нашем мозгу. Лучше принеси нашатырь, — скомандовал Сокол. Николай, определённо не ожидавший такой прыти, вскочил и направился к медпакету.

Вдохнув нашатыря, Платон открыл глаза. Ничего не изменилось: та же рубка, те же приборы и те же знакомые лица. Все, кроме Саныча. А вот туманность в иллюминаторе он не помнил, как и не помнил, почему оказался на полу и почему болела голова. Первые слова:

— Что? Где…

— Нет времени объяснять, — чуть ли не хором произнесли друзья. Они посадили его за панель управления кораблём и сказали — Летим!

— Куда? — недоумевал Платон.

— К ближайшей станции, к Авриловке. Даю направление! — Давно Поправкин не был таким взволнованным. Платон включил двигатели, и корабль набрал скорость света. — Дотуда десять минут. Если опять приборы не врут.

— Они тогда не врали. Врал наш разум. Верно? — спросил он Данилова. Тот утвердительно кивнул, оставаясь всё с тем же хладнокровным выражением лица.

Прошло пятнадцать минут полёта. Периодически возникали галлюцинации: то Платон начнёт задыхаться, то Поправкин метаться по рубке. Всё это заканчивалось тем, что Данилов внутривенно вводил им какой-то препарат. После этого галлюцинации сразу проходили.

Всех волновал лишь один вопрос: почему они до сих пор летят в красной туманности? Станция должна была показаться пять минут назад. Они пытались связаться с кем-нибудь, но в ответ получали лишь удручающее шипение. Хуже того, их охватило ощущение безысходности и неотвратимости смерти.

— На сколько ещё хватит твоей сыворотки? — спросил Платон. Никто не хотел спрашивать, что это. Главное, что помогало.

-На пять доз., — ответил Данилов.

— А потом мы медленно сойдём с ума и убьем друг друга. Или сами себя. Что лучше? По-моему, веселее помереть в здравом уме и выпить прямо сейчас чего-нибудь эдакого из медпакета. Эй, умник, какие ещё варианты? — Данилов не обратил внимания на насмешку Поправкина. Он смотрел куда-то в иллюминатор.

— Молнии, — тихо сказал он. — Стоп! Полная остановка!

Удивительно, как он заметил на скорости света отдалённые резкие вспышки. Остальные заметили их, только когда скорость снизилась до нуля.

— И что? — казалось, не было конца желчи Поправкина.

— Здесь недалеко аномальный переход, — объяснил Данилов, — та же станция перемещения, только не стабильная и не созданная человеком. Она просто есть. Корсары часто пользуются такими. Шанс проскочить и не рассыпаться на атомы — семьдесят процентов.

— А куда она ведёт? — спросил Сокол.

— Куда угодно. По крайней мере, шанс того, что мы после этого останемся в туманности — один на миллион. Я бы рискнул.

Никто не усомнился в его предложении, и корабль направился в сторону вспышек. Принцип поиска был прост: лететь туда, где больше молний. Сначала они изредка замечали ломаные светящиеся линии, затем молнии стали возникать повсюду. В конце они увидели яркий шар с переливающимся светом. Он буквально разбрасывал молнии.

— Поехали! — прокричал Сокол на манер первого астронавта.

Влетев в шар, почтальоны уставились в иллюминатор, как увлечённые зрители в голографический проектор. Такой калейдоскоп нельзя увидеть в искусственном сгибателе пространства на станции перемещения. Один цвет сменял другой, как на бумаге, на которую разлили краску. Цвета образовывали десятки непонятных фигур, которые плавно уступали место другим. Всё это кружилось в хаотичном полупрозрачном вихре, и казалось, он был бесконечным. Так было до тех пор, пока всё резко не исчезло и перед почтальонами вновь не открылась привычная синева космоса. Теперь они смотрели на неё по-другому: не как на часть своей рутинной работы, а как на спасительную свободу от смертельных оков красного тумана. Какое-то время царило молчание. Первым заговорил Данилов. Ему было по статусу положено.

— Что с приборами?

— Мы на территории Содружества Нихон-Мидзоку. Ближайший населённый пункт — планета Куссари, — доложил Николай.

— Я её вижу! Вот он, жёлтый карлик! — радостно вскричал Платон. Все снова уставились в иллюминатор, не в силах поверить в чудо своего спасения.

Они радовались как дети: открыли бутылку шампанского, кричали во всё горло. Поправкин даже решил снять с Данилова бейсболку ещё раз. Тот, похоже, не заметил. И тут штурман обратил внимание на какое-то электронное устройство в головном уборе оператора. Только он хотел поинтересоваться, что это, как в его шее оказался усыпляющий дротик.

Последнее, что увидел Сокол перед забвением, это станнер в руке их спасителя. Платон в свою очередь успел произнести: "Зачем?", перед тем, как меткий выстрел погрузил его в то же состояние, что и остальных.

 

Эпилог

 

"Енисей" не покидал туманность. Молнии, переход. Всё это видели лишь четверо из пяти, а Игорь Коблов (да, командор флота РПФ Игорь Коблов, а не почтальон Владимир Данилов) носил бейсболку со встроенным блокиратором ментального излучения. Введя нужные координаты, он направил почтовый корабль прямо в центр красной туманности.

Вот показался на радаре первый охранный пост с оружейными платформами, затем начали проступать маклеры кораблей охранения. Сенсоры были буквально усеяны проецирующимися на них объектами. Вскоре их реальные силуэты можно будет различить через иллюминатор.

— Каштан, я Винни. Мёд разлился, — говорил он по радио связи.

— Понял вас Винни, собирайте пазл. — Кодовая команда означала разрешение на стыковку с безымянной космической станцией. Платформы и корабли охранения без колебаний пропустил корабль, который по сравнению с ними казался мошкой. Наконец перед Игорем открылась восхитительная картина: десятки пузатых кораблей-носителей, долговязых крейсеров артиллерийской поддержки. Вокруг них сотнями мелькали истребители и торпедоносцы вперемешку с эсминцами и миноносцами. Всё это находилось в подобии гигантского вакуума, свободного от всепоглощающего тумана. Чёткие и смертоносные формы. Они пробуждали в душе Игоря гордость за свою страну, но вместе с этим его терзала тревога: у Кайзеррейха флот вдвое больше, и вся надежда возлагалась на небольшую, ничем не примечательную космическую станцию, дрейфующую посреди этой армады.

 

Игорь вошел в кабинет адмирала Гришина. Аскетически обустроенная серая комната с простым металлическим столом у иллюминатора, занимавшего всю стену. Единственное, что скрашивало эту серость — голографический портрет президента, изображенного на фоне двуглавого орла.

Адмирал покуривал трубку и увлеченно читал какой-то документ, не обращая внимания на вошедшего гостя. Документ казался полностью прозрачным, и можно было подумать, что адмирал читал пустой лист. Именно на листе из гранопилена Игорь и писал свой отчёт. Он стоял по стойке смирно и ждал, пока седовласый адмирал не соизволил взглянуть на него. Наконец хозяин кабинета заговорил:

— Игорёк, ты прекращай с этой субординацией. Ладно, ладно вольно. Присаживайся. — Игорь сел за стол напротив адмирала и иллюминатора за его спиной. Картина была эпической: главнокомандующий объединённым флотом на фоне могучей армады. Было в этом что-то подавляющее.

— Итак, — продолжил капитан, — в отчёте ты написал, что успех испытания блокирующего препарата был лишь частичным.

— Так точно, адмирал. Галлюцинации, основанные на страхе, не действовали, но вот остальное… Они видели переход, молнии. От других видений препарат не помогает.

— Хорошо. Придётся ускорить производство блокираторов. Хм. Бейсболка. А ты молодец. Что там с надеждой?

— Когда у них появилась уверенность в том, что они выберутся отсюда с помощью дыры, мне даже не приходилось вводить препарат.

— Вывод?

— Человек сам способен блокировать ментальный излучатель, если верит во что-то противоположное.

— Ну что ж, это был последний эксперимент. Теперь ты понял, что может быть при утечке информации и почему мы не оставляем в живых ни подопытных, ни случайно попавших в экспериментальную зону. Если кто-то поймёт, как с этим бороться, Кайзеррейх разобьёт наш флот. Ты хоть понимаешь, что излучатель — наша козырная карта в этой игре?

— Понимаю. Всё равно на душе как-то… Мы ведь убиваем ни в чем не повинных людей.

— Слюнтяй! — адмирал, стиснув зубы от ярости, продолжил: — Если мы не будем этого делать, погибнут миллионы. Миллионы наших соотечественников. У рейха шестьдесят дредноутов, двадцать тысяч десантных судов и ещё чёрт знает сколько всего остального. Мы не остановим всё это без излучателя. Тем более в предыдущем отчете ты писал, как подопытные сами сказали, что удерут отсюда, если начнётся война. Кого ты жалеешь, Игорь?

— Ну а последний эксперимент. Почтальоны этого не говорили.

— Ты поэтому оставил их в живых?— адмирал сузил глаза и пыхнул трубкой.

— Да, — твёрдо ответил Игорь.

— Нет. Ты оставил их в живых потому, что у тебя не было четкого приказа их убивать. Они нам ещё пригодятся.

— Зачем?

— А как мы, по-твоему, собираемся заманить врага в зону действия станции? Это ведь самый удобный курс до Новомосковска — нашей главной планеты. Но они боятся слухов о пропажах кораблей в нашей туманности. Понял о чем я?

— Так, значит, нам удалось! — восхищённым шепотом проговорил Данилов.

— Да! На основе излучателя мы разработали невроконтроллер! Мы можем стереть им память и дать новую. Скажем, они, пролетая туманность, подверглись воздействию некоего вещества, которое отключает все системы жизнеобеспечения, но, к счастью, они успешно отремонтировались и полетели дальше. Кайзеровцы поймут, что ничего страшного не будет, если настроить внешние поля на воздействие этого вещества (надо будет придумать какого), и попадут к нам в лапы. Они ведь не знают, что у нас есть их план операции.

Игорь представил, как в кораблях с эмблемой черного орла люди сходят с ума, выбрасываются в космос, убивают, едят друг друга. Корабли будут стрелять по своим. Флоту Гришина нужно будет просто спокойно ждать, пока от врага ничего не останется. Гениальное изобретение профессора Крабова не может не сработать. Десятки операторов будут формировать образы в головах кайзеровцев, пробуждать в них самые потаённые страхи.

То, что было с почтальонами — это лишь малая часть возможностей излучателя.

— Пойми, Игорь, мы делаем всё это, чтобы не повторить ошибок, совершенных нашими предками в двадцатом веке. Теперь, мы будем готовы. Янки, которые ждали тогда, кто победит, и добили проигравшего, заткнутся, услышав о том, как пропал целый флот.

— Да. Подумать только, что всё это уже происходило на планете, которая сошла с орбиты и уже не пригодна даже для повторной терраформации. Тогда люди бежали и думали, что начнут новую жизнь. Без войн. Без расовых предрассудков.

— Мы никогда не изменимся, Игорёк. Мы, как обычно, только и можем, что предотвращать большее зло. И через две недели, будь уверен, мы его предотвратим.