За "моровой межой"

Густой влажный воздух застыл… Словно немигающее пламя лампады, сквозь предсмертно горящую красками осени листву на лесную тропинку проникали оранжево-багровые лучи света. Шериф Гросби слегка сдвинул на затылок свой салад и втянул ноздрями воздух с легким шипением. Пахло резко и как-то не по-лесному, непривычно для человека из этой местности. Но запах был ему знаком — в подтверждение своей догадки, шериф, остановив сопровождающих знаком, осторожно раздвинул ветви кустарника лезвием меча, зажатого в руке, и бросил взгляд на открывшуюся картину.

На крохотной лесной полянке, не особенно сосредоточившись на ведении наблюдения, вокруг костра сидели на шкурах трое бородатых крепышей. Еще чуть поодаль, за линией высоких сосен, судя по звукам, встала лагерем ватага горных карликов. А тот нездешний аромат — его нельзя было ни с чем перепутать, был запахом пещерных грибов, которые сейчас готовились в котлах чужаков. Варево отдавало не только любимым лакомством дварфов, но и приправой из кореньев, и еще Когал знает чем. "Зато лучше, чем вонь диких мороков!", — поймал себя на мысли шериф.

"Доброго дня тем, кто вышел из пещер и спустился с гор!", — пробормотал Гросби, плавно вышедший из кустов. Приветственную фразу укрепили, выстроившись за ним почти бесшумно, дозорные. Один из карликов — тот что сидел лицом к людям, воинственно нахмурил брови с проседью и потянулся к лежащему на коленях самострелу. Другой, обращенный спиной к стражам, зажал в правой руке большую секиру. Не думая о собственной безопасности, еще один караульный — десятник в легком шлеме, усиленном посеребренным ободом, обернувшись в сторону шума стоянки за деревьями, проревел подобно встревоженному туру.

Гросби с легким удовлетворением услышал скрип натягиваемых луков. Шериф покачал головой и был уже намерен обратиться к сидящим чужакам, когда из леса с шумом и звоном вывалились сквозь кусты на открытое пространство остальные члены бородатой ватаги. И тут же выстроились в "боевой клин". Карликов было примерно в два раза больше, чем дозорных во главе с Гросби. На несколько мгновений, над поляной установилась глубокая тишина, разбавленная лишь потрескиванием веток в костре, да присвистом птиц в кусте орешника. Встреча, которая заставила сердца двуногих учащенно биться, казалось, совсем не испугала пернатых, наблюдавших кровавые драмы с незавидным постоянством. Однако вместо боевого клича и звона стали, по поляне разлился плавный чистый голос шерифа, которому не мешали даже сочетания прерывистых согласных языка горного народа. Вполне уверенно он проговорил по-дварфски: "Приветствую тебя вождь грота Хаггер, смелый Мекгольм!"

— Здравствуй, мой древний соперник, вождь Гросби!

— Опять к Холму Небесного Взрыва, и опять во всеоружии?! "Мирное паломничество" на этот раз обошлось без осадных машин?

— Если бы неразумные люди из Дроузи-хилла пускали нас к Чаше Сотворения, то мы могли бы пойти только с котомками и товарами. Подумай об этом, шериф!

— Они бы так и делали, когда бы такие, как вы, не выжигали все вокруг капища во время обрядов и пускали людей к роднику и шахтам!

Из кучки низкорослых бойцов, пышущих гневом, вышел карлик в ярких одеждах с бородой цвета пламени. Доспехов на нем не было, в руках он сжимал крепкий узловатый посох. Гросби видел таких раньше: жрецы культа Стагора, отправлялись с отрядами в каждое паломничество. Мудрость и духовная сила горного народа была сосредоточена в престарелых служителях.

Жрец заговорил. Немигающие глаза выдавали усталость, а тяжелая борода почти не шевелилась в такт словам: "Мекгольм проведет своих воинов ради того, чтобы я попал в священную подземную часовню. Они падут лютой смертью, но проведут меня к Истинному свету нашего Создателя!".

Шериф почувствовал за своей спиной ропот бойцов, многие из которых были ветеранами "Тысячи Шагающего леса". Видимо, Джастин, который понимал язык дварфов, перевел всем остальным членам дозора смысл сказанного. Возможно, что и не совсем верно. Расклад был явно не в пользу людей, но призывы к тому, чтобы атаковать первыми, Гросби прервал решительно. Он вытянул левую руку в латной перчатке над головой и сжал ее в кулак так сильно, что кожа ремней заскрипела. Властный жест возымел действие — гневный шепот затих, и над поляной вновь воцарилось молчаливое тревожное ожидание.

Командир переложил меч на плечо, скривил рот в язвительной улыбке и изрек достаточно громко, для того чтобы было слышно всем собравшимся: "Вы не пойдете к Холму мимо Дроузи-Хилл и не будете отправлять свои обряды, если жизнь Вам дорога!". Следующее предложение надо было сказать как можно быстрее, иначе железо неминуемо встретило бы железо, а потом и плоть: "В городе и в его окрестностях уже семь месяцев бушует Серый Мор…Или неправду говорят, что ваш народ мрет от него еще хлеще людей?"

"Тогда я предпочитаю умереть здесь и сейчас, а значит, и все рубаки из моего грота!", — в словах вождя карликов не было ярости, только стальная решимость. Мекгольм продолжил: "Жрец Кинсеги все равно пройдет в подземную часовню Создателя, ибо паломничество должно совершаться каждый год, а все, что мне поручали Отцы на Совете, я до сих пор приводил в жизнь. И я готов исполнить их волю снова, даже ценой своего существования!"

Гросби ответил сразу: "Что же, пусть идет один. Людей короля там все равно нет — все за "моровой межой". Обряды он сможет отслужить и в одиночку, а отсутствие чужого вооруженного отряда рядом с поселением никого не подвигнет на агрессию. Как вам такой расклад, карланы?".

— Хитрая жердь, а кто нам гарантирует, что уважаемого Кинсеги не поднимут на пики или не ударят в спину ножом, как это было уже не раз с другими, более легковерными? Разве подлые люди не мешали нам почитать своего Создателя?", — в этих вопросах Мекгольма уже читалась неприкрытая ярость, вырывавшаяся вместе с брызгами слюны изо рта.

— Я останусь с тобой, и с твоим отрядом. Здесь. Посидим, потолкуем. Заложником буду, но надеюсь, и гостем. Слышал, что досталось Вам от всадников-дуглов. Нас же, как видите, изрядно покосила болезнь… Хватит уважаемому служителю Когала три дня?

— Хватит, да только вряд ли ты выдержишь столько крепкого горного пива, что сварим мы к вечеру: ты же человечек из лесов, который пугается морового поветрия!", — под эти слова вождь карликов издал утробный хохот и к нему прибавились десятки охрипших басов его "ватажников". Со смехом пришло и решение: Мекгольм кивнул безмолвному рыжебородому жрецу — тот, молча и сгорбившись, что-то бормоча себе под нос, стал собираться. Гросби повернулся, чтобы оглядеть своих немного растерянных подчиненных, которые по-разному успокаивали недавнее предбоевое напряжение. У молодого лучника, Кэттла, стоявшего на левом фланге, по лицу расползалась улыбка, вызванная переведенной шуткой, а главное, тем, что шансы вернуться завтра живым и невредимым домой к жене возрастали прямо на глазах. Старый Мэтьюз демонстративно плевал, не поднимая забрала, себе под ноги. Кончики его пальцев, сжимавшие древко, побелели от натуги. Шериф готов был спорить, что под захлопнутым наглухо куском железного листа с прорезью, лицо сорокалетнего ветерана искривилось от ярости. Старина, как это подтверждал весь жизненный опыт командира дозора, "остынет" только через несколько часов от доброй пинты эля.

Карлики же совсем и не думали хоть немного расслабиться, даже когда Гросби отдал своим приказ: "Поручаю Вам доставить жреца горного народа как можно быстрее к капитану Коллеру в ратушу. Все остальное он сделает сам, когда вы передайте ему мой пергамент". Шериф снял шлем и броню, передал свое оружие и снаряжение подчиненным. После чего, быстро нанес ряды букв на кусок мягкой тонкой кожи угольком, вытащенным из поясной сумки. Едва он успел передать пергамент своему заместителю Стоуку, подошел жрец, весело-разноцветный, как птицы южных земель. Окончательное сходство с попугаем ему придавал большой, загнутый как диковинный клюв, нос. Лицо служителя было хмурым, но не выражало ни тени сомнения.

Кивнув напоследок очень уверенно, шериф вполголоса добавил: "Передайте жене и детям, что я встретил старого приятеля, с которым буду разговаривать и пировать еще три дня. Никакого риска, вы поняли! Опасности нет! И не рассказывайте супруге о том, где именно мы "заседаем", иначе придет с фонарем и скалкой, а доспехи-то я свои отдал вам! Ребята, сделайте все хорошо, проследите за стариком до самого возвращения — власть капитана не безгранична, как бы не вышло чего. До скорого свидания!"

Попрощавшись и взяв низкорослого служителя Культа в "живое кольцо", дозорные поспешно скрылись. Мэтьюз, шедший последним, остановился и проворчал: "Чертов Гросби, если ты желаешь сдохнуть, то мне придется попотеть, чтобы этого не произошло…". А потом, добавил громко, придерживая поднятое забрало двумя пальцами правой руки: "Давай, лейтенант! Скоро вернемся за твоей неугомонной шкурой..."

Шериф остался сидеть на земле на расстеленном шерстяном плаще. Он продолжал задумчиво глядеть в сторону подлеска, в котором тонули звуки уходящих дозорных. Созерцание прервал холод металла, прислоненного к горлу. Мекгольм, почти над самым правым ухом сидящего мыслителя, прокричал: "Как долго я мечтал вот так перерезать твою глотку! Я так и поступлю, если не вернется старик...".

Через мгновение вождь карликов убрал нож от горла Гросби. "Я нынче не тот: не так горяч как в молодости, больше о сородичах думать начал. К тому же, не хочу красть у себя три дня интересной беседы со старым недругом. И не желаю отнимать у себя всю оставшуюся жизнь — если я не вернусь с целехоньким и намолившимся жрецом, то никогда мне уже не ступить под своды родного грота. Вставай и пойдем к огню!"

Ни слова не говоря, и как будто, совсем не волнуясь, шериф подскочил на ноги. Вместе с вождем они в два счета добрались до поляны за полосой сосен, где стояли три больших шатра, покрытых шкурами. В центре просторного лагеря, у огромного костра, обложенного удивительными камнями, отливающими светом черных прожилок, живо и довольно громко заседала большая компания недавно встревоженных бородатых. Из палаток раздавался мерный сап, а убойный запах содержимого котелков на трех ножках, поставленных прямо на горящие поленья, добавил бы непривычных ощущений для человека, никогда не встречавшегося с карликами.Неопытному воину так же показалось бы, что нет в этом мире хуже приспособленных для войны, порядка и скрытности существ, чем подгорные жители. Но Гросби имел богатый опыт битв и путешествий, в ходе которых его пути не раз пересекались с дварфами. Командир дозора отлично помнил, что похожий на этот отряд в сорок секир и арбалетов три с половиной года назад разбил усиленную конницей сотню королевского ополчения. Уверенность в боевых способностях горных силачей окончательно закрепляло их недавнее организованное и почти мгновенное появление на поляне перед дозором.

Несмотря на такие познания о своих "вынужденных гостях", которое дали ему военное ремесло и жизненный опыт, командиру Гросби никогда не доводилось так близко общаться с кряжистым народом. И они продолжали удивлять лейтенанта. Вождь очень вежливо предложил шерифу присесть на свое место, и тут же, ближайшие воины спешно отпрянули, освобождая путь. Широкие, покрытые густыми копнами жестких волос лица выражали неподдельную почтительность к предводителю и его смелому гостю. Шерифу первому налили кружку горячего, густого и резко пахнущего пойла, которое сначала оставляло во рту смрадное болото, а потом проносилось вихрем в голове. Почти не чувствуя вкуса еды, Гросби заедал "грибное пиво" странной похлебкой из баранины и корешков.

Грянул быстрый тост за здравие, и долгое время от огня доносились лишь чавканье, стук деревянных ложек и звуки, с которыми обычно хлебают пиво из грубых глубоких кружек. Мекгольм первым нарушил тишину: "Обратите свои глаза на гостя! Я знавал этого человека, когда он был еще сержантом в "Тысяче Шагающего леса"! Всего десяток лет тому назад, а уже как древняя легенда...". На поляне смеркалось, задул холодный вечерний ветер. Закутавшись в накидки, лишь изредка отходя по нужде и для проверки дозоров, карлики с интересом слушали парный рассказ Мекгольма и вождя людей.

Двое старых знакомых начинали свою службу в наемном войске, которое боролось за кусок джунглей во славу царьков жарких стран. Вскоре, повелитель Калда, бывший формальным правителем Дроузи-хилл, объявил войну почти всем окружающим его страну землям, и бывшие соратники встали по разные стороны конфликта. Рассказ о подготовке Великой войны королем Лесли еще сильнее подстегнул интерес к заложнику.

Вождь карликов, разгоряченный напитком, теплом костра и воспоминаниями, разделся по пояс и продолжил повествование. Он поднялся в полный рост и вещал ревущим голосом, вращая глазами и размахивая руками: "…только я затянул ремень, как пущенная из огромного лука в два моих роста длиной, стрела неслабо ударила по стальному куполу на моей башке! Звон стоял, словно от колокольни собора Калда! Их "лес" мерно подходил, и ясно было, что не зря их отряд так назвали. Ряды ровнехоньки, почти все великаны в добрых доспехах, и у каждого в руках часть того леса, что вы видите вокруг — сильный лук или "адова рубилка" на древке. А у передних четырех рядов — длинные пики. Обученные для боя львы, катапульты или клин конных латников на полном скаку меня так никогда не пугали!"

Вокруг лагеря стало совсем темно. Вождь грота Хаггер все глубже погружался в рассказ, вызывая проявления противоречивых эмоции на лицах сородичей: "…мы уже могли различать забрала и рожи, видеть грифонов, вытканных на их знаменах. Стрелки начали попадать в них из арбалетов. И тут их пики опустились, а в нас ударил целый чертов дождь оперенных кольев. В Джори, моего соседа, стрела вошла от наконечника и до пропила под тетиву — он даже простонать не успел! Кровь разбрызгалась, как сок раздавленной медведем ягоды. Под обстрелом наши ряды поредели, но мы сплотились в стене из щитов, врезаясь с разбега во врага. И, словно волна об камень... Далеко не каждый сумел не наткнуться на длинные пики воинов, блистающих доспехами и наряженных в пестрые накидки.

— Я "нырнул" под жердину с каленым острием и резко, с оттяжкой, нанес удар тяжелым боевым молотом по открытому локтю ближнего ко мне солдата. Краем глаза я с удовлетворением заметил, как сквозь зеленую ткань узкого рукава вырвался на свободу белый зубчатый край кости, а раненый сразу же потерял сознание. Слева от меня своим биллем от пятерых наших отбивался тот человек, что здесь сейчас сидит перед нами. Повезло тебе, что бой увлек меня дальше… Я махнул оружием вправо, наотмашь — прямо под колено закованному в латы здоровяку, уже выбросившему сломанную пику и выхватившему меч с мой рост размером. Не знаю, что случилось дальше, потому как что-то тяжкое и неотвратимое, как гнев Стагора, прилетело сверху, обдав уши нестерпимым шумом и застилая глаза вспышками, ярче, тех, что бывают от фейерверков, что мы запускаем по праздникам… Дальше продолжай сам, человечище — твоя сторона взяла тогда, да и не помнил я ничего еще дней десять!

Гросби подхватил сказ за разгоряченным карликом. Он поведал, как потрепанные сражением горные воины, в идеальном плотном строю последними отступили с поля боя. Чуть после того, как прекратились последние мелкие стычки с отходящим врагом, по разоренному куску земли, некогда бывшему плодородным, начал свое шествие командир "Тысячи" — лорд Бассет. При знамени и личной охране, он ходил по полю, удерживая одной рукой огромный кувшин, наполненный водой. Ступая очень аккуратно, он изредка указывал солдатам — и тут же очередного раненного поднимали на носилки или брали под руки. Тем, кому доставка в лазарет уже была не по силам, лекари пытались помочь на месте, торопливо склоняясь к лежащим на земле. Иногда, врачи почти сразу отходили от умирающих, подзывая священника или жреца.

Созерцая это печальное зрелище, которое потом в балладе нарекли "походом доброго Бассета", плешивый король, уже возомнивший себя покорителем всего мира, восседал на лошади в окружении спешенной свиты и театральными движениями своего золоченого скипетра давал распоряжения, которые должны были проявить его милость и великодушие. Самодовольная улыбка не сходила с уст правителя."

Гросби необычайно посерьезнел и оглядел в миг посуровевшие лица карликов. После небольшой паузы продолжил: "Война тогда еще была благороднее. Мы не успели опьянеть от крови, а голод и усталость не добавили нам холодной решимости беспощадно убивать. А Лесли думал, что ему и его министрам удастся внушить хоть кому-нибудь в "Тысяче", что если именно в наш забытый богами уголок приземлилась огненная колесница Когала, то это значит, что мы избраны для того, чтобы поработить весь мир.

— Именно благодаря доброму сердцу нашего лорда, Мекгольм был подобран, исцелен и, несмотря на две попытки бегства из войскового лагеря, уже с залеченными ранами, его обменяли на другого бедолагу, из стрелков Калда. Я к тому времени успел стать лейтенантом — сказались неуклонно растущие потери и мое усердие в изучении науки сражений, заложенной в "Четырех пергаментах". А знание это высоко ценилось у нас — в отряде проходили службу только жители Дроузи-хилл и ближайших пятнадцати деревень. Те, кто по праву мог считаться потомками Когала и "мечом пророка". А то, что наставления о войне, писанные самим "посланцем богов" еще как работали в жизни, вы сами на своих шкурах ощутили."

Шериф пристально оглядел окружавших его карликов, которые почему-то старались отвратить лица от его взгляда. И тут же добавил: "Да простят меня все собравшиеся здесь, но теперь я Когала даже пророком не могу считать…", — "гость" горного народа встал и пытался все тем же жестом остановить нарастающий гомон, но это был не его дозор: низкорослые силачи не стали подчиняться.

Тут же осознав происходящее, Мекгольм воскликнул: "Мы — любимые дети Великого Стагора! И для нас он не просто "пророк" — он и есть единственный Бог. Ничего не было до него, а представления ваших предков, о мире до Его Явления ошибочны. Он создал мир и нас — древний народ, а люди, не готовые признать правду, всегда будут вторыми! И никакие "военные теории" нас обогнать не помогут. Я готов спорить с тобой до потери голоса, и мои боевые товарищи меня поддержат. Тебе вождь Гросби повезло, что с нами нет жреца, иначе ощутил бы крепость его грабового посоха на своей хребтине за слова хулы Создателю!"

— Сдержите порывы священного гнева! Я читал все Его послания и знаю их почти наизусть. Кто из Вас может похвастаться этим?! Он действительно создал ваш народ, он явился с небес на горящей колеснице. Но боги — это те, кто его послал. Прадед моего прадеда воочию видел, как огромный огненный шар упал в то место, где сейчас возведена часовня. Там была деревня, а теперь лишь холмы, подземные тоннели Храма, да еще свалка одного из предместий Дроузи подступает с юга.

Явление Пророка в это мир было страшным. Но потом он дарил прекрасное: учил, строил, выпустил своих детищ в мир — предков вашего народа, диковинных животных и птиц. Это не могло не удивлять людей и не пугать правителей. А значит, для "посланца небесного света" пришла пора "показать зубы" — Когал одолел тогдашнего победителя поединков из королевства Калд в поединке, после чего начал путь к власти и признанию. Жители окрестностей, того самого места, где сейчас стоит Дроузи, смиренно умоляли назначить их его пожизненной стражей. "Посланник богов" — вот от кого пошла наша "Тысяча". Но в чертогах под землей он явил этому миру серый мор, от которого сам же и умер, одним из первых. Разве может светлый могучий бог явить страшную заразу, и сам от нее умереть? Поэтому, я почитаю сильного и мудрого Когала, "человека с неба", так что часть, вашей веры я разделяю. И еще смею напомнить, что я — ваш гость и ценный заложник, а значит не стоит нам продолжать беседу в таком ключе!"

Крепыши принялись громко возмущаться по поводу поганых людишек, разбивших свалку невдалеке от храма, резко отозвались по поводу падения людской веры и сделали несложный вывод о распространении мора именно по этой причине. Несмотря на цветастые выражения и дикий пьяный гвалт, гостя никто бы не тронул без прямого приказа Мекгольма, что не мешало разрастаться хмельной перебранке между дварфами.

Шумные пересуды помог прервать налетевший холодный ливень. Казалось, ветер сорвет с каркасов меховое покрыти шатров, когда шаткой походкой шериф вошел вслед за вождем карликов в самое высокое из трех походных жилищ, установленных на лагерной поляне. Удивительным образом, толстые ворсистые стены сдерживали дождь и холод, не подавая признаков непрочности перед лицом стихии. В центре палатки, под прорезью в своде, был разожжен маленький костерчик. Закутавшись в козлиный мех, уже засыпая по шепот дождя, захмелевший Гросби услышал, как из соседнего шатра доносится приглушенный жалобный свист жалейки, сопровождаемый мерным гулом барабана. "Карлики пытаются "убаюкать" бурю колыбельной", — подумал опьяневший заложник-гость. Улыбнувшись, он уснул. Ненастье расходилось все сильнее.

Буря застала дозор за трактом, в трестах шагах от лесной тропинки, что вела к городу с востока в обход озерной переправы и деревень. Кутаясь в широкие плащи, шерстяные гоуны и многослойные льняные "джэки", низко надвинув капюшоны-"худы" на лицо, хмурые люди даже не пытались разжечь под проливным дождем огонь или поставить палатку. Они засели под густыми ветвями крупных елей — спинами к стволам и поджав ноги, чтобы уберечь себя от падающих холодных капель.

Кэттл напевал под нос бодрую песенку, вжавшись в плащ. Мэтьюз, ворча, достал из большой сухарной сумы краюху хлеба и кусок копченой свинины. Отрезав ржаного каравая, он положил на него с помощью острия кинжала полоску мяса. Немного подумав, повторил манипуляции с простой походной снедью, а затем передал куски Кэттлу и сидевшему между ними жрецу Кинсеги. Молодой лучник, прекратив мычать под нос, принялся, причмокивая, быстро жевать, а потом отхлебнул из фляги.

Он тоже хотел разделить нехитро сваренный эль с пестро одетым карликом, но тот вполне дружелюбно улыбаясь, отказался. "Благодарю Вас, попутчики, но я в паломничестве должен пост соблюдать", — жрец Когала явно был обрадован неожиданной попыткой угощения и не стал скрывать довольно сносное знание местного диалекта. Он не преминул предложить еды в ответ: "Сушеных слив будете? У меня их немного, но так как теперь прятаться не придется, то я могу разделить с Вами все, что имею.".

Кэттл взял пару вяленых плодов и без всяких сомнений закинул их в рот. Старик, ухмыльнувшись, отхлебнул из фляги с нарочито громким бульканьем и отвернулся от карлика. Через четверть часа неторопливой трапезы, когда тяжелая намокшая ткань начала пропускать холод, сержант Стоук, спрятав "железную шляпу" в заплечный мешок из вощеного холста, напялил худ поглубже и пошел куда-то с Мэтьюзом, велев всем смотреть по сторонам и охранять жреца.

Вернулись они не одни — с ними был долговязый Фрэнки, посланный на разведку вдоль тропинки на север. Сзади шел понурый мокрый купец — Джэш из села Серая Балка, которого знали почти все члены дозора: он один торговал в их городе ароматическими смесями и маслами. По торопливым движениям и горящим глазам командиров и разведчика, воины поняли, что произошло нечто требующее немедленного действия. И мало кто был против того, чтобы начать шевелиться: дождь, кажется, не намеревался останавливаться, а вести, похоже, были связаны с домом.

"Всем встать и начать быстрый марш!", — с ходу скомандовал сержант при оружии, и двадцать человек и один карлик, быстро похватав пожитки, устремились вслед за командиром. В сторону, противоположную Дроузи. Купец в одиночку побрел к тракту, не обращая внимание на дождь и скрывающихся из вида стражей. Низкорослый жрец попытался выразить недоумение по поводу столь резкого изменения направления движения, но двое дюжих дозорных молча поволокли его за собой, предварительно отняв посох.

По пути Стоук отрывистыми криками кратко передал, что вчера вечером капитан Коллер был убит при весьма загадочных обстоятельствах. Кто-то проткнул его темя очень острым оружием с таким тонким лезвием, что казалось, что у него на голове осталась лишь неглубокая царапина. Убийца, не был один, стражники на улице успели вступить в стычку с лесными мороками — разновидностью одичавших альвов, живших вокруг Дроузи-хилл. Видимо, они проникли в город, проворно вскарабкавшись на стену, и должны были отвлекать воинов от событий, которые развернулись в главном месте действия — в коридоре ратуши, где был убит капитан.

Когда новости услышали и растолковали все дозорные, сержант остановил отряд, велел скинуть с голов шлема, шапки и капюшоны. Дождевая вода струилась по тревожным и носящим печать скорби лицам бойцов — и не было ясно, только ли дождь стекал по щекам дозорных. На лесной тропинке установилось молчание, такое долгое, что наблюдатели, оставленные даже при таких обстоятельствах, могли неспешно досчитать до сотни. Затем, Стоук вытерев голову полой гербовой ливреи, натянул шлем обратно и жестом скомандовал продолжать движение за ним.

Удостоверившись, что все дозорные могут довольно быстро бежать и дав общие указания, Стоук догнал охраняемого. "Досточтимый Кинсеги, ваши ребята сильны в горах, в поле могут задать жару кому угодно, но вот что они могут сделать в случае скрытного нападения на них в ночном лесу?", — просто, без долгих церемоний обратился он к рыжебородому карлику. Жрец в ответ пожал плечами и добавил: "Кажется, теперь я окончательно понял, куда мы так спешно направляемся…"

Снаружи шатра было еще темно, а внутри Гросби было зябко и тошно. Он был готов хлебнуть даже отвратительного пива чертовых низкорослых отравителей. Впрочем, прохладный дождь, горячее пойло и не менее теплый отвар из баранины вернули "шерифа на отдыхе" к жизни уже через половину часа. В кругу собравшихся в палатке вождя он продолжил вчерашний рассказ: "…Не мог хорошо закончиться такой длительный поход, в итоге вылившийся в войну чуть ли не со всеми окрестными землями. Когда Лесли, чтоб ему на пику напороться, приказал перебраться за Южную реку, войско вошло в богатые долины Шенандоар и стало лагерем. Тут, по мнению плешивого правителя настал наш черед идти домой — провинция Дроузи, формально, была вольной с самого явления Когала, а срок найма истек еще после предыдущего сражения. К тому же, потери достигали трех сотен, а лорду сообщили, что казна пуста и нам следует самим взять все от местных жителей. После того, как отобьешь пару атак разбойников, которые норовят отнять последнее, да и не только твое "добро", на мародерство не тянет. Мы построились, дружно плюнули в семь сотен глоток — и только видели они нас!"

Дождавшись окончания волны одобрительных возгласов, шериф продолжил: "Да, он думал, что все он рассчитал, болван проклятый. Но пришлось ему дать сражение прямо в своем лагере и вовсе не по плану. Представьте только, ребята, идем мы скорым маршем по ущелью за тридцать лигарэ от реки, а тут Лесли в потрепанных доспехах за нами скачет. При нем воевода, казначей и не больше десятка рыцарей — даже знамени королевского нет. Останавливается, значит, этот, "великий правитель", а мы наставили оружие на него. Он забрало, поднял, рожу вымученную скривил и мечом в сторону лагеря машет. Скипетр, у него к тому времени уже куда-то задевался, а вот подлость и мания величия остались при нем. Кричал он, что там враг на быстрых лошадях, что преследуют его и верные ему остатки армии уже полдня, и мы, как никогда, нужны. "Была у меня гвардия, но она сбежала. Теперь вы — моя гвардия!", — вот как сказал. Лорд едва наших стрелков успел остановить после таких слов. Кинул нам казначей в высоком колпаке мешочек с золотом на землю, и вся процессия медленно, как на параде, скрылась. И только злобный взгляд кинул Лесли через плечо, снова ускоряясь в галоп. Мы тогда не придали значения этому взору и не знали еще, что это будет значить для нас — нам выжить нужно было.

Честно говоря, умирать за короля никто не хотел. Но конные быстро нас нагнали, еще у выхода из ущелья. Мы сдержали пять атак подряд, до следующей утренней зари, пока не умотали их совсем. И что вовсе в моей голове не укладывалось — все сбежавшие из разгромленного лагеря солдаты короля Лесли даже не думали остановиться, чтобы помочь нам. А нам было тяжко. Мне гадалка из Гарей предрекала, что не умереть от стали мне не суждено — и вправду, в том бою я получил лишь синяк от удара, оставившего царапину на латном наплечнике. После того, как наш строй развалили вторым навалом пехоты, я с двумя друзьями сумел отбиться от преследователей. Мы скрылись вдоль русла засохшего ручья в утренних сумерках. Решили, что отбитый обратно в отчаянной рубке штандарт понесу я, как старший по званию. Свернутое знамя отряда, много раз пробитое и порванное почти в лоскуты, все окрашенное кровью, лежало вот под этим самым старым камзолом! Всегда буду помнить, как бережно снимал его с древка, стараясь не потревожить прилипшие к нему отрубленные пальца капрала Струва.

Через двадцать дней тревожных скитаний, мы добрались до родного края. Уже выпал первый снег, обновив землю и скрыв отвратительные следы войны. Но радость нас не обуяла. Город и окрестности накрыл "серый мор", сопровождавшийся голодом — из "Тысячи" вернулось жалких два десятка, а многие из тех, кто не отправился с нами в поход и остался на родине, умерли от страшной болезни. Я счастлив, что мне и всей моей семье удалось пережить это жуткое время. Община сплотилась еще сильнее, чем раньше: весь наш уклад всегда строился на добром соседстве равных — в мирные дни, а тем более, на войне. По весне вернулся Коллер, тогда еще лейтенант, которого мы, после минувшей бойни, видеть уже и не чаяли, весь потрепанный, но с трофеями — теми украшениями, что снял с дворян Лесли. Его добыча нам потом очень помогла: мы выменивали драгоценности знатных мертвецов на еду и камни для домов.

А еще он привез голову лорда Бассета — единственное, что сумел отнять у дуглов, поедающих трупы вождей врагов. Лесли с радостью нанял этих свирепых конных лучников, незадолго до того, как мы покинули его вшивую армию. Дикарям вряд ли была нужна доброта знатного рыцаря — скорее они хотели заполучить его силу и смелость. Я помню, как Колер бережно развернул окровавленную тряпицу и заставил нас смотреть… Застывшая маска, которая когда-то была лицом доброго лорда, безмолвно повторила наш вопрос, произнесенный вслух: "За что ему досталась такая доля?".

Но жить надо было дальше. Бороться за свои жизни. Мы начали выставлять в лесу подвижные дозоры против людей короля и мороков, которые до сих пор бродят по окрестностям. Когда-то они были сильным и гордым народом, но соседство с людьми из Калда не оставило им шансов на нормальное существование… По весне мы отбили нападение банды мародеров — тех, с кем когда-то стояли в одном строю разгромленного войска Плешивого. Уже к следующему лету, наш клятый знакомец Лесли во главе вновь набранного войска сам решил явиться за нашей землей и нашей свободой. Его мстительная натура жаждала избавиться от тех, кто видел позор трусливого бегства.

У нас не хватило бы сил тогда сдержать его. Мы тогда ваше "паломничество" едва могли сдюжить. Но помощь пришла, откуда не ждали — "серый мор" напал на приспешников Лесли, никогда не бывавших в Дроузи, еще хлеще, чем за год до того нас самих. На долгих пять лет появилась "моровая межа" — широкий ров вокруг нашего леса, который охраняли конные разъезды лютых дуглов, которые убивали и сжигали труп любого, появившегося с этой стороны. Дороги надежно перекрыли, построив каменные форты, и любая наша попытка прорвать блокаду решительного успеха не имела.

Земля Дроузи богата на все, кроме золота и камня — мы могли бы держаться долгие десятки лет, пока Лесли не сдох бы, и на его место не пришел бы кто-нибудь получше. Но однажды, на обоз, возвращавшийся с углезаготовок по эту сторону межи, напали мороки во главе с убийцами-полуэльфами на службе короля Калда. Альвов Востока "серый мор", как вы знаете, не прихватывает… Обгоревшие тела и повозки, утыканные отравленными стрелками, да тонкий след пурпурной крови раненного чужака — все что осталось нам месте засады. Тогда мы думали, что они хотят просто лишить нас топлива для обогрева жилищ и растопки кузниц, тем более, что мороки стали нападать на лесорубов как бешенные, не считаясь с потерями. Но остроухих убийц с повязками на впитавших зеленую краску лицах, с тех пор здесь никто не видел. После разгрома лесных капищ, крупные нападения их уродливых местных сородичей надолго прекратились. Жаль вот только, что в охране того угольного каравана были ребята из "старого дозора" — десяток тех, кто служил в "Тысяче" вместе со мной.

Последовало долгое затишье. У Лесли начались неприятности с вашими кланами из-за дележа какой-то горы, и он счел за радость заключить перемирие с нами. Но убрать межу, тем более, что болезнь уже давно сошла на нет, не согласился. Поэтому продолжалась "вялая война", во время которой дозорным разве что парой стрел удалось обменяться с королевским солдатами. Наш благодатный край дал все, что нам нужно, и даже оставалось. Нуждаясь в отправке торгового груза вниз по реке, на рынки Побережья, мы решились выступить. Под руководством капитана Коллера был разбит заградительный отряд, прикрывавший межу с западной оконечности леса. Мы удерживали их форты, пока купцы не вернулись, по прошествии двух недель.

После такого мстительный король не успокоится никогда! Недавно он прислал грамоту. В ней предлагал, в обмен на наши с капитаном головы и полное разоружение городского ополчения, "явиться и всех накормить досыта". В ответ мы ему прислали его королевскому величеству хряка с надписью на боку "Лесли", бочонком пива и запиской, привязанными к спине. Текст мы с Мэтьюзом придумали: "Его плешивому "величеству". Менять толстую свинью на тощую свинью не желаем. Сначала сами накушайтесь — потом нас кормить приходите, а если придете — накормим до отвала! Пиво пить не нужно — и так захмелели, и пьяным мозгом своим сути вещей не понимаете. Лучше втирайте в плешь — полезно для роста волос. Заплатить за прежние походы пока можно без процентов, одной телеги с золотом будет в самый раз. Хлопаем Вас по плечу в знак прощания! Вольный народ Дроузи, Потомки Пророка…"

Рассказ и хохот, нарастающий под шум дождя, были прерваны немного приглушенным криком дварфа-часового. Карлики спешно высыпали из палатки, а один из них выстрелил из арбалета в проем от поднятого мехового полога. Мекгольм подскочил, весь напряженный, как скрученные жилы недавно спущенной его сородичем тетивы самострела, и вручил на бегу топор человеку. Подтянув пояс и не оглядываясь, вождь поспешил следом за своими товарищами, указав шерифу оставаться на месте.

Стоук на бегу, изнуряя свои легкие, перекидывался фразами с выносливым рыжебородым жрецом, который продолжал отвечать ровным могучим голосом.

— Плешивый король всегда был мстителен. Через предателя он узнал, что почти все охранники обоза, который в третий год Мора отправился на угольные копи, когда-то входили в состав "Тысячи шагающего леса". И послал убийц только затем, чтобы устранить тех, кто знал о его позоре, тех, кто имел полное право попирать его достоинство в своих мыслях и словах. На Дроузи он долго решался напасть, предпочитая посылать к нам тайных агентов и натравливая этих полуживотных — мороков. Поэтому-то мы и высылаем по два десятка патрулей в окрестные леса каждые пятнадцать дней, а наши деревни напоминают укрепленные лагеря. Но зло, как мы теперь вновь убедились, может тайно проникнуть даже за самые высокие и охраняемые стены. Теперь из переживших "славный поход" в Дроузи остался только мой командир, которого теперь, согласно нашим обычаям, скорее всего выберут капитаном и правителем. Для Лесли он еще и старая рана — человек от которого надо избавиться, последняя тень неприятного прошлого. Скверно, он вызвался быть заложником у оголтелых пришлых паломников на окраине леса. Надо успеть туда, ведь вестовые не сразу найдут соседние дозоры.

— Я слышал, Пес из Калда не дает покоя этой земле еще из-за явления Стагора на ваши холмы, возвеличившего вас по сравнению с другими людскими племенами. Но до сих пор вы не подчинились ни его воле, ни воле других правителей. Ну ничего, скоро, дай срок, за плешивого короля, что не дает жить ни одному народу, возьмутся всем миром, и тогда ему несдобровать! Если править будет вождь Гросби, возможно, ему удастся договориться с людьми, живущими у Храма, и мы мирно закончим паломничество. А потом будем воевать вместе против нашего общего врага. Заключив союз, сможем обмениваться посольствами, торговать. У нас с Вами ведь один и то же Бог, как бы мы его не называли!

— Да, у нас много общего. Например, твоя борода такого же огненного цвета, как у моего деда по матери. И бежим мы с тобой, задыхаясь, под дождем, но на своих двоих, а не, на четвереньках, как мороки какие-нибудь! Мы прослышали о вашем прорыве сквозь охрану межи, даже обрадовались, по началу. А видишь, как вышло: спешно собранный вам на встречу запасной дозор возглавил шериф, а в городе осталось меньше стражей, чтобы защитить капитана. Лесли, зная о прорыве и получая от соглядатаев и вечно рыскающих мороков, информацию о перемещении дозоров, может воспользоваться ситуацией.

Стоук помрачнел после сказанного, но Кинсеги быстро ответил ему: "Мы тут друг друга по лесам выслеживали, вступали в бессмысленные стычки. Мы гибнем ни за что, а в это время Пес из Калда нас "межами" опоясывает и горы отнимает! Ты например, знаешь, что до того, чтобы мы прошли сюда, два таких же по числу отряда полегли в отвлекающих атаках на рубежах леса? Неужели никто из моих братьев, что сопровождают меня в этом паломничестве, так и не вернется в наш прекрасный грот?

Ответить на это Стоуку было нечего. Он ушел в свои мысли и пребывал в молчаливом состоянии до того самого мгновения, когда заметил, что бегущие впереди дозорные перестраиваются, перехватывая в руках оружие для боя.

Скоротечная схватка, в которой каждый человек или карлик успел сделать только пару движений, закончилась внезапно. Напавшие на лагерь, атакованные с двух сторон, просто предпочли сбежать от настоящего боя и растворились в сырой мгле раннего утра. Дождь прекратил лить, но невысоко взошедшее солнце пока еще не пробило густую пелену туч. Убийцы добились своей главной цели — в мокрой траве, воздев очи к небу, лежал шериф Гим Гросби. Рядом, опираясь на отсыревший длинный лук, на коленях сидел старый Мэтьюз. В расширенных глазах седого стрелка засела печальная пустота. Разъяренный Мекгольм стоял, наклонив голову рядом с отброшенной в траву окровавленной секирой, совершенно не обращая внимание на труп нечеловечески худого существа, обернутый лоскутным маскировочным плащом. Придерживая рану на животе, стоящий рядом Стоук криком созвал оставшихся в живых дозорных, в то время, как Кинсеги аккуратно вытащил маленький шип из шеи мертвого лейтенанта.

Чуть поодаль, высокий следопыт в одежде из оливкового сукна пнул тело лежащего рядом отвратительного узловатого существа с трубкой, зажатой в правой передней лапе и громко возвестил: "Я заставлю всех проклятых мороков, которых выслежу, сожрать их "плевалки", вместе с шипами ядовитого терна, а потом станцую на их трупах поминальный танец в честь лейтенанта. Иначе, я не буду Долговязым Фрэнки!" Вождь карликов поднял глаза к небу и ответил другой клятвой: "Мы поможем вам! Завершим паломничество. Только храм в холмах не будет его конечной целью. Мы должны не только почтить Великого Стагора, но и извести в Его славу этого демона — Лесли. Скоро поля и взгорья их королевства задрожат от топота башмаков горного воинства, обещаю Вам".

Мекгольм поймал одобрительный взгляд рыжебородого жреца, а люди и карлики в едином порыве подняли руки, сжатые в кулак, наподобие памятного знака убитому шерифу. В этот момент солнце пробилось сквозь облачный полог, осветив лицо Гросби. Молодой Кэттл увидел застывшую легкую улыбку командира. "Наверное, сейчас он разговаривает с Когалом, и им нравиться то, что они вместе видят!", — подумал лучник. И тоже поднял руку, издав резкий клич, в котором отразились вся тоска потери и вся жажда надежды на будущее, в котором никому не нужно будет умирать, чтобы народы вместе тянулись к небу руками в знак своего единения.